Рождение ребёнка, продолжение рода — одна из главных забот человека, пространство радости, надежд и страхов. Беременность — опасное состояние, когда многое может пойти не так. Да и жизнь новорождённого часто оказывается под угрозой. В доиндустриальных обществах, до массового внедрения современных методов гигиены и медицинской помощи младенческая смертность и смертность рожениц была колоссальной. Потому неудивительно, что в разных культурах немалая доля вотивных даров представляла женские репродуктивные органы, а также фигурки новорождённых или маленьких детей.
Ещё в Античности люди приносили богам изображения младенцев: голых или запеленатых. Их формовали из терракоты, отливали из бронзы, вырезали из камня, а где-то из дерева. Такие вотивы археологи раскапывают и в Греции, и в Италии, и в Галлии, и в других землях.
Причины, побуждавшие приносить их богам, могли быть разными. Кто-то не в силах зачать умолял о ниспослании потомства, а кто-то уже благодарил за зачатие. Другие просили о благополучной беременности или удачных родах. Третьи — о выздоровлении младенца, если тот заболел (votum pro valetudine), или о сохранении здоровья, чтобы болезнь всегда обходила его стороной (votum pro salute). Оберегая своих младенцев, которые могли не пережить этот критически опасный период жизни, римляне нередко давали обеты принести дар богам, если с ребёнком всё будет благополучно в течение какого-то времени, а потом продляли такой контракт.
В Средние века на Западе ex-voto в форме младенцев обычно изготавливали не из терракоты или камня, а из других материалов, но сама практика сохранилась в очень похожих формах. В житии св. Бенно II, епископа Оснабрюкского (11-й в.), говорится о том, как его родители, которые долго не могли зачать, отправились в паломничество в Рим — к могилам апостолов. Они дали обет, что, если у них родится сын, они посвятят его Церкви. А дабы не предстать перед Богом с пустыми руками и показать силу своего стремления, заказали серебряную фигурку ребёнка (similitudinem pueruli ex argento purissimo). Их просьба была услышана. В тексте такой вотив был назван «знаком» (signum) их просьбы, обращённой к небесам.
Польский хронист, известный как Галл Аноним, в начале 12-го в. рассказывал, как князь Владислав I Герман (1079−1102) и его жена Юдифь просили о даровании потомства: «Будущие родители мальчика [князя Болеслава III] до сих пор были лишены потомства и, соблюдая посты и молитвы, раздавая щедрую милостыню беднякам, они просили всемогущего Бога, который бесплодных матерей радует потомством… чтобы он даровал им наследником такого сына, который боялся бы Бога, возвышал святую церковь, соблюдал бы справедливость и управлял королевством польским во славу Бога и на благо народа. Так как они делали это непрестанно, то к ним пришёл епископ Польши Франко и дал им полезный совет, сказав так: «Если вы набожно исполните то, о чём я вам: скажу, то ваше желание, без сомнения, будет исполнено… Есть такой святой в южной Галлии… по имени Эгидий, у которого так много заслуг перед Богом, что каждый, кто уповает на него и чтит его память, если что-нибудь у него попросит, без сомнения, получит. Итак… изготовьте из золота изображение мальчика, приготовьте царственные дары и поспешите отправить всё это св. Эгидию». И без промедления было изготовлено из золота изображение мальчика и чаша из чистого золота; приготовляют также золото, серебро, паллии и священные одежды, которые и отправляют через верных послов в Прованс».
Вотивных младенцев продолжали нести и в Новое время. Например, в 16−17 веках королевские и княжеские дома Италии, Франции и Священной Римской империи с просьбой о продолжении рода часто обращались к Деве Марии Лоретанской. В 1683 году французская королева Анна Австрийская, которая долго не могла зачать, родила Людовику XIII наследника — будущего Людовика XIV. Радостный монарх отправил в Лорето серебряную статую ангела (весом 351 фунт), который держал на подушке золотую фигурку младенца весом 24 фунта. Порой восковых младенцев отливали огромными, ростом в 3−4 раза превышающим реальный.
Само собой, просьбы о даровании потомства или о благополучии младенца адресовали (и сейчас адресуют) не только сильные мира сего. Вотивы в форме голых или спеленатых младенцев, до сих пор вездесущи во многих католических и православных церквях.
Вплоть до 18−19 вв., а где-то и до 20-го в. новорождённых было принято туго пеленать. Эта практика выполняла несколько полезных функций: ограничивала подвижность младенца, чтобы он себя не травмировал и меньше беспокоил мать, кормилицу или ребёнка постарше, которому поручили о нём заботиться. Большую часть времени младенец проводил в плотном коконе из пелёнок — лежа в колыбели дома, в мастерской или в поле, куда его брали с собой во время сельскохозяйственных работ.
В первые месяцы жизни пелёнки защищали ребёнка от холодного воздуха и не давали ему замёрзнуть в плохо отапливаемых или просто студёных комнатах. В таком плотном коконе его можно было безопасно переносить, и он требовал не так много внимания взрослых, которым обычно было не до него.
Помимо этих практических соображений, у пеленания было ещё одно, медицинское и даже антропологическое основание. И средневековые медики, и многие врачи в Новое время полагали, что тело новорождённого ещё несовершенно, пластично и податливо. Это комочек плоти, который требуется сформировать. Если туго его спеленать, вытянув ноги, а руки прижав к телу, конечности вырастут длинными и прямыми. Ребёнок станет стройным и высоким. У Тротулы (12-й в.) говорилось, что уши новорождённого нужно разглаживать, чтобы придать им правильную форму.
Подобные представления о том, что тело новорождённого само по себе не обретёт необходимых очертаний, были очень живучи. Ещё в 1675 году французский врач Франсуа Морисо, автор «Трактата о болезнях беременных и о родах», предупреждал, что без пеленания ребёнок не научится стоять вертикально и всю жизнь будет «ползать на четвереньках подобно мелким животным». Хотя в Новое время некоторые врачи стали критиковать тугое пеленание, эта практика господствовала в Европе вплоть до 18−19 вв. Потому на многих вотивах, в том числе и 20-го века, младенцы предстают в коконе из пелёнок.
Мы знаем, что фигурки младенцев могли оставлять у святынь для того, чтобы обеспечить благополучные роды, чтобы ребёнок не умер некрещёным и не попал в ад, чтобы матери пришло молоко (правда, в этом случае чаще использовали вотивы в форме грудей). К примеру, в 1589 году в Баварии некая Элизабет Фетцмайерин из Вангена «лежала на соломе три дня кряду, а потому принесла в дар воскового ребёнка, после чего сразу разрешилась от бремени». Такие же изображения новорождённых или детей постарше могли пригодиться, если ребёнок заболевал или получал какую-то травму. Дитя Анны Райсмайерн из Дегернбаха в 1590 году сильно страдало от оспы — тогда она «подарила одного воскового ребёночка, после чего оспа быстро прошла».
Роды не всегда проходили благополучно и часто заканчивались смертью ребёнка, матери или их обоих. К примеру, на табличке 1759 года из Фридберга изображён знаменитый аугсбургский хирург Иоганн Дейш. Рядом с ним на столе лежит расчленённый плод, который не удалось вытащить из утробы обычным способом, а потому пришлось разрезать, чтобы спасти жизнь матери. На другом ex-voto рядом с постелью роженицы лежит окровавленный ребёнок, который родился мёртвым. На третьем — семья просит даровать им девятого ребёнка. Внизу изображена могила с восемью спеленатыми младенцами. Они означают детей, которых мать так и не смогла выносить.