После вторжения в Чехословакию советские СМИ объявили, что социалистические народы одобряют этот акт помощи народу Чехословакии: кучка поддерживаемых из-за границы контрреволюционеров подавлена. Лишь немногие советские диссиденты осудили это вмешательство, А что думали непосредственные участники конфликта — советские военные, столкнувшиеся с чехами?
Военным, привыкшим к дисциплине и находящимся в условиях информационных ограничений, непросто развить свой взгляд на событие, подобное тому, что произошло в августе 1968 г. Довольно характерны воспоминания генерал-майора П. Д. Косенко: «Нам некогда было раздумывать, хорошо это или плохо. Задача есть задача, а мы были солдатами». Для многих военнослужащих случившееся было лишь необычным эпизодом службы, а его осмысление приходило уже много позднее.
Еще с весны 1968 г. личный состав соединений советской армии готовили к возможной операции в Чехословакии. Политзанятия рисовали неприглядную картину: правые захватили СМИ и клевещут на честных коммунистов, граница открывается для западных агентов, контрреволюция хочет разрушить дружбу с СССР. Важнейший тезис информационного обеспечения операции — о подготовке Запада к захвату Чехословакии и продвижению НАТО на Восток.
В 1968 году публично выразили свое несогласие с вторжением в Чехословакию всего несколько советских военнослужащих — капитан-лейтенант Балтфлота Г. В. Гаврилов (осужден на 6 лет за организацию подпольного офицерского кружка), генерал П. Г. Григоренко (уволен), майор Г. О. Алтунян (осужден на 3 года). Другие несогласные не высказывались открыто, понимая последствия такого шага. Большая же часть солдат и офицеров были убеждены, что спасают Чехословакию от вражеской атаки. И они ожидали, что чехи встретят их как спасителей, но встретили их со страхом и пожеланием, чтобы они поскорее убрались восвояси.
Некоторые советские военнослужащие, участвовавшие в операции «Дунай», дали в 2000—2010-е гг. интервью чешскому журналисту Йозефу Падерка, изучающему отношение к событиям 1968-го («Вторжение: Взгляд из России»). Отрывки этих бесед с людьми полярных взглядов на свое прошлое особенно интересны.
Генерал-майор Павел Денисович Косенко, командир 35−1 мотострелковой дивизии, занявшей центр Праги:
- Я считал, что Чехословакия дружественная, братская и коммунистическая страна и что мы не хотим ни оккупировать, ни захватывать ее. Что она просто нуждается в помощи. […] я продолжаю считать, что это было верное и необходимое решение. Вы сами знаете, каково географическое положение Чехословакии. Это прямой путь на Москву, на СССР. На границах уже стояли западногерманские и американские войска, которые готовились их пересечь.
- Вы рассчитывали столкнуться в Чехословакии с сопротивлением?
- Мы не рассчитывали на сопротивление со стороны чехословацкой армии, но ожидали каких-то действий от контрреволюционеров. Нам следовало быть готовыми ко всему, нам следовало быть готовыми нейтрализовать любое сопротивление.
- Каковы были первые впечатления после того, как вы вошли в Чехословакию?
- Смешанные. Дорожные указатели не соответствовали действительности, были повернуты в другую сторону, чем-то прикрыты, и мы довольно часто плутали. […] Вокруг собиралось все больше разгоряченных людей, которые реагировали очень эмоционально. На окраине Праги под утро нас остановила группа разгневанных людей. Они кричали на нас, угрожали. Особенно истерично вели себя женщины, у них были длинные ногти, и я думал, что они расцарапают мне лицо.
- Что вы о них думали?
- Часть людей ввели в заблуждение, а другие, возможно, до конца не понимали, что происходит. Везде были эти безобразные надписи: «Иван, иди домой» или «Насилуйте нас, но рожать мы не будем». Но многие нас приняли очень тепло. Трудности создавала хорошо подготовленная контрреволюция.
- Когда вы размышляли о вводе войск в ЧССР в 1968 году спустя годы, с учетом новой информации, к какому заключению вы пришли?
- У других товарищей, которые были там в 1968 году, был очень похожий опыт и взгляд на это дело. Вмешательство было необходимо. […] Контрреволюцию, естественно, постигло заслуженное наказание. Главное — это то, что мы спасли мир от третьей мировой войны. Сегодня всякое говорят, но я уверен, что чехословацкий народ и все народы мира должны помнить об этом.
- Однако для большинства чехов и словаков вы были «оккупантами». Что вы думаете о такой оценке?
Мне никто ничего подобного не говорил, и от наших солдат и офицеров я этого не слышал. Я никогда не чувствовал себя оккупантом и не понимаю, как это вообще можно было произнести. Мы никого не оккупировали, мы пришли на помощь, выполнили свою задачу и опять уехали. Да, это было неприятно, но необходимо.
Эдуард Воробьев, в августе 1968 — капитан 6−1 роты 242-го мотострелкового полка, размещенного в районе г. Домажлице:
- Как объясняли вам командиры намерение войти в Чехословакию? Ведь до сих пор это было социалистическое государство, ваш союзник…
- Я и мои коллеги были уверены, что кто-то пытается столкнуть Чехословакию с правильного социалистического пути и поссорить ее с Советским Союзом и с остальными государствами Восточного блока.
- И кто же это был?
- Разумеется, Запад, который хотел внести раскол в единство социалистического лагеря. Мы в этом не сомневались. Я и сам в это не только верил, но и, будучи руководителем группы политзанятий, убежденно разъяснял это своим подчиненным, сержантам и солдатам. Никто меня к этому не подталкивал.
- Таким образом, сомнений по поводу вторжения в тот момент, когда вас посылали в ЧССР, вы не испытывали…
- Нет, иную информацию мы получили только после того, как оказались в стране, когда у нас начало складываться собственное мнение о том, что происходит. Только тогда мы впервые поняли, что действительность совершенно не соответствует тому, что нам говорили командиры. […] Возможность выработать собственную точку зрения была очень ограниченной, да никто к этому особо и не стремился. […] Границу мы пересекли беспрепятственно.
- Где это было?
- У населенного пункта Черный Поток. […] Все шло спокойно. То есть так было до семи или до восьми часов утра, когда мы добрались до населенного пункта Стршибро. На въезде в город я вдруг увидел в рассветном полумраке заслон из людей, сидевших на тротуаре. […] путь преграждали молодые люди, которые сидели боком к нам. На узкой улице было уже не развернуться. […] я решил двигаться вперед. Надел противогаз и приказал: «На месте полный газ!» Сумасшедший дым от двигателей постепенно выгнал толпу. Люди с проклятиями, сжимая кулаки, начали подниматься, потому что не могли дышать. Люди, правда, пробовали на нас напасть, может, и кирпич какой прилетел, но этот участок мы потихоньку проехали.
- Что вы чувствовали после этого случая? Что думали?
- Сопротивление людей меня удивило, как и остальных солдат. Но тогда мы особо об этом не думали. […] Но неприятных впечатлений становилось все больше. Когда мы добрались до района назначения у Домажлице и разместились там, нам потребовалось пополнить запасы питьевой воды. Я отправил одного офицера с маленьким бронетранспортером за водой в ближайший населенный пункт. А он вернулся и говорит: «Они не хотят нам ее давать». Он сказал, что у колонки стоит пожилая женщина, закрывает ее собственным телом, разрывает на себе платье и кричит, что если я хочу воды, то пускай я ее застрелю. И он отступился и вернулся, чтобы мне об этом доложить. И был еще целый ряд похожих ситуаций. Мы ехали в казармы чехословацкой армии, а люди по дороге грозили нам кулаками, один человек даже штаны спустил, показал нам голую задницу. […] Мы старались проводить как можно больше времени в месте дислокации.
- Значит, контакта с людьми у вас не было?
- Контакт мы налаживали с трудом. […] Через какое-то время неподалеку от нас стал появляться какой-то чех. Спустя несколько дней […] я приказал его задержать и привести. Оказалось, что это чехословацкий военный, который учился в Москве. Он рассказал нам, что попытался в своей части объяснить, что вторжение — это ничего страшного, так сослуживцы его прогнали. Когда он пришел к себе домой и об этом узнали его жена и ее отец, то тесть выгнал его из дома. В конце концов он оказался у нас. Нормальный был человек, я еще все про себя говорил — как странно, что его вот так вот выгнали.
- Стало ли это для вас переломным моментом?
- Я не знал, что мне обо всем этом думать. […] я был тогда абсолютно советским человеком, верил, что наше вмешательство было нужно, так что никакого пространства для перелома не существовало.
- Когда вы решительным образом пересмотрели свое отношение к событиям 1968 года и к своему участию во вторжении в ЧССР?
- В середине 1980-х годов, когда я вернулся в ЧССР в качестве командующего Центральной группой войск СССР. Я говорил тогда с обычными людьми, и те мне объясняли, чего, собственно, хотела Чехословакия в 1968 году. Потом наступил 1989 год, и наше политическое руководство публично осудило ввод войск в Чехословакию. Ясно сказало, что ввод войск в Чехословакию был политической ошибкой. Если это признали политики, то пришлось и мне выступить против этого.
- Это было тяжело?
- Тяжело, но ничего не поделаешь.
Борис Шмелев, десантник, ефрейтор 1141-го артполка 7-й гвардейской десантной дивизии:
- Политзанятия из-за Чехословакии стали жестче. Нам постоянно напоминали о тогдашней американской агрессии во Вьетнаме, об израильских военных акциях против арабских соседей
- Была ли для вас неожиданностью реакция местных жителей?
- Была. Такого резкого и массового сопротивления мы не ожидали. Было очевидно, что люди не понимают, зачем мы приехали. Не ожидали мы и их спокойных, но настойчивых аргументов, почему нам здесь не рады и почему наша помощь никому не нужна… На заборах и стенах домов появлялись надписи, направленные против нас: «Оккупанты, уезжайте домой», «Это наше дело», «Москва — 2000 км»
- Это как-то на вас повлияло?
- Первые две недели открыли нам глаза. Мы поняли, что положение в ЧССР совсем не такое простое, как нам говорили политруки. Мы оказались тут незваными гостями. […] В конце концов мы сделали вывод, что все чехи контрреволюционеры и что правда на нашей стороне, просто контрреволюция проникла глубже, чем мы думали.
- Когда и как вы покинули Чехословакию?
- В конце сентября 1968-го у нашей дивизии отобрали боевые боеприпасы — гранаты и патроны. В конце года мы вернулись на литовскую базу. Нас там ждали оркестры, демонстрации, цветы, речи и слезы умиления. Часть призванных запасников были из Литвы, и их семьи радовались, что они вернулись живыми и здоровыми.
- Как вы сегодня оцениваете вторжение войск государств Варшавского договора в Чехословакию?
- Когда я теперь вспоминаю об этом, то чувствую себя невольным соучастником вмешательства, задушившего законное чехословацкое стремление к демократизации и большей свободе.