«Туман войны» — понятие, изобретённое военным теоретиком Карлом Клаузевицем, который обозначил таким образом отсутствие у командиров точных сведений о положении дел на полях сражений в каждый момент времени (а значит, и невозможность принять единственно верное решение на основе таких данных). В какой-то мере это относится к переживаниям военных событий в тылу. Если цитировать того же Клаузевица, «война — область недостоверного».
Надежды и страхи тех, кто вдали от фронтов пытается понять, на чью сторону склоняется фортуна войны, и строит из официальных сообщений и циркулирующих слухов какие-то прогнозы, становятся способом справиться с жизнью в этой «области недостоверного». Разумеется, главный вопрос, с которым связаны все расчёты: «Когда же, наконец, всё закончится?».
[Сборник: Начало Второй мировой]
101 день
Боевые действия в сентябре 1939 года оказались для Польши крайне неудачными, её армия была быстро разгромлена. 17 сентября при слабом сопротивлении польских войск восточные границы Польши перешла Красная армия, поставив под контроль территории, которые в соответствии с секретными протоколами к советско-германскому договору о ненападении от 23 августа 1939 года были отнесены к сфере интересов Советского Союза. На большей части территории польского государства, занятого Германией, 26 октября 1939 года было образовано генерал-губернаторство с центром в Кракове (чтобы лишить Варшаву влияния) и установлен жёсткий оккупационный режим.
С этого времени поляки жили в ожидании, чем закончится война. Оно не было пассивным: на польских землях действовало разветвлённое подполье со своими боевыми структурами, поддерживавшее контакт с правительством в изгнании. Однако даже участникам сопротивления, не говоря об обычных обывателях, было понятно, что судьба Польши будет решена в боях, проходивших теперь вдали от её территории.
Эмоции и личные ожидания, связанные с событиями на фронтах, часто фиксировались в дневниках или воспроизводились в воспоминаниях. Такие свидетельства жителей Варшавы в своё время были собраны польским исследователем повседневности оккупированного города Томашем Шаротой. Из этих материалов видно, как страдающий обыватель, практически не способный повлиять на события войны, ищет любые поводы то для оптимистичных прогнозов, то для отчаяния. И ощущение, что война вот-вот закончится победой правильной стороны, могло сменяться депрессией и ожиданием самого мрачного исхода (вряд ли стоит говорить, что и те, и те ожидания в итоге не подтверждались).
Неожиданно быстрый разгром польской армии стал для поляков шоком и отвечал худшим стереотипам об их неспособности к созданию дееспособного государства и обречённости получать тяжёлые удары от могучих соседей. До лета 1940 года Польша оказывалась единственным очевидным «неудачником» новой войны, и с этим чувством приходилось как-то уживаться. В это время главной надеждой жителей оккупированной страны оказывалось ожидание, что всё «вот-вот закончится», надо подождать только лишь несколько месяцев.
Твёрдых объяснений, почему оккупант должен покинуть территорию Польши (это был период «странной войны», когда формально вступившие в войну с Германией Англия и Франция воздерживались от активных боевых действий), не было. Поэтому коллективное сознание прибегало к слухам и пророчествам. По Варшаве циркулировали слухи, что немцы покинут Польшу 12 декабря 1939 года (якобы на чудотворной иконе Божьей Матери в Ченстохове осенью проступила цифра «12»). Позже со ссылкой на вычитанные где-то прорицания утверждалось, что оккупация Варшавы продлится 101 день, поэтому многие ждали 6 января 1940 года, но и этот срок не оправдал надежд.
Надежда на Верден
Однако варшавяне по-прежнему отказывались верить, что идущая в Европе война — это надолго. По городу расползся новый слух: всё так или иначе завершится весной 1940 года. Людвик Ландау, известный польский статистик, оставивший подробные дневники периода оккупации, упоминает о надписях «Лишь бы только до весны», которые в феврале 1940 года часто можно было видеть на стёклах варшавских трамваев. Все надеялись на то, что Франция и Англия должны сказать своё веское слово. Но «странная война» продолжалась, что постепенно ослабляло надежды поляков на скорое освобождение. В марте 1940 года польский учёный-географ Станислав Сроковский оставил в дневнике запись о том, что, по убеждению горожан, война продлится долго, «во всяком случае не кончится в этом году», то есть никто не был готов к более длительным срокам и мерить войну годами.
И всё же в 1940 году западный фронт ожил: Германия атаковала англо-французские войска. Это привело к вспышке надежды. Многие, как это обычно бывает, проецировали на начавшуюся кампанию опыт предыдущей мировой войны и ожидали, что, как и в прошлый раз, Англия и Франция сокрушат Германию. «В это время в Варшаве была тоска и надежда. Тоска по Марне, надежда на Верден», — отмечал в книге воспоминаний писатель Казимеж Брандыс.
Однако события пошли совсем по другому сценарию. Англо-французские войска на этот раз оказались бессильны против продуманного немцами блицкрига. В июне вермахт вступил в Париж, Франция капитулировала. По многим воспоминаниям, июнь 1940-го для многих поляков, следивших за военными событиями, стал одним из самых чёрных периодов войны, поскольку на Францию возлагалось много казавшихся обоснованными надежд на скорое освобождение.
Парадоксальным образом, впрочем, быстрый разгром Франции содействовал и некоторому восстановлению самооценки поляков: если до этого разгром Польши в сентябре 1939 года казался уникальным свидетельством национального позора, то падение Франции, считавшейся в период между двумя войнами одной из мировых военных держав, показало, что не одна Польша не сумела устоять перед Третьим рейхом. «После занятия Парижа я видел людей, которые плакали от волнения и отчаяния у радиоаппаратов, но также и тех, кто с гордостью говорили, что в эти страшные времена мы оказались не самыми худшими».
Польское общество постепенно смирялось с мыслью, что война продлится долго, не будет похожа на предыдущую, а значит, и поводы для надежды возникнут, возможно, самым неожиданным образом.
«Польский народ на стороне большевиков»
На настроениях живущих в оккупации поляков могли сказаться события, почти никак не повлиявшие на исход Второй мировой. Например, большие ожидания «перемен к лучшему» породили новости о начавшейся осенью 1940 года итало-греческой войне, в которой несколько чувствительных поражений потерпел союзник Германии. Впрочем, другой эпизод боевых действий на Балканах — молниеносный разгром Третьим рейхом королевства Югославии в апреле 1941 года — вызвал столь же резкий эмоциональный спад и пессимистические прогнозы, касающиеся исхода войны.
Новым поводом для надежды стало 22 июня 1941 года. В нападении Германии на Советский Союз и начале боевых действий на границе генерал-губернаторства многие увидели переломный момент войны. Станислав Сроковский в своём дневнике 23 июня 1941 года отметил, что «в целом польский народ на стороне большевиков».
[Сборник: Начало Великой Отечественной]
Возможно, поляки, оказавшиеся на территории довоенной Польши, занятой большевиками после 17 сентября 1939 года, тем более подвергнутые репрессиям или высылкам, смотрели на этот вопрос несколько иначе, но жестокости тяжело переживаемой немецкой оккупации заставляли видеть в начавшейся схватке двух держав, нацистской и коммунистической, надежду на её окончание. О соучастии Советского Союза в боевых действиях против Польши в сентябре 1939 года тогда предпочитали не думать, как, видимо, и о том, что будет означать для Польши возможное занятие её территории Красной армией. И когда 23 июня 1941 года советские бомбардировщики совершили налёт на Варшаву, то, по воспоминаниям левой писательницы Халины Крахельской, горожане с возбуждением выскакивали на балконы и забирались на крыши, чтобы увидеть последствия воздушной атаки (хотя её жертвами стали несколько десятков мирных жителей).
Однако и надежды на то, что Советский Союз быстро расправится с Германией, также не оправдались — фронт ушёл далеко на восток. Примерно в это время в Варшаве стал популярен грустный анекдот, дающий представление о настроениях горожан: «В 1950 году война заканчивается капитуляцией Германии. В Польшу из Лондона триумфально возвращается глава эмигрантского правительства генерал Владислав Сикорский. Перед Королевским замком Варшавы его встречает радостная толпа горожан. Сикорский всходит на трибуну и по привычке начинает выступать с обращения на английском «Ladies and Gentlemen». Толпа, непонимающе замолкает. Один из собравшихся на площади поляков с недоумением обращается к соседу: «Was sagt er? Ich verstehe nicht…»» (нем. «Что он говорит? Я не понимаю…» — прим. ред.).
В худшем случае — осенью 1943 года
Когда даже из немецких официальных сообщений стало ясно, что Паулюс увяз в Сталинграде, это также стало порождать анекдоты. В находящейся далеко в тылу Варшаве бесконечные штурмы одной и той же улицы или городского квартала казались чем-то невообразимым и унизительным для немецких войск. В городе пародировали сводки германского командования о занятии доблестными немецкими войсками двух комнат и кухни при продолжении упорного сопротивления большевиков в туалете (тогда это казалось смешным).
[Сборник: Сталинградская битва]
Новый всплеск ожиданий наступил в конце 1942 года, когда армия Паулюса была окружена под Сталинградом, а союзники начали успешное наступление против Роммеля в Северной Африке. Возможно, из-за того, что поляки в целом с большей надеждой смотрели в сторону западных союзников, их африканские успехи вызвали прилив оптимизма. Станислав Сроковский, комментируя осенью 1942 года влияние на варшавян сообщений об отступлении Роммеля, писал в дневнике: «Даже удивительно, как быстро распрямляются согнутые польские спины. Люди ожидают конца войны в худшем случае осенью 1943 года». Такие же ощущения охватили всех после известий о капитуляции 6-й германской армии под Сталинградом 2 февраля 1943 года. «Нелегко (…) выдержать эти, возможно, уже последние месяцы войны», — записал в своём дневнике Людвик Ландау 8 февраля 1943 года.
Однако, как это часто бывает, складывающееся далеко от фронта ощущение окончательного разгрома опостылевшего врага, несмотря на внешнюю убедительность, не оправдывается. Германия смогла преподнести миру неприятный сюрприз, показав, что выстояла даже после катастрофических поражений. Когда в апреле 1943-го стало окончательно понятно, что Восточный фронт не рухнул, а в Африке всё развивается не так быстро, как этого, возможно, желали наблюдающие за событиями из Польши, Сроковский оставил в дневнике запись: «Теперь я уже верю, что война продлится ещё два года. Отсюда — надломленность». Признать подобные перспективы, оказавшиеся довольно близкими к правде, для жителей оккупированного города было крайне тяжело.
Впрочем, варшавянам вскоре — уже в начале осени 1943 года — пришлось пережить новый взрыв чистого оптимизма. Поводом стало объявление о капитуляции Италии — главного союзника Третьего рейха в Европе. Выход Италии из войны казался прологом к скорому краху нацистской Германии. «Кажется, мы в «начале эпилога» войны … — писал Людвик Ландау 11 сентября 1943 года. — Споры на тему «Когда?», «В этом году или в следующем?», «Осенью или позже»… не перестают занимать всех, не оставляя в конторах времени на хоть какую-то работу».
И вновь полякам пришлось пережить период горького разочарования и новую волну депрессии, когда через несколько дней после итальянской капитуляции Германия ввела войска на Апеннинский полуостров и, как оказалось, громкое событие вновь не означало ни победы, ни освобождения.
После этого оставалось вновь стиснуть зубы и готовиться к мысли о том, что, видимо, немцы будут изгнаны из Польши в боях с идущей с востока Красной армией.