НАСТОЯЩИЙ МАТЕРИАЛ (ИНФОРМАЦИЯ) ПРОИЗВЕДЁН, РАСПРОСТРАНЁН И (ИЛИ) НАПРАВЛЕН ИНОСТАРННЫМ АГЕНТОМ СОТНИКОВОЙ ТАТЬЯНОЙ АЛЕКСАНДРОВНОЙ
Н. ВАСИЛЕНКО: Сегодняшний наш гость — писатель Анна Берсенева, также известная как Татьяна Сотникова. Татьяна, здравствуйте!
А. БЕРСЕНЕВА: Здравствуйте, Никита, очень рада вас видеть!
Н. ВАСИЛЕНКО: Для наших встреч повода быть не должно. Но всё-таки тут не обошлось. У вас есть «Моя литературная премия по средам». И теперь она будет выходить на литературном портале Бориса Акунина* (власти РФ считают иноагентом, внесён в перечень террористов и экстремистов) babook. И там премия перезапускается, и у меня появилось много мыслей на этот счёт, потому что параллельно я был на ярмарке Non/fiction и наблюдал там одну определённую картину. К тому же есть babook — литературный портал, который возник не так давно и в основном это связано с тем, что многие писатели сейчас не имеют возможность по тем или иным причинам публиковаться в России. И в том числе портал babook им помогает во многом. И здесь у меня возникли мысли о том, действительно ли мы сейчас находимся на определённом разломе, где чётко начинает проходить граница между внешним и внутренним литературным миром, пространством в России. Здесь очень много разглагольствовать. И всё-таки, Татьяна, первый вопрос. Действительно ли литературное пространство России ещё существует или нет?
А. БЕРСЕНЕВА: Для начала я хотела уточнить, что «Моя литературная премия по средам» — шутливое название. Это не то, что я раздаю кому-то деньги, награды или прочее.
Н. ВАСИЛЕНКО: Уделять внимание — самая главная награда.
А. БЕРСЕНЕВА: В 2016 году я как-то очень была удивлена премиальным итогом 2016 года. И вместе с тем я не могу высказываться на эту тему, потому что скажут, что ей премию не дают, она злобствует и проч. Я решила, что буду реагировать на это так, что буду просто говорить о книгах, которые мне самой интересно читать. И для смеха назвала это «Моя литературная премия по средам». Я очень благодарна Григорию Шалвовичу* (власти РФ считают иноагентом, внесён в перечень террористов и экстремистов), когда он пригласил меня продолжать её на его портале, где перед этим была моя новая книга. А до этого времени эта премия много лет выходила в российском медиа общественнополитическом. Выходила ровно в том виде, в каком я писала: мои колонки книжные. После иноагентства они больше не смогли это делать. Я очень рада, что она будет существовать в таком пространстве, где люди будут читать.
Что же до разлома, то я согласна. Он не роковой, потому что существуют глобальные коммуникации. И даже если они нарушены техническим образом, что пытаются постоянно сделать (то один мессенджер не работает, то сайт какой-то закрывается), то всё равно это будет существовать: технически это не уничтожить. Конечно, это не то, что было, когда уезжали люди. Бунин уехал и вынужден был довольствоваться какими-то слухами о том, что происходит в России. И точно так же писатели в России, Мандельштм, понятия не имел, как там дело обстоит в Париже на самом деле. Сейчас, конечно, это не так. И этот разлом не так заметен, но он существует. Существовать внутри тоталитарной системы и вне её — разные ощущения. Я не хочу сказать, мировоззрение, потому что мировоззрение как раз у тех людей, о которых я говорю, мировосприятие, мироощущение, ощущение людей, литературы, того, чем она занята, оно разное. Конечно, разлом произошёл.
Н. ВАСИЛЕНКО: То есть мы можем говорить, что верна такая ассоциация, что литературный мир, который остался внутри России, это некий айсберг, а то, что находится вне, это то, что откололось, та часть айсберга, которая продолжила своё самостоятельное путешествие по течениям к другим берегам?
А. БЕРСЕНЕВА: Нет, я не думаю, что кто-то что-то откололось, это айсберг, материк или что-то ещё в этом духе. Я думаю, что это разные способы существования русскоязычной литературы, и только. И потом, русскоязычная литература существует не та только, которую пишут люди, уехавшие из России, или та, которую пишут люди оставшиеся в России. Она была всё время, пока существовала вполне нормальная коммуникация. И в этом смысле она существовала всегда.
Совсем недавно я прочитала замечательный роман Алексея Никитина «От лица огня», который вышел в Киеве сначала в издательстве Laurus, а потом вышел в издательстве Freedom Letters. И это тоже русскоязычная литература, которая не имеет к России никакого отношения вообще. И она существует, она часть русскоязычной литературы, эта книга. Так что это единый материк, который определяется языком, культурой, впитанной в человека, говорящего на этом языке, пишущего на нём. Просто я говорю, что для ощущения людей, которые за забором и вне забора, разное. Но это не значит, что литература какая-то является обломком, какая-то является айсбергом. Для меня это единый материк.
Н. ВАСИЛЕНКО: Вы упомянули издательство Freedom Letters. Они как раз на днях отметили 1 год своей активной деятельности, с чем их хочется поздравить, потому что много хороших книг они издали русскоязычных авторов из всех стран. Есть из Украины, Израиля, многих других стран, где пишут люди. Не обязательно только на русском языке, некоторые потом делают свои авторские переводы. Но может ли иметь русскоязычная литература функцию мостика между людьми, мостика, который в дальнейшем создаст фундамент для совместного существования в том времени, которое наступит?
А. БЕРСЕНЕВА: Сейчас так трудно говорить, в чём будет заключаться это совместное существование. И что будет этим мостиком, тоже непонятно. Понятно, что культура объединяет. И, конечно, она будет способствовать тому, чтобы люди понимали друг друга, но в чём будет выражаться это понимание, я не знаю. Сейчас не время об этом говорить. Просто надо создавать, что создаётся. И это делается. Кроме Freedom Letters, возникло уже очень много издательств. Есть замечательное издательство в Германии. Есть прекрасное канадское издательство, которое многие годы выпускало журнал «Новый свет», а сейчас стало активно выпускать книги. Есть «Книга Сефер» в Израиле. Они возникают и возникают. Сейчас только Саша Гаврилов запустил издательство. Этого всего очень много. И это очень хорошо. Это всё существует, это всё делается.
Н. ВАСИЛЕНКО: Татьяна, но вы же согласитесь, что ваш основной читатель по-прежнему находится на территории России?
А. БЕРСЕНЕВА: Не знаю, основной или нет. Количественно, конечно, больше в России, безусловно, потому что в России сколько живёт миллионов взрослых людей. А за границей всё-таки живёт меньше. Только поэтому. <…> Количественно, конечно, в России больше.
Н. ВАСИЛЕНКО: Опять же пример вашего романа «Рейнское золотое». Роман завершает трилогию. Первые 2 книги вышли в российском издательстве на территории России. Нет ли тут для вашего читателя некоторое недосказанности, что он в какой-то степени ограничен, чтобы получить третью книгу и сопоставить те переживания, которые давали предыдущие?
А. БЕРСЕНЕВА: Конечно, ограничен. <…> И кстати говоря, я должна сказать, что я сделала предложение издательству историческую часть трилогии выпустить в виде отдельной книги. Поскольку в первых двух книгах и в третьей книге есть историческая линия, она выстроена последовательно, хронологически, то я соединила её в единую линию, для чего мне не пришлось переместить ни единого эпизода, они все идут так, как они располагаются в книгах. И эта историческая книга вышла с названием «Исторический роман» с указанием всех 3 книг, из которых извлечена эта историческая линия. Называется она «Ольховый король». Она продаётся в России, продаётся за границей. Я очень этому рада.
Н. ВАСИЛЕНКО: Ищите на прилавках своих книжных магазинах. Возвращаясь к инциденту (это некорректное слово, но я сейчас иначе не назову), когда вам навязали, создали статус «иностранного агента». Уже прошло, наверное, больше полугода, если мне память не изменяет.
А. БЕРСЕНЕВА: Да год, по-моему. Я что-то забыла.
Н. ВАСИЛЕНКО: Время сейчас имеет определённое свойство течь в разных скоростях. Сложно измерить. Как изменилась за это время именно писательская жизнь?
А. БЕРСЕНЕВА: Моя писательская жизнь не изменилась абсолютно никак, потому что я не считаю этот, прости господи, статус значимым. Я считаю, он абсолютно антизаконен, антиконституционен. И я рада, что есть юридическая организация, которая его опротестовывает в российских судах, потом будет международным образом его опротестовывать. Я никаким образом его не учитываю в своей деятельности и в своей жизни вообще. Что могу, то и делаю, что считаю правильным, то и пишу. Я в этом смысле придерживаюсь того, о чём когда-то написал Камю. Я с большой радостью обнаружила эту цитату. Пыталась выучить, но не удалось. Но она значимая. Я её зачитаю: «Каковы бы ни были личные слабости писателя, благородство нашего ремесла вечно будет основываться на двух трудно выполнимых обязательствах: отказе лгать о том, что знаешь и сопротивлении гнёту». Я думаю, что это вполне достойное правило, которого стоит придерживаться.
Н. ВАСИЛЕНКО: Но всё-таки любое ремесло должно оплачиваться. Насколько в писательском цехе, писательском мире именно вопрос денег по-разному откликается на писательском ремесле? Может быть, вы по коллегам видите, не обязательно называть. Как это всё работает и как влияет на творчество?
А. БЕРСЕНЕВА: Ну, конечно, писательские доходы не являются больше доходами в прямом смысле этого слова. Я не могу сказать, что они являлись ими раньше в существенном виде. Все, кто пишет нечто, они догоняют с каждым новым своим текстом вновь меняющийся коммерческий спрос. Таких авторов немало, я не скажу, что это плохо. Когда человек молод, когда ему интересно написать романтическое фэнтези или ему интересно написать что-то другое, он выбирает: а вот романтическое фэнтези пользуется гигантским успехом, прекрасно оплачивается, его можно выкладывать на авторских платформах, деньги будут поступать — и он это делает, потому что он готов на всё. Не в смысле неприличного чего-то, а в какой-то сфере своей деятельности он готов на многое. И замечательно. Эти авторы стабильно получают какие-то деньги. Все остальные авторы, которые так или иначе писали то, что они сами для себя считали необходимым, что было им самим интересно, я среди них не знаю тех, для кого литература была бы существенным источником дохода. Каким-то была, да. Но все работали при этом, занимались преподаванием, журналистикой, ещё чем-то. И в этом смысле я не думаю, что здесь что-то существенно изменилось.
Н. ВАСИЛЕНКО: Как раз про изменения хотелось поговорить. Именно это и зафиксировали, что существенно ничего не изменилось. И за это мы должны быть благодарны рыночной системе, потому что решает читательский спрос, читательский интерес: то, что просит читатель, то и предлагает рынок. В этом плане идеологическая составляющая всё равно уходит на второй план. Люди, как бы им ни навязывали, не готовы покупать, если продукт не соответствует их интересам, соответственно он является коммерчески неуспешным. Согласны ли вы с этим моим наблюдением?
А. БЕРСЕНЕВА: Я с этим согласна, безусловно, это так. Но я хотела бы сделать одну очень важную поправку. Нельзя подходить к этому вопросу рационально, как мы с вами подходим. <…> То. что происходит сейчас, так далеко от всякой рациональности, что рассчитывать на неё я бы не стала. Если завтра решат, что нужно запретить сам рынок книжный, то его запретят. Если решат, что идеологически это необходимо, то все разговоры, чего читатели хотят, чего не хотят, что они готовы покупать, что не готовы, будут отодвинуты в сторону и будет сделано всё, чтобы этого рынка не было вообще. Пока так. Литературные люди этим занимаются. Работающие в сфере культуры. <…>
Н. ВАСИЛЕНКО: Я хотел уточнить: можно ли разрушить книжный рынок, если он сейчас перешёл в виртуальное пространство? Доступ к электронной книге останется у всех, даже если там построят огромное количество файрволов, которые не будут давать доступ к зарубежному интернет-пространству, всё равно находится какой-то обход и присылать файл с книгой останется возможным.
А. БЕРСЕНЕВА: Это, конечно, так, прислать файл с книгой возможно, залезть на какой-нибудь пиратский ресурс и почитать там, тоже возможно, только это не называется книжным рынком. Книжный рынок электронной литературы, аудиолитературы тоже основан на том, что люди покупают. И те профессионалы, которые на этом книжном рынке такой литературы работали, я имею в виду бизнесменов этого рынка, тех, кто технически это делал, они приложили гигантское усилие, просто неизмеримое, чтобы людям проще было получить не очень большие книги, получить электронную книгу у себя на всех гаджетах в хорошем формате, а не лазать по непонятным сайтам и получать там корявые файлы, которые ещё и вирусы притащат в компьютер или телефон. Это всё требовало больших усилий, это разрушить щелчком легко. Да, будут получать книги бесплатно, ну и при чём тут рынок?
Н. ВАСИЛЕНКО: Вот тот книжный рынок, который сформировался в русскоязычной среде за рубежом в Европе, на Ближнем Востоке, в любых других странах, где появились книжные магазины и издательства, можно ли сказать, что он сейчас во многом создал как минимум большую сферу, куда, если что, может уйти писатель и за ним читатель?
А. БЕРСЕНЕВА: Да, он создал эту сферу, куда может уйти читатель, это безусловно. И читатель за границей, безусловно.
Н. ВАСИЛЕНКО: Но есть какое-то «но», судя по всему.
А. БЕРСЕНЕВА: «Но» заключается в том, что он не стал, а становится. Эти книги уже выходят, их уже можно купить. Но для того чтобы это стало рынком, должен прийти в это бизнес, должна быть налажена логистика, дистрибуция. Сейчас это всё на уровне «книга по требованию»: ты хочешь купить, ты заплатишь, тебе эту книгу принесут домой в бумажном виде, или она тебе придёт моментально на гаджет твой (за несколько более низкую цену, но придёт). Это есть, безусловно. Но для того чтобы это стало рынком, должен прийти бизнес. Я совершенно убеждена, что он придёт, это уже сейчас начинается, потому что сначала появилось предложение от таких энтузиастов, которые плюнули на всё и сказали: «Я написал эту книгу, я хочу, чтобы она вышла, пусть её купит 10 человек, но пусть она выйдет, а потом посмотрим». Теперь, когда этот рынок насыщен достаточно и насыщается с каждым днём всё больше, должен прийти бизнес, который организует это как бизнес. Я уверена, что он придёт, это вопрос очень близкого времени.
Н. ВАСИЛЕНКО: Правильно ли я понимаю, что сейчас такое слово, как «тираж», пока не фигурирует, потому что нельзя делать тиражи, а книга доступна только по заказу?
А. БЕРСЕНЕВА: Если издатель налаживает связь с книжными магазинами, и это будет очень важная часть бизнеса, потому что магазинов русской книги в мире очень много. Если в каждом из них будет продаваться одна книга по требованию, у неё уже будет тираж. Но для этого нужно наладить контакт с книжным магазином, нужно наладить контакт с библиотеками русской книги, которых по всему миру огромное количество. Это большая работа. И если с этим справиться, а я просто видела, как это происходило в крупнейших российских издательствах, эти контакты с библиотекой, как сложно, как долго, как скрупулёзно и терпеливо это делалось, для того чтобы это стало настоящим контактом, чтобы на это можно было рассчитывать тиражом. Если это будет проделано для пространства русскоязычного за границей, то да, это произойдёт, конечно. Я думаю, что это будет.
Н. ВАСИЛЕНКО: Татьяна, вы как читатель можете сказать, изменились ли ваши читательские привычки в связи с переездом за границу?
А. БЕРСЕНЕВА: Мои не изменились, но я не очень показательный читатель, потому что мне трудно не читать, я не хочу не читать.
Н. ВАСИЛЕНКО: Может быть, вы отказались от бумаги в пользу электронной книги?
А. БЕРСЕНЕВА: Я ещё раньше отказалась от бумаги в пользу электронной книги. Это связано с тем, что в электронной книге можно сделать покрупнее шрифт, а мартышка к старости слаба глазами стала. Это во-первых. Во-вторых, с тем, что у меня ещё в Москве книги падали мне на голову буквально с потолка. Я уже в какой-то момент поняла, что как ни прекрасна книга бумажная, а я долго не хотела от неё отказываться, но книга, которую я прочитаю один раз и больше никогда не вернусь, я покупать не буду: я прочитаю в электронном виде. И надо привыкать к электронному чтению. Я какой-то период к этому привыкала, мне это не нравилось. Потом, когда я перешла на электронную читалку, это стало лучше. Я привыкла, сейчас читаю только в электронном виде.
Н. ВАСИЛЕНКО: «Кадры решают всё», как говорили классики политического пространства. Что касается литературных кадров. Есть же, например, всякие институции, которые занимаются подготовкой писателей. Это, конечно, литературный институт, магистратура писательская в Высшей школе экономики. Это ещё много разных факультетов в разных университетах, есть ещё Свободный университет* (власти РФ считают нежелательной организацией), который точно так же готовит писателей, сценаристов. Как вам кажется, может ли здесь государство навязать свою монополию или художник не может существовать в рамках поставленных рамок и границ?
А. БЕРСЕНЕВА: Навязать может, конечно, и будет навязывать. Но я просто, поскольку 30 лет проработала в Литературном институте, вижу, что природное раздолбайство, присущее писателям, особенно молодым, эти рамки ломает всегда. И потом, сейчас я сама институция, потому что как раз с мужем, писателем Владимиром Сотниковым набрали творческую мастерскую широкого профиля в Свободном университете* (власти РФ считают нежелательной организацией): проза, критика, детская литература, беллетристика, литературная критика. Мы объединили в одной мастерской всех, чтобы было интереснее существовать, интереснее обсуждать тексты, которые пишутся и обсуждаются. Это всё будет существовать всегда. И этому ничто абсолютно не помешает.
Н. ВАСИЛЕНКО: Это действительно, как вы заметили, природные задатки. Некое раздоблайство художника.
А. БЕРСЕНЕВА: Да, конечно. То, что с возрастом становится осознанным чувством свободы, когда человек осознанно понимает, что я не могу существовать вне свободы, сопротивление гнёту, о котором Камю говорил, в молодости так пафосно не осознаётся: да пошли вы, да что вы мне тут привезли какого-то придурка, он рассказывает, что я должен или не должен делать, я сам напишу и свои прочитаю. Нет, это происходит всегда, и этим хороша литература.
Н. ВАСИЛЕНКО: После Великой Отечественной войны появился жанр лейтенантской прозы. Как вам кажется, может ли такой жанр появится вскоре, в том числе с какой бы стороны солдат ни воевал, это может быть действительно талантливая литература?
А. БЕРСЕНЕВА: <…> Со стороны украинских солдат, конечно, я думаю, что это будет лейтенантская проза. И они страшной ценой своё право на это заслужили.
Н. ВАСИЛЕНКО: Говоря о большой литературе, которая появляется по итогам войны, каких классиков мы можем вспомнить? Для меня, наверное, самая яркая была не лейтенантская проза, а «Севастопольские рассказы» Льва Толстого.
А. БЕРСЕНЕВА: Антивоенной литературы очень много: и «Севастопольские рассказы», и «Война и мир». Если ближе к 20-му веку, то Гроссман, «Жизнь и судьба», конечно то, что написал Виктор Некрасов. Когда я читала книгу Алексея Никитина, о которой я сказала, там как раз речь о войне Второй мировой. Я читала и думала, как причудливо, как мощно, интересно и оригинально преломилась гроссмановская традиция в этом романе.
Н. ВАСИЛЕНКО: Это универсальный роман, что война — всегда смерть и разрушение, что мир не должен это повторить?
А. БЕРСЕНЕВА: В целом да. Что ещё можно сказать о войне? Просто об этом можно говорить с разной степенью силы интеллектуальной и эмоциональной.
Н. ВАСИЛЕНКО: Давайте представим, что сейчас у нас видеоверсия вашей литературной премии по средам, что вы порекомендуете почитать?
А. БЕРСЕНЕВА: Поскольку я книжную колонку вела все годы и каждую неделю рекомендовала в ней то, что я читала сама, это всегда было особенностью этой колонки. И это останется сейчас. Есть очень много книг, которые я, прочитав по необходимости, потому что я в Свободном университете* (власти РФ считают нежелательной организацией) читаю курс современной русской прозы, я, конечно, читаю новое, что выходит. Я, конечно, вижу книги, которые охотно читают очень молодые люди, чуть-чуть постарше, чем 14-летние, но и 14-летние тоже. И я читаю и вижу, что они хорошо написаны. Но я понимаю, что мне самой они неинтересны. Не в силу возраста, потому что-то же я могу отнести ко многим книгам, которые вышли буквально в этом году. Я не буду называть, потому что мне неинтересно их читать, но это совершенно не значит, что они плохие. Кому-то будет интересно их читать, хотя бы потому, о чём Гоголь сказал: если книжечка вышла, то где-то сидит читатель. Это всегда так абсолютно. Но мне самой — нет. Вместе с тем, я находила очень много книг, которые я рекомендую читать, потому что они были жгуче интересны мне самой, я читала их на ночь, мне трудно было выключить свет и отложить книгу. Вот такие книги я рекомендовала всегда в этой книжной колонке. И продолжу это делать на сайте Бориса Акунина* (власти РФ считают иноагентом, внесён в перечень террористов и экстремистов).
Я даже выписала всё, о чём я писала все эти годы. Из новых книг. Во-первых, мы говорили с вами об исторических книгах, о книгах о Второй мировой войне. И я читала исторические книги с огромным вниманием. Из книг о Второй мировой войне это была только книга Алексея Никитина. Из книг о предвоенном времени, репрессиях, лагерях, военных тоже отчасти, потому что это всё продолжилось и дальше. Это был роман русскоязычной писательницы замечательной Карины Кокрэлл-Ферре «Луша». Карина живёт в Англии, это блестящий роман о том, что такое история России в соединении с мировой историей. Был замечательный роман Ольги Кромер «Тот город», который тоже повествует о потрясающей судьбе женщины, совершенно несгибаемой. Трагедия этой женщины, прошедшей через абсолютно всё, что Евгения Гинзбург написала в «Крутом маршруте». Обе эти книги вышли в России и написаны людьми, живущими не в России. Это одна из последних небольших дырочек, которая позволяет публиковать тексты об истории, художественные тексты исторического направления авторов, живущих не в России и пишущих свободно о том, что они думают и чувствуют. И тем не менее в России это выходит.
Это в такой реалистической традиции написанные книги. Это не значит, что только в реалистической традиции исторические художественные произведения пишутся. Вот, например, вышла книга Алексея Макушинского «Димитрий». В потрясающей, очень свободоной, очень фантасмагорической, гротескной — даже трудно определить это, в какой манере написано. С той глубиной, ясностью и мощью, с которой Макушинский вообще пишет всё, что он пишет. Это история русской Смуты в разные времена: во времена Димитрия, в перестройку. Это всё соединено таким ярким, живым образом. Выходят книги Валерия Бочкова, они как раз посвящены, скорее, современности, но это в том духе, в котором он писал всегда, это антиутопия. И «Красный нобель», и «Бабье лето». Кроме того, из тех исторических книг, которые вышли в России тоже, для меня очень значимыми были «Бронепароходы» Алексея Иванова. Я всегда читаю его книги, очень внимательно слежу за тем, что он пишет, видела всё то, что мне казалось его достижением. «Бронепароходы» — прекрасная книга.
Н. ВАСИЛЕНКО: Сейчас вышла нехудожественная книга: «История речфлота». Развивает историческую тему как нон-фикшн. И это затягивает, несмотря на то, что Алексей Иванов для нас в привычном понимании — писатель, который занимается художественной литературой.
А. БЕРСЕНЕВА: Нет, для меня в непривычном, а его «Message: Чусовая», «Увидеть русский бунт» о пугачёвском бунте?
Н. ВАСИЛЕНКО: Это так, но одно дело, когда это в сюжеты вкрапляется, а потом это выходит как нон-фикшн.
А. БЕРСЕНЕВА: «Рефлот» — это именно это, бэкграунд романа.
Н. ВАСИЛЕНКО: Фильм о фильме, говоря языком кино.
А. БЕРСЕНЕВА: Потом выходят прекрасные книги о подростках. Их очень много. Я читала совсем недавно замечательную книгу, о которой хочу сказать. Она вышла в Германии. И вышла она анонимно. Автор, видимо, живёт в России и не может себя назвать. И он издаётся в серии Subrosa, под розой. Под розой — символ молчания, зала, где проходили важные совещания, висела роза в виде барельефа. И это означало, что-то, что там говорится, не должно быть повторено нигде, не должен узнать никто. Хотя обычно я читаю отвлечённо книги, где речь о подростках, эта произвела на меня очень яркое впечатление, я её читала с интересом.
Выходят постоянно замечательного автора Юлии Яковлевой книги, её детективы исторические чудесные, её совершенно сумасшедший, фантасмагорический роман «Поэты и джентльмены», который вышел совсем недавно, о котором говорили преступно мало.
Н. ВАСИЛЕНКО: Это первый взрослый роман? Для меня серия ленинградских детективов — это для детей.
А. БЕРСЕНЕВА: Нет, у неё взрослых романов много. Исторические детективы про сыщика Василия Зайцева. «Даль», её мистический триллер потрясающий, в котором героем является Даль.
Н. ВАСИЛЕНКО: Надо восполнить.
А. БЕРСЕНЕВА: Это невероятная, сумасшедшая история, которая вызвала у меня совершеннейший восторг, когда я это всё читала. Такие книги выходили, совершенно прекрасные. Есть что читать. Думаю, что никто не пожалеет, прочитав это. Их, конечно, больше. Я буду писать эту свою «Среду». А кроме того, вы знаете, книги же не абрикосы, они не портятся через неделю. И очень многие книги, которые не являются новинками, о которых я писала очень давно, мне о них хочется напомнить, потому что они не теряют своей необходимости, свежести, актуальности. Среди них много переводных книг. Замечательное издательство «Фантом Пресс», просто блистательно совершенно, издаёт замечательные переводные книги. Я о них писала.
Н. ВАСИЛЕНКО: Вы сказали, что книги не абрикосы. А как часто вы обращаетесь к тем или иным книгам, чтобы их перечитать, освежить в своей памяти?
А. БЕРСЕНЕВА: Бывает так, но не всегда на это хватает времени. Классику я перечитываю постоянно. И в этом смысле мне очень не хватает бумажных книг. Я классику люблю читать.
Н. ВАСИЛЕНКО: А что вы из последнего перечитывали?
А. БЕРСЕНЕВА: Чехова перечитывала. Данте перечитывала, «Божественную комедию». Я с удовольствием это делаю. Хотела бы продолжить делать это дальше.
Н. ВАСИЛЕНКО: Занимаясь со своими учениками, работая над книгами, я понимаю, что всё-таки вы сохраняете оптимизм в будущем, потому что движение идёт вперёд, назад ничего не отматывается.
А. БЕРСЕНЕВА: Я не знаю насчёт оптимизма в будущем. Он у меня может быть только какой-то гормональный оптимизм. Просто я не пессимистичный сама по себе человек. Пока можно элегически философствовать, да, всё идёт вперёд, всё будет хорошо, но реальных предпосылок пока для этого не так уж много. Этот оптимизм 70 советских советских лет болтался среди людей, когда большевистский переворот произошёл, все с ужасом на это смотрели и говорили: ну не может же это продлится долго, посмотрите, сколько нормальных людей кругом, они же не могут допустить, чтобы это всегда так было. И ничего, прекрасно продлилось долго. Я не могу сказать, что я насчёт будущего оптимист, я просто не знаю. Насчёт настоящего — да, этот оптимизм есть, потому что число талантливых людей очень велико. И единственное, что вызывает у меня настоящую ярость, помимо вообще происходящего, что эти талантливые люди делают, чтобы писать скрываясь, вынуждены заниматься в кругу своих единомышленников чем-то скрываясь, чтобы их не обвинили в том, что они, я не знаю, подпольный кружок организовали, который против власти или бог весть что. Таких примеров тоже очень много, потому что я знаю, что люди боятся сказать, что они собрались на какой-то квартире. Что это такое, куда дальше ехать? Это не террористы какие-нибудь, а нормальные люди, которые обсуждают нормальные темы. Мало ли чего кому в голову придёт. Это дикость полная. Но мне, например, из того, что поправимо своими же силами, но что явно не хотят показывать, мне кажется диким то, что эти люди в своём творчестве не получают отклика должного. Что представляет собой литературная критика российская, для меня загадка. Почему интерес к творчеству людей молодых, к их дебютам такой же, как интерес к творчеству людей более состоявшихся в литературе? По щелчку. Давайте мы все сейчас пишем про такого-то. Тётькин написал, его рекомендует такой-то и такой-то, давайте мы все про Тётькина. А про этого не будем, потому что отмашки не было. Вот это дикость совершенная российской литературно-критической жизни сохраняется. И мне это представляется неприятным и неприличным по отношению просто к молодым людям. Я бы хотела от этого избавиться. Но не знаю, насколько это возможно будет. Я что могу, делаю, когда я с ними как-то работаю, как-то о них говорю, пишу. Но в целом это так.
Н. ВАСИЛЕНКО: Мне кажется, у нас был разговор, склонный к оптимизму, потому что, несмотря на то что мы меньше говорили про будущее, про настоящее, но именно из настоящего наступает то самое будущее. И здесь всё в наших руках, самое главное не опускать руки и жить свою жизнь, насколько это возможно, помогать другим. Писатель Анна Берсенева сегодня была у нас в гостях в эфире «Книжного казино. Истории». Спасибо большое, что нашли время, надеюсь, до новых встреч. И без поводов. Сегодня, напомню, замечательный повод был для нашей встречи: Татьяна Сотникова (Анна Берсенева) будет теперь на портале babook со своими «Литературными премиями по средам». Следите, подписывайтесь, читайте. Татьяна, спасибо, всего самого доброго!
А. БЕРСЕНЕВА: Спасибо за приглашение, Никита. Всегда рада, до свидания.
Н. ВАСИЛЕНКО: А мы совсем скоро ждём Николая Александрова.
Н. АЛЕКСАНДРОВ: Привет, Никит. Начну я с книжки, которая вышла в издательстве «Рутения». С моей точки зрения, это большая радость. Во-первых, конечно же, это радость для тех, кто знаком и кто любит творчество Уильяма Шекспира. Я думаю, что таких людей довольно много. В издательстве «Рутения» вышла ранняя пьеса Уильяма Шекспира «Комедия ошибок».
Н. ВАСИЛЕНКО: Неожиданный выбор. Мы привыкли, что появляются новые имена. Но Шекспир — наше всё, поэтому тут не поспоришь. Мало в литературе имён, которых можно назвать наше всё. Конструкт «наше всё» используется по отношению к Пушкину. Это действительно так, потому что Пушкин создал благодаря литературе тот современный русский язык, на котором мы говорим. В детстве когда нас всех гоняли на уроках литературы, заставляя учить стихи Александра Сергеевича, да и просто писать сочинения по его прозе, это был из-под палки, не то. А вот сейчас когда я с возрастом обращаюсь самостоятельно к произведениям Александра Сергеевича, это совсем другое прочтение, ты заново его открываешь. Тот же самый «Евгений Онегин», которого называют энциклопедией русской жизни, это то произведение, если бы только его написал Александр Сергеевич, этого было бы достаточно, чтобы обессмертить себя. Конечно, недавно была экранизация Сарика Андреасяна. Она вызывает много вопросов, в первую очередь таких киноискусствоведческих вопросов. Тем не менее была зафиксирована очередная попытка сделать «Евгения Онегина». Самое интересное — переводы «Евгения Онегина» на другие языки. Давно у нас в «Книжном казино» был американский литературовед, американский пушкинист, который искренне полюбил Пушкина и буквально ради него выучил русский язык. И он занялся тем, что много-много-много сделал самых разных переводов Александра Сергеевича. Даже на английском, мне кажется, это можно было сохранить. И сохранить так, чтобы «Евгений Онегин» читался как энциклопедия русской жизни и во всём раскрывал даже на английском языке богатство русского языка и русской литературы.
Н. АЛЕКСАНДРОВ: «Комедия ошибок, издательство «Рутения» в переводе Марины Бородицкой. Пьеса любопытна со многих точек зрения. Начать с того, что понятно, почему она так называется. В пьесе действуют 2 пары близнецов: 2 хозяина-близнеца и 2 слуги-близнеца. Конечно, это необозримое поле для разного рода недоразумений, ошибок и проч., и проч. Конечно, чувствуется, что это ранняя пьеса Шекспира. Но уже в этом произведении видно то, что дальше будет реализовываться в творчестве во многих других гораздо более известных комедиях. Помимо того, что каждому новому открытию Шекспира… по существу это новое прочтение пьесы, тем более не слишком хорошо известной.
Помимо того что это для многих Шекспир неизвестный, помимо всего прочего, это открывает того Шекспира, который достаточно хорошо известен. Плюс к тому, поскольку это комедия ошибок, недомолвок, непонимания, сам перевод достаточно труден. Мне кажется, что Марина Бородицкая достаточно хорошо с этим справилась, есть абсолютно блестящие места, которые нам доказывают, что это Шекспир. Я приведу одну цитату, фрагмент одного из диалогов. Даже не буду говорить, какие герои разговаривают друг с другом, потому что пьеса, где всё построено на ошибках и недоумениях, слуга принимает чужого хозяина за своего, хозяин принимает другого слугу тоже за своего, потому что ясно, что слуги тоже близнецы. И этот калейдоскоп недоразумений производит гомерическое впечатление. Но, помимо всего прочего, есть блестящие, как мне кажется, переводческие удачи. Вот, например: «Когда же вам, другая по нутру, извольте превратиться в лицедея. Пусть вас ни жест не выдаст, ни язык, ни взгляд, греха недавнего свидетель. Чаруйте, льстите, лгите каждый миг. Пускай порок рядится в добродетель. Пребудьте праведным в глазах жены. Двуличье пусть войдёт у вас в обычай. Зачем ей знать, что вы ей не верны, ведь вор своей не хвалится добычей. Предать супружеское ложе — стыд. Но худший стыд — признать свою измену, ведь тайный грех молва ещё простит. За явный ж двойную спросит цену. мы, жёны, в ваши нежные слова поверить рады, только протяните не руку, нет — лишь кончик рукава. И вновь мы в вашей кружимся орбите».
Блестящий, с моей точки зрения, перевод. Несмотря на то что это неожиданный совет, кстати говоря абсолютно житейский, но здесь чувствуется тот Уильям Шекспир, которого мы прекрасно знаем по другим комедиям и трагедиям.
В издательстве «Рутения» выходят, как мне кажется, очень важные книжки. А именно это комментированные произведения Пушкина. Это важно хотя бы потому, что Пушкин, несмотря на то что он наше всё, это наше всё никоим образом в должной мере не откомментировано. Это доказывают последние издания. Мы говорили о «Пиковой даме» с комментариями Михаила Безродного. Это, скорее, такой энциклопедический комментарий, который действительно пытается объяснить все исторические реалии, языковые реалии и проч., и проч.
В данном случае речь идёт о 2 книжках: о повести «Метель» и поэме «Полтава». Эти книги Пушкина откомментированы и только что вышли в издательстве «Рутения». Как мне кажется, и в том, и в другом случае это очень качественная филологическая работа. Если говорить о «Полтаве», которая, я думаю, по многим причинам привлечёт внимание читателей сегодня, это комментарий Екатерины Ларионовой под редакцией Никиты Охотина. И сам том построен таким образом, что сначала знакомимся с замыслом Пушкина, с историей создания «Полтавы». Текст, разумеется, существует. Прижизненная публикация Пушкина, канонический уже текст. Иными словами, я просто отправляю вас к этим томам Пушкина, откомментированным в издательстве «Рутения». Я думаю, что открывается и текст, и тот контекст, в котором работал Пушкин. Многое становится понятно и очевидно в историческом контексте, по-другому прочитывается поэма. И биографический контекст Пушкина учитывается, не говоря о художественных особенностях.
Н. ВАСИЛЕНКО: Николай Александров, Никита Василенко. «Книжное казино». Спасибо всем, кто был сегодня с нами. До новых встреч, берегите себя!