О. Пашина: Сегодня речь пойдет о суде над бароном Жоржем Шарлем Геккерном-Дантесом, или Егором Геккерном, как его называли…
А. Кузнецов: И так тоже было.
О. Пашина: …в судебных документах, по делу о дуэли с камер-юнкером Александром Пушкиным, которого, кстати, в судебных документах…
А. Кузнецов: …иногда называют…
О. Пашина: …камергером.
А. Кузнецов: Иногда. Не во всех. В некоторых — камер-юнкер. Но это тоже одна из небольших загадок этого дела.
О. Пашина: В этой истории загадок вообще немало. Я считаю, что нам нужно развенчать стереотип о том, что приговор Егору Геккерну был слишком мягким.
А. Кузнецов: Несколько стереотипов мы постараемся развенчать.
О. Пашина: Да.
А. Кузнецов: Надо сказать, что военно-судное дело опубликовано практически полностью. В 1900 году выпускник Александровского лицея Петр фон-Кауфман, один из активных участников попечительского совета лицея, предпринял достаточно большое усилие для того, чтобы собрать из трех источников документы по этому делу. Не нашли два листа. Вот они не опубликованы. Судя по всему, там подробное объяснение пушкинского секунданта Данзаса. Все остальное опубликовано.
Мы не будем говорить об обстоятельствах, приведших к дуэли.
О. Пашина: Все знают. Это случилось 27 января 1837 года.
А. Кузнецов: На это нужно очень много времени. И это крайне запутанное по сей день дело, потому что и сегодня не очень понятно, кто был автором или, скорее, авторами вот того самого оскорбительного письма с намеками, «патентом на звание рогоносца», присланного Пушкину. Не понятно, играл ли какую (если играл) в этом роль барон Геккерн-старший, голландский посланник.
О. Пашина: Приемный отец.
А. Кузнецов: Приемный отец. Тоже очень темная история, потому что были нарушены вообще все возможные и невозможные правила усыновления. Да и сама ситуация усыновления была странной.
О. Пашина: Вопрос: он зачем его усыновил? Никто не знает об этом.
А. Кузнецов: Есть варианты ответа, но нет, конечно, единственного правильного. Там намекали и на не вполне традиционные отношения между ними. Правда (это тоже не очень понятно), причем здесь усыновление? И вообще был жив отец Дантеса, бедный эльзасский дворянин. Однако Жорж счел, что это честь, и согласился. То есть он как бы отказался от своего отцовства. Но вообще по законам Российской империи не допускалось усыновление совершеннолетнего, каковым Дантес…
О. Пашина: …был.
А. Кузнецов: Безусловно. На момент усыновления ему было 24 года. Это тоже не очень понятно. Достаточно темная история с женитьбой Дантеса на Екатерине Гончаровой, в результате чего они с Пушкиным стали свойственниками. Да?
О. Пашина: Ну, почему же темная? Для того, чтобы избежать дуэли.
А. Кузнецов: Это традиционное объяснение. В принципе, были и другие способы избежать дуэли. Почему он так боялся этой дуэли за несколько месяцев, а потом, наоборот, бросил вызов?
О. Пашина: Да, не логично.
А. Кузнецов: Не Пушкин же вызвал на дуэль Дантеса, как многие считают. Да? На самом деле Пушкин написал оскорбительное письмо Геккерну-старшему, а тот заявил, что готов соответствовать. Но сразу, так сказать, уточнил, что соответствовать будет его приемный сын.
О. Пашина: Вот для этого и усыновил.
А. Кузнецов: Ну, тогда ему нужно было бы обладать колоссальной прозорливостью. Вообще, надо отметить, в России, как и в большинстве европейских стран, дуэли были запрещены. Дуэли — не русское изобретение, если говорить о новом времени. Конечно, даже в традиционном русском праве, в Русской Правде, имеется судебный поединок как один из способов разрешения дела — так называемые ордалии. Но считается, что дуэли в их, так сказать…
О. Пашина: …классическом понимании…
А. Кузнецов: …занесены иностранными офицерами, которые, начиная со времен Алексея Михайловича, стали прибывать на русскую службу. В петровское время это явление активизировалось еще больше. Что касается самого Петра, то он, как человек государственный и, надо сказать, к вопросам чести абсолютно безразличный, прагматик, дуэли категорически запретил.
О. Пашина: И смертная казнь.
А. Кузнецов: Причем без вариантов. Собственно, военный суд, который будет дело рассматривать, вынужден применять законодательство петровского времени, потому что действует «Артикул воинский» 1715 года. И вот что было вменено Дантесу: «Статья 139. Все вызовы, драки и поединки чрез сие наижесточайше запрещаются таким образом, чтобы никто хотя б кто он не был, высокого или низкого чина, прирожденный здешний или иноземец, хотя другий кто, словами, делом знаками или иным чем к тому побужден и раззадорен был, отнюдь не дерзал соперника своего вызвать, ниже на поединок с ним на пистолетах или на шпагах биться. Кто против сего учинит, оный всеконечно как вызыватель, так кто и выйдет, имеет быть казнен, а именно, повешен, хотя кто из них будет ранен или умерщвлен или хотя оба не ранены от того отойдут. И ежели случится, что оба или один из них в таком поединке останется, то их и по смерти за ноги повесить». Ну, вообще расправа с трупами — это любимая тема Петра. Вспомним, например, стрельцов, уже к тому времени умерших, или расправу с прахом Мазепы.
О. Пашина: Интересно, почему применили именно петровское законодательство, хотя в то время уже действовал Свод законов Российский империи?
А. Кузнецов: Армия всегда была очень замкнутой корпорацией. То, что сделала комиссия Сперанского (кодификацию законодательства), за что ему (Сперанскому) был пожалован высший орден империи, постепенно внедрялось, однако военные суды по-прежнему осуществляли правосудие. Постоянных военных судов не было. Для каждого дела создавалось специальное судебное…
О. Пашина: Комиссия?
А. Кузнецов: …присутствие или, да, комиссия. Она составлялась не из профессиональных судей, как сегодня, а из офицеров одного полка (разумеется, не того, в котором служил подсудимый). Полк состоял из председателя (командира полка или кого-то из старших офицеров), двух средних офицеров (штабс-капитанов, капитанов, штабс-ротмистров, ротмистров — в зависимости от рода войск: кавалерия или пехота) и четырех младших офицеров (двух поручиков и, соответственно, двух прапорщиков или корнетов, если речь шла о кавалерии). Поскольку все эти люди в юридических вопросах совершенно не обязаны были разбираться, при них был консультант, аудитор — гражданский чиновник, не военный, не член этого суда. Он не имел права влиять на принятие решения, но разбирался в юридических вопросах, был советником. Он должен был направлять этот суд в том случае, если тот начнет делать что-то совершенно несообразное с законом.
И поскольку Дантес был на тот момент поручиком одного из самых привилегированных гвардейских полков, Кавалергардского, то особого выбора, на какой полк возложить образование этого суда, не было. Был только один равный полк — Конногвардейский. Поручить суд нижестоящему полку — означало оскорбить офицеров Кавалергардского полка. Они бы так это сочли. Каким бы Дантес не был — он их товарищ.
Итак, было образовано специальное присутствие, в которое вошли: флигель-адъютант полковник Бреверн, ротмистр Столыпин, штабс-ротмистр Балабин, поручики Анисимов и Шигорин, корнеты Чичерин и Осоргин. Для производства дела был приглашен аудитор 13-го класса Маслов. И вот эта команда предприняла определенные действия, достаточно интересные, потому что сначала было проведено достаточно короткое следствие с целью определить, кто, собственно, в этой дуэли замешан, кого надо судить.
«Командиру Лейб-гвардии конного полка свиты Его императорского Величества господину генерал-майору и кавалеру барону Мейендорфу оного же полка полковника Галахова
Вследствие предписания Вашего превосходительства от 2-го числа сего февраля за № 1 произвел я следствие, кто именно прикосновен к делу, дуэли бывшей между поручиком Кавалергардского Ее Величества полка бароном Геккерном и камергером Пушкиным. По объяснениям поручика Геккерна, писанного мною со слов его и им самим подписанного, и инженер-подполковника Данзаса явствует, что секундантами при дуэли были инженер-подполковник Данзас и чиновник французского посольства виконт д’Аршиак и что, кроме сих двух лиц, знал о имеющей быть дуэли между поручиком Геккерном и камергером Пушкиным министр Нидерландского двора посланник барон Геккерн. Подлинные объяснения полковника Данзаса и поручика Геккерна при сем Вашему превосходительству представить честь имею».
Далее в военно-судном деле идут вот эти самые объяснения. Остановимся на показаниях Дантеса: «27 числа января господин поручик Геккерн действительно дрался на пистолетах с камергером Пушкиным, ранил его в правый бок и был сам ранен в правую руку. Секундантами были со стороны поручика Геккерна виконт д’Аршиак, находящийся при французском посольстве, а со стороны камергера Пушкина инженер-подполковник Данзас. Поручик Геккерн в тот же самый день 27-го января просил виконта д’Аршиака быть его секундантом, который однако ж и прежде сего знал все сношения поручика Геккерна с камергером Пушкиным, до дуэли бывшие. Место поединка было за Комендантскою дачею близ Новой Деревни, в роще, куда поручик Геккерн с виконтом д’Аршиаком отправились вместе в 4-м часу пополудни. Кроме виконта д’Аршиака и инженер-подполковника Данзаса, знал о дуэли, следующей быть между камергером Пушкиным и поручиком Геккерном, один только усыновивший его министр Нидерландского двора посланник барон Геккерн; а более решительно никто. Справедливость сего показания свидетельствую».
О. Пашина: То есть во всем признаются, никого в этом деле больше не замазывают?
А. Кузнецов: Видимо, и не было никого в этом деле. По крайней мере, именно в самой дуэли. Потом будут упреки: почему не пригласили врача?.. Тут сразу несколько соображений. Во-первых, дуэли запрещены. Каждый дополнительный человек как участник этих событий…
О. Пашина: Рискует.
А. Кузнецов: …рискует очень серьезно. Вы «Артикул» слышали?
О. Пашина: Да.
А. Кузнецов: Все прикосновенные должны быть повешены. Кроме того, это будет рассматриваться как некое малодушие. Ну, что это такое — наготове врач? Нужно мужественно идти, с открытым забралом. Потом, когда в конце XIX века дуэли будут легализованы, стандартизованы и так далее, вот тогда присутствие медика станет обязательным. Вспомните, чем заканчивается «Поединок» Куприна — рапортом одного из офицеров, где упоминается, что врач на дуэли присутствовал. Пока нет.
Пушкин ведь не сразу к Данзасу обратился. И это, кстати говоря, всеми, кто будет по этому делу писать заключение, рассматривалось как очень серьезное смягчающее для Данзаса обстоятельство. Пушкин к нему обратился в самый последний момент. Лицейская дружба. Тот уже не мог отказаться. Пушкин сначала обратился к одному английскому дипломату: видимо, из тех же соображений, из которых Дантес обратился к дипломату д’Аршиаку — они рисковали меньше. Они рисковали карьерой.
О. Пашина: Ну, да. Выслали бы, и все.
А. Кузнецов: Собственно говоря, д’Аршиак просто уедет…
О. Пашина: А этих за ноги подвесили.
А. Кузнецов: Конечно, времена на дворе стояли не петровские, но кто знает…
О. Пашина: …чем дело обернется.
А. Кузнецов: Николай Павлович в своих настроениях был человеком неожиданным… А дальше начался процесс, который, вплоть до судебной реформы Александра II, был не состязательным, а следственным или инквизиционным.
О. Пашина: То есть никаких адвокатов у подсудимых не было?
А. Кузнецов: Никаких. В принципе, даже присутствие подсудимых в суде было необязательно. Дело рассматривалось по документам. Это очень-очень формализованный процесс. Существовал строгий порядок, какие следственные действия должны быть произведены, у кого должны быть отобраны объяснения, в каком случае и как должны быть произведены очные ставки, если это потребуется. Существовала формальная теория доказательств. Были доказательства совершенные и несовершенные. Задача суда заключалась не в оценке этих доказательств (они уже имели определенную стандартную оценку), а в сведении их воедино, постановлении некоего…
О. Пашина: …приговора.
А. Кузнецов: Да. И этот суд, о котором упоминалось ранее, собрался, как может сейчас показаться, достаточно партикулярно, на квартире одного из офицеров. Но, правда, и Дантес, и Данзас давали показания в этом суде лично. И комиссия довольно быстро рассмотрела дело (в принципе, там ведь и рассматривать было нечего).
О. Пашина: Хотя историю все представляли по-разному.
А. Кузнецов: Надо сказать, что, видимо, перед судом встал вопрос: как глубоко копать? Искать ли настоящие причины этой дуэли или подойти к делу формально? Никто не знает наверняка, сама ли комиссия приняла такое решение или это было продиктовано ей сверху, но по материалам дела видно, что в подробности решили не вдаваться. Был поставлен вопрос о вызове для дачи показаний Натальи Николаевны.
О. Пашина: Жены.
А. Кузнецов: Да. Но под благовидным предлогом было сочтено, что не стоит ее беспокоить. Главная задача — дуэль, а не ее причины. Хотя кое-что о причинах дуэли в документах говорится.
О. Пашина: Об этом повествует Данзас.
А. Кузнецов: Дело в том, что без вот этих самых показаний Данзаса получалось, что Пушкин — драчун и задира.
О. Пашина: Который без всякой причины…
А. Кузнецов: …хорошего человека, своего свойственника, взял и вызвал на дуэль. Хотя вызывал он, точнее провоцировал, Геккерна-старшего. Но получилось то, что получилось.
«Комиссия военного суда, соображая все вышеизложенное, подтвержденное собственным признанием подсудимого поручика барона Геккерна, находит как его, так и камергера Пушкина виновными в произведении строжайше запрещенного законами поединка, а Геккерна и в причинении пистолетных выстрелов Пушкину раны, от коей он умер, приговорила подсудимого поручика Геккерна за такое преступное действие по силе 130 артикула [статьи] воинского сухопутного устава и других под выпискою подведенных законов повесить, каковому наказанию подлежал бы и подсудимый камергер Пушкин, но как он уже умер, то суждение его за смертию прекратить, а подсудимого подполковника Данзаса, хотя он и объясняет Комиссии, что при изъявлении согласия быть посредником при вышеобъявленном происшествии спрашивал секунданта с противной стороны графа д’Аршиака, не имеет ли средств к примирению ссорящихся миролюбно, который отозвался что нет никаких, но как не поступил по всей силе 142 воинского артикула, не донес заблаговременно начальству о предпринимаемом ими злом умысле [интересно, как бы офицеры отреагировали, если бы он донес] и тем допустил совершиться дуэли и самому убийству, которое отклонить еще были способы, то его Данзаса по долгу верноподданного, не исполнившего своей обязанности, по силе 140 воинского артикула повесить. Каковой приговор подсудимым поручику барону Геккерну и инженер-подполковнику Данзасу объявить и объявлен…»
О. Пашина: Тем не менее Дантеса не повесили. Почему?
А. Кузнецов: «Впрочем таковой свой приговор представляет на благоусмотрение высшего начальства» — последняя фраза приговора комиссии военного суда. Получается, что подобного рода заключения должен утверждать государь. При этом полагалось, чтобы высказались все воинские начальники. Напомним, что в то время организационная структура армии выглядела так: два полка образовывали бригаду, три бригады — дивизию, дивизия входила в состав корпуса, корпус входил в состав армии. То есть кто должен был высказаться? Во-первых, командир Кавалергардского полка (как непосредственный воинский начальник Дантеса), командир 1-й гвардейской кирасирской бригады, командир дивизии и командир гвардейского кавалерийского корпуса. Все эти командиры представили свои письменные мнения.
Вот, например, отрывок мнения командира Кавалергардского полка генерал-майора Гринвальда: «Я, соображая вышеписанное, нахожу, что последние сознания поручика барона де Геккерна [имеется в виду то, что Дантес признался, что он, еще не будучи женатым, посылал Наталье Гончаровой театральные билеты, кое-какие письма, которые Пушкин мог истолковать вот таким образом], есть уже причина, побудившая Пушкина иметь к нему подозрение, и, вероятно, обстоятельство сие заставило Пушкина очернить барона де Геккерна в письме к отцу его, нидерландскому посланнику барону де Геккерну, а вместе с тем и насчет сего последнего коснуться к выражению оскорбительных слов. Военный суд, обвиняя подсудимого, поручика барона де Геккерна, за дуэль, воспрещенную законами, и в нанесении Пушкину раны, от коей он умер, на основании законов приговорил как его, барона де Геккерна, так и секунданта, бывшего со стороны умершего Пушкина, инженер-подполковника Данзаса, к виселице. Но я, применясь к монаршему государя императора милосердию, простирающемуся ко всем впадшим в преступление, и принимая во уважение молодые, его поручика барона де Геккерна, лета и то обстоятельство, что он, будучи движим чувствами сына защищать честь оскорбленного отца своего (хотя сему, быть может, сам был причиной), и чрез то имел несчастье подпасть под строгий и справедливый гнев правосудия. За каковой поступок мнением моим полагаю: лишив его, поручика барона де Геккерна, всех прав российского дворянина разжаловать в рядовые с определением в дальние гарнизоны на службу».
О. Пашина: То есть начались оправдания. Получается, что та часть общества, которая поддерживала интриги Дантеса, решила ему посодействовать и тут?
А. Кузнецов: Нет.
О. Пашина: Нет?
А. Кузнецов: Скорее всего, это была обычная офицерская этика.
О. Пашина: Вот так.
А. Кузнецов: Возвращаясь к вопросу развенчивания мифов. Существует мнение, что Пушкина можно было спасти, но, поскольку он был оппозиционером, ему не помогли. Давайте разбираться. Во-первых, Николай I послал к Пушкину своего личного лейб-медика, который сделал все, что мог. Во-вторых, спасти жизнь Александра Сергеевича при том уровне развития медицины, который существовал в 30-х годах ХIХ столетия, было практически невозможно.
Потом, какой Пушкин (начало 1837 года) оппозиционер? Он был, скорее, умеренным консерватором или консервативным либералом. У него с Николаем I были вполне нормальные отношения. Помните: «третий хоть и упек меня в камер-пажи под старость лет, но променять его на четвертого не желаю; от добра добра не ищут»?
Николай Павлович вовсе не был таким пеньком, каким его иногда изображают, хотя определенная пеньковатость в нем, безусловно, присутствовала. Но тем не менее, что такое Пушкин, он понимал.
О. Пашина: То есть никаких оснований для политической расправы…
А. Кузнецов: …не было.
Что касается наказания Дантеса, которое было предложено командиром Кавалергардского полка генерал-майором Гринвальдом (кстати, большинство офицеров рассматривали именно этот вариант, размышляя только над тем, лишать ли подсудимого дворянства), то его едва ли можно назвать легким. Только представьте: эльзасского полуфранцуза-полунемца «разжаловать в рядовые с определением в дальние гарнизоны на службу»… Что такое рядовой солдат? А дальний гарнизон?..
Но, в конечном итоге, последнее слово по закону было за царем.
О. Пашина: Да.
А. Кузнецов: Военный министр граф Чернышев рапортует в Правительствующий Сенат: «Генерал-аудиториат по рассмотрении военно-судного дела, произведенного над поручиком Кавалергардского Ее Величества полка бароном Егором Геккерном, нашел его виновным в противозаконном вызове камер-юнкера двора Его Императорского Величества Александра Пушкина на дуэль, и в нанесении ему на оной смертельной раны. К чему было поводом то, что Пушкин, раздраженный поступками Геккерна, клонившимся к нарушению семейственного его спокойствия, и дерзким обращением с женою его, написал к отцу его, Геккерна, министру Нидерландского двора барону Геккерну письмо с оскорбительными для чести их обоих выражениями. — А потому генерал-аудиториат, соображаясь с воинским 139-м артикулом и Свода Законов тома XV-го статьею 352-ю, полагал: его, Геккерна, за вызов на дуэль и убийство на оной камер-юнкера Пушкина, лишив чинов и приобретенного им российского дворянского достоинства, написать в рядовые с определением на службу по назначению Инспекторского департамента. С сим заключением поднесен был Государю Императору от генерал-аудиториата всеподданейший доклад, на котором в 18-й день сего марта последовала собственноручная Его Величества высочайшая конфирмация: «Быть по сему, но рядового Геккерна как не русского подданного выслать с жандармами за границу, отобрав офицерские патенты»».
Вот, собственно говоря, и вердикт. Почему было принято именно такое решение? Возможно, суд исходил из соображений политики внешней, а не внутренней: он не хотел отпугивать иностранных офицеров на русских службах, понимая, что по закону в таком положении может оказаться каждый из них.
О. Пашина: Интересно, а учитывался ли при вынесении приговора тот факт, что противники были неравны: один — профессиональный военный, другой — гражданский?
А. Кузнецов: Нет. Пушкина к тому времени уже не было, поэтому на этом вопросе суд свое внимание заострять не стал.
О. Пашина: А что случилось с Данзасом?
А. Кузнецов: Что касается судьбы секунданта Пушкина, то там все обошлось. Некоторое время Данзас просидел под арестом, а затем вышел на свободу. В конце своей воинской карьеры он получил чин генерал-майора.