Любовь в эпоху ненависти

21 января на премьере второй части «Фауста» в театре на площади Жандарменмаркт Альберт Эйнштейн сидит через два кресла от Бертольта Брехта. Кажется, культурный Берлин собрался в последний раз, чтобы увидеть Густафа Грюндгенса в его главной роли — Мефистофеля, демонического нашептывателя. Публика неистовствует, то ли от восторга, то ли от неожиданной и шокирующей актуальности выращивания нового человека, о котором пишет Гёте — «гомункула». Зрители аплодируют Мефистофелю, воплощению лицемерного зла, «агитатору из ада». Альфред Керр в рецензии для газеты Berliner Tagblatt пишет, что в Мефистофеле Грюндгенса проявляются «могучие силы души и разума». Да, «Грюндгенс всё больше походит на падшего ангела». Но он ошибается. Это не падение, а начало взлета Грюндгенса на театральный небосклон тридцатых годов. А Альфреду Керру, самому оригинальному критику Германии, уже через три недели придется покинуть страну — со сломанными крыльями.

*
Двадцать пятого января Йозеф Рот ночным поездом выезжает из Берлина в Париж, и это расставание навсегда. Но в отличие от всех тех, кто скоро впервые окажется во Франции, Роту уже хорошо знакома жизнь между стульев и наций, в дешевых пансионах Парижа. Он знает, каково день за днем питаться только багетами и грошовым вином. Когда ему удается заработать немного денег статьями и книгами, то всё, что он не успевает пропить, Рот отправляет либо в Вену, где его жену поместили в психиатрическую клинику «Am Steinhof», либо в Берлин, где живет Андреа Манга Белль, его воз- любленная, с двумя детьми. Она не еврейка, но у нее отец с Кубы, а черная кожа никак не облегчает жизнь в Берлине для нее и для детей. Она отправляется вслед за Ротом, сначала во Францию, потом в Швейцарию, в Цюрихе они встречают находящегося там проездом Клауса Манна, который так описывает встречу в дневнике: «Йозеф Рот (очень пьяный, монархист, чудак) с милой негритянкой».

*
Антивоенная книга Эриха Марии Ремарка «На Западном фронте без перемен» для нацистов — как красная тряпка для быка. А ее автор — в особенности. За день до прихода Гитлера к власти, то есть 29 января 1933 года, Ремарк, в прошлом году купивший себе дом в Тичино, садится с чемоданами в свою «лянчу» и без остановок едет от Берлина до самой швейцарской границы. Там идет снег, он показывает пограничникам паспорт, те с подозрением рассматривают документ (или ему это только кажется), потом пропускают его. Снегопад усиливается, но Ремарк чувствует, как с его плеч спадает тяжкий груз. В Швейцарии он останавливается на первой же парковке и закуривает сигарету. Дым смешивается с падающими снежинками. Он плохо представляет себе будущее. Одно он знает точно — наконец-то будет что-то новое.

*
Тридцатого января 1933 года начинается гибель Германии, а молодой приват-доцент, доктор наук Дитрих Бонхёффер читает в этот день лекцию в зале Гумбольдтовского университета в Берлине на Унтер-ден-Линден и рассказывает о начале начал, то есть о сотворении мира. Точно посередине между ключевыми историческими зданиями, Рейхсканцелярией и Рейхстагом, он говорит, подумать только, о творении и падении. В тот момент, когда он доходит до Каина, который убивает брата и становится, по словам Бонхёффера, «первым разрушителем», Гинденбург назначает Адольфа Гитлера новым рейхсканцлером.

Бонхёффер между строк говорит и о начале Тысячелетнего рейха. «Бахвальство тем, что мы якобы хозяева нового мира, неиз- бежно оказывается ложью», — говорит он. По его словам, человек должен смириться с тем, что он не может всё начать заново, не может сотворить всё, что угодно. Это один из уроков грехопадения Адама и Евы. Бонхёффер обращается к нации, стоящей на роковом пороге. Со своей кафедры он предостерегает от веры в то, что человек может создать нового человека. Когда гонг извещает о конце лекции, Бонхёффер и его студенты выходят на улицу, где видят факельное шествие СА — штурмовики идут, торжествуя, к Бранденбургским воротам, чтобы отметить этот день. День, когда они верят в создание нового человека. Бонхёффер с ужасом в широко раскрытых глазах наблюдает за толпами людей в форме, с восторгом на лицах и факелами в руках, текущими по улице подобно лаве.


*
Грехопадение вдруг возвращается на землю. Причем случайно. Или по божественному провидению, дело вкуса. В парижской мастерской Тамары де Лемпицки ей позирует необычайно красивая женщина. В какой-то момент она устает позировать и просит разрешения взять яблоко с блюда на кухне. И вот модель, голая как есть, идет к яблоку, берет его и собирается откусить, но Тамара де Лемпицка кричит: «Стоп! Не двигайтесь! Вы выглядите точно как Ева. Теперь нам нужен только Адам». Художница вспоминает, что на перекрестке перед ее мастерской работает симпатичный французский регулировщик. Она выбегает в рабочем халате на улицу и уговаривает его, особенно напирая на красоту Евы, которую ему нужно обнять. Он идет с ней, раздевается, кладет пистолет на сложенную форму, обнимает Еву и позирует в течение двух часов. «Адам и Ева» — самая красивая картина Тамары де Лемпицки, холодная и теплая одновременно. А мы знаем: рядом с парой лежит заряженный пистолет. Это весьма современное грехопадение. За обнаженными фигурами первых любовников высятся небоскребы, которые, по словам художницы, «отбрасывают на божественное, райское мгновение свои зловещие тени и грозят поглотить его, хотя они и не могут совсем его уничтожить».

*
Поздним вечером 30 января Йозеф Геббельс записывает в дневнике: «Гитлер — рейхсканцлер. Как в сказке».

*
Поздним вечером 30 января Клаус Манн записывает в дневнике: «Гитлер — рейхсканцлер. Ужас. Не думал, что такое возможно. Страна неограниченных возможностей».

*
В конце января писатель и журналист Вольфганг Кёппен находится в Мюнхене, он сочиняет текст для кабаре «Перечница» Эрики Манн и Терезы Гизе. Он взялся за эту работу потому, что его возлюбленная, двадцатитрехлетняя актриса Сибилла Шлосс, стала частью труппы и попросила написать текст песни для кабаре. Он так долго страдал по ней, что воспринимает эту просьбу как проявление эротического интереса с ее стороны, и вот уже скоро текст готов — с подходящим названием «Комплексы». Текст довольно смешной. Основная тема — психоанализ, Фрейд и «сексапил». Накануне премьеры Кёппен понимает, что Сибилла Шлосс по-прежнему равнодушна к нему и приберегает свой сексапил для других, так что он несолоно хлебавши возвращается в Берлин. Пишет ей письмо, которое так и не отправит: «Когда я ушел от тебя и ждал перед театром трамвая, чтобы ехать на вокзал, момент был упущен. Я был опустошен, растерзан, я уже не страдал и ничего не чувствовал в этой тупой боли, я окаменел». Письмо, написанное в поезде по дороге в Берлин, заканчивается так: «Завтра я начинаю писать книгу». И Кёппен действительно напишет ее, в отличие от всех остальных книг, которые он анонсирует после войны. Ну ладно, «завтра» он эту книгу не начнет, но через год — да. Это будет душераздирающая книга о Сибилле Шлосс, о себе и упущенном моменте, которой он даст очень точное название «Несчастная любовь».

*
Художник Джордж Гросс после эмиграции поселился с женой в Нью-Йорке, в небольшой гостинице «Кембридж». Вечерами они иногда сомневаются в том, что было нужно сломя голову бежать в какую- то незнакомую страну. Жалованья доцента едва хватает на оплату гостиницы, они скучают по сыновьям, заказов на иллюстрации от американских газет пока не поступает. Но когда он в конце января получает письма от своих берлинских соседей, которые пишут, что полиция и СА искали его в пустой квартире и разгромили его мастерскую, он понимает, что они всё сделали совершенно верно: «Я втайне благодарил своего Бога за то, что он так заботливо защищал и направлял меня». Через несколько недель Джорджа Гросса официально лишат немецкого гражданства — и в этом случае он тоже первый, вскоре за ним последуют остальные 553 представителя общественной жизни, которым откажут в праве быть немцами.

*
Композитор-еврей Фридрих Холлендер, прославивший Марлен Дитрих своими песнями для «Голубого ангела», а теперь хозяин театра «Tingel-Tangel», прибывает с женой Хеди из Лондона на Анхальтский вокзал и поначалу не замечает в городе ничего особенного. Как всегда, он говорит таксисту «Улица Цицерона, 4», и тот начинает поездку. Когда они с женой подходят к дому, теща Холлендера выглядывает из окна и машет рукой. Но вот что странно: она мотает головой и показывает жестами, чтобы Холлендер с женой уходили, а потом закрывает окно. Муж с женой в растерянности стоят на улице, а теща спускается к ним. Втроем они идут в кафе на углу. «Они там, — говорит женщина. — Это гестапо, они всё перерыли, порвали книги, порезали картины. Сначала Либермана, потом Кольвиц. Открытки от Эльзы Ласкер-Шюлер со звездой Давида на твоей щеке». «И что же нам делать?» — спрашивает Холлендер. «Бегите! Немедленно!» — отвечает теща. Они останавливают такси и едут на станцию «Фридрих-Штрассе», им кажется, что это удобный вариант. Но на полпути им приходится остановиться — толпа молодых бойцов СА перекрыла дорогу. Душа Холлендера уходит в пятки. Хеди валит мужа на заднее сиденье, накрывает своим широким пальто, так что его не видно, и открывает окно, крутя ручку на двери. Она трясет своими светлыми локонами и выкрикивает: «Хайль, ребята!» И их пропускают. На вокзале они видят, что через восемь минут отходит ночной поезд в Париж. Они покупают два билета — спальный вагон, первый класс. Заходят в поезд. Проводник внимательно рассматривает их, сначала лица, потом билеты, потом паспорта. Показывает места, но паспорта оставляет себе. Поезд отъезжает. Они не понимают, что происходит. Почему проводник забрал паспорта? Чтобы сбросить напряжение, они заказывают бутылку мозельского рислинга и просят два бокала. Пьют вино. Ложатся прямо в пальто на полки, чтобы быть готовыми ко всему.

Купить книгу