Дети эмиграции
Самая крупная колония белых эмигрантов в Северной Африке образовалась в Египте. Ещё в 1917 г. англичане провели в стране перепись населения и выявили, что на территории страны проживает 4225 русских. Однако основной поток эмигрантов в египетские города приходится на начало 1920-х гг., когда поражение белой гвардии уже не вызывало сомнений. К середине 1920-х гг. численность бежавших из России в Египет возросла до нескольких десятков тысяч.
Беженцы садились на пароходы в Новороссийске, но они не имели представления, где им придётся сойти на берег. Пассажиры парохода «Саратов», например, из-за начавшейся на борту эпидемии не были приняты в Константинополе и кипрской Фамагусте, а проследовали в египетский город Эт-Тель-эль-Кебир. Многие эмигранты добирались до пункта назначения в одиночку, трагически потеряв семьи в пути.
Рассчитывать на достойные условия беженцам не приходилось. Первое время они селились в бараках для пленных, а иногда и просто в палатках в предместьях Каира и Александрии. В сборнике статей «Дети эмиграции» есть несколько строк о первых впечатлениях людей от того, с чем они столкнулись вдалеке от дома: «Там мы жили в палатках среди колючек и камней; нигде даже не было деревьев — и только море, камни и колючки окружали нас». Действительно, в отличие от эмигранта, попавшего в Египет, в Европе русский человек не сталкивался со столь непривычным климатом и экзотическим ландшафтом. Русские эмигранты буквально выживали как физически, так и морально. Им было тяжело адаптироваться в языковом, культурном и профессиональном плане. Один из них вспоминает: «Я не ел иногда и ходил по пустыне и вспоминал свой дом… весенние вечера дома… поле с лошадьми, и всё это мне было милым и дорогим».
Интеллигенты были вынуждены работать таксистами, станочниками, механиками и электриками. В эмигрантской среде культивировалось аскетство, простота и нежелание подражать гостевой культуре. Тяжёлые условия в начале пребывания на чужбине вызывали в русской общине чувство взаимовыручки и желание сохранить национальные традиции. Корни такой психологической изоляции, вероятно, крылись в надежде на скорое падение большевистского режима и возможность вернуться на родину.
Стержнем российской общины в Египте стал первый отдел Русского общевоинского союза, в частности, отвечавшего за поддержку соотечественников в Египте. Под его эгидой в Каире было создано общество инвалидов, Русский клуб и Российское благотворительное общество. Известный адвокат Тихонов помогал эмигрантам в судебных разбирательствах. Благотворительное общество регулярно проводило благотворительные базары и балы. На вырученные деньги был построен хоспис для престарелых эмигрантов, который был известен как «Русский дом».
Что касается уровня образованности прибывших в Египет эмигрантов, то процент людей с высшим образованием среди них был довольно высок. Каждый восьмой имел университетский диплом, неграмотных почти не было.
Местные власти активно привлекали эмигрантов с медицинским образованием к врачебной деятельности, и это впоследствии серьёзно повлияло на развитие египетской медицины. Профессор Карл Эдмундович Вагнер, возглавлявший до революции медицинскую клинику Московского Университета, в 1920 г. основал в Каире «Поликлинику русских врачей-специалистов». Позже было основано Египетское медицинское общество, под эгидой которого проводились лекции и читались курсы по гигиене и санитарии, с которыми в ближневосточных странах были знакомы мало.
Некоторые русские эмигранты оставили заметный след в египетской культуре. Так, художник Владимир Стрекаловский со своими сыновьями многие свои полотна выполнили именно в Египте. Сегодня их картины можно найти в каирском Музее истории агрокультуры и в Военном музее.
Другой художник, Иван Яковлевич Билибин, который в 1920—1925 гг. жил в Египте, создал на чужбине целый ряд работ, в которых видно влияние другой культуры. Пожалуй, важнейшая из них — иконостас для сирийского православного храма в Александрии. В одном из писем к другу в Европу Билибин рисует современный ему Египет такими красками: «…мусульманская старина, если хотите, жива и сейчас, а жизнь осталась почти та же. Мусульманские кварталы Каира очень специфичны, архитектура великолепная, старины очень много, и тут же кругом базары, лавчонки, торговцы, нищие, бедуины, негры, верблюды, разукрашенные ослики, ковры, сладости, фрукты — словом, садись и рисуй восточную сказку».
Кроме того, из белой эмиграции вышла целая плеяда египтологов, которые в изучении египетской истории едва ли не превзошли самих египтян. Владимир Семёнович Голенищев, один из основателей мировых научных школ египтологии и ассириологии, возглавил кафедру в университете Каира, а также систематизировал собрание папирусов в Египетском музее.
Выпускник Московского Университета Владимир Михайлович Викентьев в Египте стал преподавать египетскую филологию и древнюю историю стран Ближнего Востока в Каирском университете. Сохранились интересные размышления Викентьева о цивилизационной принадлежности России, явно навеянные работой с восточной культурой: «Русскому самосознанию ближе Восток, чем Запад, и по существу, и исторически. Но до сих пор Восток воспринимается нами почти исключительно сквозь призму чувства и в виде мусульманского средневековья».
До конца 1920-х гг. в Египте сохранялись царские дипломатические представительства Российской империи. После международного признания СССР они были преобразованы в русские бюро, которые просуществовали вплоть до 1963 года.
Не самой приятной страницей этой истории было то, что многие русские эмигранты и их потомки сдались в плен командующему немецкими войсками на североафриканском театре Эрвину Роммелю. Русское присутствие у него составляло от 15 до 20 тыс. человек (больше, вероятно, было только у генерала Власова в РОА). Позже в СССР их назовут «рабами Роммеля».
Судьба эмигрантов после Второй мировой войны
После Второй мировой войны в Северную Африку приехали многие красноармейцы, побывавшие в плену у немцев. Они боялись приказа № 270, согласно которому судили сдавшихся в плен красноармейцев и ЧСИР (членов семьи изменников родины).
В целом, к концу Второй мировой войны эмигранты первой волны сильно измаялись, ведь многим из них была небезразлична судьба родины и исход войны. Они внимательно следили за ситуацией на фронтах, с сочувствием переживали поражения и радовались победам Красной армии. Узнав о победе СССР над фашизмом, многие эмигранты прониклись симпатией к советским властям и всерьёз задумались о возвращении на родину. Эмигрант Фёдор Маклаков, получив советский паспорт, заявил: «Мы войну прекратили, а от тех, кто её ведёт, мы отделились». К концу 1950-х гг. русская диаспора почти исчезла из Египта, и сегодня о её пребывании уже почти ничто не напоминает.