Павел I был убит в ночь на 12 (24) марта 1801 года. Одним из заговорщиков был Леонтий Беннигсен. Барон оставил записи, в которых раскрыл детали заговора
Письмо генерала Л. Л. Беннигсена
Март 1801 г., С.-Петербург
(…)
Убеждённый в том, что нельзя терять времени для спасенья государства и предвидя пагубные последствия всеобщего восстания, граф Пален отправился к великому князю Александру, прося у него позволения исполнить предположенный план, который не терпел уже никакой отсрочки. Он прибавил, что последние действия императора вызвали во всём петербургском обществе, во всех классах его, такое страшное возбуждение, что можно опасаться всего. Наконец решено было овладеть особой императора и отправить его в такое место, где он должен был оставаться под приличным наблюдением и где не мог бы причинить никакого зла. Вы увидите, генерал, что эта мера, бывшая неизбежной, приняла оборот, которого никто не ожидал и не мог предвидеть.
Утром 11−23 марта я встретил князя Зубова едущим в санях на Невском проспекте. Он остановил меня, сказав, что у него есть дело, о котором он хочет переговорить со мною на моей квартире. Спустя минуту он прибавил, что было бы гораздо лучше, если бы нас не видели вместе, и пригласил меня к себе ужинать. Я принял это предложение, совершенно не подозревая, о чём идёт речь, тем более, что на другой день я предполагал выехать из Петербурга в литовское своё имение. После полудни я отправился к графу Палену, чтобы просить его как военного губернатора о выдаче мне паспорта, необходимого для моего путешествия. Он сказал мне: «Да отложите своё путешествие! Мы ещё послужим вместе!». Он прибавил: «Князь Зубов скажет вам остальное».
Давно связанный с Паленом узами дружбы, я был удивлён, что он ничего не говорил мне о том, что должно было произойти, хотя ожидали со дня на день перемены правления; признаюсь, однако, я не думал, что момент этот был так близок. Я оставил графа Палена, чтобы заехать от него к генерал-прокурору Обольянинову проститься, а затем отправиться к князю Зубову. Было уже почти десять часов вечера, когда я к нему явился. Я застал у него его брата, графа Николая Зубова, и трёх лиц, ещё не посвящённых в тайну, из которых одно (Трощинский) служило в сенате и должно было отвести туда приказ о созыве сенаторов на заседание, как только выяснится вопрос об особе императора. Граф Пален озаботился приготовить необходимые указы, начинавшею, словами: «по высочайшему повелению»; по указам этим должны были быть арестованы в первый момент несколько лиц.
Князь Зубов посвятил тогда меня в решённый план и прибавил, что переворот должен совершиться в полночь. Первым моим вопросом было: «Кто стоит во главе заговора?». Когда Зубов наименовал мне это лицо, я не колебался принять участие в предприятии. Правда, что шаг был опасный, но он был необходим, чтобы спасти народ от пропасти, которой он не мог избегнуть, если бы царствование Павла продолжалось. До какой степени это чувствовалось всеми, видно из того, что накануне было принято в заговор много участников, и никто из них не выдал секрета.
Когда наступила полночь, я с князем Зубовым сел в сани, чтобы заехать к графу Палену. Мы нашли у его дверей полицейского офицера, который сказал нам, что граф отправился к генералу Талызину, где он нас ожидает. У Талызина мы увидели комнату, наполненную офицерами, которые ужинали у генерала, не пренебрегая вином, и которые все были посвящены в заговор. Из всего этого общества всякий, желавший достигнуть блестящего положения, мог, не будучи никем замечен, ускользнуть из собрания и, проникнув в Михайловский замок, разрушить заговор. Узнали потом, что накануне значительное число жителей города было осведомлено о том, что должно было произойти ночью, и однако никто не выдал тайны; что доказывает, насколько невыносимо было это правление, как желали его конца.
Было условлено, что генерал Талызин соберёт свой гвардейский батальон на дворе дома, находящегося вблизи Летнего сада, а генерал Депрерадович свой батальон, тоже гвардейский, на Невском проспекте, у Гостиного двора. Во главе последней колонны станут военный губернатор и генерал Уваров, а в первой должны были быть князь Зубов, оба его брата, Николай и Валериан, и я, в сопровождена некоторого числа офицеров, как гвардейских, так и других, находившихся в Петербурге, которым можно было довериться. Граф Пален со своей колонной должен был занять парадную лестницу замка, тогда как мы с остальными должны были пройти внутренними лестницами, чтобы арестовать императора в его спальне.
Путеводителем нашей колонны был адъютант полка императора, Аргамаков, который знал все внутренние лестницы и комнаты, чрез которые нам нужно было проходить, так как он ежедневно по несколько раз бывал там, доставляя рапорты и принимая приказания своего шефа и государя. Этот офицер провёл нас сначала чрез Летний сад, потом чрез мостик во вход, прилегавший к этому саду, наконец на маленькую лестницу, по которой мы достигли небольшой кухни, которая прилегала к передней спальни императора. Там мы нашли камер-гусара, сидевшего возле печки, на которую склонил он свою голову и крепко спал. Из всей толпы офицеров, которыми мы были сначала окружены, осталось в этот момент с нами только четыре, и они вместо того, чтобы соблюдать тишину, набросились на слугу, а один из них далее нанёс ему удар палкой по голове и тем заставил его кричать изо всех сил.
Все остановились в оцепенении, чувствуя, что в этот момент общая тревога распространилась по всем комнатам. Я поспешил войти вместе с князем Зубовым в спальню, в которой мы действительно нашли императора, разбуженного этим криком, стоящим у своей кровати, за ширмой. Со шпагой в руке мы сказали ему: «Вы арестованы, государь». Он смотрел на нас минуту, не произнося ни слова, потом повернулся в сторону князя Зубова и сказал ему: «Что вы делаете, Платон Александрович?». В этот момент вошёл в комнату один из офицеров нашей свиты, сказав князю Зубову на ухо, что его присутствие необходимо внизу, где боялись гвардии; что в ней, кроме поручика, никто не был осведомлён о перемене, которая должна была совершиться. Бесспорно, что император никогда не позволял себе несправедливостей по отношению к солдатам и что он привязывал их к себе посредством водки и мяса, которые он приказывал щедро раздавать петербургскому, гарнизону при каждом случае. Тем более следовало бояться этой гвардии, что граф Пален ещё не явился со своей свитой и батальоном занять парадную лестницу замка, которая отрезывала всякое сообщение между гвардией и комнатами императора.
Князь Зубов оставил меня, и я остался на минуту один с императором, который ограничился тем, что смотрел на меня, не произнося ни одного слова. Мало-помалу вошло несколько офицеров из числа тех, которые следовали за нами. Первыми явились подполковник князь Яшвиль, брат артиллерийского генерала, носящего ту же фамилию, майор Татаринов и несколько других офицеров. Я сказал им: «Оставайтесь, господа, возле императора, который арестован. Не допускайте его выйти из комнаты». Я должен прибавить, что вследствие огромного количества офицеров разных чинов, которые были уволены от службы, я не знал более никого из тех, которых я видел, и что они сами знали меня только по имени. Я вышел тогда, чтобы осмотреть двери, выходившие в другие комнаты, из которых одна между прочим заключала в себе шпаги арестованных офицеров. В эту минуту вошло в комнату огромное количество офицеров. Я узнал после, что император произнёс по-русски ещё несколько слов: «Арестован! Что это значит: арестован!». Один из офицеров отвечал ему: «Уже четыре года, как следовало с тобой покончить!». На что Павел возразил: «Что же я сделал?» Вот единственные слова, которые он произнёс.
Офицеры, число которых ещё более увеличилось, так что комната была ими переполнена, схватили его и упали вместе с ним на опрокинувшиеся ширмы. Я думал, что он хотел пробраться между ними, чтобы пройти к двери, и два раза повторил ему: «Оставайтесь спокойны, государь! Дело идёт о вашей жизни!».
В этот момент я услышал, что офицер по фамилии Бибиков входил с пикетом гвардейцев в приёмную, через которую мы проходили. Я иду туда, чтобы объяснить ему его обязанность, на что потребовалось не более нескольких минут. Возвратившись, я увидел императора распростёртым на полу. Один из офицеров говорит мне: «С ним покончено»! Я едва поверил этому, не видя никакого следа крови, но вскоре убедился собственными глазами. Несчастный государь лишился жизни таким образом, что этого нельзя было предвидеть, и это случилось наверно вопреки намерению руководителей этой революции, которая, как я уже сказал, была неизбежна. Напротив того, решено было сначала отправить его в крепость и там представить ему акт отречения.
Вспомните при этом, генерал, что вино не было забыто на ужине у генерала Талызина офицерами, бывшими действующими лицами при этой сцене, которой по несчастью нельзя изгладить со страниц русской истории, чтобы она осталась неизвестной или забытой для потомства. К этому я должен ещё прибавить, что граф Пален обращаясь к этим офицерам, сказал им: «Господа, где готовят яичницу, там бьют яйца». Не знаю, что он хотел выразить этими словами, по словам этим офицеры могли дать ложное толкование.
Я тотчас послал офицера к князю Зубову, чтобы уведомить его о происшедшем. Он нашёл его пред фронтом гвардии, охранявшей замок, вместе с великим князем Александром, двумя братьями Зубовыми и несколькими офицерами. Когда солдатам объявили, что император Павел внезапно скончался от апоплексии, раздались громкие крики: «Да здравствует Александр!».
Новый государь призвал меня к себе в кабинет, где я нашёл его с лицами, окружавшими его со времени прихода нашего в замок. Он удостоил меня поручением командовать войсками, которые призваны были поддерживать порядок в Михайловском замке, и в особенности поручил мне наблюдать за безопасностью императорской фамилии, которая оставалась ещё в замке. Сам он отправлялся в Зимний дворец, куда тотчас после этого и выехал вместе с великим князем Константином.
В сенат и другие государственные учреждения посланы были повеления собраться и прибыть в полном составе к полудню в Зимний дворец, чтобы присутствовать на молебствии во дворцовой церкви. Все прочие церкви открыты были для той же церемонии и для принятия присяги на верность новому государю. Народ быстро наполнил церкви.
Известие о смерти Павла ещё ночью с быстротой молнии распространилось по всему городу. Для лица, не бывшего очевидцем происшедшего, нельзя себе представить того чувства радости, которое овладело всеми жителями столицы. День этот был для них днём освобождения от всех невзгод, которые они терпели в течение четырёх протекших лет. Все понимали, что это ужасное время миновало, чтобы уступить место счастливому будущему, которое должно было наступить в царствование Александра. Как только рассвело, все улицы наполнены были народом. Знакомые и незнакомые целовались при встрече, поздравляя друг друга со счастливым событием, объединившем в одном чувстве всех и каждого.
Уведомить императрицу о кончине её супруга поручено было графу Палену. Хотя она часто страдала от сурового характера Павла, его раздражительности и вспыльчивости, но всегда привязана была к своему супругу и дурные времена своей жизни переживала с ангельским терпением, как бы хорошие. Я могу сказать, что эта государыня подавала народу пример почтенной супруги и матери, делая при всех обстоятельствах добро, насколько ей позволяли это её средства, власть и влияние. Я был свидетелем её глубокой скорби в этой великой катастрофе при известии о потере, которую она понесла для себя лично, но её рассудительность и её любовь к народу вскоре поставили границы этому чувству.
Граф Пален отправился к главной воспитательнице великих княжон графине Ливен. Он велел её разбудить и сообщить ей о смерти императора с тем, чтобы она передала об этом императрице. Она исполнила это со всеми предосторожностями, которые внушило ей благоразумие. Разбудив императрицу, графиня Ливен сказала ей, что император внезапно заболел и что его положение внушает большие опасения. Государыня тотчас же встала, чтобы навестить своего супруга. Но она нашла запертыми двери, чрез которые обыкновенно проходила в комнаты Павла. У дверей стояли часовые и офицеры, которые отказались её пропустить. Когда ей сказали, что отдан приказ никого не пропускать в комнаты императора, она направилась в комнаты своих невесток, великих княгинь, супруг великих князей Александра и Константина. Мне дали знать об этом, и я велел закрыть двери, которые вели в помещение великих княгинь. Встречая повсюду на своём пути много часовых и офицеров, императрица заподозрила, что дело идёт не о простой болезни её супруга, и таким образом вскоре узнала, что он уже не существует на свете. Она залилась слезами, но не впала в припадок отчаяния, которому женщины легко предаются в подобных случаях.
(…)
Вы видите, генерал, что мне нечего краснеть за участие, которое я принял в этой катастрофе. Я не составлял плана революции; я не был даже из числа тех, которые хранили тайну заговора, потому, как вы видели, я узнал о нём лишь в момент исполнения, когда всё было приготовлено и решено. Не было моего участия и в печальном конце этого государя. Я, наверное, не вошёл бы в комнату, если бы знал, что были люди, которые злоумышляли на его жизнь.
Я подробно изложил вам, генерал, причины абсолютной необходимости в перемене правления. Никогда смерть государя не возбуждала такой радости во всём народе, как смерть Павла, и никогда государь не возбуждал такого восхищения, какое произвело на всех вступление на престол Александра, царствование которого обещает народу величайшее благоденствие.