Впервые о семье, семейных отношениях, быте руководителей Третьего рейха достаточно широко и открыто заговорили, когда появился фильм «Семнадцать мгновений весны», где немцев изображали не законченными идиотами, а людьми, которым ничто земное не чуждо. Достаточно вспомнить хотя бы «папашу» Мюллера: «Верить в наше время нельзя никому, порой даже самому себе. Мне — можно». Или Кальтенбруннера, Шелленберга и прочих персонажей.
В советском кино и большей части советской литературы немцы во время войны изображались больше похожими на роботов. Никакой личной жизни, эдакие машины для уничтожения всего сущего. А если вспомнить, допустим, того же самого Эриха Хартманна, то когда он приезжал с Восточного фронта в отпуск домой, его отец вёл с ним далеко не лицеприятные разговоры, потому что он, в общем-то, нацистскую идеологию не разделял и ещё в начале войны предрекал, что всё кончится очень плохо. И каждый раз, когда Хартманн с отцом беседовал, находилось подтверждение тому, что родитель был прав. При том, что сам Хартманн был предельно деидеологизированный человек, как и большинство лётчиков.
Что же до Гитлера и его окружения, то в качестве одного из примеров можно привести семью Гессов. Старший, Рудольф, — заместитель фюрера в НСДАП. Его брат, Альфред, — конформист, абсолютно индифферентный ко всякой политике. И их сестра Маргарита, которая, не будучи членом партии, была очень убеждённой коммунисткой, интернационалисткой. Три человека одной крови, одной семьи, которые общались и сосуществовали до определённого периода.
Маргарита до 23 лет бывала в Германии только наездами. Её возили на разные культурные мероприятия — открытия выставок, театральных сезонов. Она провела всю свою сознательную молодость, детство, когда формировалась её личность, в многонациональной Александрии. Из этого можно сделать вывод, что внешняя питательная среда, атмосфера, сыграли огромную роль.
Второй пример — это семья Мартина Бормана. Герда Бух, его жена, принадлежала к старинной немецкой аристократии. Между прочим, её отец Вальтер Бух был партийным судьёй в те годы. Как Герда, будучи представительницей аристократии, могла сосуществовать с Борманом и рожать ему столько детей? Как она могла терпеть его в быту? И стала ли она нацисткой или осталась всё-таки гуманисткой? Ответы нам уже не найти.
Одной из самых интересных фигур был и остаётся Роберт Лей, очень эффективный человек. Лей был лидером Трудового фронта. (Кстати, на химическом предприятии имени Роберта Лея работал Штирлиц, так что он там упоминается несколько раз.) Во время Хрустальной ночи его младший сын остался дома с сестрой и другом, сыном управляющих семьи Гессов. Он был евреем. И вот сын Лея услышал, что говорят охранники у дверей спальни, а говорили они не стесняясь, думая, что дети спят. Вот их реплики (достоверные, так как потом было следствие по этому делу):
— Вроде бы тут у хозяев тоже жидёнок пристроился.
— Ну да, если уж выкорчёвывать это племя, так уж под корень.
А мальчик знал, что в городе происходит что-то страшное, что там убивают людей, таких же, как его любимый друг. Ребёнок пережил такой страшный нервный срыв, он почти умер, и матери пришлось принимать ряд мер, совершенно неординарных, в частности, дельфинотерапию. Ей пришлось увезти детей сначала в Америку, потом ещё дальше, уйти от своего любимого Роберта. И вернулась она к нему только в 1945 году.
Когда психолог Гилберт, работавший в Нюрнберге, спросил её: «Я понимаю, вы ушли от людей, которые были на коне (напомним, она ушла не только от мужа, но и от брата, она была сестрой Гесса), а когда они сейчас вот в таком положении, вы к ним вернулись. Это в крови немецкой женщины. Но всё-таки почему вы вернулись?». Она ответила, что уже не боится за детей, которые подросли и самостоятельно мыслят. И добавила: «Я вернулась, потому что люблю мужа больше Германии, больше всего». Вот такие были жёны.
Рассмотрим другой пример — Магда Геббельс. По поводу неё своя история. Гитлер держал семью Геббельсов для того, чтобы сохранять некое подобие порядка и некое подобие надежды в бункере. Держал их до последнего. И когда уже, в общем-то, все отходы были перекрыты, Магда поняла, что, как она писала, что её детей «не бросят в печь как дрова, но жизнь у них будет такая, что проще им сейчас уйти». Потом она приняла очень большую дозу какого-то сильного препарата и впала в кому. Врач Геббельса дал детям снотворное.
Почти все приспешники Гитлера, эти семейные господа, не были счастливы в своих семьях. Практически никто, может быть, за исключением Гесса. Со своей будущей супругой Эльзой он познакомился очень рано. Они прошли вместе определённый путь, и она, возможно, утратила способность смотреть на него со стороны. Она именно перестала оценивать, в отличие от его сестры Маргариты, которая всё время стояла в позе судьи. А Эльза Гесс относилась к типу женщин, для которых весь мир — это мужчина. Можно их осуждать, но есть такой тип, он довольно распространён.
Лина Гейдрих (кстати, единственная женщина, которая попыталась после смерти супруга Рейнхарда Гейдриха пролезть в политику, но её быстро поставили на место) очень здорово влияла на своего мужа, в отличие от остальных жён. Правда, это скорее исключение, на самом деле супруги, конечно, сидели дома и занимались хозяйством.
Если говорить о том же Гитлере и Еве Браун, то последняя не была кроликом, допущенным к столу. То есть она была, скажем так, элементом декора в значительной степени, нежели женщиной, которая могла произнести какие-то слова и повлиять на решения фюрера. Куда интереснее были взаимоотношения Гитлера с его племянницей Гели Раубаль. Вот эта история, эта семейная трагедия очень сильно деформировала его психику. Ну, а вождь с деформированной психикой, как известно, — прямое зло.
Считается, что Гитлер покончил с собой в ночь на 30-е апреля, но на самом деле, видимо, это произошло где-то между тремя и четырьмя часами дня. И вот косвенное свидетельство этому есть в письме, которое писала старшая дочь Геббельса мальчику, которого она любила. Это был сын Лея, они дружили с детства. Девочке шёл четырнадцатый год, это была такая юношеская любовь. Она писала ему письмо практически всё время пребывания в рейхсканцелярии и закончила его тогда, когда вместе с завещанием Гитлера была возможность передать личные письма с курьерами (то есть несколько курьеров всё-таки прорвались во Фленсбург к Дёницу). Так вот в этом письме предпоследние строчки — это утро 30-го; там она ссылается на тетю Браун, а где-то перед самой отправкой, то есть после четырёх дня, она говорит уже о фрау Гитлер.
И второй момент, который показывает, что самоубийство Гитлер совершил именно с трёх до четырёх дня — это, опять же, семейная переписка Гесса. В одном из писем Гесс наставлял своего сына по поводу режима дня и привёл в пример Гитлера, который совершенно извратил свой образ жизни из-за дурацкого режима: как-то раз, когда ему нужно было пойти на очень важное совещание, которое было назначено на три часа дня, он сказал: «В три часа дня я или в постель, или в гроб». Из этого можно сделать вывод, что после трёх фюрер был в своего рода коллапсе, согласно его внутренним биологическим часам. Он работал ночью, потом где-то до полудня, потом ещё были какие-то дела, но к трём часам дня он психологически был готов или спать, или умирать.
Один из самых интересных вопросов и, наверное, достаточно важный, — это семейная жизнь Гиммлера, мистического гения злодейства Третьего рейха. Ведь, как написано у Хиггинса, человек любил анекдоты рассказывать, шампанское любил. На фотографиях он, кстати, в большинстве случаев не в чёрном парадном, а в сером мундирчике ежедневном, с окурком сигары, улыбается. Что же представляла собой его личная жизнь? Ведь, насколько известно, определённую роль в выборе его пути сыграла жена, которая предложила ему заняться политикой.
Был эпизод, когда они попытались разводить кур, они у них все передохли, и его жена сказала: «Занялся бы ты чем-нибудь, хоть политикой». Но, конечно, не из-за этого он пошёл потом к Штрассеру.
Он расстался со своей первой женой. Потом начал жить со своей секретаршей Хедвиг Поттхаст, которая родила ему двоих детей.
По мнению многих, Гиммлер — один из самых страшных и грязных людей. Трансформация его личности или деформация произошла с ним под влиянием той огромной, беспрецедентной власти, которая на него свалилась и стала нарастать как снежный ком. Вероятно, что в конце войны Гиммлер сам не ожидал таких полномочий.