Трактат Никколо Макиавелли «Государь», написанный в 16-м в., неслучайно не раз подвергался цензурным запретам и тем не менее остаётся одной из самых читаемых книг. Итальянский мыслитель наставлял правителей в искусстве политических интриг и коварстве. Его учение быстро вызвало полярные реакции — от восхищения до отвращения. Самой острой критике Макиавелли подвергали в век Просвещения и более всех — Фридрих II, король Пруссии.
Как только Фридрих не обругал «Государя» — называл это сочинение не просто ошибочным, но гнусным и подлым, а самого его автора — площадным шарлатаном, бесстыдным и злонамеренным, который «поступил бы гораздо справедливее, если бы научился правильно мыслить, прежде чем преподавать другим свою столь нелепую науку правления».
В чём причина такого неприятия? Фридрих был человеком уникальных качеств: он обладал живым умом, который впитывал самые прогрессивные и смелые идеи современности. Кто ещё из европейских монархов того времени мог написать, что «короли — те же самые люди, а все между собою равны»? Ещё будучи кронпринцем, он много читал, несколько лет переписывался с Вольтером и проникся идеями просветителей. Фридрих верил, что разум, добро и справедливость, к которым тяготеет природа человека, должны лежать в основе правления. Работа Макиавелли — моральный антипод этим убеждениям, так как исходит из представления о свойственном человеку коварстве. И кронпринц решил дать итальянцу бой.
В 1740 г., когда Фридрих уже унаследовал прусскую корону, в Голландии увидел свет анонимный труд «Анти-Макиавелли, или Критическое рассуждение о «Государе» Макиавелли». Изданием занимался Вольтер, который лично сделал значительный вклад в трактат. Очень скоро вся Европа узнала имя автора, который не стал указывать его на обложке, чтобы выпады против церкви и других монархов не навредили Пруссии.
Фридрих критиковал Макиавелли с двух сторон — как мыслителя, который противоречит сам себе, и как проповедника подлого, тиранического правления, преследующего только жажду власти и корысть. Прусский монарх, оптимист и гуманист, напротив, доказывал, что государь обязан «предпочитать всем прочим выгодам» благоденствие народа. «Правитель не является неограниченным собственником народа», но его первым слугой. Он предостерегал от интриг и обмана, которые на деле оборачиваются не приобретениями, а опасностями для государства и его правителя: «Если ты сам нарушаешь клятву и присягу, то как можно тебе иметь верных граждан?».
Если Макиавелли считал страх более действенным способом предохранить монарха от возмущений народа и власти, то Фридрих считал таковыми любовь и уважение. «Я желал бы, — писал он, — чтобы (…) властитель помышлял и о том, как ему народ свой сделать счастливым. Народ, пребывающий в довольстве, никак не может помыслить о возмущении; блаженствующие больше страшатся лишиться такого государя, который является их благодетелем». И напротив: «Государи, причиняющие новым своим подданным несправедливости и обиды, вместо того, чтобы пленять их сердца, настраивают их против себя, и (…) нет никаких оснований оправдывать подобные злодеяния».
Фридрих II: «Сожаления достойно то состояние подданных, в котором они находятся по причине злоупотребления высочайшей властью: если бывают подвержены опасностям их собственность от ненасытности государя, их вольность от его своенравия, их спокойствие от его честолюбия, их безопасность от его недоверчивости и их жизнь от его бесчеловечия. Печальна участь того государства, в котором правитель захотел бы царствовать по предписаниям Макиавелли».
Не меньше, чем макиавеллистскую цель правления критиковал Фридрих и его методы: позорные тайные убийства, истребление вражеского рода, разорение завоёванных земель, недоверие к союзникам, принцип «разделяй и властвуй», несправедливые войны и войны ради новых территорий. К чему нужна опустошённая войной покорённая земля, населённая недовольными подданными? «Пространство земель, которым обладает государь, — считал король, — не делает ему чести; несколько миль земли, прибавляемые им к своему владению, не делают его славным».
Важны лишь люди, которые могут свободно трудиться и преумножать силу государства. В качестве примера он приводит маленькую, но богатую Голландию, и огромную, но бедную Россию. Стоит ли подавать пример предательства и обмана, ведь завтра так же предадут и убьют тебя? Есть ли смысл подавлять стремление к свободе, «неотделимое от нашего существа»? Разве соответствует истине убеждение, что все люди злы, и потому «государь должен быть злым обманщиком»?
На все эти вопросы Фридрих отвечает — нет.
Фридрих II: «Вообще всякая война приносит столько несчастий и пагубных следствий для государства, что государи должны очень хорошо подумать, прежде чем вступать в неё».
Макиавелли не пишет, как пороки государей губили их, и не рассказывает, как честность и ум приносили иным славу — как Лоренцо Медичи или Марку Аврелию. Для Фридриха история служит лучшим доказательством заблуждений Никколо. Но ещё больше надежд в деле опровержения Макиавелли он возлагал на будущее: «Я показал, как плохо составлено его учение, теперь же все государи Земли должны посрамить его учение своими делами». Он и сам старался соответствовать тому, что написал, разве что в международных отношениях реализм не позволил ему в полной мере следовать пути добродетели.
Прусский король заслужил прозвище «Великий» не своим полководческим даром и не любовью к философии и искусствам как таковым, но тем, что следовал идее справедливости и службы народу. Он писал, что все должны быть равны перед законом, и поступал так. Об этом сложена красивая легенда — легенда, которую не сложили бы, если бы прусский государь не заслужил в народе славу справедливого монарха. Когда Фридрих строил свой «Версаль» Сан-Суси под Берлином (в современном Потсдаме), то пожелал снести стоявшую там мельницу — вот только мельник не согласился её продать. Король мог бы добиться своего силой, но это было незаконно. Пришлось ему поменять план своей резиденции и оставить здание в покое. Мельница стоит на том же месте до сих пор. Фридрих писал о том, что доброе отношение к подданным покорённых территорий лучше угнетения — и доказал это в Силезии, которую отвоевал у Австрии и превратил в богатый край. Король считал, что науки и искусства расцветают там, где ценят моральную свободу — и поощрял её. Так он и переспорил Макиавелли.