С. БУНТМАН: Добрый вечер! Мы начинаем наше очередное дело, очередной суд. Ну вот, во всяком случае, расследование уж будет. И необязательно Стивен Кинг, как вы пишете в своём чате, в нашем с вами чате. Необязательно всё это будет сплошной Стивен Кинг. Не будем мы баловать вас Стивеном, как сказали бы при карточной игре, Кингóм, вот, всякий, всякий четверг. Это правильно?
А. КУЗНЕЦОВ: Да, ну и потом…
С. БУНТМАН: Я правильно сказал?
А. КУЗНЕЦОВ: Абсолютно, а потом — я хочу сразу начать прям с претензии, вот там к, сегодня утром к анонсу один из слушателей написал, там — тема хорошая, но вот хочется, там, старого доброго английского убийства. Слушайте, четыре недели назад было старое доброе английское убийство, старее-добрее просто некуда, да?
С. БУНТМАН: Да.
А. КУЗНЕЦОВ: Ну и что? Двадцать две тысячи просмотров, вот, что называется, рожай им после этого…
С. БУНТМАН: Нет, в общем, хотят, чтоб мы, вот, двадцать сезонов каждую неделю делали Midsomer Murders.
А. КУЗНЕЦОВ: Абсолютно. Я вот тоже, только хотел сказать тоже — Midsomer Murders, да.
Нет, сегодня мы поговорим с вами о явлении — естественно, на примере дела, даже двух дел, но поговорим опять о явлении, так же, как мы говорили об этом в прошлый раз: мы поговорим с вами о кадровом голоде в советской милиции, причём в благополучные её годы — не сразу после войны, не в период после революции, когда только создавалось, это всё понятно. Мы поговорим о том, почему в 1965-м, вполне благополучном году…
С. БУНТМАН: О господи! Да?
А. КУЗНЕЦОВ: Да! Казалось бы! Что там такого? И вот почему в 1965 году в милицию приходил чёрт знает кто, вот ей-богу. Я постараюсь этот тезис насчёт чёрт знает кого сегодня доказать. Но сначала пролог.
1963 год, ноябрь 1963 года, один из центральных районов Казани, Ленинский район, очень большой, потом его аж на три разделят. Из протокола осмотра: «В занавеске окна три точечных разрыва, в окне с двойными рамами шесть пробоин, на стенах пять пулевых отверстий, на полу у дивана три пули». Если вы думаете, что это, так сказать, какая-то картинка времён войны, которая в Казани, правда, была очень давно, предыдущая была гражданская, да? Точнее, последняя. Вы ошибаетесь, это не война, это результат обстрела снаружи, с улицы, кабинета председателя исполкома Ленинского района города Казани.
Милиционер, старшина милиции, стрелял очередями из автомата и пистолета. У него было с собой и то, и другое. Как такое могло получиться? Значит, на самом деле этот милиционер — его фамилия Натфуллин — совершенно несчастный человек. Он 21 год — как он писал, и это абсолютно соответствует действительности — 21 год носит шинель: 6 лет в армии и 15 лет в милиции.
Он отслужил в армии, ему, значит, предложили пойти на работу в милицию, он пошёл в милицию, сначала служил в каком-то кавалерийском милицейском подразделении, потом перешёл на более спокойную работу. Более спокойная работа выглядела так: он был старшиной не только по званию, но и по должности. Он был старшиной одного из отделов городской милиции Казани. Значит, чем он занимался на работе? Как и положено старшине, он занимался хозяйственными вопросами. Значит, на нём висело имущество, на нём висел ремонт, содержание помещений, выдача формы сотрудникам, состояние оружейки, состояние оружия. Единственная нехозяйственная обязанность, которая у него была (и ту, я думаю, ему навесили просто — ну на кого-то надо было её повесить, вот, повесили на него) — он ещё посты уличные проверял время от времени. Но в остальном он занимался исключительно вот всякой там побелкой, покраской, шинельным сукном и прочими боеприпасами к табельному оружию.
У него была семья, трое детей, жена. Жил он в совершенно невозможных условиях. В письме на имя секретаря райкома он описал своё состояние так: «Я дошёл до крайности, не сплю. 21 год ношу шинель, а жить негде. Седьмого ноября, в годовщину Октябрьской революции, все отдыхали, веселились, а я плакал, несмотря на то, что мужчина. Дети замерзают, обогреваемся керогазом, может случиться пожар. Сам болею, жена болеет. Прошу вас, товарищ секретарь, осчастливьте детей». Значит, его семья в своё время уже 10 лет как — то есть это вот не один год он в таком состоянии живёт — получила в качестве жилья помещение бывшего морга при одном из НКВД-шных лагерей. Ну, сами понимаете, значит — утеплением морга НКВД-шного лагеря в момент его строительства никто особенно не заморачивался, да?
С. БУНТМАН: Ну это, вообще-то это и не нужно, и даже просить не надо.
А. КУЗНЕЦОВ: Совершенно верно, потому что населению морга — ему хорошо в холоде. Значит, каким образом вот это старое уже на момент передачи из нежилого фонда в жилой (он уже был аварийным, этот морг), каким образом вот это помещение передали в жилой фонд — абсолютно непонятно. Я про это рассказываю, потому что это нам сегодня очень для передачи важно.
Но в результате, значит, они живут в этом самом холодном помещении, которое невозможно ничем обогреть. Он, как мог, его пытался утеплить, он, видимо, мужик был рукастый. Что-то он там подмазывал, что-то он там подделывал. Но что там можно подделать, если потом акт осмотра этого помещения показал, что с наружной стороны стены в стене полтора метра щель. Ну, может, только закупить достаточно кирпича, обложить всё и тем самым построить новое здание вокруг старого, да? И вот в этом состоянии он с семьёй, с маленькими детьми, живёт 10 лет.
Понимает, что трудности, понимает, что-то, что пятое, десятое, но в конце концов он начинает понимать, что жить так больше нельзя. А его всё время кормят завтраками — вот, признаем аварийным, вот, значит, в служебном порядке получите квартиру, и так далее, и так далее. Вот после того, как он написал это слёзное письмо, ему опять ответили, что на 1964 год планируется снос вашего, значит, помещения, тогда в положенном порядке получите квартиру. То есть ему предстояло пережить ещё одну зиму. Ну вот, видимо, у человека закончился, что называется, завод.
Потом, когда будут к суду собирать всякие, там, положенные характеристики и всё остальное, то из характеристик будет следовать, что дядька-то — он на своём месте, что всё, что положено, он делает, особенных нарушений дисциплины не допускает, что по его хозяйственной, значит, линии — там у него везде порядок и всё прочее, что он доброжелателен, что он дисциплинирован. Но, значит, у него накипело. Он выпил. Пошёл в исполком. В исполкоме его послали. Он вернулся к себе в отдел. Прошёл в оружейку. Категорически запрещено инструкцией. В оружейку имеет право заходить только дежурный. Если дежурному надо отлучиться на мало-мальски продолжительное время — у дежурного есть помощник дежурного. Дежурный офицер, помощник — сержант обычно.
Значит, вместе с повязкой дежурного помощнику передаются в том числе ключи от оружейки, соответственно, он принимает её на это время на себя. Посторонние лица входить не могут. Несмотря на то, что наш герой, скажем так — старшина, всё равно он в оружейку должен заходить с дежурным. Но дежурный отлучился, сержант просто отдал ему ключи — на, иди. Тот зашёл, подошёл к офицерскому сейфу, достал оттуда табельное — чей-то макаров, потом подошёл к другому сейфу, достал оттуда автомат. Шесть рожков патронов. Да? Я напоминаю, что в рожке-то тридцать шесть патронов.
То есть в принципе, если бы он не был так нацелен на райисполком, а был бы нацелен на человечество в целом, в тот день в Казани полегла бы уйма народу. Он запихал в себя, распихал по себе всё, значит, это оружие, боеприпасы. Добавил. В общем, к моменту прихода в райисполком он, видимо, был — и от отчаяния, и от выпитого — был в состоянии, значит, практически невменяемом. В тот день он получил зарплату. Как ты думаешь, сколько получил старшина милиции — а милиция, как и военные, в это время зарплату получали раз в месяц. Никакого тебе аванса — получки, только получка. Вот сколько за… за…
С. БУНТМАН: Раз в месяц! Шестьдесят… Дай-ка… Сейчас, дай-ка…
А. КУЗНЕЦОВ: 70. В 1963 году, то есть после реформы, новыми, да? Старшина милиции, человек, на котором материальная ответственность, да, у которого ненормированный рабочий день, как у любого милиционера, и прочие прелести, получает 70 рублей. И живёт в аварийном жилье.
С. БУНТМАН: Ты представляешь, вот через 10 лет, когда там и подорожало даже, вот 65 рублей получал я, младший библиограф в Библиотеке Ленина. 70 рублей — это вообще ничто. У отца в Метрострое всё-таки были гораздо достойнее, плюс ещё прогрессивки всякие, вещи.
А. КУЗНЕЦОВ: И в армии, которая в хрущёвское время переживала совсем не лучшие времена, как мы знаем, там и сокращения, и то и сё, и пятое-десятое, и военные те времена вспоминать крайне не любят, но в армии, где тоже мог младший офицер жить в каких-нибудь не самых, мягко говоря, комфортабельных условиях, но там это как-то считалось более или менее принято, особенно где-нибудь там на Сахалине или ещё где-нибудь в отдалённых районах, но, конечно, зарплаты были абсолютно другие. Это всё в копилочку нашего сегодняшнего разговора, и вот эти 70 рублей.
Короче, он отдал жене большую часть зарплаты, оставил, там, себе какие-то рублишки, на них выпил. Напился, конечно, как зюзя, пришёл, его опять выгнали, причём на этот раз с оскорблениями: пьяный пришёл, убирайся отсюда! Он вышел из помещения, на их счастье, почему я говорю — на их, потому что в кабинете у председателя райсполкома какое-то, видимо, совещание было, там ещё 6 человек находились. Если бы он начал стрелять там в помещении, то, конечно, шансы уйти даже у одного были бы очень незначительные. Но он вышел на улицу и только там, оттуда, с улицы начал садить по окнам. Потом ему это, конечно, будет зачтено, и вместо смертной казни он получит пусть длительный, но срок. Потому что будет справедливо сочтено, что о намерении убить этот его поступок не говорит, потому что всё, что нужно было для того, чтобы убить, у него, что называется, с собою было. А вот то, что вот он вышел, начал стрелять именно под большим углом, начал стрелять по окнам снизу, свидетельствует о том, что он хотел напугать.
Тем не менее были раненые, одному человеку пуля чиркнула по коже, другому досталось побольше, но тоже ничего страшного, в плечо попала пуля, кость не задета, человек отделался сравнительно небольшими повреждениями. Он начал перезаряжать автомат, рожок он расстрелял, и на него набросились люди, сначала один человек его повалил на газон, потом — другие прохожие. В общем, его скрутили.
Почему это всё стало происходить, почему, вернее, не стало, а продолжали происходить такие вещи. Ну хорошо, можно считать, что это вот единичный случай, так сказать, недосмотрели, недоучли, вот человек сорвался и так далее. Но вот сейчас я процитирую справку, которая датируется концом 1950-х годов, эпоха та же, это уже хрущёвское время, война уже достаточно давно закончилась: «Наиболее распространёнными нарушениями законности, допускаемыми сотрудниками милиции, являлось необоснованное привлечение граждан к уголовной ответственности, их задержание и арест. Обзор, составленный МВД РСФСР 27 мая 1958 года, подробно излагал многочисленные факты нарушения законности и дисциплины. В Курском районном отделении милиции Ставропольского края вместо розыска преступника арестовали и месяц держали под стражей потерпевшую. В Саратовской области милиция арестовала и месяц держала под стражей гражданина только на основании своих подозрений о совершении им ограбления, хотя прямых доказательств обнаружено не было. В Омске сотрудники ОБХСС, — для молодых напомню: Отдел по борьбе с хищениями социалистической собственности, — в 1957 году задержали за спекуляцию 760 человек, а к ответственности привлекли только четырёх, при этом изъятые у них ценности на 39 тысяч рублей, — ну это 1957 год, это старыми, но и новыми не мало, почти 4 тысячи, — сдали на реализацию. Житель города Арсеньева Приморского края был оштрафован за отсутствие номера на мотоцикле, только что приобретённого в магазине. В Москве и Брянской области сотрудники ГАИ за взятки выдавали водительские права. Милиционеры, выравнивая статистику, не регистрировали или укрывали от учёта преступления, отказывали в возбуждении уголовных дел, искусственно завышали показатели раскрываемости».
Когда суд в деле нашего несчастного старшины начал разбираться, как он вообще пьяный добрался до оружия, то выяснилось, то никакой сложности у него не возникло, что в оружейке чёрти что происходило, что оружейку использовали как комнату для перекуса.
Но людям же надо, где-то так сказать, от суеты… В коридорах — там просители, ходатаи, потерпевшие орут, ещё чего-то. Потом, когда в каждом отделе милиции появится Ленинская комната, перекусывать будут в Ленинской комнате.
С. БУНТМАН: Вот она Ленинская комната, это ближе в 1970 году, к столетию.
А. КУЗНЕЦОВ: «Я себя под Лениным чищу». А тут нету, видимо, Ленинской комнаты, они перекусывали в оружейке. Слушайте, а где перекусывали, там и закусывали, я так скажу, так что можно не сомневаться, что и выпивали в оружейке. Как он пьяный в оружейку пришёл? Да некоторые приходили трезвыми, а уходили пьяными из этой самой оружейки. То есть, иными словами, человеку, который давно в этом отделе работает и который всех сотрудников знает, получить автомат с шестью рожками и чужой пистолет, как выяснилось, никакой проблемы не было. Если это не бардак, то скажите мне, пожалуйста, что такое бардак.
А чего удивляться, если состояние кадров совершенно поразительное, и об этом говорят на совещаниях всё хрущёвское время, по этому поводу принимают постановления. Ну вот постановление 1968 года, когда по результатам всех вот этих подвигов довольно сильно устрожили воспитательную работу в милиции, отчёт: «Возросла доля начальствующего состава милиции с высшим и средним образованием». Вдумайтесь во фразу: высшее и среднее посчитали вместе.
Хотя речь идёт о начальствующем составе, не о постовых, не о помощниках дежурного в звании сержанта, о начальствующем составе. А теперь вишенка на торте, как вы думаете, со скольки до скольки возросла доля лиц с высшим и средним образованием среди начальствующего состава за целое десятилетие?
С. БУНТМАН: Ну не томи, скажи!
А. КУЗНЕЦОВ: С 44 до 52 процентов.
С. БУНТМАН: Мама родная!
А. КУЗНЕЦОВ: То есть в 1968 году, уже при Брежневе, в начальствующем составе милиции у 48% не было среднего законченного образования.
С. БУНТМАН: А как попадали в милицию, через что? Где учились? Где, ну извините…
А. КУЗНЕЦОВ: Я мог бы сейчас воспользоваться подсказанным мне «через что», но…
С. БУНТМАН: Ну понятно.
А. КУЗНЕЦОВ: Даже на бильярде такие подставки бить не принято, слишком это богатый подарок. В милицию в это время, то есть в хрущёвское время, попадали в основном с предприятий. Регулярно комсомол, на котором лежала забота о милицейских кадрах даже в большей степени, чем на партии, комсомол устраивал компании по нахождению лучших и привлечению их в органы милиции. Пожалуйста: в мае 1962 года министр внутренних дел просил бюро ЦК КПСС РСФСР обязать обкомы и крайкомы отобрать и направить в органы МВД с руководящей партийной и комсомольской работы лиц в возрасте до 35 лет с высшим образованием. Давайте тоже вдумаемся в эту ситуацию. Не просто, опять же, постовые нужны и участковые. Обращаются в ЦК для того, чтобы в милицию отобрали на начальственные должности людей с высшим образованием. Казалось бы, проблема любой военизированной структуры — что начальственных должностей мало, а младших офицеров много, и поэтому жёсткая конкуренция, расти трудно, расти некуда. Людей нашей с тобой военно-учётной специальности, военных переводчиков, знаешь как в частях называли в 1980-е годы, когда я учился?
С. БУНТМАН: Как?
А. КУЗНЕЦОВ: По-жюльверновски, пятнадцатилетний капитан. Не в том смысле, что капитану 15 лет, а что он 15 лет бегает капитаном. Потому что расти некуда: переводчиков несколько, а должность, значит, начальника отделения переводов одна.
С. БУНТМАН: Да. Расти некуда, а при этом их распределяли, бывалоча, распределяли прямо на 25, как должны были служить — сколько у меня таких было людей в 1960-х.
А. КУЗНЕЦОВ: А попробуй в советское время досрочно из армии уволься, да? Это ты замучаешься под психа косить…
С. БУНТМАН: Я знал таких на кафедре — наши офицеры на кафедре, которые смирились со своей судьбой просто-напросто.
А. КУЗНЕЦОВ: Совершенно верно. Но кафедра считалась просто райским местом по сравнению с войсками. Потому что на кафедре, особенно если ты диссертацию напишешь, — а чего тебе не написать-то её на кафедре, да, — ты уже дальше можешь, там, до подполковника расти, до старшего преподавателя.
С. БУНТМАН: Ну, вот у нас были подполковники, да, и майоры.
А. КУЗНЕЦОВ: Совершенно верно. А в милиции — казалось бы, да, — просят всё равно прислать на начальственные должности людей по линии ЦК партии и ЦК комсомола вместо того, чтобы выдвигать, значит, своих. А почему такая проблема? А потому что уходят, потому что текучка чудовищная. Я нашёл ещё одну потрясшую меня цифру: ты знаешь, какая текучка была в милиции в начале 1960-х годов? 6% в год. Это означает, что за 4 года личный состав обновлялся на четверть. Ну, за 4 года 24% набегало, да? Значит, вот, вот такая… И поэтому совершенно чудовищные цифры по образованию. Огромное число людей на офицерских должностях: участковый уполномоченный милиции — это офицерская должность, да? Анискин, как мы помним — старший лейтенант. У них не то что высшего, у них среднее, причём среднее сомнительное. Бывают такие: неполное среднее, среднее специальное, и бывает ещё среднее сомнительное. Как говорил Глеб Жеглов, да — семь классов и три коридора. Вот у них примерно такое.
С. БУНТМАН: Да. Тут, одну секундочку, тут просто Евгения спрашивает: в 1968 году среднее законченное — да, десятилетка, вы правы абсолютно, а восьмилетка — это неполное среднее.
А. КУЗНЕЦОВ: Восьмилетка — неполное среднее уже, конечно. В 1968 году, Серёж, по-моему, даже 11 лет, там же 11-летку вводили на какое-то время.
С. БУНТМАН: Нет, нет, ты знаешь — она с 1966-го или с 1967 года закончилась, 11-летка. Ну, потому что я хорошо помню, как мы десятиклассников 1968 года провожали, просто-напросто, — они выпускались, десятиклассники.
А. КУЗНЕЦОВ: Вот справочка… Ну хорошо, нет, я не помню, когда именно вот это, там всего на несколько лет же было.
С. БУНТМАН: Да, просто это уже было: 1966-й, по-моему, или 1965-й — там выпустили два класса, 10-й и 11-й.
А. КУЗНЕЦОВ: Справочка по Саратовской области. «Из 36 начальников райотделов и их заместителей в Саратовской области, не имевших среднего образования, — на минуточку, да, так, уровень. Начальник райотдела в мои годы — это уже майор, сейчас это подполковник-полковник, да? У них среднего образования нет. — …получить его пытались только пятеро». То есть они как-то там тарапоцкались и в какой-то заочной милицейской школе учились. А остальные даже не парились — ну зачем, и так нормально, да?
С. БУНТМАН: А кто учился в школе милиции тогда? Скажи мне, пожалуйста.
А. КУЗНЕЦОВ: Вот в школе милиции училось порядка 15% тех, кто потом составит личный состав милиции. Большинство шли по направлениям трудовых коллективов. А теперь скажи, пожалуйста, вот давай посмотрим: зарплата, на которую человек может рассчитывать, если он с производства перейдёт, значит, в милицию, заведомо ниже, чем у рабочего даже средней квалификации, я не говорю про высококвалифицированного, да? На заводе с отпуском всё в порядке, тебе путёвку дадут в профилакторий, в санаторий, там, ребёнка твоего в детский садик возьмут и в пионерский лагерь летом пошлют. На заводе у тебя есть тринадцатая зарплата, на заводе у тебя нормальный, человеческий график отпусков — по очереди, да? На заводе тебя будут облизывать, а самое главное — на заводе у тебя (если это мало-мальски приличный завод) есть реальная перспектива получить жильё. Вот это и есть чуть ли не главная проблема кадров в милиции.
С. БУНТМАН: Кстати, Дмитрий Мезенцев очень правильно сказал, что ему напомнило вот это происшествие со старшиной милиции, — конечно, это «С меня хватит» с Майклом Дугласом.
А. КУЗНЕЦОВ: Конечно, конечно.
С. БУНТМАН: Кстати, вот тогда же примерно получился и мультфильм знаменитый «История одного преступления». Как человека жизнь доставала, доставала, доставала. Вот, я хотел тебя спросить: а кто тогда вот… Вот, в хрущёвские времена мы все знаем вот этих комсомольских председателей после Серова — комсомольских председателей КГБ. А вот кто заведовал внутренними делами и милицией в частности?
А. КУЗНЕЦОВ: Генерал-лейтенант внутренней службы — так называлась, значит, его официальная должность, — Вадим Тикунов, автор одного из самых, может быть, остроумных высказываний работника Министерства иностранных дел — потом, после милиции, его бросят на дипломатическую работу. И вот, когда его назначат послом в Верхнюю Вольту, он, по слухам, скажет: ну, хорошо, что в верхнюю, могли ведь и в нижнюю загнать.
Тикунов… Причём это именно шутка. Тикунов был достаточно образованный человек, юридическое образование. Он первый министр внутренних дел, у которого было высшее юридическое образование.
Вот. И Тикунов с этим пытался бороться. Но дело в том, что возможности его были, прямо скажем, ограничены, потому что в 1960-е годы — а началось это ещё с конца 1950-х, — с руководством милиции и с самой милицией происходили довольно печальные вещи. С учётом того, что мы уже почти построили коммунизм, и вот-вот, и нынешнее поколение будет жить при нём, — вспомнили, что государство, блин, должно отмирать, а роль общественной, так сказать, инициативы должна возрастать. В результате ликвидируются общесоюзные министерства — Тикунов не общесоюзный министр, общесоюзного министра вообще нет.
С. БУНТМАН: Российской Федерации.
А. КУЗНЕЦОВ: РСФСР. Всё раздали по республикам. Более того, некоторые милицейские службы и руководство ими вообще возложили на районные органы — там, вытрезвители, например, ещё кое-какие службы. Ну, Уголовный розыск, службы охраны общественного порядка — они остались в подчинении министерства. Подчинение теперь двойное: вертикально по своему начальству и горизонтально — местному, значит, этому самому, Совету народных депутатов.
С. БУНТМАН: Ну, в принципе, это как идея, как идея разделения полиции на локальную и на общегосударственную — это нормально. Но другое… И что из этого конструктора можно натворить?
А. КУЗНЕЦОВ: Из этого конструктора фигня полная произошла, потому что бюджеты тоже подтянули местные, и значительная часть финансирования легла на местный бюджет. Это очень здорово ударило по милицейскому карману.
С. БУНТМАН: Плюс совнархозы.
А. КУЗНЕЦОВ: Конечно. И вот всё вот это приводило к совершенно чудовищным последствиям. Опять же, процитирую документ. Вот ты спросил, значит, куда шли выпускники милицейских школ. Да, они шли в милицию, но основная цифра не оттуда. Пожалуйста: «Основное пополнение в милицию шло через партийные и комсомольские организации. В 1965 году по их рекомендации было зачислено от общего числа лиц, принятых на службу 62%".
62%, то есть почти две трети приходят откуда? С производства. Конечно, рабочий, который, так сказать, на заводе себя хорошо показывает, — кто ж его отпустит, да и зачем он сам пойдёт-то. Продолжаю цитировать справку: «Вместе с тем в работе с кадрами не удалось избежать фактов поверхностного изучения деловых и политических качеств вновь принимаемых работников». А когда их изучать, блин? Тебе каждые полгода план сбрасывают из обкома партии или комсомола. «Подбор работников не обошёлся без серьёзных ошибок, некоторые сотрудники из числа вновь принятых оказались людьми с низкими моральными качествами. Придя в органы, они с первых же дней стали дискредитировать себя, отдельные из них, находясь в нетрезвом состоянии, совершали преступления и привлекались к юридической ответственности».
А теперь цифра, как обычно, опупительная: всего из 300 работников, принятых на службу в 1965 году (это по одному из регионов цифры), знаешь, сколько было уволено по дискредитирующим основаниям? 15 человек, 5%, вот этих лучших комсомольцев и партийцев, пришедших с производства, уволили по дискредитирующим основаниям, то есть за преступления. По дискредитирующим — это он не забыл расписаться в журнале получения табельного оружия.
Снабжение жильём возложили на те местные организации, на которые милиция работала. Если это была вневедомственная охрана, то жильё должен был давать завод или, там, какая-то организация, которую милиционер охранял. Ну, поставь себя на место директора завода: получил ты несколько квартир, или построил ты даже для своих рабочих. Кому ты дашь — мастеру, от которого всё зависит, квалифицированному рабочему, с которого ты пыль сдуваешь, или ты дашь вот этому самому…
С. БУНТМАН: Или — о ужас — инженеру.
А. КУЗНЕЦОВ: Или — о ужас — инженеру молодому, перспективному, которого задержать надо, да? Или вот этому самому старшине, который уже два стула просидел, там, в своей вахтёрке на пропусках.
С. БУНТМАН: Значит, поэтому у меня был вопрос с самого начала: а что милицейское начальство, как оно, интересовалось условиями проживания своего старшины?
А. КУЗНЕЦОВ: А некому было в 1965-м году. Дело в том, что политотделы расформировали как наследие проклятого сталинского прошлого, а заместителей, значит, начальников по работе с личным составом ещё не ввели. Вот ровно в 1965-м такого начальника, которому бы прямо полагалось интересоваться, не было. Нет, ну конечно, по идее начальник отделения должен этим интересоваться, но ты понимаешь, сколько у начальника отделения в голове всякого разного? Ну и, кроме того, о качестве этих начальников отделений… Я понимаю, что образование не обо всём говорит — по одной из версий, Бродский школу так и не закончил, — но это всё-таки исключительный случай, а в норме образование говорит о многом.
С. БУНТМАН: Да. А начальники сами как жили отделений?
А. КУЗНЕЦОВ: Достаточно часто они жили тоже плохо…
С. БУНТМАН: По-разному, да? Тоже плохо?
А. КУЗНЕЦОВ: Тоже плохо. Но самое главное, что беда всего, вот всей той милиции, которая то, что называется, работает на земле, да, — а участковые в первую очередь на земле. Почему в участковые шли? Потому что по положению 1962 года участковому обязаны были дать служебную площадь на территории его участка.
Да, и эта площадь, конечно, очень часто бывала вот примерно такого качества, как у этого несчастного старшины из Казани, но какое-то жильё, какую-то крышу над головой участковому обязаны были дать. Патрульному, сотруднику розыска — да хоть ты там завались, да? Нету, ну нету!
А вот теперь, собственно, к тому делу, которое вынесено в заглавие и является иллюстрацией всех тех безобразий, о которых мы с вами говорим. Тот самый 1965 год, о котором мы так много, значит, рассуждаем.
Лейтенант милиции Александр Астафьев. Значит, ему 27 лет, изучение его трудовой биографии показало, что работает он с 17 лет и за последние 5 лет работы (трудовой деятельности, прошу прощения) он… Я соврал, он не работает с 17 лет, он работает с 22 двух. Вот за 5 лет он сменил 10 мест работы. Принадлежавший ему рекорд нахождения на одной работе бесперебойно составил 13 месяцев. По специальности он электромонтёр в области горнопроходочных работ, то есть он закончил электрическое отделение горного техникума, высшего образования у него нет. Каким образом его занесло в милицию, можно только догадываться — вот по этому самому комсомольскому направлению. Что повлекло? Скорее всего, вот это самое жильё, которое ему как участковому обязаны предоставить. Форму он получил всего несколько дней назад, пистолет он получил за два дня до описываемых событий. Положено сдавать и теорию, и практику, прежде чем тебе этот пистолет выдадут, — он сдал только теорию, на, а практику не было патронов, чтобы ему дать патроны, чтобы он в тире отстрелялся и сдал эту самую практику. Уж не говоря о том, чтобы он научился стрелять перед этим: в горном техникуме не очень, я думаю, учат. А теорию он сдал, да: устройство пистолета Макарова и пистолета ТТ (положено было два тогда сдать) он сдал.
Значит, накануне он отдыхал, у него был выходной — они с тестем что-то там на даче, какой-то навес, строили, и, как положено, после того как закончили строить навес, немножечко выпили. Наутро он пришёл на оперативку: пришёл единственный не в форме, а, как говорится, по гражданке, объяснив это тем, что ну вот форму жена, там, не постирала, не погладила, поэтому, там, вот она сейчас не в том виде. Потом у жены спрашивали — ничего особенного с формой не было — ему не хотелось в жаркий летний день (29 градусов) на себе таскать вот это всё. Значит, он получил пистолет.
Причём с хранением тоже был бардак полнейший в этом отделе, потому что пистолет-то у него был на работе, как и положено, — положено было сдавать оружие, — а вот кобура и запасная обойма, например, у него дома находились, и никого это не волновало. Хотя пистолет положено и сдавать, и получать в кобуре и, разумеется, обойму и основную, и запасную тоже сдавать.
Он должен был с утра работать, потом у него был дневной перерыв и вечерняя смена. Но вместо того, чтобы с утра работать, он пошёл искать в рассуждении опохмелиться, потому что мучения его достигали уже совершенно феерических каких-то градусов. Он встретил соседа — у соседа был рубль. Рубля было мало, но они зашли в магазин. Там Астафьев увидел знакомого человека в милицейской форме, выклянчил ещё рубль. Обращаю внимание: милиционер встретил другого милиционера явно в состоянии алкогольного, посталкогольного синдрома — и спокойно он ему даёт рубль, хотя не может не понимать, на что тот его немедленно потратит.
На 2 рубля они покупают бутылку портвейна, на жаре выпивают этот самый портвейн. Закуски у них было, как установило следствие, — кусок хлеба и луковица, которую они там выцыганили у ещё одного знакомого. Естественно, ему показалось мало. Он двинулся в направлении вокзала, — у него жена работала билетным кассиром на вокзале, — рассчитывая, что там в буфете есть пиво, а у жены удастся, значит, денег добыть. Но встретил ещё одного милиционера. Сказал ему: пойдём выпьем. Тот говорит: слушай, я в форме, я не могу — пойдём ко мне домой, я форму сниму и там выпьем.
Но дома была жена, которая была не рада их видеть, по крайней мере, одного из них — точно. Она их выгнала. Они пошли, добрели до какого-то ресторана по дороге на вокзал, купили 7 бутылок пива. Наш герой, в кавычках, разумеется, из них выпил 4. Потом они вышли на улицу покурить, там второй милиционер встретил какую-то знакомую, отвлёкся на разговор с ней. Наш герой вернулся в ресторан, купил ещё 3 бутылки пива и выпил их. Значит, Серёж, посчитаем: на голодный желудок (вряд ли он хорошо позавтракал в то утро) — полбутылки портвейна, 7 бутылок пива на старые дрожжи, из закуски — кусок хлеба, пол-луковицы и овощной салат за 46 копеек, который их заставили взять в ресторане, потому что нельзя брать только пиво, надо обязательно какую-то закуску. И вот они взяли…
С. БУНТМАН: Нет, это атомная бомба!
А. КУЗНЕЦОВ: Вот он и был этой атомной бомбой. А дальше — идут две девушки, у одной из них в руках свёрток. Вдруг у неё этот свёрток начинают сзади вырывать из рук — она оборачивается — абсолютно пьяный человек. Он выхватил у неё этот самый свёрток, надорвал его. Она говорит: что ты делаешь? Начала шуметь. Он потом с возмущением на суде показывал, что она ему сказала: «Отвали!».
Он вытащил из кармана брюк пистолет, выстрелил в воздух, потом начал стрелять уже не совсем в воздух, а с всё снижающимся и снижающимся углом. Тут один из прохожих, молодой человек, 26 лет, возвращался из поликлиники с девочкой семилетней, с дочкой, бросился к нему с криком: ты чего детей пугаешь?! Почему детей пугаешь? Потому что он стрелял в направлении детского дома, который располагался рядом и во дворе там гуляли дети. Это около пяти часов вечера уже. Этот побежал, Астафьев побежал от него, за ним погнались два человека: вот тот, который начал его останавливать, и ещё один. Он забежал во двор, во дворе детская площадка, гуляют дети. Двое преследователей — за ним. Эти двое преследователей не были знакомы — это просто случайные неравнодушные прохожие, которые отреагировали на пьяного человека с пистолетом. Они не знали, что он сотрудник милиции — они видят перед собой в умат пьяного с пистолетом.
С. БУНТМАН: Да какой он сотрудник милиции-то, действительно.
А. КУЗНЕЦОВ: Ну в общем да, советскому человеку это не очень должно было прийти в голову. Ну и они побежали, стали его окружать с двух сторон, он обернулся… Представляете, вот 1965 год — 20 лет как закончилась война — посреди столицы огромного Забайкальского края, да, среди бела дня убивают человека на глазах у его дочери — девочка бежала за ними. Ну как, папа побежал — она за папой побежала.
Просто она так быстро бежать не могла — она отстала. Да, второй из преследователей его скрутил, ударил его рукояткой пистолета по лбу. Ну, потом он будет рассказывать, что он ничего не помнил, якобы он ничего не помнил, что он от спиртного в себя, значит… Нет, потом было установлено, что, в общем-то, он реагировал на происходящее и какой-то отчёт себе отдавал, какой — не знаю. Выписка из протокола уголовного дела: «Когда я ударил подсудимого Астафьева по голове пистолетом, через 2 минуты он открыл глаза, а потом опять закрыл. Мне кажется, он притворялся», — это показания вот того второго человека, который в конечном итоге смог его задержать.
С. БУНТМАН: Ну это может быть по-разному, так бывает. Когда человек теряет сознание, он, бывает, иногда открывает глаза и закрывает снова.
А. КУЗНЕЦОВ: Может быть по-разному — это правда. Судья одного из районных судов города Читы Валерия Зарубина — к этому времени ещё молодая, но уже опытная судья — примет это дело к рассмотрению. Следствие длилось достаточно недолго, ну, собственно, обстоятельства этого дела были более-менее понятны. Основное время ушло на экспертизы — его осматривали и психиатры, и просто медики. Кстати говоря, медики дали заключение, что он алкоголик. Выяснилось, что за 3 месяца работы в милиции его уже дважды разбирали на всяких внутриотдельских, там, собраниях за всякие фортели, связанные с алкоголем.
Один из них был, например, такой: он, будучи пьяным, остановил такси, сел в такси, а когда таксист его привёз, он говорит: «Я сотрудник милиции!» и удостоверение показал. Сотрудники милиции могут пользоваться в том числе и такси и потом, там, расписаться, указать номер удостоверения — есть там определённая процедура, но это был явно не тот случай. Одно дело, когда трезвый человек в форме следует по своим служебным надобностям, другое дело — вот это. И таксист его привёз в отдел и говорит: ребят, ну если он правду говорит, если он имеет право на бесплатное такси, то пусть дежурный мне печать поставит, чтобы я потом в таксопарке, значит, по этому поводу не парился. Те говорят: как? где он? Ну-ка давайте его сюда. Вот это был один из двух случаев.
За 3 месяца дважды человека за пьянку прорабатывали. Судья Зарубина и, значит, народные заседатели определили ему высшую меру наказания, потому что в то время, — не как сейчас, — совершение преступления сотрудником милиции, да ещё и при исполнении служебных обязанностей (потому что формально он находился при исполнении служебных обязанностей) рассматривалось как отягчающее вину обстоятельство. Ну и кроме того, погиб человек, отец маленького ребёнка, и так далее.
Астафьев всячески изобретал всякие версии: он утверждал, что из-за того, что он выпил, ему стало плохо и ему показалось, что на него напали и у него отнимают оружие — только поэтому он начал стрелять. Он начал вот валить на девушку: вот если бы она мне не сказала грубо «отвали», то, значит, вот я бы тогда вот так не обиделся и стрелять не начал. Он дошёл даже до такой степени — ну я не знаю чего, цинизма? Ещё какое-то, грубее слово, наверно, лучше подойдёт — что он написал, ещё будучи… До суда он написал письмо вдове, смысл которого сводился к тому, что ваш муж сам виноват, ну, если б он за мной не погнался, я б стрелять не начал. То есть виноваты были все в том, что он начал стрелять. Грубо ответившая ему девушка, человек, который начал его преследовать — все были виноваты в том, что он начал стрелять.
С. БУНТМАН: Начальство не пыталось отмазать его?
А. КУЗНЕЦОВ: Нет. Не знаю, в какой степени оно его топило, прикрывая себя, но в любом случае отмазать его не пытались. Значит, он принёс апелляцию, Верховный суд её отклонил и подтвердил приговор Читинского районного суда, но дальше один из судей Верховного суда — уж я не знаю, чем он руководствовался, вполне возможно, гуманными соображениями, у нас нет оснований подозревать этого человека в чём-то ещё — принёс протест на приговор. Мы привыкли к тому, что протестует обычно прокуратура, а вот здесь протест принёс зампред Верховного суда РСФСР Александр Орлов. Кстати, очень достойный человек, прошедший всю войну, участник парада Победы. Потом он будет председателем Верховного суда РСФСР, 12 лет будет, и так далее. Но вот он в качестве аргумента для протеста указал, что Астафьев молод, ранее не судим и у него на иждивении находятся малолетние дети. Формально всё правильно — да, закон считает это существенным.
С. БУНТМАН: Может, он… Может, он навидался смертных казней ни за что, и… И смертная казнь вообще представляется ни за какое преступление.
А. КУЗНЕЦОВ: Может быть. В результате на основании этого протеста, значит, президиум Верховного суда заменил высшую меру 15 годами, Астафьев отсидел 12 — за примерное поведение был условно досрочно освобождён. После этого его следы теряются, а через несколько лет судью Зарубину убили в подъезде своего дома. Преступление вроде бы раскрыто, по мотивам мести за вынесенный приговор, Астафьев никаким боком к этому отношения не имеет, но в том числе его тоже проверяли тогда, когда вот это убийство произошло.
Так вот я хочу сказать, что в любой, даже самой идеально организованной полиции человек может повредиться рассудком, да? Работа нервная, тяжёлая, что говорить. Но я-то как раз хочу сказать, что те условия, в которых находились милиционеры, то, как их подбирали — а как их по-другому подбирать, если люди добровольно на такую работу за такие, мягко говоря, коврижки — ну, скорее всего не пойдут, нужно быть неисправимым романтиком, да? Влюблённым в это дело, чтобы так тяжело работать, и ещё вот в таких условиях жить на такую нищенскую зарплату. Что это всё было как раз системно.
И будет в начале 1970-х совершенно жуткий случай, когда два милиционера расстреляют несколько человек на улице. Ну и, конечно, всем нам уже памятен случай майора Евсюкова, который, по сути, сделал то же самое, да? Пьяным пришёл к магазину, достал табельное оружие и начал стрелять.
С. БУНТМАН: Ну да, нет глубоко продуманной и развивающейся организации полиции. Потому что говорит и с контролем неблагополучно, и с подчинением неблагополучно. В начале двухтысячных сделали наоборот — полицию взяли, да и только в вертикаль превратили.
А. КУЗНЕЦОВ: Совершенно верно, хотя в девяностые пытались сделать муниципальную полицию, да, и так далее.
С. БУНТМАН: Да, превратили в вертикаль, и получилось очень серьёзно, и в политическом смысле тоже.
А. КУЗНЕЦОВ: Но муниципальная полиция хороша там, где настоящая федерация. Где у субъектов федерации есть реальные хорошие бюджеты.
С. БУНТМАН: Где настоящее самоуправление нормальное. Да?
А. КУЗНЕЦОВ: Самоуправление, конечно.
С. БУНТМАН: Да, это очень поучительная история. Вот, и очень хорошо, что она прозвучала. Я — честно говоря — я вот, я как-то в курсе был громких дел… А об этом писали?
А. КУЗНЕЦОВ: В то время нет, сейчас об этом появилось несколько материалов — кстати, большая благодарность пресс-службе Забайкальского краевого суда, потому что они начали выкладывать материалы старых, значит, дел с там, с вот, оттуда взято большинство фотографий. Они молодцы, потому что, конечно, простому человеку — даже не простому, а специально интересующемуся вроде меня, залезть в архив, получить такое дело чрезвычайно трудно. У нас всё-таки закон о персональных данных действует, вот. У них есть свои возможности, они молодцы, что это делают.
С. БУНТМАН: Да, молодцы! Ну что ж, друзья мои, спасибо всем большое, спасибо и, насколько я, чем я очень, например, доволен — несмотря на обычные посторонние разговоры, участники чата тоже слушали очень внимательно, мне кажется. Спасибо большое!
А. КУЗНЕЦОВ: Всего доброго, до свидания!
С. БУНТМАН: До свидания.