Чтобы выяснить, какой была Наталья Гончарова, приходится аккуратно, слой за слоем, снимать лишнее: сплетни петербургских знакомых, напускной цинизм Пушкина, созданный Жуковским слащавый миф о последних минутах поэта, даже трогательные семейные рассказы дочери Гончаровой. Но потом оказывается, что все эти отринутые элементы и составляют жизнь Натальи Гончаровой.
Несчастливое детство
О том, что маменька Гончаровой, Наталья Ивановна, была женщиной суровой, знала вся Москва. О папеньке же предпочитали не говорить — да и никто и не знал, что происходит за закрытыми дверьми гончаровского дома. Картина, которую описывает дочь Натальи Гончаровой (от второго брака, с Петром Ланским) Александра Арапова, по-настоящему трагична. Когда дочери было два года, Николай Афанасьевич неудачно упал с лошади, сильно ударился головой и затем повредился рассудком.
Как-то он вырвал зубами кусок мяса из своей руки и чуть не заработал гангрену. Его прятали от посторонних глаз в московском доме Гончаровых. Большую часть времени Николай Афанасьевич был безобиден — баловал как мог свою любимую дочь, играл с ней и не тревожил домашних. Но один раз, как рассказывала со слов матери Александра Арапова, чуть не произошло самое страшное. От Николая Афанасьевича прятали спиртное — от одной рюмки он превращался в зверя. Однажды не усмотрели. Наталье Николаевне было тогда двенадцать, и она, как пишет Арапова, «не заметила надвигавшейся бури и очнулась от своей задумчивости только тогда, когда последний из обедавших уже подходил к двери, оставив её одну с разъярённым отцом. Она ринулась за ними, но всеобщее бегство только ускорило взрыв. С налитыми кровью глазами и с ножом в замахнувшейся руке, Николай Афанасьевич в свою очередь бросился нагонять её».
Тогда обошлось. Безумие нарастало, позже родные оставили его на попечение прислуги, с которой Гончаров и доживал свой век. А прожил он ещё долго, до 1861 года.
Маменька, Наталья Ивановна, была женщиной суровой, приземлённой и богомольной. Пушкин, вернувшись с Кавказа, называл её Маменька Карса. А Карс, соответственно, — сама юная Наталья Николаевна, которую поэт так прозвал за неприступность. (Карс — это крепость на востоке Турции, в которой Пушкин незадолго до этого побывал. В 19-м веке её дважды осаждали русские войска. Осада 1828 года приобрела всероссийскую известность, а имя крепости стало нарицательным, даже несмотря на то, что Карс, считавшийся неприступным, продержался всего три дня.)
Сватовство и замужество
Какой же была Наталья Николаевна тогда, в то время, когда её заметил Пушкин и начал своё долгое сватовство? В письмах поэт называет её Красавицей — именно так, с заглавной буквы. «Первостатейная московская красавица», — пишет про неё друг Пушкина Алексей Вульф. «Наталья Николаевна Гончарова принадлежала к тому созвездию красоты, которое в это время обращало внимание и удивление общества», — вспоминал Павел Анненков. Он же добавлял, что в 1830 году, когда Москву посетил императорский двор, юная красавица обратила на себя всеобщее внимание. И тогда же началось и сватовство Пушкина. Ещё в марте он пишет наравне с «моей Гончаровой» и «моя Ушакова», а уже в апреле сообщает родителям: «Я хочу жениться на молодой особе, которую люблю уже год».
Красавица, а что ещё? Тихой и робкой называет Гончарову её дочь в своих мемуарах. Робость эта граничила с забитостью: дома царила Наталья Ивановна, не дававшая спуску никому. «В самом строгом монастыре молодых послушниц не держали в таком слепом повиновении, как сестёр Гончаровых. Если случалось, что какую-либо из них призывали к Наталье Ивановне не в урочное время, то пусть даже и не чувствовала она никакой вины за собой, — сердце замирало в тревожном опасении», — писала Арапова.
Пушкина встречают в доме Гончаровых прохладно. «Не явится ли у неё сожаление? не будет ли она смотреть на меня, как на препятствие, как на человека, обманом её захватившего? Не почувствует ли она отвращения ко мне?» — в письме к будущей тёще он терзается сомнениями, не понимая, откажут ли ему или же он будет несчастен в браке.
И снова Наталья Николаевна показана потомкам только глазами Пушкина. Её голоса так и не слышно. Она зависима, она робеет даже выйти к гостю без позволения маменьки. Пушкин злится, подозревает предмет своего обожания в бесчувственности.
Но вот затянувшееся сватовство разрешилось. Пушкин получил согласие, но произошла разительная перемена — во всяком случае, со слов друзей и знакомых. Карс покорён, — а страсть ушла вместе с препятствиями. Пушкин говорит о предстоящей женитьбе с некоторым пренебрежением и цинизмом. «Первая любовь всегда есть дело чувства. Вторая — дело сладострастия, — видите ли! Моя женитьба на Натали (которая, в скобках, моя сто тринадцатая любовь) решена», — пишет он княгине Вяземской. Поговаривают даже, что Пушкин обронил в разговоре, что «Мадона» посвящена совершенно другой особе. А Гончарову, напротив, жалеют: «Она кажется очень увлечённой своим женихом, а он с виду так же холоден, как и прежде, хотя разыгрывает из себя сантиментального».
Вульф предполагал, что вряд ли Пушкин будет счастлив и сможет отказаться от любовных похождений. «Желаю, чтоб я во всём ошибся», — писал он в дневнике. Ошибся, но не во всём.
Пушкин и правда отчасти остепенился, во всяком случае, не волочился ни за кем так явно, как раньше. Но его Натали отчаянно скучала. Пушкин то уезжал в Михайловское, то отправлялся играть в карты, то — хуже всего — шёл читать свои новые стихи своей подруге Александре Смирновой. «Наталья Николаевна вспоминала бывало, как в первые годы её замужества ей иногда казалось, что она отвыкнет от звука собственного голоса, — так одиноко и однообразно протекали её дни! Она читала до одури, вышивала часами с артистическим изяществом, но кроме доброй, беззаветно преданной Прасковьи, впоследствии вынянчившей всех её семерых детей, ей не с кем было перекинуться словом», — писала Арапова.
Дантес и дуэль
«Жена его прекрасное создание, но это меланхолическое и тихое выражение похоже на предчувствие несчастья», — писала вскоре после свадьбы Пушкина графиня Фикельмон. Впрочем, она невольно это несчастье и принесла — говорили, что именно в салоне знаменитой светской львицы Долли Фикельмон и появился впервые молодой офицер Жорж Шарль Дантес.
Большую часть жизни Наталье Гончаровой приходилось оправдываться за то, что она погубила Пушкина, — даже если она и все окружающие были уверены, что это не так. Дантес перешёл все пределы приличий своими настойчивыми ухаживаниями за Натальей Николаевной.
Доподлинно известно лишь, что неприступный Карс не покорился. Но как именно принимала эти ухаживания Наталья Николаевна — тут показания расходятся.
Воспитанник голландского посланника барона Геккерна слишком часто появлялся в обществе Натальи Николаевны и её старшей сестры Екатерины, чтобы это прошло незамеченным. Графиня Вяземская предупреждала Наталью Пушкину, что ни к чему хорошему это не приведёт. Но та ответила так: «Мне с ним весело. Он мне просто нравится». Уже позже сама Наталья Николаевна признавалась сестре: «Ухаживание Геккерена сначала забавляло меня, оно льстило моему самолюбию: первым побуждением служила мысль, что муж заметит новый, шумный успех, и это пробудит его остывшую любовь. Я ошиблась! Играя с огнём, можно обжечься». Но добавляла: «Перед мужем я даже и помыслом не грешна».
Пушкин ревновал. В ноябре Пушкину доставили домой печально известный анонимный пасквиль, причислявший его к «ордену рогоносцев». Поэт незамедлительно вызвал Дантеса на дуэль. Но тот неожиданно заявил, что ухаживал вовсе не за его женой, а за Екатериной Гончаровой, сестрой Натали. В щекотливой ситуации оказались все: Пушкину теперь было негоже стреляться с женихом своей свояченицы; барон Геккерн хлопотал, чтобы в обществе не посчитали сватовство предлогом для отказа от дуэли; Наталье Николаевне пришлось заверять сестру в чистоте своих помыслов.
Но ей предстояло ещё одно объяснение, с самим Дантесом. Состоялось оно уже после свадьбы Дантеса с Екатериной. «Свидание, за которое муж заплатил своей кровью, а я — счастьем и покоем всей своей жизни. Бог свидетель, что оно было столько же кратко, сколько невинно. Единственным извинением мне может послужить моя неопытность на почве сострадания…» — писала она за три года до смерти.
Вторая жизнь
После похорон Наталья Николаевна уехала к брату в деревню. Прощание с сестрой вышло, мягко говоря, непростым: Екатерина Николаевна, жена помещённого к тому времени под арест Дантеса, сказала, что «прощает Пушкина». Друзья поэта не передают дословно, что ей ответила вдова, лишь то, что ответ «образумил» сестру. Сёстры больше не виделись, а в доме Натальи Николаевны имя Екатерины старались не упоминать.
Добровольное затворничество продлилось несколько лет. Затем Наталья Николаевна снова вернулась к столичной жизни, — но уже не такая, как раньше. «По-видимому, г-жа Пушкина снова появляется на балах. Не находишь ли ты, что она могла бы воздержаться от этого? Она стала вдовою вследствие такой ужасной трагедии, и ведь она была её причиною, хотя и невинною», — возмущалась графиня Фикельмон в письме к подруге.
От прежней красоты остались лишь воспоминания, она «похудела, пожелтела и подурнела». Жила вдова Пушкина небогато: Наталье Николаевне не хватало денег даже на то, чтобы обеспечить университетское образование сыновьям.
В начале 1844 года она познакомилась с генералом Петром Ланским. Весной он сделал ей предложение, а летом прошло венчание — скромно, в тесном семейном кругу. Эти годы были ничем не примечательными. Про Ланского говорили, что он приятен и добр с детьми. Наталья Николаевна много болела, почти не выходила в свет, заботилась о детях. И без конца оправдывалась перед близкими друзьями, до самой своей смерти в 1863 году.
Купить «Дилетант» № 111 (март 2025)