Неудачные решения старших офицеров не раз дорого обходились британской армии и флоту — чего стоит одна атака лёгкой кавалерии под Балаклавой! Однако предметом судебного разбирательства они становились нечасто. Один из таких случаев рассматривают Сергей Бунтман и Алексей Кузнецов.
С. БУНТМАН: Добрый вечер! Мы сегодня в очередном деле, дело у нас будет морское, дело у нас будет военно-морское, дело у нас будет с замечательными персонажами и удивительными обстоятельствами, как, в основном в Новом Свете — да, если я не ошибаюсь?
А. КУЗНЕЦОВ: Нет, Новый Свет у нас будет иметь к этому делу косвенное отношение, но само место действия ещё в Старом Свете.
С. БУНТМАН: А! Место действия!
А. КУЗНЕЦОВ: Хотя!
С. БУНТМАН: Да!
А. КУЗНЕЦОВ: Хотя — да, в западном полушарии. Гринвичский меридиан проходит несколько, так сказать…
С. БУНТМАН: А! Ну да, да. Да-да-да! Да-да-да.
А. КУЗНЕЦОВ: В этом смысле да, в этом смысле.
С. БУНТМАН: Долгота западная будет уже, да?
А. КУЗНЕЦОВ: Ну вообще плавать мы, да — военные моряки с презрением к этому глаголу относятся, да и вообще моряки — но плавать мы будем в Бискайском заливе, аккурат ввиду Ла-Рошели, прекрасно нам известной, но сейчас до этого дойдёт.
С. БУНТМАН: О да.
А. КУЗНЕЦОВ: Я подумал, что мы как-то с нашей передачей совершенно выпадаем из тренда, а тренд отечественной исторической науки, по крайней мере передовых её отрядов, заключается в том, чтобы постоянно рассказывать, как англичанка гадит.
С. БУНТМАН: Да-да-да!
А. КУЗНЕЦОВ: Вот мы сегодня тоже расскажем, как англичанка гадит, но мы и здесь поступим нетривиально — мы расскажем, как она гадит сама себе и потом с лёгким изумлением пытается разобраться — а что же это я сама себе нагадила: вот такое у нас сегодня необычное дело.
Мы переносимся в 1809 год, и Андрей нам сейчас показывает первую картинку: это внутренняя обложка книги, представляющей собой судебный отчёт, слева карта — детали её нам не нужны, у нас сейчас будет карта, и в ходе рассказа будет карта подробная, с, так сказать, с планом-схемой сражения, а здесь слева карта, потому что разобраться в этом отчёте без карты абсолютно невозможно, карты играют в этом судебном процессе не меньшую роль, чем другие карты в «Пиковой даме». Ну, а справа — это титульный лист, где рассказывается, что это, вот, значит, отчёт о военном суде над адмиралом Гамбье, который был обвинён в упущенной победе, вот ни много ни мало: победа одержана была, но недостаточно решительная.
С. БУНТМАН: Победительная, да.
А. КУЗНЕЦОВ: Недостаточно победительная, совершенно верно. Вообще надо напомнить, что 1809 год — это год величайшего триумфа Наполеона: всё его, вот практически в Европе уже почти всё его, либо это его части империи, либо это абсолютно лояльные её, так сказать, под пятой находящиеся союзники — да, в Испании чего-то там уже…
С. БУНТМАН: Да, Испания сражается.
А. КУЗНЕЦОВ: Но — но это ещё далеко не разгар вот той знаменитой испанской войны: да, уже идёт война на полуострове, в Великобритании её называют именно так, Peninsular War, но, так сказать, она ещё только-только разгорается: большая часть Испании пока посматривает на нового короля — ну и что делать, ну вот Наполеон дал нам своего старшего брата, ну, значит, будет теперь у нас Жозеф Бонапарте, да? Вот.
С. БУНТМАН: Да. Уважает, старшего брата дал, не какого-нибудь.
А. КУЗНЕЦОВ: Старшего брата дал, мог бы как Голландии — дать одного из младших!
С. БУНТМАН: Да-да-да.
А. КУЗНЕЦОВ: А мог вообще маршала дать, как Неаполитанскому королевству, да, Мюрата какого-нибудь.
С. БУНТМАН: Да ещё какого, да?
А. КУЗНЕЦОВ: Мюрата какого-то, да?
С. БУНТМАН: Да.
А. КУЗНЕЦОВ: На востоке Европы Россия, пока верный союзник, Тильзитский, значит, мир не так давно подписан, только что закончился, в восьмом году, грандиозный смотр всех наличных наполеоновских политических сил в Эрфурте, да? Всё, всё хорошо.
Но вот есть одна гадость, которая портит императору аппетит, настроение, да, и вообще вот ну — ну мешает, мешает: это всё та же вот англичанка. Вообще я думаю, что если бы Наполеон мог, он бы море — вообще, в принципе море, всё, что не суша — он бы его закопал, вот от моря ему одни неприятности, ну всегда же так было: как был замечательно придуман Египетский поход, какая в результате получилась фигня фигнёй, да. А в восемьсот пятом: ну, ну зачем нужно было в бочку аустерлицкого мёда подмешивать вот этот вот трафальгарский — не скажу ложку, целый половник дёгтя, ну вот зачем вот это вот всё?
С. БУНТМАН: Да, там одна радость — что погиб Нельсон, больше никакой.
А. КУЗНЕЦОВ: Ну да, ну погиб — а дело-то его, как показало…
С. БУНТМАН: Жило, жило, да!
А. КУЗНЕЦОВ: Ну, дело, дело-то его жило! Естественно, Нельсона мы сегодня ещё вспомним, и не раз, поскольку частично его капитаны, его адмиралы будут задействованы во всех этих событиях. И сейчас: колонии у Франции — Франция прирастает в Европе, а из её рук уходят заморские колонии, те же самые Вест-индские острова: англичане с самого начала года подбираются к Мартинике, и если туда срочно не послать подкрепление, то скорее — подкрепления и, так сказать, армейские, и флотские, то скорее всего, с этой жемчужиной французской короны, скажем так, придётся расстаться, а заодно, там, и с Гаити, и ещё кое с чем, да?
С. БУНТМАН: С Гаити и так плохо там.
А. КУЗНЕЦОВ: И с Гаити и так плохо, да и с Мартиникой уже плохо — понятно, что плохо, и понятно, что счёт идёт на, может быть, уже не на месяцы, а на недели. А что флот? А то, что ещё на море, то, что ещё способно сражаться после Трафальгара, опять блокировано англичанами. Андрей, дайте нам, пожалуйста, вторую картинку — вот это теперь уже привычная нам яндекс-карта, и вот там, да, на западном побережье Франции, как раз между двумя городами, которые тут же, так сказать, отсылают нас к «Трём мушкетёрам», разумеется, это Ла-Рошель и Рошфор — вот там находится точка, которая называется Баскский рейд, по-английски Basque Roads, и вот туда фактически был загнан в очередной раз французский флот, который до этого околачивался в Бресте, ужасно раздражал собственного императора, и император отдал прямой приказ: валите из Бреста — что хотите делайте, но вы должны…
С. БУНТМАН: А что, а что, а чем плохо, в Бресте-то, вообще там?
А. КУЗНЕЦОВ: Вы нужны в другом…
С. БУНТМАН: Там всё время, там всё время дождь, конечно, но я понимаю, да.
А. КУЗНЕЦОВ: Извините за рифму, рифма не моя, а симоновская, да — от Москвы до Бреста нет такого места — вы нужны в другом месте, вы нужны в Вест-Индии: сажайте морскую пехоту и валите туда, так сказать, может, ещё хоть что-то удастся, значит, там отстоять.
Французский адмирал, который получил этот приказ, попытался прорваться, и надо сказать, у него, в общем, первое время получалось, но в конечном итоге всё-таки не получилось: дело в том, что он хотел не только брестской эскадрой, он хотел ещё и забрать те корабли, которые находились вот на этом самом Баскском рейде в районе города Рошфор — Рошфор не прямо на побережье, но он стоит на реке, которая непосредственно вот, так сказать, там, в тех краях, впадает в Бискайский залив, и это река Шаранта, она судоходная, большая река, вот — хотели подобрать ещё несколько кораблей, ну и подобрали в результате, англичане опомнились и, так сказать, и с Баскского рейда уже выйти не получалось, как когда-то из Кадиса, да? Трафальгарское сражение — это же попытка…
С. БУНТМАН: Да-да-да.
А. КУЗНЕЦОВ: Попытка испано-французского флота вырваться на простор. И вот здесь мы, собственно говоря, встречаемся с нашим первым из двух основных героев, между ними, собственно, и будет вот этот самый судебный спор — мы встречаемся с вами с человеком с довольно неожиданной в этой ситуации фамилией: французский флот на Баскском рейде запирает адмирал сэр Джон Джеймс Гамбье.
С. БУНТМАН: Да.
А. КУЗНЕЦОВ: Дайте нам, Андрей, пожалуйста, один из его портретов. Спросите меня: какого чёрта человек с откровенно французской фамилией командует самой важной частью британских военно-морских сил так называемых?
С. БУНТМАН: Ну потому что у него предки гугеноты, и вообще, да?
А. КУЗНЕЦОВ: Совершенно верно. Да.
С. БУНТМАН: Да.
А. КУЗНЕЦОВ: Значит, флотом пролива, так называемым fleet of the channel, командует потомок, в четвёртом поколении, французского гугенота, который в 18-м веке, когда Нантский эдикт о веротерпимости был отменён, как и тысячи его соотечественников-гугенотов — сам он из Нормандии, из города Кан, известного тем, что один из выходцев тамошних в английской истории сыграл не последнюю роль: я напомню, что в Кане похоронен…
С. БУНТМАН: Да-да-да!
А. КУЗНЕЦОВ: Вильгельм Завоеватель, да, на минуточку. Вот, он счёл за благо укрыться на гостеприимных английских берегах, и его потомки служили верой и правдой своей новой родине преимущественно на военно-морской службе. И вот его правнук, значит, возглавляет сейчас флот пролива и блокирует французский флот на этом самом Баскском рейде. При этом надо сказать, что вот это протестантское прошлое его предков — оно его же протестантское настоящее. Он настолько привержен обрядам, догматам и всему прочему методистской церкви…
С. БУНТМАН: А, уже методистской?
А. КУЗНЕЦОВ: Методистской, не государственной, не англиканской.
С. БУНТМАН: И не просто кальвинисты, как все, как многие другие гугеноты-кальвинисты.
А. КУЗНЕЦОВ: Он мне напоминает биндюжника Менделя Крика, бабелевского, который, как известно, среди биндюжников слыл грубияном — так вот, в британском флоте было немало кальвинистов, и даже среди них он носил прозвище Dismal Jimmy, что можно перевести как Мрачный Джимми, а можно перевести как Постный Джимми.
С. БУНТМАН: Постный Джимми, да. Хорошо, постный лучше, да.
А. КУЗНЕЦОВ: То есть всё свободное время он посвящал чтению молитв, всяким псалмам и прочим богоугодным занятиям. У него был кое-какой боевой опыт, он в паре, так сказать, дел как боевой офицер отличился, но в основном он занимался административными вопросами, в том числе на самых высших должностях. И в самом начале века в одном из составов правительства он побыл первым лордом Адмиралтейства. Это будет иметь очень существенное значение для понимания всего дальнейшего.
В Лондоне хотели бы, чтобы он действовал поактивнее. Что просто блокировать французский флот? Надо по возможности действовать смело, решительно и наступать, и попытаться его прямо там уничтожить. А то он у вас один раз из Бреста уже чуть не сбежал. Давайте-ка мы решим проблему. Мы просто сделаем Францию теперь окончательно сухопутной державой и заберем у неё все её заморские колонии. Но адмиралу это совершенно не нравится, и он, ссылаясь на самые разные обстоятельства, в том числе и на кое-какие признаки религиозного свойства — он доказал, что явно совершенно, что всевышнему это вот сейчас не угодно, такие активные действия. Он продолжал тактику пассивного блокирования Франции.
А надо сказать, что действующий первый лорд Адмиралтейства, действующий, лорд Малгрейв — он как раз наоборот, сторонник такой вот активной наступательный тактики. Но он не может приказать командующему флотом пролива. Дело в том, что первый лорд Адмиралтейства — это должность политическая. Он бы мог на него надавить, но тот в своё время тоже был первым лордом Адмиралтейства. Это в Англии чрезвычайно важно. Равный не может давить на равного, он должен его уговаривать. А тот, Мрачный Джимми, на уговоры не поддается.
И тогда лорду Малгрейву в голову приходит комбинация воистину достойная пера Капабланки, совершенно шахматная и многоходовая. Аккурат в эту пору в Плимут в сиянии славы, весь покрытый всякими пороховыми налетами и так далее, с донельзя усталой, но счастливой и довольной при виде родного берега командой, является 38-пушечный фрегат «Imperieuse», «Императрица». Этот фрегат рейдерствовал, ну, а если совсем откровенно — то почти пиратствовал в Средиземном Море.
С. БУНТМАН: Ну да.
А. КУЗНЕЦОВ: Рейдерствовал удачно, у испанских берегов, у южных берегов Испании. Рейдерствовал удачно, заработал очень неплохие призовые деньги. Небольшая часть досталась команде, другая часть офицерам, ну, а большую часть по традиции получил капитан. И капитану это чрезвычайно кстати, потому что он принадлежит к очень знатному, очень древнему, очень титулованному роду, но только вот беда — к бедному титулованному роду. Он лорд, несмотря на молодость, он уже лорд, а в перспективе он будет герцогом, когда папа умрёт. Но вот у него за душой, в общем, немного, прямо скажем, без этих призовых денег. Поэтому он очень про них переживает. И зовут его Томас Кокрейн.
Покажите нам, пожалуйста, Андрей, следующий портрет. А, это сейчас мы к нему вернёмся, давайте его пока пролистаем, извините, я забыл. Значит, следующий — вот это лорд Малгрейв, это первый лорд Адмиралтейства, это дирижёр всего этого. А следующая картинка, изображающая ещё молодого бравого человека с подзорной трубой, очевидно на капитанском мостике — вот он. Это вот и есть Томас Кокрейн. Малгрейв его вызывает: Кокрейн никогда ещё не был и не будет, прямо скажем, первым лордом Адмиралтейства, в звании он сравнительно небольшом, он капитан второго ранга. Коммандер на английские деньги. Ему 34 года, он семьдесят пятого года рождения, скажем прямо — от карьеры, от перспектив, от жалования, от призовых денег он зависит полностью. Поэтому ему приказать можно.
Малгрейв его принимает, его хвалит, говорит о том, как замечательно его корабль, команда показали себя вот в этих всех средиземноморских операциях, а потом прямо переходит к сути дела: я хочу, чтобы вы выполнили план, который давно у меня созрел в голове, я хочу брандерами, — то есть небольшими судами, специально подготовленными для поджога, кто хочет знать устройство и подготовку брандера — читайте «Одиссею капитана Блада», там это описано пошагово, как из какого-нибудь небольшого судёнышка делают брандер, — вот я хочу, чтобы вы брандерами атаковали французский флот на якорной стоянке, тем самым позволив Гамбье дальше довершить разгром уже линейными кораблями. Но вот дело-то деликатное, поэтому я вас отправляю под начальство Гамбье, но операция поручена вам.
В чём расчёт, в чём, собственно, шахматная комбинация? Гамбье не может не принять человека, которого ему послал военно-морской министр: я напомню, что первый лорд Адмиралтейства — соответственно, это по сути военно-морской министр. Он не может сказать: а пшёл вон, мне твоя рожа не нравится. Он вынужден его принять, тем более что у того инструкция от министра. Не дать ему осуществить операцию, осуществление которой поручил ему морской министр, Гамбье тоже не может. Что он может? Он может сделать вид, что он здесь ни при чём, что его здесь не стояло. Но когда операция начнёт развиваться в успешном направлении, на что Малгрейв очень рассчитывает — ну наверное Гамбье присоединится, ну он же тоже хочет славы, денег, орденов и так далее. А если что-то пойдёт не так, если выяснится, что затея с брандерами тухлая, ну кто виноват? Ну вот этот капитан второго ранга и виноват. Юнец, возомнивший о себе.
С. БУНТМАН: Ну конечно! Гениальная комбинация, конечно.
А. КУЗНЕЦОВ: Это совершенно аппаратная такая вот…
С. БУНТМАН: Да.
А. КУЗНЕЦОВ: Ни один полководец такое не придумает, если он не провёл несколько лет на высоких этажах какого-нибудь военного министерства. А тем временем, надо сказать, — во французском флоте, который сосредоточен там, на Баскском рейде, тоже происходят изменения. Андрей, давайте вернёмся к чёрно-белой гравюре, которая изображает такого полноватого, но тоже достаточно ещё молодого человека.
Поменяли французского адмирала, потому что Наполеон был очень недоволен тем, что не удался прорыв из Бреста, и он прежнего командующего меняет на вице-адмирала Захарию Альмана. Вот он перед вами. Интересно, но французским флотом в этом сражении командует человек, чья фамилия дословно переводится как «немец». Ну да. То есть британским флотом человек с французской фамилией, а французским флотом человек, который по фамилии «немец». И вот этот самый Альман, понимая, что ему дают шанс и что от него ждут, так сказать, не пассивного сидения в гавани, а повторения, только успешного повторения попытки прорыва, делает немало для того, чтобы спровоцировать англичан на атаку, рассчитывая, что эта атака закончится неудачно, и тогда у него откроются новые возможности.
А. КУЗНЕЦОВ: И вот в начале апреля девятого года Кокрейн со своей «Императрицей» является туда, на место действия, представляется адмиралу. Ну, адмирал, прямо сказать, счастливым не выглядит, но внешне удар держит хорошо. Ну что, что вам от меня надо? — А вот у вас тут есть брандеры. — Да, нам присылали полтора десятка судов, которые мы можем использовать как брандеры. — А ещё вот я знаю, у вас есть несколько французских рыбацких шхун, захвачено. — Да, у нас есть несколько французских рыбацких шхун…
Что у нас получается в конечном итоге? Получается довольно внушительное число, 27 кораблей, маленьких, мы можем пустить вот на это самое горючее дело. Но дело в том, что Кокрейн офицер новой формации, он следит за техническим прогрессом. Ему недостаточно французский флот поджечь, он хочет часть его по крайней мере взорвать к чёртовой матери. Поэтому 25 судов переоборудуется в обычные брандеры, их загружают горючими материалами. Знаешь, что шло как основной горючий материал? Ну тут, конечно, был порох, конечно, была смола, но этого всего не напасёшься. Поэтому основной горючий материал составляло сено, пропитанное ромом. Представляешь, какое кощунство! Сколько людей могло бы быть счастливо на протяжении долгого времени.
С. БУНТМАН: Ну конечно, да, да!
А. КУЗНЕЦОВ: В первую очередь моряков. А два корабля представляли собой не плавучие костры, а плавучие бомбы. Их начинили именно взрывчатыми веществами, в первую очередь порохом. Да ещё и снабдили ракетами. Дело в том, что в конце 18-го века англичане в своих колониях в Индии, у индийцев подсмотрели очень полезную приблуду, а именно ракету. Как мы знаем, всё изобрели китайцы, но вот ракету, судя по всему… Хотя тоже, наверное, китайцы, но конкретно англичане столкнулись с индийскими ракетами.
Они изготавливались из жести, они начинялись порохом. Внутри у них было специальное донышко с отверстием, которое, собственно, и создавало вот эту самую реактивную струю. Они прикручивались к шестам, поджигались и с этих шестов стартовали. Ну точность и кучность были так себе. Но в этом деле точность и кучность не очень важны, тут нужен большой огненный кипиш. Как раз для такого дела вот эти самые ракеты наилучшим образом подходят.
Адмирал сразу сказал Кокрейну, что ну вы давайте, я вам дам — что я вам дам? Не, я вам много не дам, я вам дам, пожалуй, четыре фрегата, но я их прошу в бой не вводить, они вот с краешку постоят, на случай если нужна будет поддержка. Надо сказать, что у адмирала был вообще-то 11 линейных кораблей и восемь фрегатов. То есть то, что он отделил от своей эскадры — это ерунда ерундовая. Это совсем немножечко.
С. БУНТМАН: Ну конечно.
А. КУЗНЕЦОВ: Но тем не менее — пожертвовал, отец родной. Но Кокрейн, собственно, на многое и не рассчитывал. Он понимал, что вот он в такой ситуации, что надо рассчитывать на собственные силы. А теперь давайте посмотрим на карту будущего сражения. Вот она. Красным британцы, синим французы. Что у нас есть? Вот если смотреть, как смотрим мы. Справа у нас остров, остров Экс, Иль д’Экс. И на этом острове, естественно, батареи и прочие береговые укрепления.
С. БУНТМАН: Ну она бережёт вход в бухту.
А. КУЗНЕЦОВ: Да, конечно. А слева у нас даже не на острове, а на отмели недостроенное оборонительное сооружение. В своё время король распорядился, чтобы маршал Вобан его строил. Великий французский фортификатор сказал: нет, государь, это я не умею, в таких местах так не строят.
С. БУНТМАН: Сползёт в Бискайский залив просто, и всё.
А. КУЗНЕЦОВ: И уклонился от этой чести. В результате строили какие-то его ученики. Это был классический долгострой. Его достроили только в середине тридцатых годов 19-го века, Наполеона уже в живых не было. Но сегодня мы все его хорошо знаем, потому что этот форт назывался форт Боярд, и знаменитая телевизионная игра проводится именно там.
С. БУНТМАН: Да!
А. КУЗНЕЦОВ: Недострой-недострой, но как площадка для размещения некоторого количества артиллерии он тоже вполне годился, что, собственно, и было учинено. То есть французский флот имеет у себя на правом и на левом фланге кое-какую артиллерийскую поддержку, и кроме того, он прикрылся плавучим, так называемым боновым заграждением. То есть это цепь неких таких вот плавучих заграждений, которую беспрепятственно преодолеть кораблям трудно. Её надо сначала, как колючую проволоку в сухопутной войне — надо сначала каким-то образом тоже прорывать.
Кокрейн инструктирует своих людей. Выбирает ночку потемнее и ветер для себя наиболее подходящий. И, хотя у него с религией гораздо более сложные отношения, чем у его командира, я обнаружил такой любопытный факт. Кокрейн был женат трижды, правда, на одной и той же женщине. Потому что сначала он с ней сочетался браком по гражданской процедуре, потом по англиканской, а потом по шотландской. Видимо, искал. Видимо, не женщину, а, видимо, наиболее уместный способ на ней жениться. Но тем не менее, призвав, я думаю, какого-нибудь господа на помощь, он даёт команду вечером 11 апреля 1809 года начать эту самую операцию.
Надо сказать, это к вопросу о его личном мужестве, что он сам с «Imperieuse» слез, пересел на одну из двух вот этих головных пороховых бочек. То есть фактически он в команде добровольцев, смертников, тех, кто будет поджигать вот это всё. Дальше пошло не очень хорошо. Погода всё-таки была далёкой от идеала, поэтому Кокрейн вынужден был брандерам разрешить действовать не отрядами, как изначально предполагалось, а что называется — каждый брандер на свой обум по своему разумению, по обстоятельствам.
Такой трогательный достаточно сюжет, когда вот эта вот плавучая бомба подобралась к боновому заграждению, чтобы его прорвать — уже зажгли фитиль, уже слиняли, та самая партия уже слиняла в шлюпки, начали отваливать и обнаружили, что на корабле забыли корабельного пса. Британские моряки не могут позволить, чтобы о них потом говорили, что они бросили беззащитную собаку. Они вернулись, пса забрали, опять сели в шлюпки и отвалили. Рвануло и…
С. БУНТМАН: Молодцы!
А. КУЗНЕЦОВ: Молодцы, конечно. Их засыпало обломками, но, слава богу, в этой конкретно шлюпке никто не пострадал. В результате небо оценило их поступок.
С. БУНТМАН: А откуда ветер-то дул?
А. КУЗНЕЦОВ: Да вот непонятно.
С. БУНТМАН: С запада или с востока? Или с севера?
А. КУЗНЕЦОВ: Заинтересованы они были в том, чтобы дул северо-западный ветер.
С. БУНТМАН: Да.
А. КУЗНЕЦОВ: То есть чтобы он дул в юго-восточном направлении, потому что это…
С. БУНТМАН: Ну да.
А. КУЗНЕЦОВ: Как раз им облегчало…
С. БУНТМАН: По карте было видно, да.
А. КУЗНЕЦОВ: …прямую атаку. Ну, видимо, он был. А самое главное: вообще надо сказать, что вот этот Баскский рейд (это потом будет на суде разбираться подробнейшим образом) — очень сложное место для маневрирования. Там есть фарватер, но он не очень прямой. Там есть отмели. А самое главное — там, когда на море волнение, то оно там довольно сильное, и очень мощные приливы и отливы. Это будет играть огромную роль в событиях последующих трёх дней.
С. БУНТМАН: То есть мощные и по наполнению?
А. КУЗНЕЦОВ: Да.
С. БУНТМАН: И по повышению уровня?
А. КУЗНЕЦОВ: Да.
С. БУНТМАН: И по скорости.
А. КУЗНЕЦОВ: То есть уровень повышается очень значительно, да.
С. БУНТМАН: И быстро.
А. КУЗНЕЦОВ: Ну быстро, да, соответственно.
С. БУНТМАН: Наверное. Да.
А. КУЗНЕЦОВ: Надо же успеть попадать в фазы луны, естественно.
С. БУНТМАН: Нет, ну как Нормандия — там вообще кошмар совершенно, за секунду.
А. КУЗНЕЦОВ: Одним словом, было сильное волнение. Боновое заграждение прорвали. Но дальше, естественно, у людей же нервы не железные, даже если они опытные моряки, а не добровольцы. А на брандеры сели добровольцы. Но, тем не менее — кто-то поторопился, слишком рано поджёг фитиль и слинял. А брандер ещё… Одним словом, по сути, ни один брандер не сработал штатно. Вспомните, у того же Рафаэля Сабатини в «Капитане Бладе» же описано, как это должно произойти. Нужно не просто влепиться в борт вражеского корабля, который мы хотим сжечь, а желательно, чтобы мачты, такелажи перепутались.
С. БУНТМАН: Да, ну естественно, чтобы держать, да.
А. КУЗНЕЦОВ: А в идеале ещё и абордажные крючья закинуть на борт. И вот тогда, когда он загорится, он уж точно сожжёт вместе с собой как минимум один вражеский, желательно крупный…
С. БУНТМАН: Ну как: самый известный у нас случай победы именно брандерами — это Чесма.
А. КУЗНЕЦОВ: Ну конечно, да.
С. БУНТМАН: Да.
А. КУЗНЕЦОВ: Спиридов, Орлов, конечно.
С. БУНТМАН: Да.
А. КУЗНЕЦОВ: А тут вот так не получилось. Но зато получилось другое. Дело в том, что французский адмирал — ну я сразу, наверное, процитирую, через много лет Наполеон будет писать своему ирландскому доктору. Его в течение трёх лет на Святой Елене пользовал ирландец, доктор О’Мира. И почему-то у них возникла тема вот этого самого боя на Баскском рейде. Наполеон написал: «Наш адмирал был, конечно, осёл». — Imbecile. Дебил, да? — «Но и ваш оказался ни на йоту лучше». — Имея в виду адмирала, не Кокрейна.
С. БУНТМАН: Не Кокрейна?
А. КУЗНЕЦОВ: Нет, действия Кокрейна он как раз оценил достаточно высоко. Так вот, адмирал французский дал команду своим капитанам тоже действовать по обстановке. То есть каждому на своё усмотрение. И занялся своим флагманским кораблём, кораблём самым крупным, французским кораблём. 120-пушечный линейный.
С. БУНТМАН: Линейный, да.
А. КУЗНЕЦОВ: Он назывался «Океан». И вот, адмирал занялся не эскадрой — а у него тоже было 11 линейных кораблей, но чуть меньше фрегатов, то ли три, то ли четыре. А он занялся самым ценным кораблём, стараясь его увести туда, в реку. Ну и у французов темнота, горит непонятно чего, боновое заграждение вроде как прорвано. Они начали рубить канаты и в панике очень многие вылетели на мель. Ночью начался отлив. Утром картина маслом. Сейчас мы с вами посмотрим пару картин маслом. Покажите, пожалуйста, Андрей, следующую картинку. Это не первый день боя, это уже подключился Кокрейн, вернулся на свою «Императрицу». И вот, «Императрица» ведёт бой. Это просто чтобы показать его корабль. А вот следующая картинка, на мой взгляд, она очень такая, характерная.
С. БУНТМАН: А вот и солнце взошло. Да?
А. КУЗНЕЦОВ: А вот и солнце взошло. Это положение, которое имели французские корабли, попавшие на мель, когда начался отлив.
С. БУНТМАН: Совершенно невредимые.
А. КУЗНЕЦОВ: Они пока невредимые, но они как жуки…
С. БУНТМАН: Огромные.
А. КУЗНЕЦОВ: Они как жуки, которые без…
С. БУНТМАН: Ну да, они бессильные.
А. КУЗНЕЦОВ: Беспомощно лапками шевелят, лежат на спине и не могут перевернуться.
С. БУНТМАН: А тут ничего не сделаешь, вообще.
А. КУЗНЕЦОВ: Надо ждать прилива. Надо ждать прилива. То есть несколько часов они представляют собой мишени, которые даже по-человечески отстреливаться не могут. Потому что наклон палуб такой, что там хорошо если каждое пятое оружие может…
С. БУНТМАН: Ну вот, ну вот он может левым бортом, он может стрелять по английским аэропланам, если бы они были.
А. КУЗНЕЦОВ: По аэропланам может, да.
С. БУНТМАН: Ну, во всяком случае, воздушным шарам.
А. КУЗНЕЦОВ: Чаек может лярошельских накрошить прилично. Если они будут стаями летать. А так, в общем-то, он… И вот здесь, собственно говоря, произошло то, чего, я думаю, не ждали ни в лондонском Адмиралтействе, и даже скептически настроенный к своему адмиралу Кокрейн — он, видимо, тоже не ждал. Он начинает звать адмирала с основными силами. Всё готово. Они лежат. Вы в десятке морских миль. Поднимайте паруса, валите сюда и давайте своими многочисленными орудиями всё это дело расфигачим. А тот не идёт.
С. БУНТМАН: Почему?
А. КУЗНЕЦОВ: Вообще действия адмирала 12 числа потом будут изучаться под лупой и судом, и газетами, и другими проявлениями общественного мнения. А он боится. Он знает, что фарватер узкий и кривой. Он знает, что отмели. Он боится. Победа-то, в общем-то, одержана. И он, как та футбольная команда, начинает играть на удержание счёта. А ну как мы сейчас начнём добиваться полного разгрома и что-нибудь испортим. Он вроде тронулся, но через пару морских миль велел эскадре встать на якорь. И собрал военный совет. Представляешь себе, сколько этот военный совет собирался, пока со всех линейных кораблей и фрегатов прибыли капитаны?
С. БУНТМАН: Ну да. Там всё это, да.
А. КУЗНЕЦОВ: Вот они собрались. Ну чего, идём? — Ну давайте пойдём. Ещё подошли на немножко. Ой, а мы сейчас на мель не сядем? Этот вопрос требуется обкашлять. Второй военный совет за день. Кокрейн, я думаю, к этому времени у себя там уже успел адмирала — не только до прадедушки гугенота дойти, но пойти куда-нибудь в глубь веков, когда ещё…
С. БУНТМАН: И гугенотов не было.
А. КУЗНЕЦОВ: …когда Кальвин ещё не родился.
С. БУНТМАН: Когда Кальвин не родился.
А. КУЗНЕЦОВ: Совершенно верно. А тем временем прилив, конечно, начался. Французам удалось часть своих кораблей снять. Вот эта вся бодяга будет продолжаться около трёх суток. Французы потеряют, тем не менее. Они потеряют четыре линейных корабля из 11. То есть треть. Они потеряют фрегат. Они потеряют большой транспортник. Самый большой, который был в эскадре. Но двум третям основных сил удастся укрыться в Шаранте.
Кокрейн говорит: ну всё, я пошёл. Адмирал говорит: не задерживаю. Рад, передайте привет там, в Лондоне. Кокрейн вне себя от ярости возвращается, докладывает, пишет отчёт. Ну, а что он может сделать? Его встречают в Плимуте. Встречают замечательно. Уже в Англии знают, что одержана победа. Их как героев. Всё нормально. Адмирал послал отчёт, в котором, да: я не могу должным образом описать мужество и полезные заслуги коммандера Кокрейна, который суда… Всё вроде как пристойно.
Но дальше наступает следующий этап, всем хорошо известный как наказание невиновных и награждение непричастных, и тут начинает выясняться, что вместо того чтобы сделать Кокрейна главным бенефициаром этой победы, хотя бы в плане славы — выясняется, что он ну тоже вроде как присутствовал, и вроде как…
С. БУНТМАН: Это из отчёта выясняется?
А. КУЗНЕЦОВ: Выясняется вообще вот из всей переписки с военно-морским министерством, да? Дело в том, что Малгрейву Кокрейн больше не нужен, мавр своё дело сделал, поэтому, получив первый отчёт вот с этими одобрительными словами, он пишет адмиралу: слушайте, а пришлите мне отчёт, где Кокрейна вообще нет, мне так проще будет тут вам пробить всякие повышения в чине, ордена и всё прочее. Но дело в том, что Кокрейн у нас не только молодой растущий амбициозный капитан, он ещё молодой растущий амбициозный политик, он член Парламента.
С. БУНТМАН: Ох!
А. КУЗНЕЦОВ: Причём в Парламенте он принадлежит к сравнительно небольшой, но очень активной и очень оппозиционной группе: он представитель фракции так называемых радикалов — это фракция внутри партии вигов, и вот они ещё более оппозиционны к нынешнему ториевскому кабинету, чем, так сказать, виги умеренные, то есть это постоянные критики правительства.
И когда в Парламенте ставит — правительство, Адмиралтейство ставит вопрос перед Парламентом: а давайте примем парламентское постановление о награждении героев этого сражения, чтобы придать всему этому вес и законность, да, не только его величество, но и Парламент как бы, да — мы же, мы же знаем английскую формулу, «его величество и Парламент», да, давайте примем парламентское постановление. Выведенный из себя Кокрейн говорит: я сделаю, я как депутат и мои коллеги по фракции сделаем всё возможное для того, чтобы устроить в Парламенте демонстрацию против преувеличения заслуг адмирала Гамбье.
Малгрейв чувствует, что будет нехорошо, и тогда он окончательно принимает одну из сторон — ну, я не думаю, что он сильно долго колебался: они с этим самым, с Гамбье даже, в общем-то, приятели, если не друзья, то приятели, и он Гамбье пишет — ты знаешь, Кокрейн тут собирается всячески тебя дискредитировать и утверждать, что ты никакой особенной роли в этом сражении не сыграл, и более того, ты упустил победу, настоящую победу, на что Гамбье, видимо, хорошо зная и понимая традиции и настроения в английском флоте, он говорит — я требую над собой военного суда.
Кстати говоря, давайте напомним, что, когда адмирал Рожественский без эскадры вернётся в Петербург и станет объектом всеобщей критики, он ведь тоже сам потребует суда, так что можно, наверное, считать, что это даже некая такая вот военно-морская, а может быть, и будет шире — вообще военная традиция того времени. Гамбье потребовал суда, и дальше начинается абсолютно беззастенчивое приготовление к суду, аккуратно скажем: с перекосами. Покажите нам, пожалуйста, Андрей, портрет импозантного мужчины в военно-морском мундире — нет, тут он не в мундире, а, или в мундире, я уже сам не очень вижу, по-моему, есть у него эполеты, да? — значит, это старший воинский начальник в Портсмуте, командир — он так называется: главнокомандующий в Портсмуте.
Это крупнейший, так сказать, действующий военно-морской начальник английского флота, адмирал сэр Роджер Кёртис. Суд назначен в Портсмуте, на одном из кораблей, которые стоят на якоре в портсмутской гавани, соответственно, Кёртис автоматически становится председателем этого суда, его заместителем становится адмирал сэр Уильям Янг, у которого в своё время были личные столкновения с капитаном Кокрейном, потому что Кокрейн Янга обвинил в том, что тот часть полагающихся ему призовых денег прикарманил. Ну то есть иными словами: председатель суда и его заместитель — это люди, которые не питают никаких тёплых чувств по отношению к Кокрейну и питают вполне, так сказать, тёплые чувства к своему приятелю Гамбье. Дальше начинается чёрт-те что: значит, обе стороны заявляют списки своих свидетелей, после этого свидетелей со стороны Гамбье доставляют чуть ли не за государственный счёт, с почётом и оркестром, а из свидетелей, которых представляет Кокрейн, наиболее важных для него — это ж всё, естественно, морские офицеры, командиры, да? — их срочно отправляют в командировки. Ну, например, один, который точно было известно, что, так сказать, будет свидетельствовать в пользу Кокрейна — его отправили в обход Ирландии. Давайте!
С. БУНТМАН: О!
А. КУЗНЕЦОВ: Голубчик, обплывите там, посмотрите — ничего там ирландцы, а то от них там что-то всего…
С. БУНТМАН: Вообще там, в целом, да.
А. КУЗНЕЦОВ: Всего-то, в целом — как там, да? От них же всего можно ожидать. Начинается суд, начинается он в июле, в конце июля девятого года, то есть по горячим, можно сказать, следам, восемь дней: огромное количество свидетелей, их в конечном итоге около сотни будет заслушано, причём некоторых приглашали на свидетельское место по нескольку раз, бои будут идти из-за всего, вот такой бы бой бы шёл тогда, в апреле на Баскском рейде — нет, сейчас бои идут в суде. По поводу карт: значит, адмиралу специально обученные картографы нарисовали карты, из которых следовало, что лезть с линейными кораблями на рейд ну было чистое самоубийство — на этих картах фарватер был уже в два раза, чем в реальности.
С. БУНТМАН: Так.
А. КУЗНЕЦОВ: Мели были совершенно ужасные, совершенно ужасные мели, причём сами заглатывали…
С. БУНТМАН: Выступающие над поверхностью, да, да!
А. КУЗНЕЦОВ: Да, заглатывали корабли и с чавканьем их прожёвывали. Кокрейну не позволили самому задавать никакие вопросы — вы свидетель, давайте только ответы на те вопросы, которые вам задаёт суд. К концу совершенно отчаявшийся что-то сказать самостоятельно Кокрейн воскликнет: у меня такое ощущение, что если б я, как требовал суд, отвечал бы на все его вопросы да или нет, то меня бы к концу суда повесили — так ставились вопросы.
Или вот такой пример: в суде выясняется, что 12 апреля, уже отчаявшись подманить к себе поближе английскую эскадру, Кокрейн поднимает у себя на «Императрице» сигнал — нахожусь под обстрелом противника, терплю бедствие, прошу срочно оказать помощь. На самом деле он провоцирует: он сам полез под огонь французских кораблей, надеясь, что уж теперь-то адмирал придёт со своими линейными кораблями ему на помощь.
С. БУНТМАН: Ну да.
А. КУЗНЕЦОВ: Ах вот как, сказал суд. Оу, коммандер, ну фу, ну это же шантаж — джентльмены так не поступают. В общем, что бы он ни говорил, что бы он ни делал, всё оборачивалось против него, на восьмой день был прочитан приговор суда: значит, сэр лорд адмирал объявлялся полностью невиновным, с честью оправданным, ему вернули шпагу — как подсудимый в начале процесса он положил шпагу, она все восемь дней лежала на столе как символ того, что его офицерское, адмиральское достоинство под вопросом: теперь ему торжественно её вручили. Он будет находиться в списках флота до самой своей смерти в тридцатом году, чего не скажешь о Кокрейне.
Правда, с Кокрейном действительно — он совсем закусил удила, ушёл с головой в парламентскую деятельность. Ему на самом деле, когда он только-только вернулся в Англию, вот, в сильнейшем раздражении и дал понять, что он сейчас будет скандалить, его Малгрейв к себе вызвал, сказал: может, договоримся, коммандер? Может, договоримся? Он ему предложил отряд фрегатов под его начало и полк морской пехоты, и иди опять рейдерствуй и проявляй геройство сам, без начальства без никакого, ну, отряд фрегатов — это адмиральский чин! То есть он практически предлагал от него вот таким вот образом откупиться — тот не согласился: ну, теперь пеняй на себя.
А через четыре года, в четырнадцатом году происходит очень интересное событие — Серёж, ты, наверно, хорошо помнишь «Графа Монте-Кристо»?
С. БУНТМАН: Да, ну вполне, да.
А. КУЗНЕЦОВ: Помнишь — одна из, значит, задумок, осуществлённых графом Монте-Кристо, заключалась в том, что барона Данглара разорили при помощи липового телеграфного сообщения, которое обрушило биржу?
С. БУНТМАН: О, да-да-да, это изумительная была вещь.
А. КУЗНЕЦОВ: Так вот, оказывается, у этой комбинации, скажем так, абсолютно есть реальные исторические уши, и уши эти находятся в Лондоне. Весной четырнадцатого года, как раз когда очень активно торговались государственные ценные бумаги — тогда их называли акциями, но на современном языке это облигации, государственные облигации. И вот они очень активно торговались, и тут вдруг в Лондоне появляется французский офицер-эмигрант, никто его особенно не знает, но он прямо вот, что называется, с самыми горячими новостями: Наполеон убит, Бурбоны восстановлены на престоле. Опа, сказала биржа, и насторожилась. А тут, как бы подтверждая это всё, видели где-то в таверне под Лондоном: три французских офицера-эмигранта устроили весёлый дебош: пили здоровье короля Людовика…
С. БУНТМАН: Восемнадцатого.
А. КУЗНЕЦОВ: Да, значит, XVIII, смерть проклятого тирана. Ну то есть вот они, подтверждения, что информация верная. Довольно быстро выяснилось, что это всё ерунда, что Наполеон отрёкся, что про Бурбонов вопрос пока дальше не стоит и ещё Венский конгресс не собрался. Курс акций, успокоившись, поколебавшись, вернулся на своё привычное место (вот этих облигаций, на самом деле), но пока он был чрезвычайно высоким, продали на миллион с лишним фунтов. И за этим стояла компания из шести человек, двое из которых носили фамилию Кокрейн. Дядя нашего героя и сам наш герой.
Сейчас многие историки полагают, по этому поводу даже отдельные монографии написаны, что вот Томас Кокрейн, наш герой, к этому либо вообще не причастен, либо причастен очень краешком. Дядя, видимо, действительно душа этой махинации. Но так получилось, что от репутации блестящего морского офицера практически ничего не осталось. Он был дискредитирован, он был уволен (официально теперь) из списков флота, лишён ордена. Он за вот это сражение девятого года получил какую-то степень ордена Бани, теперь его исключили из ордена. Ну и в результате он уехал из Англии, и следующие двадцать лет знаешь где подвизался?
С. БУНТМАН: Нет.
А. КУЗНЕЦОВ: Ну вот, например, он был одним из создателей флота нескольких латиноамериканских государств, в частности Бразилии.
С. БУНТМАН: Ух ты! Ух ты!
А. КУЗНЕЦОВ: Но самое яркое его, и самое, видимо, по должности крупное предприятие — он командовал флотом Греческой республики в 1821 году.
С. БУНТМАН: О-о-о! Ну это, ну это славно.
А. КУЗНЕЦОВ: Он национальный герой Греции.
С. БУНТМАН: Ну это славно. Кокрейн, да.
А. КУЗНЕЦОВ: А в 1832-м меняется очередной наш добрый король, Вильгельм IV становится очередным королём, и по этому поводу Кокрейну выходит амнистия, его возвращают в состав ордена Бани, ему присваивают контр-адмиральское звание. Но яркой военной карьеры у него уже не будет.
С. БУНТМАН: Ну Silly Billy вообще-то был моряк. Вильгельм, король. Он понимал…
А. КУЗНЕЦОВ: Скорее всего, именно от этого вот ощущения, что была допущена какая-то grave injustice, такая вот суровая несправедливость. Видимо, ощущение, что многие флотские офицеры тогда на это нехорошо посмотрели, хотя вообще в целом к Кокрейну на флоте, когда он поднял скандал, отношение изменилось к худшему. Это всё-таки ну совсем не в традициях британского флота. Хорошо, молчи в тряпку. Ты считаешь, что тебя обидели, — уходи в отставку. А он не может уходить в отставку, у него в кармане, так сказать, и вошь на аркане.
С. БУНТМАН: Угу.
А. КУЗНЕЦОВ: Вот такая вот история, которая напоминает нам, что знаменитая атака лёгкой кавалерии в 1854 году во время Крымской войны под Балаклавой — это не случайность в английских вооружённых силах. Это не первый случай, когда вот эти вот кумовство, вот это вот знакомство, вот эти вот сословные всякие эти самые, да, соображения в ущерб, ложно понимаемая честь мундира — вот это всё и британской армии тоже не чуждо.
С. БУНТМАН: Да. «В чилийском флоте, — Денис пишет нам, — несколько кораблей были названы в честь Кокрейна».
А. КУЗНЕЦОВ: Совершенно верно.
С. БУНТМАН: Да. Ну да, но об этом ещё, кстати говоря, о британской армии в Крымской войне была изумительная совершенно… Вообще о Крымской войне, где подробно описывались невзгоды британской армии и безынициативность офицеров, потому что каким-то совершенно другим образом добивались многие из офицеров, просто добивались должностей…
А. КУЗНЕЦОВ: Совершенно верно. Если возвратиться к той же эпохе наполеоновских войн, очень неплохая книжная серия, связанная общим героем, майором Шарпом, да, сериал ещё был — она как раз вся об этом, что боевые офицеры без знакомств, денег, связей пробиться не могут, а всякая титулованная сволочь, не снимая лаковых туфель, где-нибудь там, так сказать, в районе Четэма или того же Виндзора замечательно совершенно каждые два года получают по очередному званию.
С. БУНТМАН: Да. Ну да, вот это надо было ещё долго ждать разнообразных реформ всевозможных. Тоже которые и в Англии были нужны. Вот. Всевозможные. Спасибо большое, очень интересное дело, и, кстати, может быть, адмирал… Зачем нужно было убирать Кокрейна из этих отчётов, ведь адмирал мог объяснить совершенно спокойно, что всё равно победа, беречь корабли, беречь людей, беречь порох. Мог бы всё объяснить.
А. КУЗНЕЦОВ: Политика, сэр.
С. БУНТМАН: Да. Ну что ж, спасибо большое, счастливо всем.
А. КУЗНЕЦОВ: Всего хорошего, до свидания!