К этому времени во Флоренции умер герцог Алессандро Медичи и корону герцога получил Козимо I Медичи, которому суждено было стать не просто герцогом, но Великим Тосканским герцогом. Флоренция при Алессандро несколько лет билась в агонии после всех политических конфликтов, закрепления новой власти и отъезда из города громких имен в искусстве. При Козимо I город наконец-то снова вздохнёт. К власти пришел настоящий монарх, который хочет, чтобы Флоренция вновь стала центром всей Европы. Амбиции Козимо I действительно были королевскими, несмотря на то что Флоренция уже не сможет добиться былого веса ни в искусстве, ни в богатстве, которые имела в расцвет эпохи Возрождения. Но Козимо I старался. При нем были подчинены новые территории, новые ресурсы, в городе снова стали устраиваться конкурсы на произведения искусств, новые архитектурные проекты радовали глаз правителя.
Именно Козимо I столкнул лбами Баччо и Бенвенуто, получая удовольствие, наблюдая за их горячими ссорами. Скажем, что больше личных симпатий Козимо I проявлял к Баччо, обеспечив его заказами на скульптуру; Козимо I назначил Баччо главным по всем блокам мрамора в городе. Завхоз по мрамору Баччо Бандинелли. Когда два скульптора в очередной раз повздорили, Баччо подсунул Челлини дефектный блок для работы. Кроме таких мелких пакостей иногда перед герцогом разыгрывался настоящий спектакль. Приведенную выше критику «Геракла» Челлини произнес при Козимо I, когда оба скульптора в очередной раз встретились в зале аудиенции. Покраснев от обиды, Баччо ответил: «О, замолчи, содомитище!» Согласно рассказу самого Челлини, который он приводит в своей автобиографии, ответ его был очень изящен: «О безумец, ты выходишь из границ; но дал бы бог, чтобы я знал столь благородное искусство, потому что мы читаем, что им занимался Юпитер с Ганимедом в раю, а здесь на земле им занимаются величайшие императоры и наибольшие короли мира. Я низкий и смиренный человечек, который и не мог бы, и не сумел бы вмешиваться в столь дивное дело». Для подкрепления своих слов позже Челлини изваял две скульптуры на мифологические сюжеты, чувствующие красоту страсти богов Олимпа.
Клеветал ли Баччо, или Бенвенуто тоже был причастен к знаменитому «флорентинскому грешку»? Лучше любых биографий на этот вопрос отвечают архивы города. До нас дошли три обвинения Челлини в содомии:
1) Первое обвинение датируется 14 января 1523 года. Бенвенуто был выписан штраф (вместе с его соучастником Джованни Ригольи, которого в своей автобиографии Челлини называет «дорогущий друг») за акт содомии с юношей.
2) В 1548 году новый донос: некая Маргарита сообщает, что скульптор был с ее сыном Винченцо. Каким-то чудесным образом суда по этому делу не произошло.
3) Настоящие проблемы у скульптора начались с третьим доносом в 1556 году.
В тот год Челлини очень сильно поругался с одним из своих гарсонов по имени Фердинандо. Скандал дошел до того, что юноша был с треском уволен. Обиженный гарсон, недолго думая, написал донос о том, что Челлини использовал его по ночам «как жену». После долгого разбирательства скульптора приговорили к четырем годам заключения в уже известной нам тюрьме «Стинке». Козимо I все же сжалился над своим придворным творцом и смягчил наказание на четыре года под домашним арестом. Сам же Челлини, пуская пыль в глаза всем, кто обвинял его в гомосексуализме, в возрасте 60 лет женится на своей служанке.
Но кроме словесных перепалок с Баччо у Челлини возникнет шанс помериться с ним в искусстве. Герцог Медичи решает добавить на площадь Синьории еще одну скульптуру, на этот раз она будет из бронзы, с которой так умело обращался Бенвенуто.
Придя на площадь Синьории в наши дни, не спешите сразу бежать в Уффици или в Старый Дворец. Задержитесь и посмотрите на наш «Бермудский треугольник», сплетенный из зависти прекрасных, каждого по-своему, скульпторов. «Давид» Микеланджело (сегодня на площади стоит копия) с его пронзительным взглядом, далее переводим взгляд на «Геркулеса и Какуса», играющего мускулами, а чуть выше всех, на мраморном пьедестале красуется бронзовый «Персей» с отрубленной головой Медузы Горгоны руки Бенвенуто Челлини. Кстати, Бенвенуто и Микеланджело находились в дружеских отношениях и проводили время вместе, когда Буонарроти приезжал погостить во Флоренцию.
«Персей» стал для Челлини одной из важнейших работ его жизни, не только в плане технического исполнения, но и в плане потраченных нервов. Скульптура была нужна Козимо, чтобы затмить мозолившего глаза «Давида». Дело было не в самой скульптуре, а в посыле, который она несла. Работа Микеланджело так или иначе еще поддерживала в некоторых флорентинцах республиканский дух и медленно тлеющую надежду на возвращение Республики. Но Козимо никогда бы не решился убрать «Давида» с его почетного места, более того, Козимо восхищался Микеланджело и всеми правдами и неправдами старался вернуть его обратно во Флоренцию из Рима. Увы, безрезультатно. «Персей» должен был напомнить республиканцам, что «Давид» остался в прошлом. Выбор героя тоже не случаен. Давид — герой библейский, Персей — мифологический, оба обезглавили чудовищ и вышли победителями в схватке благодаря своей храбрости и хитрости. Но есть один нюанс в, казалось бы, похожих персонажах. «Персей» стоит напротив «Давида», но намного выше его. Вот он, прозрачный намек Козимо о том, кто теперь правит и будет править.
Бенвенуто очень красочно описывает в автобиографии все злоключения, приключившиеся с ним, пока он работал над статуей. Мало кто верил в то, что у скульптора получится отлить такую огромную форму. Риск неудачи был слишком высок, потому что со времен античности никто до Челлини не брался за бронзовые скульптуры из цельного литья. Баччо науськивал герцога в том, что соперник потерпит неудачу, что чрезвычайно нервировало беднягу Челлини.
Действительно, в момент отливки произошли все неудачи, которые только могли стрястись. Челлини с подмастерьями подготовили горн, в котором должна была расплавиться металлическая смесь, но холодный ветер и моросящий дождь начали остужать один из боков печи. Было принято решение доложить сосновых поленьев. Как вдруг огонь вспыхнул с такой силой, что загорелась часть крыши мастерской. Бенвенуто чуть не лишился чувств, но, оценив, что пожар не сильный, а металл начал хорошо плавиться, маэстро объяснил, что дальше требуется от подмастерьев, и отправился отлежаться в комнату, ибо сил у него не оставалось. Моральное и физическое истощение из-за острых переживаний за «Персея» довели его до такого состояния, что он начал кричать служанкам, что не доживет и до утра.
Вдруг в комнату ворвался растрепанный мальчишка, уже открывая рот, чтобы что-то сообщить. Но, увидев состояние скульптора, мальчик замешкался. «Говори», — устало произнес Челлини. Слуга, набравшись храбрости, на выдохе протараторил: «Все пропало, ваша работа испорчена». О, как же кричал Челлини, как будто при нем зарезали его ребенка, не меньше! Скульптор вскочил с кровати и побежал к печи; увидев растерянных работников, он возмутился: «Ах, предатели, завистники! Это — предательство, учиненное с умыслом; но я клянусь богом, что отлично в нем разберусь; и раньше, чем умереть, оставлю о себе такое свидетельство миру, что ни один не останется изумлен».
Оказалось, что бронза начала твердеть и ей не хватало тягучести — значит, нужно было раздобыть олово! Подгоняемые криками скульптора, рабочие разделились: кто-то побежал тушить огонь на крыше, кто-то — искать новые поленья, чтобы поддать жару в печи, Челлини же побежал на кухню искать оловянную утварь, напрочь забыв о своей недавней лихорадке. Когда бронза снова стала нужной эластичности, ее залили в форму. Теперь оставалось терпеливо подождать несколько дней, пока форма не остынет и не явит миру ответ на вопрос, кто был прав: Челлини или Бандинелли. Спустя два дня дрожащими руками Бенвенуто вскрыл форму и обнаружил шедевр, который до сих пор украшает площадь Синьории. Теперь «Персей» олицетворял не только победу Медичи над Республикой, но и победу человеческого гения и веру в себя над страхами, несмотря ни на что.
Но парадокс этой истории в том, что Бенвенуто не получил обещанной выплаты от Козимо за свои труды. Кто же на этот раз строил козни нашему скульптору? Когда скульптура была установлена и народ принял ее с огромной радостью, Бенвенуто поспешил к герцогу. Козимо тоже был восхищен и пообещал, что за такую красоту не обидит скульптора в материальном поощрении. Когда он пришел во дворец за оплатой, его ждал очередной скандал. В дверях скульптора встретил казначей, человек с цепкими руками, сквозь которые не проскользнёт ни одна монетка. Чуть писклявый голос спросил:
— Сколько вы хотите за своего Персея?
Бенвенуто растерялся настолько, что сам не заметил, как начал грубить казначею, и в самом разгаре ссоры бросил фразу: «Да даже если бы Герцог мне заплатил 10 тысяч дукатов, он бы со мной не расплатился! Если бы я знал, что буду участвовать в торгах, я бы не взялся за эту скульптуру!» Окончательно потеряв контроль, скульптор покинул дворец. На следующий день уже вспылил сам герцог. Вызвав к себе Челлини, он кричал: «Да как ты смеешь! За 10 тысяч дукатов строят целые города и дворцы!» Тут бы Бенвенуто стоило прикусить язык и попросить извинений, но кровь кипела: «Вот и ищите, кто вам построит города за эти деньги, но того, кто отольет еще такого Персея, вы не найдете». На крики прибежала жена Козимо, прекрасная испанка Элеонора Толедская. Увидев двух побагровевших мужчин, она поспешила вывести Челлини из зала. «Доверьтесь мне, я поговорю с мужем и все устрою», — произнесла она шепотом и удалилась в свои покои.