Особый интерес для современных исследователей представляют так называемые татищевские известия — сообщения в «Истории российской», основанные на неизвестных и/или не сохранившихся источниках и, соответственно, не подлежащие перепроверке.

Татищев обстоятельно перечисляет свои источники. Большинство из них современные исследователи могут более или менее надежно идентифицировать с известными рукописями, сохранившимися до наших дней. Однако мы не знаем или не можем идентифицировать рукопись, которую Татищев называет Кабинетным манускриптом (некий поздний список летописи, полученный им лично от Петра I), и Раскольничью летопись (купленную в 1721 году у некоего уральского старообрядца). Про Новгородский манускрипт, в котором содержалась «Русская правда», Татищев рассказывал, что купил его «у раскольника в лесу» и передал в Академию наук (он сохранился и ныне известен как Академический список Новгородской первой летописи младшего извода). Есть современная версия, что на самом деле Татищев нашел манускрипт в архиве Сената, а раскольника выдумал, чтобы добавить экзотического флера истории открытия древнейшего русского свода законов и преувеличить свою роль в ней.

Особняком среди источников «татищевских известий» стоит так называемая Иоакимовская летопись. По словам самого Татищева, он получил эту рукопись в 1748 году от архимандрита Бизюкова монастыря Смоленской епархии Мелхиседека (Борщова).

Вскоре после смерти Татищева его подмосковная усадьба Болдино сгорела вместе со всей коллекцией манускриптов, которые он не успел раздать по разным книгохранилищам и частным коллекциям. Так что мы никогда уже доподлинно не узнаем, что из себя представляли и существовали ли вообще рукописи, ставшие источниками «татищевских известий".

Среди этих «известий» — подробности семейной истории Владимира Святого, взаимоотношений киевских князей с дунайскими болгарами, некоторые перипетии отношений князей с монголами и между собой. Пожалуй, самый яркий пример «татищевского известия» — это его версия легенды о призвании варягов, гораздо более подробная, чем в известных нам древних летописях. Она изложена со ссылкой на Иоакимовскую летопись. В этой версии появляется новый ключевой персонаж — Гостомысл, предводитель союза славянских и финно-угорских племен с центром в Новгороде. Однажды ему приснилось, что из чрева его дочери Умилы, бывшей замужем за неким соседним князем, выросло «дерево великое плодовитое и покрывает весь град великий, от плодов же его насыщаются люди всей земли». Под впечатлением от этого сновидения Гостомысл назначил своим наследником сына Умилы — это и был Рюрик, основатель первой правящей династии, а стало быть, и самого русского государства.

Само сновидение напоминает эпизод «Истории» Геродота — сон мидийского царя Астиага, предсказавший рождение Кира Великого, основателя Персидской империи. Но в этом нет ничего удивительного: средневековые тексты, в том числе древнерусские летописи, сотканы из таких «бродячих» сюжетов, а также благочестивых легенд, нравоучительных басен, парафразов Библии и т. д. и т. п. Подозрительно другое: Гостомысл не фигурирует в известных нам древнейших летописях, а появляется лишь в источниках XV-XVI веков.

Из той же Иоакимовской летописи Татищев почерпнул любопытные подробности о крещении Новгорода при Владимире Святом: якобы новгородцы не желали отказываться от язычества, и ближайшему соратнику князя Добрыне пришлось взять город приступом, чтобы дать епископу Иоакиму Корсунянину возможность его крестить. Эти двое известны по другим источникам, но об этом эпизоде нигде больше не упоминается. Летопись же, как полагал Татищев, написана самим Иоакимом, который был новгородским епископом с 989 (то есть с самого Крещения Руси) по 1030 год.

Ни одно из «татищевских известий» радикально не противоречит тому, что нам известно по другим источникам. Они лишь дополняют их: насыщают подробностями, расцвечивают, разъясняют мотивацию действующих лиц и логическую связь событий, восполняют лакуны. Отчасти это можно объяснить тем, как работал Татищев. Взяв за основу один — самый, по его мнению, надежный и обстоятельный — источник, он его пересказывал, иногда комментируя, выбрасывая «обстоятельства невероятные» (особенно чудеса — рационалисту Татищеву претило, когда их подмешивали в историю) и по возможности дополняя сведениями других источников. Так что вполне логично, что из Иоакимовской летописи в татищевское изложение попало только то, чего не было в «Повести временных лет».

Проблема, однако, в том, что там, где современные исследователи могут перепроверить Татищева, они постоянно ловят его на неточностях, искажениях, а иногда и просто на неправильном прочтении рукописи. Например, в основе изложения Татищевым событий XII века лежит Ипатьевская летопись, но в «Истории» имеются не только более или менее пространные дополнения ее сообщений, но и изъятия, часто даже более значительные. Это может означать, что Татищев пользовался неисправным списком или даже что он манипулировал данными.

Карамзин считал Иоакимовскую летопись мистификацией Татищева; Соловьев, напротив, полагал, что она действительно существовала. В ХХ веке, начиная с крупнейшего знатока древнерусских летописей Алексея Шахматова, сформировалась академическая традиция сдержанно-скептического отношения к «татищевским известиям»: никому так и не удалось абсолютно убедительно доказать их достоверность или подложность, но поскольку решающего влияния на наши представления они все равно не имеют, ими можно пользоваться — осторожно и с обязательной оговоркой, что это «татищевское известие».

Тот же Шахматов отметил, что Татищев одновременно является и историком в современном смысле, то есть исследователем исторических источников, и летописцем, то есть продолжателем той самой летописной традиции, которую он исследует (больше-то ему продолжать нечего: научной традиции еще нет). Сергей Пештич, посвятивший «Истории российской» Татищева свою кандидатскую диссертацию и пришедший к выводу, что «татищевские известия» сплошь недостоверны, а их источники мистифицированы, в монографии «Русская историография XVIII века» (1964) развил мысль Шахматова: «Развенчивая «Историю Российскую» как источник, мы тем самым не преуменьшаем, а возвеличиваем заслуги Татищева как историка. Противоречивость формы и содержания его труда, написанного в виде летописного свода, но являющегося уже не летописью, а историческим произведением, только составленным в виде летописи, свидетельствует о самостоятельном истолковании источников Татищевым в духе его общественно-политических взглядов и в соответствии с общим уровнем развития исторической мысли в России».

Попросту говоря, «татищевские известия» — это попытки первого русского историка восстановить причинно-следственные связи и осмыслить исторические события как цельный процесс. Многие «известия» — это пространные речи исторических деятелей, в которых они объясняют мотивы своих поступков. Такие речи сочиняли для древнеримских героев Тит Ливий и Тацит. У них этот прием позаимствовал Карамзин. Это мистификация, конечно, но не злонамеренный подлог. Тут возникает уже знакомый нам зазор между подлинностью и достоверностью. Речи, сочиненные Тацитом, Татищевым или Карамзиным, само собой, не являются подлинными — те люди, которым эти речи приписаны, их не произносили. Другой вопрос, являются ли они при этом достоверными, то есть верно ли они передают те реалии, те мотивы, те мысли и чувства, которые испытывал описываемый исторический деятель в описываемых обстоятельствах. Скорее всего, тоже нет, но тут важнее сама постановка вопроса: почему он так поступил, почему это произошло, почему история пошла так, а не иначе? Ту же функцию выполняют и татищевские подробности легенд о призвании варягов и о крещении Новгорода: это попытка реконструировать обстоятельства, построить модель, чтобы понять механику истории.

Помимо всего прочего, для Татищева история была прежде всего нравоучением, и его гораздо больше интересовала интеллектуальная и эмоциональная убедительность, нежели академическая корректность, тем более что стандартов последней в его время еще не существовало. Если нельзя подходить с современными моральными и прочими мерками к персонажам древнерусских летописей, то ту же любезность следует оказать и Татищеву. Его «История» была плодом исторической науки в ее младенческом состоянии. Его критика источников была еще наивной — но уже научной. Это было незавершенное, но уже историческое исследование, а не простой пересказ летописей.


Сборник: Антониу Салазар

Премьер-министру Португалии удалось победить экономический кризис в стране. Режим Антониу ди Салазара обычно относят к фашистским. Идеология «Нового государства» включала элементы национализма.

Рекомендовано вам

Лучшие материалы