Так называемый «спор историков» (Historikerstreit) завершился победой тех, кто отказывался возложить на СССР ответственность за войну и её преступления. Но аргументы «адвокатов Гитлера» показались поначалу довольно убедительными. До сих пор публицисты антикоммунистического толка (включая и российских), говоря о событиях 1939-го и 1941-го, используют тезисы, прозвучавшие на страницах прессы ФРГ второй половины 1980-х.
«Спор историков»
Всё началось со статьи ученика М. Хайдеггера, профессора берлинского Свободного университета Эрнста Нольте, опубликованной в 1986 г. в газете «Frankfurter Allgemeine Zeitung». В статье об истоках и преступлениях нацизма («Прошлое, которое не желает уходить») Нольте выдвинул идеи, пошатнувшие образ гитлеризма как уникального зла. Непривычным и сразу придавшим публикации оттенок скандальности был тон автора: в отличие от принятого в то время, он не был обвинительным. Более того, текст Нольте был воспринят как попытка оправдать нацизм и переложить ответственность за преступления Третьего рейха на другие страны. Ключевым стало утверждение о невозможности рассмотрения нацизма в вакууме и вне его связи с большевизмом. По мнению историка, фашизм (и в частности, национал-социализм) в Европе стал реакцией на Октябрьский переворот 1917 г. и страх повторения подобного за пределами России.
[Прим.: В Германии коммунисты, открыто признававшие свою связь с СССР, пытались взять власть в Баварии и Берлине (неоднократно) в 1919—1921 гг. и были партией «вооружённого восстания». Эти попытки были подавлены правительством Веймарской республики и правыми добровольцами, но в обществе оставался распространённым так называемый «страх перед большевиками» — Bolschewistenfurcht. В Англии и США существовало аналогичное понятие — red scare. Однако не все считают, что существование этого явления доказывает правильность утверждений Нольте]
У Нольте появились сторонники, правда, довольно немногочисленные (И.Фест, А. Хильгрубер, М. Штюрмер, Х. Шульце…). Основные идеи этой группы для объяснения природы нацизма состоят в следующем: движущей силой Гитлера и вождей нацизма был именно страх перед большевизмом и искренний антикоммунизм. По их мнению, Третий рейх должен быть соотнесён с русской революцией как своей важнейшей предпосылкой. Из-за страха перед коммунистами за нацистов голосовали немецкие избиратели. Косвенным образом это возлагает ответственность за приход нацистов к власти и последующие их деяния на источник этого страха — то есть на Ленина и его последователей. Развязав гражданскую войну в России, большевики перенесли её затем в Европу, где ответом стало появление партии фашистов, выдвинувшей противоположную идеологию, но проводившуюся в жизнь схожими методами («фашизм есть антимарксизм»). Так развязанная Лениным война стала международной, причём нацисты считали её оборонительной.
Некоторые единомышленники Нольте (Й.Хоффман и Г. Гиллесен) пошли ещё дальше и заявили, что Гитлер вёл правильную превентивную войну с СССР в общеевропейских интересах. По их мнению, один диктатор (Гитлер) просто опередил другого диктатора (Сталина), который сам, следуя идеям мировой революции, собирался напасть на Германию. В качестве доказательств приводились рассуждения о расположении частей Красной армии в 1941 г. вдоль западной границы СССР. Позднее этот же аргумент взял на вооружение небезызвестный В. Суворов-Резун. Кстати, у Гиллесена и Хоффмана этот номер не прошел, тезис о превентивной войне, изобретённый Геббельсом и повторённый 40 лет спустя, ажиотажа в Германии не вызвал — внимания и тиражей, как у В. Суворова, немецкие ревизионисты не добились.
Нольте также обращал внимание на то, что нацистские преступления (прежде всего Холокост) не так уж велики, как о них принято говорить. Во-первых, они не уникальны и не требуют к себе особенного отношения: ещё до нацистов геноцид проводили американцы, турки (против армян), большевики (против классовых врагов), да и после 1945 г. подобное случалось. Во-вторых, как считает Нольте, массовые убийства, совершённые нацистами, тоже были ответом на красный террор большевиков, вернее, его интерпретацией. ГУЛАГ стал образцом для подражания, моделью, развитой Гитлером для борьбы с «наставниками» большевиками (многие из которых были к тому же евреями).
Об «азиатских» преступлениях Нольте писал: «Может быть, национал-социалисты прибегли к «азиатскому действию» лишь потому, что считали себя и себе подобных потенциальными или реальными жертвами такого же «азиатского действия», применяемого со стороны других?»; «Разве большевистское убийство по «классовым соображениям» не было логическим и фактическим прологом убийства по расовым соображениям?». Таким образом Нольте конструировал причинно-следственную связь между большевизмом и его победой в части Европы в 1917 г. и нацизмом, его успехом 1933 г. и преступлениями 1939−1945 гг.
В конечном итоге позиция Нольте сводилась к критике демонизации Рейха, а также к пожеланию для немцев не зацикливаться на ошибках прошлого и не позволять этим ошибкам затмевать всё, что формирует национальное величие народа. Третий рейх и Холокост не должны быть в центре немецкого исторического сознания.
Публикации Нольте разожгли жаркие споры, длившиеся несколько лет. Большая часть историков встала на сторону его противников, группу которых возглавил философ и историк Юрген Хабермас, представитель франкфуртской школы. Хабермас обвинил Нольте в антисемитизме, реакционности и стремлении уничтожить образ Германии как врага в угоду текущей политической конъюнктуре (т.е. НАТО), но в ущерб реальным потребностям страны, которая должна навсегда осудить путь 1933 г.
Марксизм, как считают противники Нольте, не может снять или уменьшить вину нацистов за Холокост, даже если Гитлер и вправду считал истребительные практики левых полезным уроком. Уничтожение евреев остается беспрецедентным даже на фоне других преступлений 20-го века, а Освенцим не сводится к «техническому нововведению» в практике уничтожения больших групп людей. Нигде больше (даже во время большевистского террора в России) государство не мобилизовывало все силы для уничтожения каждого отдельного индивида, принадлежащего к дискриминируемой группе, включая женщин и детей. Любые военные преступления других народов не снимают ответственности с немцев, хотя игнорировать их, конечно, не стоит.
Как заметили критики Нольте, страх перед большевиками не доказывает, что Гитлер был по своей сути «анти-Лениным», так как заявления о борьбе с коммунистами могли быть лишь тактическим ходом, использованием чувств избирателей для достижения собственно нацистских целей. Если Гитлер так боялся коммунистов, отчего так лихо напал на «колосс на глиняных ногах»? Кроме того, большевики были не единственными, с кем нацисты расправлялись жестоко: наци поступали так со всеми своими противниками. Уничтожение евреев также никак не могло спасти Рейх от Красной армии, и рассматриваться как превентивная акция тоже не может.
Сторонники Хабермаса (Э.Йеккель, Р. Аугштейн, Ю. Кокка и др.) считаются победителями в «споре историков» — их взгляд на историю преподается в школе и проповедуется правительством ФРГ. Немцы давно отбросили попытки переложить на коммунизм ответственность за войну и продолжили начатое в 1945 г. «преодоление истории». Хабермас считал правильным рассказать открыто обо всех преступлениях. По его мнению, даже поколения, воспитанные после 1945 г., должны нести бремя этой ответственности, чтобы на основе памяти о преступлениях сохранять открытость к Западу и универсальным конституционным принципам. До сих пор опыт ФРГ, где мысль о возможном росте нацистских настроений кажется глупостью, доказывает правоту Хабермаса. Самосознание ФРГ, основанное на памяти о Второй мировой войне, оберегает Германию от повторения былых ошибок и заблуждений о существовании «особого немецкого пути».