Впервые за все время Второй мировой войны нацистская военная машина была вынуждена признать свое поражение. Блицкриг был сорван, война затягивалась. О том, что происходило на фронте в начале 1942 года после успешного контрнаступления советских войск под Москвой, рассказывает ведущий передачи «Цена победы» радиостанции «Эхо Москвы» Дмитрий Захаров. Полностью прочесть и послушать оригинальное интервью можно по ссылке.
Контрнаступление советских войск под Москвой началось 5 декабря 1941 года, продолжалось весь декабрь и первые месяцы 1942 года. В результате колоссальных усилий нашим войскам удалось отбросить немцев на расстояние 300 и даже более километров от столицы. С одной стороны, это было, конечно, колоссальным успехом, потому что нацистская военная машина впервые за все время Второй мировой войны, начавшейся 1 сентября 1939 года, была не просто остановлена, а отброшена, и это было для вермахта колоссальным шоком. С другой стороны, как неоднократно писалось во всех советских учебниках и исторических изданиях, весь мир увидел, что немецкую военную машину можно побеждать, что абсолютно справедливо. И да, за эту первую победу мы заплатили огромную цену: мы лишились значительной части территории, потеряли миллионы людей, десятки миллионов находились на оккупированных территориях, но идея окончательного разгрома советской армии нацистскими войсками в 1941 году оказалась нереализованной.
Немцы были измотаны, они потеряли на тот момент боевую инициативу и, соответственно, в Берлине начали лететь головы, потому что, естественно, Адольф Алоизович Гитлер был крайне недоволен результатами действий своих генералов. Хотя, надо сказать, что к их неудачам он приложил свою руку изрядно, и если бы он не вмешивался в их действия, события могли бы развиваться по-другому. Ну, что называется, история не терпит сослагательного наклонения, получилось так, как получилось.
Первые месяцы 1942 года (до Сталинграда) у нас как-то не особенно активно освещаются, а между тем то, что происходило в Москве, начиная с середины декабря 1941 года, и продолжалось всю весну 1942 года, заложило те катастрофические последствия, с которыми нам пришлось столкнуться в августе 1942 года, и привело к тяжелейшим сражениям, которые шли вокруг и внутри Сталинграда вплоть до февраля 1943 года. Что же произошло? Ну, если после захвата Франции эйфория охватила нацистское руководство, и, как Гальдер отмечал в своих дневниках, «для Берлина перестало существовать слово «невозможно», то нечто подобное начало происходить в Москве, причем амбиции и самоуверенность были, можно сказать, зеркальным отражением немецких. Ну, вот хотя бы такой пример.
С 16 по 20 декабря 1941 года (заметьте, 1941 года) в Москве находился министр иностранных дел Великобритании Энтони Иден, который вел переговоры со Сталиным. В разговорах с британским деятелем Иосиф Виссарионович активно говорил о том, что его интересует проблема будущих границ СССР, и он настойчиво требовал от Идена признания в договоре рубежей Советского Союза в рамках 1941 года. При этом он заявил, ни много ни мало, что «наши войска могут в самом ближайшем будущем вновь занять балтийские государства». Сталин настолько был уверен, что война закончится в 1942 году, что даже был готов перестать требовать от Великобритании открытия второго фронта в обмен на то, что та в свою очередь признает советские границы в той конфигурации, в которой они были на момент вторжения немецких войск, то есть с учетом той части Польши и Прибалтики, которые Советский Союз на момент начала войны имел под своим контролем.
Эйфория начинала нарастать изо дня в день. Ну, в общем, действительно победа была одержана крайне нелегкая, а 5 января 1942 года Сталин начал, так сказать, претворять свои идеи в жизнь. Был разработан план общего наступления Красной армии, который обсуждался в Ставке 5 января, а 10 января 1942 года этот план был изложен им в директивном письме. Вот фрагмент этого письма: «Немцы хотят выиграть время и получить передышку. Наша задача состоит в том, чтобы не дать немцам этой передышки, гнать их на запад без остановки, заставить их израсходовать свои резервы еще до весны, когда у нас будут новые большие резервы, а у немцев не будет больших резервов, и обеспечить таким образом полный разгром гитлеровских войск в 1942 году».
Полный разгром гитлеровских войск в 1942 году — такая достаточно скромная постановка вопроса. То есть Сталин представлял себе, какими промышленными и людскими ресурсами он располагает, и надо сказать, что в его представлениях, как и в предвоенные месяцы, была определенная логика. Да, до начала войны у нас было больше танков и самолетов, чем у всех остальных стран мира вместе взятых, у нас была огромная армия. И, вероятно, Сталин рассчитывал, что это количество танков, самолетов, а также людских ресурсов удастся отмобилизовать вновь, и тогда уж у Гитлера никаких шансов противостоять ему не останется. И, наверное, он до определенной доли был прав, если не считать одно «но»: как эти технические и людские ресурсы были в очередной раз использованы. Говорить о том, что в 1942 году можно было бы одержать победы над нацистскими войсками и выкинуть их за территорию Советского Союза, ну, наверное, скажем мягко, было некоторым преувеличением, но реально рассчитать силы и перенести чашу весов в свою пользу было вполне возможно, однако этого не произошло.
Амбиции начали выстраиваться самые невероятные: Тимошенко собирался наступать на Харьков и разгромить 6-ю армию Паулюса; Мерецков хотел окружить и уничтожить 18-ю армию Кюхлера; Конев со своей стороны собирался разгромить 9-ю армию Моделя; Жуков предлагал ликвидировать на Ржевско-Вяземском плацдарме вообще всю группировку армий «Центр».
Казалось бы, существует определенная логика ведения боевых операций, можно было бы проанализировать действия немцев на нашем театре, во Франции, в Польше. Получалось так, что наступать собрались сразу и везде. Но понятно, что для того, чтобы нанести какой-то мощный удар, нужно произвести концентрацию сил и средств на направлении главного удара. Пять или шесть главных ударов не бывает. Это называется «размазать масло по большому куску хлеба так, что масла становится практически не видно». В Ставке ослабло критическое отношение к реальной обстановке на фронте, и многое представлялось нашим генералам и политикам в розовом цвете. К середине января Красная армия девятью фронтами перешла в наступление на фронте в тысячу километров — от Балтийского до Черного моря. Вот так вот мы сразу начали наступать на супостата. Какой там главный удар?! Какая там концентрация сил?!
В результате этих действий войска Ленинградского, Волховского и правого крыла Северо-Западного фронта при содействии Балтийского флота должны были разгромить главные силы группы армий «Север» и ликвидировать блокаду Ленинграда. Калининский, Западный фронты во взаимодействии с армиями Северо-Западного и Брянского фронтов должны были окружить и разгромить главные силы группы армий «Центр». Южный и Юго-Западный фронты должны были нанести поражение группе армий «Юг» и освободить Донбасс. Ну, а Кавказскому фронту совместно с Черноморским флотом предстояло в течение зимы освободить от врага Крым. Все вот так вот одновременно. И Сталин чувствовал себя абсолютно уверенным в своих силах на тот момент, и что получило свое, опять же, отражение в приказе № 55 от 23 февраля 1942 года. 23 февраля — праздник, День Советской Армии.
Нарком обороны доводил до сведения личного состава нашей армии, что теперь уже нет у немцев того военного превосходства, которое они имели в первые месяцы войны в результате вероломного и внезапного нападения: «Момент внезапности и неожиданности как резерв немецко-фашистских войск израсходован полностью, тем самым ликвидировано то неравенство в условиях войны, которое было создано внезапностью немецко-фашистского нападения. Теперь судьба войны будет решаться не таким привходящим моментом, как момент внезапности, а постоянно действующими факторами: прочностью тыла, моральным духом армии, количеством и качеством дивизий, вооружением армии, организаторскими способностями начальствующего состава армии».
При этом следует учесть одно обстоятельство: стоило исчезнуть в арсенале немцев моменту внезапности, чтобы немецко-фашистская армия оказалась перед катастрофой. «Инициатива теперь в наших руках, и потуги разболтанной ржавой машины Гитлера не могут сдержать напор Красной армии. Недалек тот день, когда Красная армия своим могучим ударом отбросит озверелых врагов от Ленинграда, очистит от них города и села Белоруссии и Украины, Литвы и Латвии, Эстонии и Карелии, освободит советский Крым, и на всей советской земле снова будут победно реять красные знамена». Дата: 23 февраля 1942 года.
Однако все бы это было хорошо, если бы не некоторые печальные цифры. Так, за первые три месяца 1942 года потери Красной армии составили 1 миллион 800 тысяч человек. Вот так вот начался 1942 год. И если говорить о нем, то возникает ощущение дежавю, то есть что-то подобное мы наблюдали в 1941-м, только тогда, как говорил нарком обороны, «была внезапность, вероломство» и все такое прочее.
На самом деле, несмотря на почти двухмиллионные потери в результате зимнего контрнаступления, численность РККА продолжала неуклонно расти и достигла к весне почти 5 миллионов 600 тысяч бойцов и офицеров. На десяти фронтах в состав сорока восьми армий входило 293 стрелковых и 34 кавалерийских дивизии, 121 стрелковая и 56 отдельных танковых бригад. Действительно, огромная сила.
Можно привести цифры по выпуску техники и вооружений, которые поступали на вооружение Красной армии. В первые месяцы 1942 года — до лета 1942 года, было выпущено 4,5 тысячи «тридцатьчетверок», почти 1 тысяча 700 танков «КВ», постоянно нарастал выпуск авиационной техники. Надо сказать, что в войсках весной 1942 года находилась достаточно большая концентрация военно-технических средств: более 4 тысяч танков, около 4 тысяч самолетов, уже к 2 тысячам приближалось количество установок реактивного огня («Катюши»). И это, не считая резервов Ставки Верховного Главнокомандования. Вот такая была картина. И действительно, если бы все это было сведено в единый могучий кулак, то тогда результаты весенне-летнего наступления 1942 года могли бы быть совершенно иными, нежели то, что мы получили в результате своих собственных действий.
Что же касается немцев, то они действительно чувствовали себя, мягко говоря, некомфортно. Если в Берлине не наступило паники в результате всех этих событий, как утверждали наши военные начальники и наша пропаганда, то по крайней мере ощущение шока там действительно присутствовало, и Гитлер все больше и больше концентрировал управление войсками в своих руках. Это был тот самый случай, когда действия политического руководителя приводили к тому, что ситуация в войсках ухудшалась.
Соответственно, Гитлер не думал наступать сразу на десяти направлениях. Даже при своем вмешательстве он все-таки собирался сконцентрироваться на решении довольно прозаической задачи: нанести два удара по двум направлениям. При этом одно направление было, соответственно, Крым — Кавказ, а другое — стремление пройти Сталинград и направиться к нефтяным залежам. Вот, собственно говоря, все, что он хотел. Но его вмешательство тоже привносило определенные коррективы.
Ситуация у немцев была такова, что по сводке германского командования от 30 марта 1942 года из ста шестидесяти двух действовавших на Восточном фронте дивизий только восемь были пригодны для наступательных действий, то есть перемололи их весьма и весьма существенно. Еще 50 дивизий могли пойти в бой после доукомплектования. Остальная масса могла использоваться только для оборонительных целей, потому что и человеческие, и технические ресурсы этих немецких частей были истощены. В 16 танковых дивизиях немцев насчитывалось всего 140 исправных танков. То есть логику Сталина понять можно. Вопрос в том, как эта логика материализовывалась.
Провал молниеносной войны поставил Германию перед перспективой войны затяжной. А тут надо сказать, что немецкие демографические и военно-промышленные ресурсы были не столь велики, как у Советского Союза. Среди стран, которые были немцами оккупированы и где была достаточно развита военная промышленность, чтобы ее использовать в своих интересах, были, пожалуй, только Франция и Чехословакия. В последней всю войну строились «Мессершмитты Bf.109», немцы активно использовали на первом этапе войны танки «Шкода LT vz.35» и «LT vz.38», и что-то там можно было чинить и производить. Во Франции тоже были авиационные и танковые мощности. Танковые не столь, конечно, передовые, как у самих немцев, но тем не менее к концу войны немцы сумели наладить производство небольшого количества «Пантер» на французских заводах. В 1941 году толку от этих возможностей не было никакого, в 1942-м еще тоже.
Что касается перспектив затяжной войны, то для немцев это был смертный приговор, потому что воспроизводить достаточно совершенное оружие большими тиражами в отличие от простого и пусть не столь совершенного было задачей абсолютно невыполнимой. Для этого нужно было иметь промышленность того масштаба, которым располагали Соединенные Штаты и, кроме того, нужно было, чтобы эту промышленность не бомбили каждую ночь английские бомбардировщики, а после вступления в войну Соединенных Штатов и американские, которые налетали тысячами на один военный или военно-промышленный объект.
Соответственно, все начало в Германии меняться. 10 января 1942 года Гитлер распорядился о перестройке всей промышленности Германии на военные нужды. Надо сказать, что до этого момента как бы гражданскому сектору экономики уделялось достаточно большое место, но теперь уже и эту часть экономики им нужно было задействовать для пополнения военно-технических средств. Два с половиной года Гитлер не был готов, да и не видел особого смысла производить на всех предприятиях военную технику. Теперь у него уже не было возможности отказаться от этого и, соответственно, с политической точки зрения для него это тоже было не самым сладким моментом. После Московской битвы и вступления в войну Соединенных Штатов положение Германии существенно изменилось — страна находилась в положении достаточно сложном.
Возможно, весной 1942 года Гитлер еще не представлял, каким образом будет развиваться весенне-летняя кампания, потому что после контрнаступления под Москвой Красная армия, потеряв 1 миллион 800 тысяч человек, была достаточно измотана. Состояние немцев было нисколько не лучше. Соответственно, наступила такая пауза (да плюс еще весна в нашей стране, где в то время по большей части были не столько дороги, сколько направления), и страны, как боксеры, разошлись по своим углам и начали готовиться к тому, что каждая из сторон решит предпринять после того, как просохнет грунт, просохнут дороги, и когда можно будет активно и интенсивно передвигаться и вести боевые действия.
Самое опасное и самое пагубное, конечно, для нас было то, что эйфория зашкаливала за все рамки здравого смысла. 28 марта 1942 года Гитлер принял решение о том, каким будет летнее наступление 1942 года. Невзирая на те неудачи, которые потерпели немецкие войска в 1941 году, фюрер хотел сосредоточить основные силы на крайних флангах очень растянутого советско-германского фронта. Соответственно, на севере следовало взять Ленинград, покончить с ним. На южном крыле Восточного фронта намечалось нанести удар и захватить Донецкий бассейн, нефтеносные районы на Кавказе. Ну, и Кубань, естественно. Овладеть Сталинградом и лишить Советский Союз жизненно важной артерии, которой являлась река Волга. Считалось, что в случае, если эта кампания будет успешной, то никакая американская помощь не сможет, не успеет просто оказать Сталину должной поддержки, чтобы война продолжалась. То есть определенное шапкозакидательство со стороны Гитлера тоже присутствовало, но свои силы, как мы видим, он особо распылять не собирался.