Выход из Смуты. Романовы в Кремле

Н. ВАСИЛЕНКО: Суббота, 28 мая, YouTube-канал «Дилетант», и как всегда на своём месте программа «Книжное казино. Истории». Веду её я, Никита Василенко, а помогает мне Александр Лукьянов, наш видеорежиссёр. Я приветствую всех зрителей программы на всех платформах: Яндекс.Дзен, ВКонтакте и, конечно же, YouTube. Пишите, задавайте вопросы. Всегда вы что-то интересное предлагаете или даже подсказываете. Большое вам за это спасибо. Кроме того, не забывайте поддержать нас лайком и просто поделиться ссылкой на эту видеозапись.

Сегодня мы поговорим о периоде российской истории, когда сам факт существования государства Российского был под большим вопросом. Естественно, речь идёт о Смуте, о Смутном времени. Много есть литературы. Сегодняшний наш гость — один из главных популяризаторов знания об этом периоде. То, с чем можно знакомиться, — это издательство «Молодая гвардия», серия ЖЗЛ и книги нашего гостя Вячеслава Козлякова, историка, профессора Рязанского государственного университета им. С. А. Есенина, в этом нам очень помогают. И, пользуясь случаем, я хочу с вами поздороваться. Вячеслав Николаевич, здравствуйте.

В. КОЗЛЯКОВ: Добрый день.

Н. ВАСИЛЕНКО: Много людей, с которыми обсуждаешь вопрос Смуты, кроме Дмитрия Пожарского и Кузьмы Минина больше ничего, никаких сюжетов не вспоминает. И говорят, действительно, было какое-то смутное, а иногда просто говорят «мутное» время. И вот сегодня мы будем разбираться в рамках этого периода и персоналиях, которые принимали решения и имели определяющую роль в этой истории.

Я хотел бы начать нашу беседу с рамок. Мы отмечаем праздник 4 ноября, День народного единства, в основе которого как раз стоит подвиг ополчения, Второго ополчения Кузьмы Минина и Дмитрия Пожарского, которое выгнало поляков из Кремля. Многие считают, что в принципе 6 ноября 1612 г. стало той датой, когда можно отсчитывать, начинать новый период истории, то есть конец Смуты произошёл. Но всё-таки есть и другие источники, которые говорят, что Смута, например, закончилась с коронацией нового государя, с началом новой династии Романовых, то есть Михаила Фёдоровича, его воцарение. Другие говорят, что 1618 г., окончание Русско-польской войны — вот эта точка, когда Смута закончилась. Вячеслав Николаевич, пожалуйста, объясните нам, всё-таки Смута — это когда и про что?

В. КОЗЛЯКОВ: Хорошо. Только давайте начнём с того, что сегодня 28 мая, а не 4 ноября, а 28 мая — это память царевича Дмитрия, и это как раз тот самый герой, о котором тоже, думаю, что наслышаны все, так же как о Кузьме Минине и Дмитрии Пожарском.

Н. ВАСИЛЕНКО: Мы тоже стараемся о нём напоминать, вот комикс журнала «Дилетант», который лежит у меня в студии, и я, пользуясь случаем, напомню о его существовании.

В. КОЗЛЯКОВ: Да, безусловно. И где-то там у вас на стенах тоже есть постер, который на эту же тему. Неслучайно, конечно, я вспоминаю царевича Дмитрия, поскольку самая дальняя дата начала Смуты — это 15 мая 1591 г., когда и случилась вот эта трагедия в Угличе, и погиб (я здесь сделаю паузу, поскольку разные версии: кто-то считает, что убит по приказу Бориса Годунова, но мы до конца не знаем и уже вряд ли узнаем точно, что произошло в Угличе, поэтому погиб) царевич Дмитрий, и это стало прологом. Не сразу, но вот именно потом, когда появляется человек, воспользовавшийся именем Дмитрия, которого назвали Лжедмитрием, с этого момента начинается Смута. Это важно тоже напомнить всем, чтобы мы перешли уже к ответу на ваш вопрос о завершении Смуты, о конце Смуты, поскольку, действительно, актуализированные вот этим новым праздником 4 ноября, правда, до сих пор так и не имеющим настоящего наполнения. Об этом тоже можно поговорить.

И вот тогда, поскольку само событие произошло не 4 ноября отнюдь, а где-то чуть-чуть позже, как раз в районе 5−6 ноября. Не учли перевод дат по церковному календарю и по светскому календарю, когда принимали эту дату в качестве государственного праздника. Ну, вот такую ошибку совершили, поскольку с историками не советовались, это было политическое решение. Историки, конечно, за это время, которое мы прожили недавно, и когда, собственно говоря, буквально на наших глазах, на глазах нашего поколения, с участием многих коллег замечательных, у нас прекрасное сообщество смутоветов, и я сразу же могу вспомнить имена…

Н. ВАСИЛЕНКО: Какой интересный термин — «смутоведы». Первый раз, честно говоря, слышу.

В. КОЗЛЯКОВ: Иногда мы так себя называем внутри своего круга. Дмитрий Владимирович Лисейцев, Игорь Олегович Тюменцев, Адриан Александрович Селин и многие-многие другие коллеги, мы все с очень большим уважением друг к другу относимся. И то, о чём я сегодня буду говорить, это не только мои разыскания, это в том числе и работы коллег, которые писали специальные труды, в том числе и о том, когда завершается Смута. И сейчас практически все едины в том, что это примерно конец 1618 г. — заключение Деулинского перемирия и возвращение из плена патриарха Филарета. Почему раньше 1613 г. был принят в качестве такой фундаментальной даты окончания Смуты, думаю, всем понятно, поскольку это монархическая картина. И в монархической картине классическая Смута — это 1604 г., от появления Лжедмитрия, похода на Московское государство, до 1613 г. Сейчас же Смуту мы рассматриваем, историки, расширительно, и это практически целая историческая полоса в жизни людей, которая начинается примерно с голодных лет в начале царствования Бориса Годунова и продолжается до 1619 г. Это почти 20 лет.

Н. ВАСИЛЕНКО: И тогда главный вопрос: почему этот период продлился так долго? Почему власть валилась из рук буквально у каждого, кто пытался её взять и как-то распорядиться ей?

В. КОЗЛЯКОВ: Потому что было очень сложно перейти, как-то я об этом написал, с проспекта Рюриковичей на улицу Годуновых, поскольку представьте: семь с половиной веков (не семь с половиной десятилетий, как советский период продлился, а семь с половиной веков) — одна династия, так или иначе. Конечно, разные периоды существования государства, не будем здесь сейчас углубляться. Всё-таки, когда с уходом из жизни царя Фёдора Ивановича прекратилась династия Рюриковичей, последним Рюриковичем был царь Василий Шуйский, он тоже был Рюриковичем, но династия ушла. А дальше стал вопрос легитимности: как можно передать эту власть так, чтобы это устроило всех, тем более общие требования — чтобы это была передача власти не от людей, а от бога. Вот попробуйте это доказать. У Бориса Годунова получилось. Получилось и получалось до того момента, пока не появился вот этот человек, назвавшийся именем Дмитрия, и он дал другой аргумент — ложной преемственности с ушедшими временами, и на это и откликнулись.

Ну, а дальше уже начались столкновения, поскольку за первым Лжедмитрием был ещё второй, ещё и третий, и вот в эту игру в самозванцев, в неё так и втянулись, и увлеклись. А потом это всё ещё было осложнено тем, что, начиная с первого самозванца, у нас появляются и выходцы из соседнего государства, которое называли Литвой, но это общее название для Польши и Великого княжества Литовского, королевства Польского и Великого княжества Литовского. Так же, как в Литве называли жителей государства русского со столицей в Москве Москвою. Вот мы так тогда в Смуту назвали друг друга. Появляется этот фактор. Потом, всё усложняясь, появляются шведы, поляки. Шведы появляются совсем не так, как можно было подумать. Сначала как друзья, поскольку их позвал царь Василий Шуйский, и потом, в ответ, поскольку шведы и поляки… Никогда нельзя говорить «польско-шведская интервенция», это, что называется, взрывает мозг нашим польским коллегам, поскольку они поднимают руки и говорят: ну, так нельзя просто, поскольку это самые большие враги в то время, поскольку Сигизмунд III претендовал на шведский престол и называл себя в официальных документах, в каждом официальном документе написано: королевства Польского столько-то лет, королевства Шведского столько-то лет. Поэтому, конечно, это не польско-шведская интервенция, это ответ Сигизмунда III на союз со шведами.

Я понемногу начинаю объяснять какие-то сложности, коллизии Смуты, но мы с вами не дошли ещё даже до ополчения. Вот поэтому так было и трудно.

Н. ВАСИЛЕНКО: Это так. И вы упомянули Василия Шуйского, последнего из Рюриковичей, и вот это, мне кажется, самый любопытный человек в этот период, потому что у него была какая-то легальность, у него была определённая легитимность среди бояр, у него даже были какие-то успешные полководческие операции, но при этом ему не удалось удержать власть. И вот почему Шуйский не стал во главе новой династии? Хотел на этом отдельно остановиться.

В. КОЗЛЯКОВ: Я очень рад, что вы выделили судьбу Василия Шуйского, поскольку, конечно, это забытый герой истории, как-то многие герои Смуты. Неслучайно вы начали с того, что мы мало их помним. Про Шуйского. Если коротко отвечать на ваш вопрос: поздно, всё пришло очень поздно к Шуйскому. Конечно, на него как на возможного уже претендента на престол смотрели, ещё когда Борис Годунов пришёл к власти. Выбирали. И Романовы, имя Романовых там звучало, и Шуйского. Ну, как выбирали: между собой перебирая эти имена, потому что Борис Годунов сделал всё, чтобы настоящих выборов не было, чтобы выбрали его. Шуйский — человек вообще очень интересный, поскольку и вот эти главные герои: и Василий Шуйский, и Борис Годунов, и Фёдор Никитич Романов, будущий Филарет и отец царя Михаила Романова, они все — люди одного поколения. Они родились где-то в начале 1550-х гг. И поэтому многое, что с ними происходило, — они шли одновременно. Они заседали вместе в Думе, получали боярские чины и, конечно, смотрели друг на друга ревниво, смотрели, что с каждым происходит, а ещё вокруг целые семьи.

И с Шуйскими, конечно, история начинается с противостояния с Годуновым, чуть раньше, поскольку в конце 1580-х гг. Шуйские неосторожно вмешались в дела царские и предложили, договорились с митрополитом развести царя Фёдора Ивановича и царицу Ирину Годунову, поскольку брак бездетный, хотя в будущем у царской четы ещё родилась царевна Феодосия, она прожила недолго. Вот этого, конечно, не простил Борис Годунов. И это тоже надо помнить, когда мы постоянно обвиняем Бориса Годунова во всём, в чём угодно, что он имел достойных противников, и это была борьба друг с другом, но борьба, действительно, иногда на уничтожение, поскольку Шуйские хотели, чтобы Годунова не было рядом с царём Фёдором Ивановичем. А дальше мы видим человека сломленного. Вообще, когда Флетчер в 1589 г., английский дипломат Джильс Флетчер, его не очень любят вспоминать, поскольку он оставил нелицеприятные записки о государстве русском, об образе правления. Он тогда предсказал, что вообще-то здесь скоро будет гражданская война, и, более того, обратил внимание и на судьбу царевича Дмитрия.

Н. ВАСИЛЕНКО: По нынешним временам его бы назвали аналитиком.

В. КОЗЛЯКОВ: Ну, скорее всего, да. Мы говорим об Англии времён королевы Елизаветы I, это целая эпоха, давшая Шекспира, поэтому понятно, что многое виделось значительно лучше и глубже, чем внутри России даже.

[Сборник: Елизавета I]

Но вот он ставил отзыв о Шуйских как об очень умных людях, и как раз Василия Шуйского выделял. А что происходит потом? Потом мы видим Шуйского постоянно человеком, который вынужден отвечать на вопрос о том, что случилось в Угличе. Поскольку Борис Годунов, когда справился с Шуйскими, он, спустя несколько лет, снова призвал Василия Шуйского. Его старший брат погиб, Андрей Шуйский, а вот Василий Шуйский поехал следователем в Углич. Чрезвычайно интересная коллизия, поскольку Годунов назначает своего врага явного, когда-то выступившего против него, для чего? Для того, чтобы было беспристрастное, чтобы никто ему не сказал, что вот что-то было. Или же он уже знал, что Шуйский никогда теперь не скажет правду, скажет только то, что от него требовалось. И в итоге Шуйский, да, привёз этот вердикт о том, что произошло случайное убийство в Угличе.

И дальше его постоянно спрашивают, когда появляется только слух о Дмитрии и когда сам Дмитрий входит в Москву. И вот тут не выдерживает Шуйский ещё раз, где-то он проговорился, кому-то сказал, что нет, я видел всё, что в Угличе происходило. Поэтому в начале правления Лжедмитрия случилось дело боярина, князя Василия Ивановича Шуйского, которого обвинили в распространении таких слухов, порочащих Дмитрия. Дело было очень серьёзным. И здесь тоже важные детали, конечно, все важны, поскольку рассматривала дело Боярская дума, которая приговорила Шуйского к казни. Не Дмитрий распорядился, а Боярская дума, поскольку это только начало царствования, и, конечно, важно было Дмитрию показать, что он не казнит вот так всех направо и налево, пока он ещё милостивый царь для своих подданных. И поэтому Шуйский уцелел, но тоже опять оказался где-то в какой-то ссылке. А когда он уже вернулся, то ещё один штрих из его биографии перед тем, как он станет царём. Он встречал от имени Боярской думы приехавшую в Москву свадебную процессию из Польши, Марину Мнишек, и говорил речь. Я очень люблю это деталь, поскольку речь, как описали это приехавшие на свадьбу польские свидетели, он говорил эту речь, положив её в шапку. Мне вот этот жест очень, чрезвычайно напоминает каких-то партийных секретарей времён 1950−1960-х гг., когда они тоже боялись лишнее слово промолвить или не умели. Но тут, скорее всего, что боялись, чтобы всегда можно было эту речь предъявить и не сказать лишнего.

Но потом, буквально через несколько дней, мы видим другого царя Василия Шуйского, который взял власть в свои руки и сумел устранить от власти Романовых, воспользовавшись перенесением мощей царевича Дмитрия, отослал уже Филарета, ростовского и ярославского архиепископа, с тем, чтобы он привёз эти мощи, а тем временем в Москве произошло подобие Земского собора, где Шуйский был избран царём. Но вот этого Шуйскому не простили, поскольку слишком разительный был контраст со временами Бориса Годунова, который умел показать, что он прислушивается ко всем. Вопреки тоже тому, что про него говорят, что он тоже такой властолюбец. В 1598 г. он, действительно, показывал всем, что вот она, власть, он может взять её в любой момент, но он её не брал. Не брал, пока не убедился в том, что все примут это решение.

Н. ВАСИЛЕНКО: То есть он очень осторожничал? Это, может быть, была одна из тех черт, которая его и загубила.

В. КОЗЛЯКОВ: Шуйский — да. Когда он уже должен был взять власть, он осторожничал. Но и, кроме того, всё-таки мы говорим уже о человеке, которому было за 50, это достаточно, ну, такой, не преклонный ещё возраст, поскольку Шуйский успел ещё и жениться, и, более того, у него родились дочери-царевны. Если бы родился царевич, то могло бы всё иначе быть, и династия Шуйских, может быть, и была продолжена, но у Шуйского было ещё одно, что тоже надо вспомнить. Когда он вступал на престол, он много обещал, причём принял целую крестоцеловальную запись, и его очень упрекали за то, что он принял эту запись, поскольку никогда такого не было, а очень не любили в русском государстве того времени никаких вот таких изменений, какой-то новизны. Но Шуйский пошёл на это, а потом оказалось, что всё, что он обещал — не казнить не решения Боярской думы, всё это оказалось не выполнено. И мы видим четыре года, когда постоянно люди сталкивались. Это самый глубокий раздрай Смуты, это самое тяжёлое, что происходило в Смуту с разделением людей — это всё правление царя Василия Шуйского.

Н. ВАСИЛЕНКО: При подготовке к эфиру я очень люблю собирать разные мифы, утверждения, которые требуют определённой проверки. И раз мы сейчас говорим о персонах Смутного времени, времени Смуты, то вот давайте проверим несколько таких на примере ещё нескольких людей. Это, в первую очередь, Лжедмитрий. И один из тех мифов, с которыми я столкнулся, распространённых, вот его вспоминает наш зритель, отчасти вспоминает Максим Ежов, что одна из причин, почему Лжедмитрий I был свергнут и жестоко убит — то, что он на самом деле готовил большие реформы и какую-то даже модернизацию определённую, и это встретило большое сопротивление среди бояр. Так ли это?

В. КОЗЛЯКОВ: Это и так, и не так. Поскольку, конечно, по сравнению с предшествующими царями он воспринимался как реформатор, но, более того, в литературе встречается сравнение Дмитрия чуть ли не с Петром I, только, в отличие от Петра, мы все знаем и помним этот памятник «Медный всадник», вот так же пытался обуздать этого коня Дмитрий, но не удержался, упал, слетел и разбился, разбился насмерть.

[Сборник: Пётр I]

Дело в том, что у Дмитрия были, конечно, какие-то начатки реформ, но они не такие как обычно считается, как ему приписывается. Поскольку все смотрят на то, что раз он пришёл из Польши, значит, что-то должно было меняться в вопросах вероисповедания. Ничего подобного. Никаких даже намёков на то, что как-то менялось, нет, поскольку прекрасно понимал бывший монах Чудова монастыря значение и уже утвердившейся власти патриарха, и церковного собора. Более того, давайте вспомним и не будем от этого тоже как-то отслоняться, что вообще-то Дмитрий — венчанный царь, и венчали его те самые православные иерархи, которые потом будут его обвинять во всех смертных грехах. Но грех общий, и здесь ничего с этим не поделаешь. И также мы посмотрим, ну, что можно ему вменить? То, что заменил стрелецкую охрану на иноземную, вот реформа.

Н. ВАСИЛЕНКО: Прямо госизмена какая-то.

В. КОЗЛЯКОВ: Ну, с точки зрения стрельцов — да. Потом они ему отомстили, поскольку участвовали вот в этом перевороте против Дмитрия. Уже где-то зимой 1606 г. — он царствовал совсем немного: с лета, с июня 1605 г. до мая 1606 г., — вот зимой этого года был заговор, где бывший посол Годунова в Англии Григорий Микулин (сохранился его портрет, сделанный там, в Англии), он вообще вызывался «чрева повырвать» у изменников-стрельцов, поскольку открылся такой стрелецкий заговор. Сам Дмитрий, конечно, он имел некий образ будущего, но в этом образе будущего главным человеком должен был быть он, и его главная реформа — это путь, который он не определил, не показал, но назвал. И этот путь, связанный с формированием империи, поскольку себя самого Дмитрий видел как императора, пытался (конечно, очень самонадеянно) добиться, чтобы его императорский титул был принят приехавшими на его свадьбу с Мариной Мнишек послами Речи Пополитой Николаем Олесницким и Александром Госевским. Но те просто вынуждены были не присутствовать на свадебных торжествах, поскольку они не могли, у них и в наказе этого не было, да и вообще в Польше не признавали царский титул, а тут речь шла о том, чтобы назвать его императором. Но тем не менее он называл себя императором, а Марину Мнишек, свою жену, — императрицей, императрица Мария, поэтому она у нас первая императрица получается по счёту, если принимать во внимание.

Н. ВАСИЛЕНКО: Действительно очень много параллелей напрашивается с Петром I: реформы, стрелецкий бунт, опять же, империя.

В. КОЗЛЯКОВ: Нет, здесь не параллели, скорее всего, потому что стрельцы времён Дмитрия и стрельцы времён Петра разные.

Н. ВАСИЛЕНКО: Да, понятно, что разница — почти век.

В. КОЗЛЯКОВ: Но, конечно, одна страна, одна история, поэтому некоторые вещи, которые начинались тогда, при Дмитрии, они будут иметь долгое эхо, и, в частности, то, что он тоже стремился сделать, организовать поход, скорее всего, что это был поход на Крым, и собиралось войско в Ельце. Это тоже идея чрезвычайно важная. Первый такой поход наступательный — 1646 г.

Н. ВАСИЛЕНКО: Выход к Чёрному морю.

В. КОЗЛЯКОВ: Здесь вряд ли ещё такой замах, он думал не о Чёрном море, а все они в 17-м в. у нас и даже позже думали о Константинополе. Иерусалим, Константинополь, освобождение православных святынь. И проект главный Дмитрия… Впрочем, можно подумать даже, что украденный у Сигизмунда III, поскольку он обсуждал его в переписке, сохранившейся и с Ватиканом, и с некоторыми другими христианскими государями. Такой же проект, только лига священная государств, которые должны были пойти на восток против Турции. И тут вдруг появляется вчерашний самозванец, униженно просивший помощи у короля Сигизмунда III, называет себя императором и говорит, что он пойдёт таким походом, и давайте все соединяйтесь со мной: и германский император, и польский король, и папа римский. Так что я бы не стал всё-таки сравнивать Дмитрия с Петром. Что касается его реформ, то, конечно, мало времени прошло, и что было бы дальше — сложно сказать.

Н. ВАСИЛЕНКО: Эти имперские корни, конечно, очень удивительны и требуют отдельного изучения.

Вячеслав Николаевич, ещё одно утверждение, которое требует проверки. Я много встречал такое утверждение, сейчас процитирую. То, что патриарх Филарет — это настоящий кардинал Ришельё, но, конечно, из книг Дюма. Так ли это?

В. КОЗЛЯКОВ: Да, любое сравнение, оно, конечно, всегда хромает, и здесь я сразу же вспомнил, что с Ришельё, но, правда, уже в 19-м в., сравнивали другого человека — Артамона Матвеева. Это чрезвычайно интересная фигура, но уже…

Н. ВАСИЛЕНКО: Это при дворе Алексея Михайловича, насколько я помню.

В. КОЗЛЯКОВ: Да, последние годы Алексея Михайловича. В общем, человек, благодаря которому, по сути дела, у нас случился второй брак Алексея Михайловича, давший нам царя Петра. Поскольку всё организовал, вот этот брак, и нашёл Наталью Кирилловну Нарышкину — это всё Артамон Матвеев. Здесь просто, когда мы говорим про наши реалии, то вспоминается время, названное историками периодом двоевластия своеобразного царя Михаила Фёдоровича и патриарха Филарета. Но было бы опрометчиво считать, что это вот такое, действительно, реальное, настоящее двоевластие, и что всем в государстве двигал за кулисами власти своего сына патриарх Филарет. Такого не было, но, конечно, представления о кардинале Ришельё у нас большей частью, даже у историков, которые не занимаются историей Франции, от Дюма, поэтому, если сравнивать с персонажем «Трёх мушкетёров»…

Н. ВАСИЛЕНКО: Не с историческим, а именно литературным персонажем.

В. КОЗЛЯКОВ: Да-да-да, с литературным персонажем, то он, не думаю, нет. Здесь не столь искушены были наши предки в интригах, как при французском дворе; кроме того, конечно, здесь, когда мы говорим про Филарета, надо иметь в виду, что у него была очень сильная и, в общем, определявшая его жизнь в последние годы, идея реванша. Реванша за те годы, по сути дела, унижения, плена, которые он провёл в Польше, в этом самом Мариенбургском замке, и не по своей воле, поскольку он поехал под Смоленск в 1610 г., был там в посольстве, договаривался о кандидатуре королевича Владислава, это тоже важно помнить.

Но когда Смоленск пал, то Филарета взяли в плен, и он пробыл там до времени 1619 г. Вернувшись, он немедленно стал подталкивать сына к тому, чтобы решить и вопрос со Смоленском и чтобы был реванш за поражение в Смуте, но сил не было. Сил не было, правда, в этот момент, тоже благодаря Филарету, он лично встречался с представителями короля Густава Адольфа, тоже очень известного исторического героя времён Тридцатилетней войны. Кстати, едва не ставшего нашим царём тоже, поскольку, как альтернатива королевичу Владиславу, тоже звучало имя и сыновей шведского короля Карла IX.

А вот в 1620-е гг., когда уже началась и шла вовсю Тридцатилетняя война в Европе, нашли в шведах очень хороших союзников. Готовился союзный договор, и здесь роль патриарха Филарета была очень большой. Кроме того, Филарет, конечно, вмешался и в церковные дела. Именно при нём начинаются сложности межконфессиональные, поскольку настолько было велико его неприятие соседней страны, что он был готов перекрещивать католиков и даже православных, которые выехали из Речи Посполитой, что, конечно, для христиан не требуется. Вот это был патриарх Филарет, Ришельё он или не Ришельё — решайте сами.

Н. ВАСИЛЕНКО: Ну что ж, оставим это уже как домашнее задание для наших зрителей. Может, в следующей программе или уже в комментариях к этому эфиру они напишут, что они для себя решили.

И вот самый главный эпизод, который мне хотелось бы разобрать уже под конец программы, — это выборы, это Земский собор, выборы нового царя. И, как я понимаю, это было по настоящему даже демократическое событие, потому что на соборе были представлены почти все сословия и, если можно говорить в таких категориях, эти выборы были даже альтернативные. И вот главный у меня вопрос к ним: почему они были легитимны как и внутри, так и впоследствии снаружи? И почему они, с точки зрения властецентричного подхода к истории, стали именно той завершающей точкой большой, великой Смуты?

В. КОЗЛЯКОВ: Давайте с конца. Почему это точка? Случайно, парадокс. Поскольку когда всё-таки Михаил Романов согласился, он согласился на трон с трудом. Государство не было спокойным, и ещё в 1618 г. приходил под Москву королевич Владислав и едва не взял Москву. Помогло только предательство двух французов, которые были в войске королевича Владислава. Они переметнулись и объяснили, где будет штурм. Так спаслась Москва — случайно — в 1618 г. Конечно, опыт Смуты, он уже научил, что надо договариваться, что надо что-то делать, но вот когда вы говорили, что да, это были правильно организованные выборы и это был Земский собор, конечно, для историков здесь очень большой вопрос во всём. Давайте посмотрим на источники.

Вообще историки начинают и завершают разговор с этого, поскольку именно источники дают нам знания о прошлом, и здесь, конечно, не исключение вот эти события, связанные с выбором в цари Михаила Романова. Главный источник, официальный источник — Утверждённая грамота об избрании Михаила Романова на Собор — датируется маем 1613 г. Постфактум уже она рассказывает об избрании царя. Как выясняется, и выяснилось это не так давно по историческим меркам, в 1985 г. опубликована была «Повесть о Земском соборе». Александр Лазаревич Станиславский, ныне покойный историк, и Борис Николаевич Морозов, ныне здравствующий, и дай бог ему дальше здоровья, оба они одновременно нашли список этой повести, опубликовали, и теперь мы знаем, что происходило в 1613 г., благодаря этому источнику.

И мы видим, что да, действительно, это было настоящее выборное время: со всеми страстями, со всей предвыборной борьбой. Мы узнали целых семь имён альтернативных кандидатов. Только дальше, с течением времени, когда была уже написана официальная история времён правления Романовых, эти имена куда-то ушли. Первое назову, не буду про все семь, у нас уже нет времени на это.

Первое имя, которое надо вспомнить, — это имя третьего героя. Опять возвращаясь к началу нашей передачи, когда вы вспомнили Кузьму Минина и Дмитрия Пожарского. Все забывают, что главным воеводой ополчения, освободившего Москву, был другой человек. Это был князь Дмитрий Тимофеевич Трубецкой. Почему мы об этом забыли? Да потому что Трубецкой был одним из кандидатов на трон в 1613 г. И его возможности были даже больше, чем у других, поскольку он опирался на казаков, с которыми он только что воевал и только что освободил Москву. И они его поддерживали, но, как выяснилось, делали вид, скорее, что поддерживали. Он, как пишет повесть, истратил 40 тыс. на вот эти все предвыборные пиры в Кремле.

Н. ВАСИЛЕНКО: Предвыборная кампания, настоящая пиар-технология.

В. КОЗЛЯКОВ: Да-да-да. Он, когда вошёл в Москву, то взял себе двор Бориса Годунова. Ну, как такой переходящий приз уже в борьбе за трон. Земский собор выдал ему грамоту… Первое вообще, что мы знаем… Мы не знаем дату открытия, вот это важно. Мы даже не знаем, когда он собрался, потому что звали в ноябре выборных на собор, но их должно было приехать по десять человек из каждого уезда, что чрезвычайно было, конечно, трудно сделать. Ну, представьте, сейчас 80 у.е.здов, 800 человек собрать в Москву. А тогда это просто было невозможно, поскольку некоторые грамоты о призыве выборных в Сибирь по полгода ехали, поэтому что толку вызывать их через месяц в Москву, когда и денег у них нет, чтобы приехать в Москву. Поэтому первым решением Собора, когда он уже начал свою работу, было выдать эту грамоту на доходы с Ваги князю Дмитрию Трубецкому. И это, опять-таки, повторялось, то есть грамоту на эти доходы получал в своё время Борис Годунов, потом царь Василий Шуйский. То есть тогда было понятно, что это как уже жест, говорящий о том, кого все хотят в цари.

Но когда дело дошло до выбора, то сработало другое. Сработала вещь иррациональная. Ну, сами посудите, что выбирать в цари 16-летнего человека — чего от него можно ждать? Ходит такая фраза: выберем Мишу Романова, он умом молод, а мы будем править. Фраза, приписываемая кому-то из бояр. Эти все соображения, может быть, тогда и имели какое-то хождение, не отнюдь не выходили на первый план, потому что на первый план выходила всё та же проблема легитимности. И вот здесь Михаил Романов был идеальным кандидатом, поскольку у него была легитимность, связанная с его родством с предшествующей династией. Да, родство сложное, поскольку он был сыном двоюродного брата царя. Но всё равно в источниках говорили: а он племянник, что двоюродный племянник — пропускали, а то, что он племянник — ну, всё, достаточно, это есть родство. Кроме того, ему помогло и то, что он ведь достаточно рано был записан в боярский список, ещё в 1606 г., во времена царя Василия Шуйского, когда ему было 10 лет. Но дальше он просто не успел начать служить. Парадокс наш и нашей истории состоит в том, что героически освобождало ополчение Москву, а царём выбрали того человека, который всё это время, когда ополчение героически освобождало Москву, находился внутри Москвы.

И потом возвратились к власти именно те бояре, которые находились внутри Москвы, и к которым больше всех тогда было претензий за то, что они довели страну до такого расстройства, до необходимости освобождать столицу уже военным путём, военной силой двух земских ополчений. Поэтому то, что он не начал служить, это помогло, значит, никто над ним никогда не был выше, и вот выбрали этого человека, потому что за Романовых был целый круг аристократических родов. И Шереметевы, и князья Черкасские, и Салтыковы, Морозовы… То есть все те, кого мы дальше видим и в начале правления Михаила Романова рядом с ним, и дальше те рода, которые составят элиту этого царствования.

Н. ВАСИЛЕНКО: Вот так преодолелась Смута, именно так Романовы оказались в Кремле, и династия просуществовала 300 лет, оборвавшись в 1917 г. крушением самодержавия и последующим расстрелом царской семьи уже чуть позже, в Екатеринбурге, как мы это знаем.

[Сборник: Расстрел царской семьи]

В. КОЗЛЯКОВ: Да, и здесь не просто в Екатеринбурге, а в Ипатьевском доме, а избрание в цари состоялось в Ипатьевском монастыре, настолько замкнулась эта династия.

Н. ВАСИЛЕНКО: Настолько циклично. Ух, надо всё-таки выучить уроки истории всем нам и продолжить, продолжить уже без подобных ошибок. Но мне сегодня показалось мало нашей беседы, поэтому я именно от себя ещё советую нашим зрителям обратиться к издательству «Молодая гвардия», к книгам Вячеслава Козлякова именно. Да-да-да, Вячеслав Николаевич.

В. КОЗЛЯКОВ: Если можно, то я бы тоже поблагодарил издательство «Молодая гвардия», Сергея Геннадьевича Коростелёва, который свёл нас здесь.

Н. ВАСИЛЕНКО: А он нас здесь смотрит, вижу, он нас приветствовал в чате, поэтому тоже передадим ему, пользуясь случаем, привет.

В. КОЗЛЯКОВ: Так что мы ему шлём привет. И ещё я бы хотел вспомнить имя и человека, Андрея Витальевича Петрова, который был, я знаю, участником передачи «Книжное казино» и был у вас в эфире. Он ушёл год назад из жизни, он был человеком, который помогал иногда находить героев. Благодаря ему целый ряд книг появился, ну, например, про Марину Мнишек.

Н. ВАСИЛЕНКО: А сейчас уже вышло переиздание.

В. КОЗЛЯКОВ: Только он взял на себя смелость, поскольку до сих пор как-то не могут простить издательству «Молодая гвардия», что оно издало эту книгу про Марину Мнишек, хотя само издательство, видите, да, продолжает это даже переиздавать.

Н. ВАСИЛЕНКО: Да, Андрею Витальевичу, конечно, низкий поклон. И ещё раз я хотел отдельно подчеркнуть те книги, к которым точно можно обратиться, если вам хочется хотя соприкоснуться с этой темой ещё раз, — это «Герои Смуты» и последняя новинка «Ближние люди первых Романовых». Уже, скажем так, в периоде выхода из Смуты, и о тех людях, которые там принимали решения. Запомните, как она должна выглядеть, как найти её на полках. Опять же, знаменитый краешек издательства «Молодая гвардия» все узнают из тысяч. Спасибо ещё раз большое, я напомню, что у нас в гостях был историк, профессор Рязанского государственного университета им. С. А. Есенина, смутовед — я запомнил этот термин — Вячеслав Николаевич Козляков.

Ну, а мы двигаемся дальше и потихоньку скоро подключимся к нашему обозревателю Николаю Александрову, который вот-вот у нас ворвётся в Zoom, и мы с ним побеседуем о тех книжных новинках, которые он хочет нам сегодня представить.

Я ещё раз напомню, что комикс «Спасти царевича Дмитрия» также доступен в продаже. Тоже та эпоха, о которой мы сегодня говорили, затрагивается. По сути, стало отправной точкой убийство царевича Дмитрия в Угличе.

Помимо всего также обратите внимание на новый выпуск журнала «Дилетант» про Тухачевского. У нас был эфир на YouTube-канале с Олегом Будницким. Его провёл Евгений Бунтман. И мы разбирали, конечно, польские походы Тухачевского в период Гражданской войны. Но в журнале, помимо всего, есть много сюжетов, например, связанных и репрессиями, и с расстрелом Тухачевского, и об этом тоже будут программы на нашем YouTube-канале, следите за анонсами.

Но, а сейчас, надеюсь, уже Николай Александров с нами. Николай, добрый день!

Н. АЛЕКСАНДРОВ: Никита, добрый день!

Н. ВАСИЛЕНКО: Вам слово, уступаю эфир.

Н. АЛЕКСАНДРОВ: В радостных, но чуть-чуть экстремальных условиях проходит мой эфир. Я быстро скажу о книгах, о которых я хотел сказать. Во-первых, я обращаю внимание наших зрителей на две книги, которые вот в мае вышли в издательстве «Новое литературное обозрение». Они, в общем, во многом сходны. Во-первых, это сборник авторов «Лаборатория понятий. Перевод и языки политики в России 18-го в.». Речь идёт о том, каким образом, собственно, понятийный аппарат Западной Европы адаптировался Россией и каким образом складывался этот понятийный язык, поскольку многих понятий не существовало, их переводили, но авторы не ограничиваются только собственно вербальным переводом, то есть дословным, а говорят о переводе языка культуры, то есть каким образом Россия адаптировала с петровских времён культурный язык Европы.

Вторая книга — трёх авторов: Дерека Оффорда, Владислава Ржеуцкого и Гезине Арджент «Французский язык в России». Понятно, что эта тема, в общем, достаточно очевидна и банальна, с одной стороны. А с другой стороны, всё равно есть о чём порассуждать. Потому что речь идёт о том, что, собственно, такое двуязычие, или диглоссия, в русской культуре 19-го в. Каким образом это влияло на придворную культуру, на дворянскую культуру, в принципе вообще на развитие интеллигенции, какие возникали в связи с этим проблемы. Потому что Россия смотрела на себя сквозь зеркало Европы, адаптировала французскую культуру, французский язык становился частью, собственно, русской культуры. Ну и, разумеется, поэтому в книге идёт речь о многом: образование, французский язык в семье, французский язык при дворе, наконец, просто произведения на французском языке. Мы помним, помимо хрестоматийного Толстого, не знаю, «Философическое письмо» Петра Яковлевича Чаадаева было, по сути дела, написано по-французски. Полемика между Пушкиным и Чаадаевым по поводу русского языка.

И ещё одна книга, которую я настоятельно рекомендую, которая вышла в издательстве «Центрполиграф». Это Сергей Крыжановский, это воспоминания государственного секретаря. Два слова я скажу буквально о Крыжановском, потому что это совершенно удивительный человек. Он родился в Киеве, большую часть времени провёл, детство провёл и на Украине, и в Польше. Затем был студентом Петербургского университета. Между прочим, он был однокурсником, ну, не однокурсником, но, так скажем, однокашником Вернадского. Состоял в том же самом кружке, так называемом «Польском братстве». Напомню, что Вернадский считал себя российским подданным, но одновременно ещё и украинцем по национальности.

Н. ВАСИЛЕНКО: И он есть на купюре 1000 гривен, насколько я помню, на банкноте.

Н. АЛЕКСАНДРОВ: Да-да-да. И, более того, напомню, что потом Вернадский очень много сделал просто для Украины, начиная с организации Украинской академии наук. Не говоря уже о довольно сложных взаимоотношениях с советской властью и прочее, прочее. Крыжановский был одним из активных студентов, и затем он пошёл по совершенно иному пути. Он стал государственным чиновником. Более того, он был товарищем министра внутренних дел. То есть сначала Дурново, затем, при Столыпине.

Воспоминания Сергея Ефимовича Крыжановского — это, собственно, воспоминания государственного секретаря последних лет Российской империи. И я думаю, что эти воспоминания… А он считался серым кардиналом, это очень важно, его взгляд на ситуацию того времени.

Н. ВАСИЛЕНКО: Серые кардиналы — именно они дёргали за те самые ниточки, которые приводили к тем или иным решениям. Николай, всё, к сожалению, мы должны уступить студию — а почему к сожалению? к счастью! — Ольге Журавлёвой, потому что в три часа она начинает «Одну» на «Живом гвозде». Ну, а в четыре часа — «Дифирамб», Ксения Ларина и Алла Гербер. Оставайтесь с нами, это YouTube-канал «Дилетант», YouTube-канал «Живой гвоздь», и мы прощаемся. До новых встреч, спасибо большое!