За три дня до 16 октября 1941 г.
13 октября нам объявили об эвакуации завода. Говорили, отправляемся в Ташкент. 14 октября мы все должны быть готовы к эвакуации. Но… придя утром на завод 14 октября, обнаружили отсутствие руководства: оно уже уехало. Поднялся шум. Рабочие направились в бухгалтерию за расчётом: по закону нам положено выплатить двухмесячный заработок. Кассира нет. Начальства нет. Никого нет. Начались волнения. Стены легких фанерных перегородок в бухгалтерии трещат под напором людей. Наконец часам к двум дня выяснилось, что деньги сейчас будут выданы. Нам предложено: кто пожелает — следовать в Ташкент, по возможности самостоятельно.
Часть эшелонов с оборудованием уже ушла, остальные грузятся, но всем предоставить места в вагонах не удастся. Получив деньги, я пошёл домой. Первый раз в жизни у меня на руках оказалась такая значительная сумма, но цена этих денег была уже не та, конечно. Узнав об эвакуации, мама заплакала. Я был старшим. Папа ушёл в народное ополчение. Сообщений от него не было. Брат Лёва где‑то пропадал на улице. Сестра Галя — малолетка. Что делать? В Москве с каждым часом становилось всё тревожней и беспокойней.
16 октября 1941 г.
Шоссе Энтузиастов заполнилось бегущими людьми. Шум, крик, гам. Люди двинулись на восток, в сторону города Горького.
Прибегает Иван Зудин. Он был одно время вместе с нашим отцом в народном ополчении. Его вскорости отозвали обратно на учебу в юридический институт. Институт эвакуирован в Саратов. Иван тоже должен был на днях уехать туда. Но сейчас все перепуталось. На шее у Ивана связка колбасы. Кладет на стол. Говорит, подобрал у магазина. Побежали вместе к магазину. Там уже ничего не осталось.
По шоссе навстречу людям гнали скот на мясокомбинат. Никому до этого нет дела. На огромное стадо всего два погонщика.
К нам во двор забежало несколько свиней. Разбежались по двору. Появился погонщик, стал нас ругать, думая, что это мы загнали синей сюда.
- Ну взяли бы одного-второго поросенка, но зачем же так, — сетовал он.
Отогнал обратно на шоссе…
И все же, как выяснилось позднее, одного поро сёнка ребята все-таки закололи у сараев.
…Застава Ильича. Отсюда начинается шоссе Энтузиастов. По площади летают листы и обрывки бумаги, мусор, пахнет гарью. Какие-то люди то там, то здесь останавливают направляющиеся к шоссе автомашины. Стаскивают ехавших, бьют их, сбрасывают вещи, расшвыривая их по земле.
Раздаются возгласы: бей евреев!
Вот появилась очередная автомашина. В кузове, на пачках документов, сидит сухощавый старик, рядом красивая девушка.
Старика вытаскивают из кузова, быот по лицу, оно в крови. Девушка заслоняет старика. Кричит, что он не еврей, что они везут документы.
Толпа непреклонна.
Никогда я бы не поверил такому рассказу, если бы не видел этого сам. У нас в школе были тоже евреи, но я не помню явных, открытых примеровантисемитизма. Были небольшие насмешки, незлобные, скорее шутливые, но не больше.
Вот почему эта дикая расправа с евреями, да и не только с ними, 16 октября 1941 г. у заставы Ильича так меня потрясла.
Значительно позднее о событиях в Москве 16 октября 1941 г. я прочитал лишь у Константина Симонова Романе «Живые и мертвые» в двенадцатой главе. Несколько строк об этом есть, кажется, у Юрия Бондарева или Григория Бакланова. Никак не могу вспомнить, где именно прочитал.
Вечером 16 октября
Вечером 16 октября в коридоре соседка тетя Дуняша затопила печь. Яркий огонь пожирает… книги, журналы. Помешивая кочергой, она одновременно без конца повторяет так, чтобы все слышали:
- А мой Миша давно уж беспартийный, да и вообще он и на собрания-то не ходил.
Бедная тетя Дуняша так перепугалась прихода немцев, забыла даже, что ее муж, очень неплохой мужик, тихий дядя Миша, Михаил Иванович Паршин, умер года за два до начала войны.
Я и брат Лева решили ценные книги спрятать. Ценные — это, конечно, книги Ленина и Сталина.
Тщательно упаковываем красный шеститомник Ленина — премию отца, полученную за политработу, «Вопросы ленинизма» Сталина, несколько политических книг, среди них были два тома истории дипломатии.
Все это завертываем в клеенку и, чтобы никто не видел, переносим в сарай. Там вырыли яму, книги переложили в железный сундук и закопали. Кое-что все-таки сожгли, а жаль. Бросили в печь книгу-альбом, посвященный 15-летию ВЛКСМ.
В ночь с 16 на 17 октября 1941 г.
Почти в полночь пришел двоюродный брат, Самарин Слава.
У них на авиационном заводе № 21 то же самое, что и на моем: предложили добираться до Казани, куда завод эвакуирован, своим ходом.
Мама ставит самовар.
Говорит: «Сейчас попьем чайку со сталинским сахарком».
«Сталинский сахар» — это ослепительно белая соль.
Пьем чай… настоящий душистый чай. Несмотря на все невзгоды, у мамы всегда была заварка. Как ей это удавалось, но дома кипяток мы никогда не пили в войну — всегда чай.
Смотрим в окно. Начинается раннее утро.
Все шоссе — сплошной поток людей, идущих на восток. Коляски, тачки, тележки. Большинство несёт пожитки на своих плечах.
Опубликовано: Москва военная. 1941−1945. Мемуары и архивные документы. Мосгорархив. М. 1995. стр. 111 — 115