«С. Петербург 11/23го Апреля 1879.
Сердечно благодарю тебя, милый мой Душенок (император ласково обращается к дочери, великой княжне Марии — прим. автора), за два письма твоих, от 2/14-го и 7/19 Апр. и Альфреда (муж Марии принц Альберт, герцог Эдинбургский, второй сын королевы Виктории — прим. автора) за письмо его к Мама (императрица Мария Александровна, жена Александра II — прим. автора), после получения телегр. о новом покушении на мою жизнь.
Да, милосердие Божие, в третий раз, спасло меня самым чудным образом от верной смерти и ты понимаешь, какою благодарностью преисполнено моё сердце к Его благости ко мне. Да поможет Господь мне продолжать служить России верою и правдою и видеть её счастливою и развивающеюся мирным путём. Всеобщее участие, которое мне высказывают, как в России, так и за границею меня глубоко трогает и служит мне большим утешением посреди всех моих забот.
Теперь расскажу тебе в подробности, как всё происходило. Ещё со страстной Пятницы были наклеенные, в разных местах в городе, объявления с угрозами мне смерти. Я признаюсь не придал им большого значения, так как подобные угрозы повторялись уже не один раз.
Последние дни Страстной недели, в самый день Пасхи я утром не гулял, по причине холодной погоды. В Понед. же, 2/14го Апр., так как утро было солнечное, я решился пройтись по обыкновенному, но не кругом Дворца, а из Милионной я повернул, по Зимней канавке, кругом здания Гвардейского Штаба, чтобы пользоваться солнцем. Выйдя от Певческого моста к площадке, что между зданием, где живёт к. Горчаков (князь Александр Михайлович Горчаков, канцлер, министр иностранных дел — прим. автора) и следуя по тротуару, вдоль Штабного дома, я заметил человека довольно чисто одетого с кокардой на фуражке, идущего мне навстречу, держа руки в кармане пальто. Кроме его и меня на тротуаре не было никого, но вдоль здания Мин. Иностр. Дел,
Мама ожидала меня к кофе и все узнала от меня самого и первым нашим влечением было броситься на колени, перед образами, в спальне, чтобы поблагодарить Бога за вновь оказанную мне милость. Страшный испуг не имел благодаря Бога дурных последствий на её здоровие. Но и для неё и для меня нужен отдых и покой.
Вся семья и множество дам и кавалеров наполнили все коридоры и залы и присутствовали в ротонде и молебне, после второй Пасхальной обедни. С тех пор приёмы продолжались ежедневно и признаюсь действовали ужасно на наши нервы. И Мама и Сергей (великий князь Сергей Александрович, пятый сын Александра II — прим. автора) верно тебе об этом пишут.
Стрелявший на меня оказался сыном старого придворного лекаря, двора Елены Пав. (великая княгиня Елена Павловна, жена Михаила Павловича, дяди императора Александра II — прим. автора) по фамилии Соловьёв (Александр Соловьёв, народник, член организации «Земля и воля» второго созыва. После покушения осуждён на смертную казнь и публично повешен на Смоленском поле — прим. автора). Он уже прежде был замешан по разным политическим делам и до сей минуты не показывает ни малейшего раскаяния и отказывается называть участников.
Я должен был объявить здесь военное положение, равно и в Москве, Харькове, Киеве, Одессе и в Крыму и назначить временных Генерал Губернаторов с весьма широкими правами. Дай Бог чтобы этими мерами удалось нам водворить спокойствие и раскрыть главных руководителей.
Завтра утром отправляемся в Ливадию, куда надеемся прибыть в Воскресенье 15/27, к обеду. Т. Сани (тётя Сани (или Санни) — великая княгиня Александра Иосифовна, жена великого князя Константина Николаевича, брата императора Александра II — прим. автора) (?) едет тоже с нами и к 17/29, ожидаем Ольгу (великая княжна Ольга Константиновна, дочь Константина Николаевича и Александры Иосифовны, жена Греческого короля Георга I — прим. автора) из Афин. — Сергей и Павел (великий князь Павел Александрович, шестой сын Александра II — прим. автора) прибудут вероятно к 29му Апр. —
Обнимаю вас всех от глубины вас любящего сердца.
Да хранит вас Бог! Твой
Па».
[Сборник: Александр II]
Вы только что прочитали поразительное письмо! Человек, оказавшийся в смертельной опасности, наверняка переживший шок, в мельчайших подробностях описывает произошедшее. Да, это было уже третье покушение на жизнь императора Александра, но вряд ли подобное могло настолько войти в привычку, чтобы, оказавшись беззащитнее, чем мишень в тире, он мог спокойно отмечать все детали, будто видел всё со стороны. Кстати, это письмо во многом точнее и честнее и отчётов, и публикаций в прессе. Например, вышедший 19 апреля номер журнала «Всемирная иллюстрация» в пространной статье о покушении почтительно сообщает о поведении монарха после первого выстрела: «Движения злодея не ускользнули от внимания Его Величества. Государь Император, немного подавшись вперёд, изволил потом повернуться под прямым углом и быстрыми шагами направился через площадку штаба войск гвардии, по направлению к подъезду князя Горчакова». Царь же в письме дочери не стесняется ни своего страха, ни поспешного бегства.
[Сборник: Личная жизнь Александра II]
Рукопись письма при этом порывиста, иногда не совсем связна, есть зачёркивания и исправления. Скажу сразу, что мы, решив не утомлять читателя твёрдыми знаками, ятями и прочими приметами старой орфографии, решили оставить авторскую пунктуацию, далеко не всегда соответствующую нормам, но отражающую и настроение, и очень сильные чувства.
Но естественным образом возникает вопрос, как могло так случиться, чтобы после двух покушений и многочисленных угроз, как пишет Александр Николаевич, «наклеенных в разных местах в городе», императора на прогулке сопровождают немногочисленные «полициянты» и редкие переодетые стражники? Почему доблестный штабс-капитан Кох (видимо, для конспирации никак не упомянутый «Всемирной иллюстрацией»), с 1876 года фактический «личник» императора, не был от него в непосредственной близости и огрел саблей Соловьёва только после третьего выстрела, когда террорист уже догонял Александра Николаевича и находился от жертвы всего в трёх шагах?
В 1866 году у Летнего сада в императора стрелял Каракозов. Охранники, как писали современники, ели глазами высочайшую особу, а не вглядывались в толпу. Спас Александра мастеровой, ударивший убийцу по руке. Через год в Париже на русского царя покушался польский патриот Березовский. Террориста на этот раз ударил по руке французский офицер. В обоих случаях спасителями оказывались не те, кому полагалось беречь особу государя. За последующие двенадцать лет система совершенствовалась, во время Русско-турецкой войны царя, например, охраняли очень бдительно, но дома… Не ставить же плотное оцепление, не отбирать же «специальных» прохожих, не «зачищать» же улицы и площади, по которым гуляет или проезжает царь!
Мы знаем, что всё это плохо кончилось. После «корявых» огнестрельных покушений террористы перешли к взрывчатке. Взорвали поезд, но не тот, разнесли в куски дворцовую кордегардию, но царь был не там, где предполагалось. 1 марта 1881 года «Народная воля» добилась своего. Правда, могло и не получиться. Когда первая бомба не убила императора, а бомбиста Рысакова схватили (опять же случайные люди!), наш добрый знакомый Карл-Юлиус Кох, уже капитан и владимирский кавалер, начальник Охранной стражи, снова вынул саблю из ножен и приказал казакам оттеснить толпу, подозревая, что у Рысакова могут быть сообщники. Но полицмейстер Дворжицкий надменно одёрнул его: «Капитан, что вы делаете, вложите вашу шашку в ножны — ведь это не 2 апреля Владимира получать». Не прошло и мига, как появился Гриневицкий, и всё было кончено.