Как известно, друзья познаются в беде. Беда постигла царскую семью в марте 1917 года и больше уже не отступала. Тут и выяснилось, кто служил за деньги и почести, а кто — по зову сердца. Кто пытался сохранить себе жизнь и свободу, а кто был готов пройти скорбный путь до конца.
Трусость и измена
«Кругом измена, и трусость, и обман», — записал Николай II в дневник 2 марта 1917 года. Он не знал, что ему ещё предстоит встретиться с трусостью и обманом даже среди ближайшего окружения.
9 марта царь приехал из Ставки в Царское Село. Полковник Евгений Кобылинский, приставленный к нему Временным правительством, вспоминал: «В поезде с государем ехало много лиц свиты. Когда государь вышел из вагона, эти лица посыпались на перрон и стали быстро-быстро разбегаться в разные стороны, озираясь по сторонам, видимо, проникнутые чувством страха, что их узнают».
В автомобиль с Николаем сел только гофмаршал Василий Долгоруков. Многие считали его плохим гофмаршалом. При нём, дескать, кухня плохо работала, а суп подавали такой, что есть невозможно. Действительно, князь Долгоруков занял должность, можно сказать, по наследству — он был пасынком обер-гофмаршала Павла Бенкендорфа. Но именно этот плохой гофмаршал остался с императором в трудную минуту. А это поважнее качества супа.
Большинство слуг в Царском Селе тоже разбежалось. Но некоторые продолжали работать. Хотя члены Петроградского совета, время от времени приезжавшие в Царское, разъясняли им, что они, мерзавцы, служат тирану.
В июле Временное правительство решило отправить семью Николая II в Тобольск. Перед придворными и слугами вновь встала дилемма: ехать с отрёкшимся императором или остаться. Подвергать свою жизнь опасности или вовремя «соскочить».
Граф Бенкендорф не смог сопровождать царя из-за болезни жены. Вместо него в Тобольск отправился князь Долгоруков. Николай предложил ехать и начальнику военно-походной канцелярии Кириллу Нарышкину. Тот взял сутки на обдумывание. Больше Николай его не беспокоил. Место Нарышкина занял генерал-адъютант Илья Татищев. Он не занимал при дворе официальных постов, но сразу же согласился: «Было бы нечеловечески чёрной неблагодарностью за все благодеяния идеально доброго государя даже думать над таким предложением; нужно было считать его за счастье».
Английский архимандрит
Далеко не все разделяли мнение Татищева. Многие отказались ехать в Тобольск. Но 45 человек добровольно отправились в ссылку. Это были самые разные люди. И простые дворцовые служащие, и придворная знать вроде князя Долгорукова. И даже иностранцы — учителя царских детей: англичанин Сидней Гиббс и швейцарец Пьер Жильяр. Николай II умел очаровывать в личном общении. По-человечески он был мягок и доброжелателен. И учителя попали под его чары. Их, иностранных граждан, большевики не тронут. Они навсегда сохранят самые тёплые воспоминания о царской семье. Более того, родившийся в республиканской Швейцарии Жильяр превратится в убеждённого монархиста, а Гиббс примет православие и станет архимандритом в Лондоне.
При Временном правительстве ссыльным жилось относительно сносно. При большевиках стало хуже. Членам царской семьи разрешили тратить только ограниченную сумму в месяц. Многих слуг пришлось отпустить. Но опять же нашлись те, кто согласился работать бесплатно.
В апреле 1918 года семью Николая II большевики решили переместить из Тобольска в Екатеринбург. Дети болели, поэтому переправляли двумя партиями. Сначала переехали Николай, Александра Фёдоровна и дочь Мария Николаевна. Потом перевезли всех остальных.
Членов царской семьи сопровождали придворные и слуги. Последние оставшиеся, самые верные. По большей части эти люди закончили жизнь трагически. Долгорукова и Татищева арестовали и расстреляли 10 июля 1918 года, за неделю до расправы с царской семьёй.
Дядька цесаревича матрос Климентий Нагорный и лакей Иван Седнёв заступались за узников перед охранниками. Их отправили в тюрьму, а потом убили. Убили и двух женщин — фрейлину Анастасию Гендрикову и Екатерину Шнейдер, которая учила императрицу русскому языку и стала её подругой. Вместе с ними должны были расстрелять и камердинера Алексея Волкова, но ему удалось бежать.
В Ипатьевском доме, кроме царской семьи, оставались четыре человека: Евгений Боткин, Иван Харитонов, Алексей Трупп и Анна Демидова. Всех их убьют в ночь на 17 июля 1918 года. Они заслуживают того, чтобы сказать о них несколько слов.
Врачебный долг
Евгений Боткин был сыном знаменитого врача Сергея Боткина, в честь которого названы больницы в Москве и Санкт-Петербурге. Отец служил лейб-медиком при Александре II и Александре III. Сын пошёл по стопам отца. Евгений Сергеевич выучился на врача, а во время Русско-японской войны проявлял чудеса храбрости, оказывая помощь на передовой. После смерти лейб-медика Густава Гирша императрица взяла на его место Боткина.
Боткин полюбил царскую семью. Анна Вырубова утверждала, что он был влиятельным человеком. Но Боткин не пользовался влиянием в личных целях. Он вполне бы мог «отмазать» от армии своего сына Дмитрия. Но не «отмазал». Сын пошёл на фронт и погиб в 1914 году. А в 1917-м Боткин не раздумывал — остался с царём.
В Тобольске он лечил простых людей, а в Екатеринбурге пытался облегчить участь августейших арестантов, забрасывая охрану просьбами и жалобами. Большевики предлагали ему уехать и открыть клинику в Москве. Он отказался. Прекрасно зная, что его ожидает. «В сущности, я уже умер», — писал Боткин за несколько дней до гибели. Но он не колебался, когда решил «исполнить свой врачебный долг до конца».
Иван Харитонов поступил на дворцовую службу в 12 лет. Как и многие, по наследству. Его отец служил письмоводителем в дворцовой полиции. А Иван устроился поварёнком. К 18 годам дорос до повара II разряда. А потом ушёл служить на флот — придворная должность от армейской службы не спасала.
Через четыре года Харитонов вернулся на императорскую кухню. И отправился во Францию совершенствовать мастерство. Со временем Харитонов превратился в повара высочайшего класса. И даже изобрёл фирменное блюдо — суп-пюре из свежих огурцов.
В Екатеринбурге было уже не до огурцов. Приходилось доставать продукты — какие попадутся. «Харитонов приготовил макаронный пирог для других и меня, потому что совсем не принесли мяса», — записала Александра Фёдоровна 7 июня 1918 года. А 27 июня такая запись: «2-й день остальные не едят мяса и питаются остатками скудной провизии, привезённой Харитоновым из Тобольска». Как видим, в ссылке царская семья жила далеко не по-царски.
Одни святые, другие — нет
Алексей Трупп был латыш. И католик по вероисповеданию. И звали его Алоиз Труупс. Он пошёл служить в армию, попал в гвардию, и, видимо, там его переименовали в Алексея Труппа. А кроме того, высокого статного блондина заметила императрица Мария Фёдоровна. Так он попал в дворцовые служители и стал придворным лакеем. Труппа иногда называют полковником, но это полная чепуха — полковники лакеями не служили, хотя латышская родня и считала Алоиза-Алексея высокопоставленным чиновником при дворе. Правда, в Советской Латвии этой родне приходилось всячески скрывать родственные связи.
Об Анне Демидовой, комнатной девушке Александры Фёдоровны, почти ничего не известно. «Я так боюсь большевиков. Не знаю даже, что они с нами сделают», — признавалась она Сиднею Гиббсу. Однако, несмотря на страхи, осталась с царской семьёй. В ночь расстрела её долго не могли убить. Есть версия, что Демидова хотела сохранить для царской семьи драгоценности и зашила в своё платье бриллианты. От них и отскакивали пули. Её добивали штыками и прикладами. Тогда остаётся вопрос: куда в итоге делись бриллианты?
Русская православная церковь за рубежом ещё в 1981 году канонизировала всех четырёх слуг, погибших в Ипатьевском доме. А вот РПЦ Московского патриархата, канонизировав в 2000 году особ императорской крови, слугам в этой чести отказала. Хотя нам, людям мирским, кажется, что мученическая смерть стирает любые сословные перегородки.