С. БУНТМАН: Добрый вечер! Очередное дело мы разбираем после… некоторую паузу взял Алексей Кузнецов.
А. КУЗНЕЦОВ: Добрый вечер!
С. БУНТМАН: Да, и отдохнувший, и полный сил снова окунает нас в историю на самом деле важных политических событий.
А. КУЗНЕЦОВ: При этом окунается сам! Дело в том, что вот эта тема… Ну, я давно имел в виду дело Шафирова, и находясь несколько дней в полном отрыве от интернета, связи и всего прочего, я, сидя в лодке, ловя рыбу и перебирая, так сказать, те темы, которые отложены, думаю — ну вот пора, пора, там, по ряду причин. И стоило выйти в места, где связь есть, как я получаю полную порцию новостей за последние пять дней, и выясняется, что еврейская тема, которая сегодня, безусловно, будет звучать в связи с тем, что она звучала на суде над Шафировым очень ярким образом, вот, она вылезает наружу.
С. БУНТМАН: Да!
А. КУЗНЕЦОВ: С неё и начнём. Практически везде — что бы где бы кто бы ни писал о Шафирове, упоминается о его еврейском происхождении, и почти всегда звучит словосочетание «крещёный еврей». Ну, чтобы не быть голословным, приведу начало статьи, опубликованной в 2009 году к двухсотсемидесятилетию со дня его смерти в журнале «Коммерсант», статьи в целом очень хорошей, интересной, содержательной, хотя там есть несколько мелких фактических ошибок. Но вот как-то так она начинается: «Карьера Петра Павловича Шафирова на первый взгляд кажется совершенно невероятной. Крещёный еврей попадает ко двору Петра I, становится дипломатом, возглавляет почту, горное металлургическое дело, руководит внешней торговлей, спасает царя и царицу от турецкого плена, становится одним из самых богатых и могущественных людей империи, а затем в один прекрасный день лишается всего».
Понимаете, дело в том, что на самом деле Пётр Павлович Шафиров не был, судя по всему, крещёным евреем. Ведь дело в том, что крещёный еврей — это не наследственное звание. Его отец действительно, безусловно, родился и значительную часть своей жизни пребывал в иудейской вере. Проживал он, занимаясь торговлей, занимаясь, видимо, достаточно, так сказать, в таких, заметных объёмах, в городе Смоленске, который в то время относился к Речи Посполитой. А когда по результатам очередной, значит, русско-польской войны Смоленск переходит теперь уже окончательно, при Алексее Михайловиче, переходит в состав Российского государства, то перед вот этими самыми евреями города Смоленска встаёт вопрос: либо они должны отказаться от любых надежд на мало-мальски активную торговую деятельность, либо они должны эмигрировать и, значит, отправляться обратно на территорию Речи Посполитой, несколько обуженную, либо они должны креститься. И довольно большое количество смоленских купцов-евреев решает принять крещение. Ну, из известных имён, прославленных впоследствии по разным статьям — это, например, Евреиновы.
С. БУНТМАН: Ну да.
А. КУЗНЕЦОВ: Да. И дело в том, что вот это крещение Шафирова-отца происходит за пятнадцать лет до рождения Шафирова-сына.
С. БУНТМАН: То есть он уже родился в христианстве.
А. КУЗНЕЦОВ: Он — конечно. Конечно. Он рождается в христианстве, значит, он крестится младенцем. Довольно часто встречаются рассуждения: ну да, он крещёный, но на самом деле есть основания полагать, что он соблюдал кашрут. Слушайте, я вас умоляю. Пётр Павлович был большой любитель поесть, активный участник петровских застолий со всеми их излишествами, как по части закуски, так и по части всего остального. Какой, к чёртовой матери, кашрут в таких условиях? Кроме того, надо понимать, что он активнейший участник петровских преобразований, и с этой точки зрения в любом случае даже отдалённое подобие жизни, которая приличествует человеку иудейского вероисповедания, он вести не мог.
С. БУНТМАН: Ну это, наверное, просто удобно так говорить, чем-то что-то… что-то этим объяснять
А. КУЗНЕЦОВ: Даже если! Даже если бы он соблюдал кашрут хотя бы в первом приближении — какой смысл это делать, если ты работаешь по субботам, так сказать, да? У него просто не было возможности быть тайным иудеем, это не ситуация, скажем, испанских евреев.
С. БУНТМАН: Которые, да, да, вынуждены были, да.
А. КУЗНЕЦОВ: Которые вынуждены были, там, при христианнейших королях после завершения реконкисты, вот они крестились, но они собирались на тайные собрания молитвенные, они, не бросаясь в глаза, соблюдали правила своей веры — Шафиров всё время на глазах у большого количества людей, и конечно, малейшее отступление в сторону… Он-то как раз свою карьеру сделал на том — будучи, действительно, из грязи в князи — на том, что он ничем не отличался от них остальных. Единственное, чем он отличался — он не был военным. Но даже это он компенсировал тем, что в своём штатском качестве тем не менее он участник многих знаменитых именно военных кампаний: он был при Полтаве, он будет — это, собственно, вершина его карьеры, самое знаменитое его дело — в Прутском походе, он будет разгребать несчастливые военные последствия этого Прутского похода.
Так что, конечно, никаким евреем в религиозном смысле Пётр Павлович не был. Этнически — да, стопроцентный, тут вопросов быть не может. Значит, карьеру, которой Шафиров обязан во многом случаю, но всё-таки карьеру у рода Шафировых начинает делать его отец, который, как многие иностранцы — инородцы, оказавшиеся на русской службе, который служит по линии Посольского приказа, естественно, толмачом. Потому что он знал, безусловно, польский, будучи евреем и, видимо, в быту говоря на идиш, он, конечно, свободно понимал немецкий, видимо, с пятого на десятое понимал голландский, наверно, в какой-то степени мог по писаному разбирать латынь. В то неграмотное время это уже обеспечивало ему достаточно, так сказать, стабильное положение. Кроме этого, он продолжал заниматься коммерцией, и тут, конечно, любители известного поворота в еврейском вопросе радостно скажут — ну, а как же, чёрного кобеля не отмоешь добела, я бы ещё немножечко шил.
С. БУНТМАН: Ну это да-да-да. Да-да-да, ну.
А. КУЗНЕЦОВ: Но я хочу вам напомнить, что в то время весь государственный аппарат немножечко шил, независимо от своего вероисповедания.
С. БУНТМАН: А кто и множечко.
А. КУЗНЕЦОВ: А кто и множечко. Более того, напомню, что было целое войско, которое можно сравнить с сегодняшней Росгвардией, которое просто официально помимо своей службы немножечко шило, это были стрельцы, московские стрелецкие полки занимались ремеслом и торговлей, это было основное их, так сказать, условие существования, они получали не столько деньги, сколько льготы от государства совершенно официально. И наш герой в юности, видимо, тоже немножечко шил. Ну, давайте на него посмотрим.
Значит, во-первых, вот, гравюра, которую мы сейчас с вами видим, она подписана, да, что барон Пётр Павлович Шафиров, о баронстве его сейчас ещё поговорим, приводятся его титулы — действительный тайный советник (напомню, что это второй класс Табели о рангах, как раз тогда и введённой), сенатор, камер… коммерц, извините, коллегии президент. Значит, это хранящийся в Российской государственной библиотеке такой вот альбом, состоящий из двух гравюр, собственно, вот оттуда картинка. Обычно — дайте нам, пожалуйста, Андрей, следующий портрет — обычно, когда речь заходит о Шафирове, вот этот совершенно, на мой взгляд, изумительный по работе портрет. Автор неизвестен, и даже, в общем, предположений, насколько, там, обычно пишут — школа такого-то, я не встретил никаких спекуляций на эту тему. Но вот давайте всмотримся в выражение этого лица. Такой мудрец, да? Такой дедушка Крылов. Да, видно, что любитель покушать, вообще видно, что человек, который, значит, понимает толк в хорошей жизни.
Такой спокойный, просветлённый, философ. Что-то буддистское, мне кажется, мы уж заговорили о вероисповедании, да? Такой вот Будда. Бесстрастный, улыбчивый. На самом деле это впечатление совершенно не соответствует тому, что мы знаем об этом человеке. Резкий, когда надо — очень грубый, это проявится в том деле, которое мы сегодня разбираем, умеющий принимать быстрые решения, обладающий — вот, по-разному очень характеризуют его люди, одну и ту же явно черту в зависимости от того, когда, как они относятся к Шафирову — кто-то пишет, вот, что он изворотливый такой, да, намекая, опять же, на его еврейство: вот, типичный такой вот склад, значит, кто-то говорит о том, что вот, ну, мы сегодня сказали бы — комбинатор, шахматист, человек такого вот, значит, ума аналитического. Дайте нам, пожалуйста, третий портрет.
С. БУНТМАН: Так, я сейчас…
А. КУЗНЕЦОВ: Да?
С. БУНТМАН: От Ефима Рабиновича прочту, нашего замечательного.
А. КУЗНЕЦОВ: Из Лисьего Носа, да?
С. БУНТМАН: Да! «Идиш — мой первый язык и родной, однако немецкий я не понимаю. Попадаются отдельные знакомые слова, и всё». Но дело… Ефим. Чуть-чуть в этом тоже понимаю. Дело в том, что на этой основе гораздо легче его выучить. Это надо приложить усилия. И смотря какой немецкий, откуда немецкий.
А. КУЗНЕЦОВ: Вот! Я хотел сказать, что точно так же, как между русским и польским, в 17-м веке разница между немецким и идиш была меньше.
С. БУНТМАН: Да! Да, так что, так что здесь мы с вами, естественно, у него, вот, владение как родным языком, если я родной язык, язык у него был идиш, то оно даёт хороший старт для немецких, для немецких разных диалектов.
А. КУЗНЕЦОВ: Да, да, да, да. Так же как владение латынью даёт хороший старт для изучения любых романских языков, да.
С. БУНТМАН: Как, как ко всем романским языкам, да.
А. КУЗНЕЦОВ: Вот. Значит, перед нами икона — я, честно говоря, не записал её названия, она не входит, так сказать, в разряд художественных шедевров, но как это делалось, и нередко делалось в те времена, вот обратите внимание: мы видим троицу.
С. БУНТМАН: Да, ветхозаветную.
А. КУЗНЕЦОВ: Мы видим ещё, ещё… Да, ветхозаветную, совершенно верно, это ветхозаветная троица. Мы видим ещё двух святых слева, а справа, в тёмном правом…
С. БУНТМАН: Даритель, небось?
А. КУЗНЕЦОВ: Конечно! Донатор.
С. БУНТМАН: Да.
А. КУЗНЕЦОВ: И вот по предположению специалистов — уверенности стопроцентной нет — но по предположению перед нами единственное имеющееся достоверное изображение боярина Богдана Матвеевича Хитрово. Вот он-то и был покровителем сначала папы, а затем сына Шафировых, поскольку он по роду своей деятельности — а он очень активно принимал участие в политике 17-го века, в том числе среди круга вопросов, которые он ведал, были и определённые международные связи, но не только далеко, он, например, по сути основал город Симбирск, я не знаю, есть ли там, есть ли в Ульяновске ему памятник, вот, но по идее он там должен был бы быть. Так вот.
С. БУНТМАН: Легко из Ленина переделать можно.
А. КУЗНЕЦОВ: Вот именно!
С. БУНТМАН: Запросто.
А. КУЗНЕЦОВ: Да, вот именно. Тем более что Лениных в Ульяновске достаточно много, и парочку вполне можно было бы как-то незаметно, действительно… Ну, так или иначе Богдан Матвеевич предпочитал иметь у себя в секретарях человека, который несколькими иностранными языками владел, и вот, собственно говоря, видимо, именно с него и начинается постепенное возвышение сначала Павла Шафирова, а затем и его сына Петра. Андрей, дайте, пожалуйста, нам следующую картинку, и мы увидим двух людей, которые один за другим возглавляли Посольский приказ. Слева находится Фёдор Алексеевич Головин, один из нехарактерных птенцов гнезда Петрова, нехарактерных не только тем, что он из очень родовитой знати. Ну, на самом деле это миф, что птенцы гнезда Петрова все, как Меншиков, там, торговали пирожками с зайчатиной.
С. БУНТМАН: Это неправда! Это просто неправда.
А. КУЗНЕЦОВ: Конечно, неправда! Конечно неправда, там очень много людей, которые, да, выдвинулись благодаря своим талантам, но при этом их предки служили, там, Калите и прочее. Так вот Головин, во-первых, из старой знати, во-вторых, Головин по возрасту, как и Борис Шереметев, они вот — да, они соратники Петра, но они заметно старше вот этого основного круга, к которому принадлежит тот же самый Меншиков. Так вот Фёдор Алексеевич Головин довольно долгое время среди прочих своих обязанностей возглавлял внешнюю политику Российского государства. А затем, когда он скончался — он умирает достаточно рано, в начале… Ну, рано я имею в виду — применительно к петровской эпохе, так-то он прожил довольно долгую жизнь. Он умирает в 1706, если я не ошибаюсь, году, его преемником становится Гаврила Иванович Головкин, вот он, справа. Значит, под началом…
С. БУНТМАН: Это вечная школьная задача — не перепутать.
А. КУЗНЕЦОВ: Головина и Головкина, совершенно верно, да. Так уж получилось, что российской внешней политикой руководили однокоренные министры, скажем так. Так вот, Головин действительно покровитель и, значит, Шафирова, и тот при нём совершил очень, такой, резкий, быстрый карьерный взлёт. Головкин Шафирова, видимо, с трудом переносил. Они полные противоположности. Головкин высокий, худой, типичный сухарь, довольно, видимо, недалёкий человек.
С. БУНТМАН: Это редкий сухарь в петровском окружении, да.
А. КУЗНЕЦОВ: Абсолютно! Да! Но он, кстати говоря, именно вот в эту вот часть, культурно-развлекательную, скажем так, весь этот всепьянейший, всешутейший собор, он в неё-то как раз не очень вписывался, поэтому и был, так сказать, немножко в стороне от них от всех, но Пётр его ценил за, так сказать, другие его таланты, вот. Они с Шафировым полные противоположности. Не только внешне — Шафиров маленький, кругленький, очень подвижный, очень эмоциональный, и вот эта вот статуя Командора — у них были глубокие личные разногласия, в деле Шафирова Головкин примет активное участие на стороне его противников. Но Головкин, тем не менее, долгое время его терпел, будучи его начальником, прекрасно понимая, что лично Пётр — существует рассказ о том, как Пётр познакомился с Шафировым, что вот он якобы случайно забрёл в лавку, где совсем ещё молодой Шафиров сидел, разговорился с приказчиком, выяснил, что тот владеет пятью иностранными языками, и велел ему в лавке дела заканчивать, запирать и явиться в Посольский приказ.
С. БУНТМАН: Ну, могло быть.
А. КУЗНЕЦОВ: Могло быть.
С. БУНТМАН: Вполне.
А. КУЗНЕЦОВ: Могло быть! Вполне. Сказав — поскольку ты мне нужен. И вот это «ты мне нужен», в общем-то, всю жизнь Шафирова при Петре будет определять. Он примет участие в различных дипломатических мероприятиях, но, конечно, самое… Да, он в 1710 году, Шафиров станет первым российским бароном. Потом баронов в Российской империи будет немало, но почти все они будут из остзейского дворянства.
С. БУНТМАН: Да.
А. КУЗНЕЦОВ: То есть это те немцы, то немецкое дворянство, которое после заключения Ништадтского мира и после, там, целого ряда ещё других событий в 18-м веке окажется вместе со своими поместьями в составе Российской империи и вместе со своим баронством. Шафиров — барон другого происхождения. Ему будет поднесён от имени императора Священной Римской империи баронский титул империи.
С. БУНТМАН: Как многие графы у нас тоже становились баронами, да.
А. КУЗНЕЦОВ: Совершенно верно, да. Вот я встретил такую фразу: «Награждение Шафирова было приурочено ко дню рождения Петра, таким образом было положено начало российской традиции давать баронское звание лицам еврейской национальности, промышленникам или финансистам». Опять всё с ног на голову поставлено: будет такая традиция позже, действительно.
С. БУНТМАН: Причём не только в России.
А. КУЗНЕЦОВ: Не только в России, конечно, баронов Ротшильдов давайте вспомним. Будет такая традиция, но она не имеет никакого отношения к Шафирову. Шафиров получил этот титул от императора — по-моему, Леопольд уже был — за совершенно конкретное, значит, участие в очень важном (и с точки зрения империи тоже, но и будущей Российской империи, конечно, в первую очередь) дельце — непростом по ряду причин. Он был посредником в переговорах о заключении брака между царевичем Алексеем Петровичем и его официальной женой, принцессой Шарлоттой Кристиной Софией Бруншвейг-Вольфенбюттельской.
Поскольку родная сестра невесты была супругой императора Карла VI Габсбурга… Вот, я, конечно, соврал: он не Леопольд — Карл VI, — то таким образом они с Петром становились… Как это называется? Сватами, по-моему, да? Родители молодых, да, отцы жениха и невесты, по-моему, называются сваты. Вот. Ну, а дальше… Вот, собственно… Да, давайте, Андрей, уже эту карту выведем на экран. Дальше, собственно, конечно, вершина карьеры Шафирова, по крайней мере с точки зрения нас нынешних.
Это несчастливый, хотя начинавшийся очень весело, как такая вот прогулка, Прутский поход. Когда в какой-то момент показалось, что сейчас мы концентрированно ударим, что после Полтавы нам всё нипочём. А повод для удара — это то, что казаки запорожские изменили, да, и вот с Мазепой присоединились к Карлу XII, и поэтому мы можем ударить по их землям и на эти земли претендовать. И вот поход на границы Османской империи, на реку Прут, где русская армия попадает в плотное, абсолютно безнадёжное окружение. А поскольку действительно планировалась увеселительная прогулка, то Пётр поддался, по-моему, единственный раз в своей жизни, на уговоры своей будущей жены, будущей Екатерины I, и взял в поход её с фрейлинами, да, устраивались всякие увеселения, на которые будущая первая русская императрица неясного происхождения была большая любительница.
Ну и в результате оказалась армия в окружении, и ждали, собственно, самого худшего, но визирь вместо, так сказать, того, чтобы дать решающее сражение, в котором скорее всего имел бы успех, и захватить русского царя, вместо этого пошёл на переговоры. Есть описание того, как Пётр, пребывая в состоянии крайнего нервного возбуждения, истощения и так далее, в своём шатре, давая инструкции Шафирову, с ним случился припадок — он упал на пол, покрытый ковром, он начал биться, кусать ковёр, у него изо рта пошла пена — и вот в этом безумном состоянии он, значит… А до этого он давал инструкции послу, отправляющемуся на переговоры, и вот он как заведённый повторял одну фразу: «Отдай всё, отдай всё! Только Парадиза не отдавай».
Поскольку в это время на территории Османской империи на положении почётного гостя находился Карл XII, то вполне могла в переговорах и возникнуть тема возврата Швеции земель на Неве и побережья Финского залива, и Пётр боялся, что его недавнее, но уже любимое детище тоже может, значит, стать объектом турецких требований. Шафиров со своей задачей справился блестяще. На карте вы видите такую вот область, заштрихованную серой косой чертой, и звёздочки — это территория, которая уступалась, ну точнее, возвращалась под власть Крымского ханства и Османской империи. Звёздочки — это крепости, которые либо возвращались: самая правая звёздочка — Азов, крепость Азов — возвращалась туркам. Четыре другие звёздочки — это крепости, которые были основаны уже после азовских походов русскими (самая знаменитая из них — Таганрог), которые полагалось срыть.
С. БУНТМАН: Угу, да.
А. КУЗНЕЦОВ: Всё. Ну, собственно говоря, кроме вот этих территориальных изменений, или, точнее, восстановления некоторого статус-кво, которое существовало до азовских походов, кроме этого в договоре содержались ещё определённые гарантии независимости Гетманщины, потому что Османская империя рассматривала Гетманщину как потенциального союзника. Ну, собственно, все в запорожском казачьем войске видели некий фронтир, некий заслон, некого важного союзника в этом регионе. О Прибалтике, точнее, о Прибалтике в смысле о побережье Балтийского моря, Финского залива, речь не шла, хотя в инструкциях Шафирову, как мы теперь знаем, было разрешение в случае, если визирь жёстко поставит вопрос о Петербурге, что можно взамен Петербурга предложить шведам Псков.
С. БУНТМАН: Ого!
А. КУЗНЕЦОВ: То есть Пётр даже Псков готов был отдать, только вот не его, значит, любимый Парадиз.
С. БУНТМАН: Ну да, да, да.
А. КУЗНЕЦОВ: В результате был заключён Прутский мирный договор 1711 года. По его условиям — вполне нормальное для восточной дипломатии требование: поскольку договор должен был одобрить султан, то есть Прутский договор считался предварительным, — значит, два высокопоставленных деятеля в качестве аманатов (заложников) — сын Бориса Петровича Шереметева, генерал-майор Шереметев, и наш герой Шафиров — оставались в заложниках у султана. Правда, они жили как послы…
С. БУНТМАН: Ну, вообще-то это всегда формальное условие…
А. КУЗНЕЦОВ: Совершенно верно.
С. БУНТМАН: Условия могут быть разными содержания, но вообще, от шикарных, в каких они достаточно жили…
А. КУЗНЕЦОВ: И они не всё время будут жить в шикарных, потому что периодически султан расстраивался, и тогда они отправлялись в Семибашенный замок.
С. БУНТМАН: Вот-вот-вот — это тоже. Вот это гибкая, на самом деле…
А. КУЗНЕЦОВ: И сохранилось письмо Шафирова, где он просит поскорее там решить вопрос, в том числе и с финансированием, потому что жить невозможно, духота жуткая, небо видим через решётку в потолке, и так далее и так далее, вонь нестерпимая. Это они тоже хлебнули, так что Шафиров не только как сыр в масле катался. Ну, а у нас середина часа и есть что прорекламировать.
С. БУНТМАН: Да, сейчас реклама, да, у нас будет? А потом я вам книжку предложу — история, только совсем другого места.
Я бы хотел вам предложить «Историю Израиля: от истоков сионистского движения до интифады начала 21-го века», Анита Шапиро. Да, действительно, историю Израиля, современного Израиля, надо вести от сионистского движения, от Палестины, подмандатной Палестины…
А. КУЗНЕЦОВ: От Теодора Герцля…
С. БУНТМАН: Да, там очень много истоков, именно решения и именно база, которая создалась у еврейского народа там, в Палестине, как она — увеличивалась, уменьшалась, боролась.
А. КУЗНЕЦОВ: Декларация Бальфура, разумеется.
С. БУНТМАН: Да-да-да, естественно, всего этого очень много, и доводится она до последних, может быть, исторических времён, потому что остальное — современность, вопреки тому, что думают товарищи Мединский и Торкунов, то до начала 21-го века, когда уже более-менее всё можно считать историей. Так что — пожалуйста, на shop. diletant.media вы можете получить вот такую серьёзную книжку об истории государства Израиль. Мы же возвращаемся сюда, к Шафирову, сидящему в заложниках после Прутского похода. Прутский поход — это, конечно, ну, я бы не сказал, что это катастрофа…
А. КУЗНЕЦОВ: Это не катастрофа, но это холодный душ.
С. БУНТМАН: Да.
А. КУЗНЕЦОВ: После Полтавы — это именно холодный душ.
С. БУНТМАН: Да, когда прошло, в общем-то, головокружение от успехов, я бы сказал…
А. КУЗНЕЦОВ: И если бы султану не не хотелось вступать в настоящую войну (а ему очень не хотелось)…
С. БУНТМАН: Во-первых — в настоящую войну, потом — как-то очень уж сильно нарушать баланс…
А. КУЗНЕЦОВ: Поэтому и не хотелось. Поэтому в договоре будет отдельный пункт о том, что русские не будут чинить никаких препятствий шведскому королю в его возвращении на родину. Султан спал и видел куда-нибудь деть этого неугомонного буяна…
С. БУНТМАН: Потому что они там, они там то разносили, то оборонялись, передвинуть их нельзя, а Карл там…
А. КУЗНЕЦОВ: Они там просто… Плюс Карл там постоянно, значит, требовал, чтобы султан дал ему своё войско, он его, значит, поведёт… Одним словом, эта вот мечта навязчивая, чтобы шведский король съехал уже наконец с квартиры — она и в этом договоре тоже нашла выражение. Султан был очень недоволен заключённым договором, а может быть, делал вид, — Восток дело тонкое, — но в результате визирь Балтаджи Мехмед-паша, который договор подписал, был удавлен, причём не шёлковым шнурком, а железной цепью.
Но в конечном итоге в 1713—1714 годах Адрианопольским, окончательным, мирным договором практически все условия в неизменном виде Прутского договора были подтверждены, и это считается, и насколько я понимаю, справедливо, выдающейся дипломатической заслугой Шафирова. Сегодня иногда, так сказать, снижая его заслуги, обесценивая — модное слово — говорят: ну, он раздал там гигантские взятки. Взятки были абсолютно обязательным условием дипломатического отношения с Блистательной Портой (сохранились донесения кого-то из русских послов с просьбой срочно прислать мягкой рухляди, поскольку здешний визирь — великий емец. Это ж каким нужно быть взяточником — емцем, чтобы понимающие толк в коррупции русские сказали, что он великий емец).
С. БУНТМАН: Нет, ну да, ну, а как Михаил Илларионович Кутузов через век будет там сидеть. Вот кто понимал всё это.
А. КУЗНЕЦОВ: Бухарестский договор, да, конечно. Но я хочу сказать, что дать взятку на Востоке — тоже великое искусство. Если вы просто припрётесь с двумя чемоданами грина, да… Конкретно поговорим, да — вот это там не работает. И то, чего добился Шафиров… Собственно, в чём искусство дипломата? Понять заход до того, как его пора сделать, понять, до каких пределов партнёр по переговорам готов отступать и закончить вот именно на этой линии, а не ближе и не дальше.
С. БУНТМАН: Да, не передавить, но с другой стороны…
А. КУЗНЕЦОВ: Не передавить, но и взять своё.
С. БУНТМАН: Да, и понять, до какой линии он готов наступать.
А. КУЗНЕЦОВ: Ещё две ипостаси нашего героя: первая не имеет отношения к его делу, но она имеет отношение, как мне кажется, может быть, безосновательно, к нашему времени, ну, а вторая имеет непосредственное к делу отношение. Помимо всего прочего… Да, на Шафирова обрушился золотой дождь — Пётр умел ценить, так сказать, работу своих сподвижников.
С. БУНТМАН: Спас…
А. КУЗНЕЦОВ: Деревеньки, деньги, награды, Андрей Первозванный — всё что положено. Увидев такое его возвышение, его начали брать в компанию уважаемые люди, и, например, Александр Данилович Меншиков пошёл с ним, как говорят преферансисты, впополам — они вместе основали компанию по экспорту в Европу различной продукции, в основном охоты на морского зверя, из Архангельска. Предприятие не имело, скажем так, большого успеха, вроде как большими убытками это тоже не закончилось, но тем не менее — это показатель того, что у Шафирова с Меншиковым были времена, когда они были партнёрами. Сохранились их письма друг к другу, вполне благожелательно-шутливые — то есть они до поры до времени ненавистниками не были, но станут. И вот, на волне этого возвышения то ли в 1717, то ли 1718 году наш герой берётся за перо и пишет сочинение.
Я начну читать его название, но не закончу, иначе у нас вообще ни на что времени не останется: «Разсуждение, какие законные причины Его Царское Величество Петр Первый, Царь и Повелитель Всероссийский, и протчая, и протчая, и протчая: к начатию войны против Короля Карола XII, Шведского в 1700 году имел, и кто из сих обоих потентатов», — то есть правителей, — «во время сей пребывающей войны более умеренности и склонности к примирению показывал, и кто в продолжении оной, столь великим разлитием крови Християнской и разорением многих земель виновен; и с которой воюющей страны та война по правилам Християнских и политичных народов более ведена». То есть условия задачи — прямо в названии. Название там — ещё два таких же, значит, периода будет.
С. БУНТМАН: Ой!
А. КУЗНЕЦОВ: Ну, я думаю, вы догадались, кто более виновен в пролитии христианской крови, а кто проявил более умеренности и склонности к примирению. Сразу скажу — это разные люди. Так что он ещё и основатель или, по крайней мере, выдающийся представитель вот этой вот тенденции по представлению интересов отечества в правильном свете, поскольку, как мы знаем от крупного современного историка, бывают интересы наши и не наши. Помимо многих других должностей наш герой был в своё время назначен почт-директором.
С. БУНТМАН: Тут был вопрос, что там можно вообще?..
А. КУЗНЕЦОВ: На почте спереть?
С. БУНТМАН: Да.
А. КУЗНЕЦОВ: Ну, во-первых, сургуч…
С. БУНТМАН: Ну да…
А. КУЗНЕЦОВ: Сейчас объясню, что можно спереть на почте. На почте можно спереть, конечно же. Значит, дело в том, что Шафиров — первый почт-директор, хотя, разумеется, почта была и до него и за несколько столетий, именно потому, что под него объединили всю почтовую службу. До этого были разрозненные почты (этих почт могло быть полдюжины, более полудюжин), у каждой — свой директор, иногда один директор объединял под себя две-три почты. Он — первый, у кого они все оказались, он стал министром почт (хочется добавить — и телеграфов). Сначала под него ушли две почты, заграничные: Виленская и Архангелогородская, потом добавилась Рижская, а потом и все остальные. Дайте, пожалуйста, Андрей, нам следующую картинку, которая интересна… Нет, не эту, а предыдущую — вот этот вот рисунок. Нет, Андрей, ну вот…
С. БУНТМАН: В кафтане там…
А. КУЗНЕЦОВ: Человек в кафтане…
С. БУНТМАН: Как-то он скачет у нас.
А. КУЗНЕЦОВ: Ну, он шустрый был человек — это Андрей Виниус, причём это автопортрет, это он сам себя нарисовал.
С. БУНТМАН: Ну здорово!
А. КУЗНЕЦОВ: То есть будем надеяться, что похож. Сын голландского предпринимателя, обрусевшего. Сам с рождения билингва — говорил одинаково хорошо и по-голландски и по-русски, тоже, естественно, был толмачом при Посольском приказе, затем, вот, поднялся до почты. Когда его снимали, австрийский резидент, (то есть то ли дипломат, то ли не очень дипломат) некто Отто Плеер, доносил императору: «Канцлер Виниус помилован и не повешен, а бит кнутом и приговорён к уплате семи тысяч рублей», — гигантская сумма! — «Здесь такое обыкновение, что сперва человеку дают возможность много накопить, а затем предъявляют ему какое-нибудь обвинение и отбирают под пыткой всё накопленное».
С. БУНТМАН: Здорово!
А. КУЗНЕЦОВ: Правда? Странно, что так когда-то было. Ну это же начало 18-го века…
С. БУНТМАН: Ну конечно, да.
А. КУЗНЕЦОВ: С тех пор многое изменилось. Что, собственно говоря, Шафиров и его, так сказать, товарищи, тырили на почте? Приведу вам один пример, всего один. Иностранная почта, как вы понимаете, состоит из двух отрезков: от Москвы до границы, от границы до Риги, ну, если речь идёт о рижской почте. Тариф по нашей территории — российский, по их территории — ихний, или, как некоторые говорят, ихий. Что мы делаем? Мы их пфеннинги, или как они там называются, приравниваем к нашим копейкам, хотя на самом деле ихий пфеннинг — в два раза дешевле.
С. БУНТМАН: По нашему выгодному курсу, как говорили в «Дежа вю».
А. КУЗНЕЦОВ: Совершенно верно. Кроме того, мы им должны заплатить то, что мы собираем здесь, им причитающееся, да — так мы собираем здесь и сейчас, а им платим лет через пять, после того как они уже совсем устанут скандалить и пообещают, что они больше почту принимать не будут. А денежки тем временем будут крутиться, крутиться… Ну конечно, банков пока нет, и чеченских авизо тоже, но всё равно от кручения денежек происходит некий шелест и даже, я бы сказал, всё больше звон. Каким же образом? Почему всё это очень скромно?.. Всё, что мы знаем о петровском времени… Вот эти какие-то копеечки на разнице в курсах — господи, тьфу, говорить не о чем! Ну был у него свой остров в Петербурге… Ты знаешь, я, например, не знал, что один из очень известных петербургских островов в девичестве назывался Шафиров остров, а потом уже стал Елагиным.
С. БУНТМАН: Ах, это Елагин остров?
А. КУЗНЕЦОВ: Елагин остров! То есть он, наверное, был Елагиным, но какое-то время он был Шафировым, а потом опять стал Елагиным.
С. БУНТМАН: Правда, проспект есть Шафировский…
А. КУЗНЕЦОВ: Да, есть Шафировский проспект в Петербурге.
С. БУНТМАН: Да, вот здесь как нам напомнили…
А. КУЗНЕЦОВ: Да, более того, Серёж, не выдавая нашего расположения, хочу тебе сказать, что мы сейчас с тобой находимся на земле Шафирова. Вот откуда мы…
С. БУНТМАН: Тогда скажи мне, пожалуйста, корректно ли ты говоришь достаточно, чтобы барон Шафиров нам как-то не…
А. КУЗНЕЦОВ: Не испортил жизнь?
С. БУНТМАН: Да.
А. КУЗНЕЦОВ: Большой участок.
С. БУНТМАН: А!
А. КУЗНЕЦОВ: Искать замучаются. Вот. Он действительно был очень богатым человеком, не только на почте. И более того, у меня сложилось впечатление, что хотя предъявят-то ему именно почту, но главные его деньги не с почты, конечно, и не с официальных пожалований. Ну например, именно через знакомство с Шафировым знаешь чья империя начинается? Демидовых. Потому что вот эту вот историю о том, что ехал царь Пётр, а у него был сломанный пистолет, он его достал на Тульском оружейном заводе, попросил, значит, починить, а Никита Демидов взялся, а потом на обратной дороге вручил и повинился, что починить не смог, но изготовил точную копию — это, оказывается, про Шафирова, это всё с Шафировым было, а Пётр познакомился с Никитой Демидовым, когда Шафиров его за шкирку притащил и сказал: «Государь, вот человек очень полезный, очень хороший человек, надо бы ему на Урале землицы дать под заводы и людишек к тем заводам, и государству польза будет». Ну интересно, ну неужели Никита Демидов не поблагодарил такого, так сказать, важного человека?
С. БУНТМАН: Ну конечно.
А. КУЗНЕЦОВ: Но, как это часто бывает, большому человеку предъявили малость. Что же случилось? Как обычно, — Александр Данилович Меншиков. Значит, Александр Данилович Меншиков, как известно, взял ставку гетмана-изменника, гетмана-предателя Батурин и тут же расфигачил её до такого состояния, что наградить Меншикова Батуриным было бы чёрной неблагодарностью. Поэтому ставший гетманом Скоропадский-старший (не путать с последним, значит, предсоветским гетманом Петром Скоропадским — его дальним потомком) вынужден был Меншикова наградить, — ему просто дано было указание наградить таких-то людей, — и Меншикову были выделены город Почеп, сейчас это Брянская область, и вокруг этого города кое-какая землица.
Но Скоропадский пытался соблюсти законы и обычаи, поэтому Меншикову была выделена та землица, которая принадлежала гетману, а вот частновладельческие земли (а там были земли вольных казаков и были земли помещиков), частновладельческие земли Меншикову не полагались — у них хозяева есть, да, гетман не может эти земли ему дать. Меншиков очень огорчился. Ну что за крохоборство? Он герой войны или он не герой войны? Ну что это такое начинается? Он едет и выясняется, что у него лошадь одним копытом на его земле, а другим копытом — на земле какого-нибудь там Неунывай-Корыто, да, вольного казака.
С. БУНТМАН: Ну да.
А. КУЗНЕЦОВ: Ну так же можно вообще в гроб лечь при жизни. Поэтому Александр Данилович учинил межевание земель, в результате коего выяснялось, что не только весь Почепский уезд, но и пара соседних тоже ему, Александру Даниловичу, принадлежат. При этом вольных казаков он не только лишал их земель, но и обращал в своих крепостных и требовал от гетмана, чтобы тот их из реестра казаков, значит, вычёркивал, поскольку они теперь его, значит, законные холопы. Казаки писали тонны, значит, бумаг, жалуясь на самоуправство Меншикова, и в конечном итоге Иван Ильич Скоропадский почувствовал, видимо, что дело ну настолько уже вот потеряло всякие берега и границы, а также рамсы, что он тоже начал жаловаться в Петербург. Шафиров не был инициатором этого дела, но он не в тот цвет вступил, не к той партии примкнул, он как политик, конечно, ошибся. Видимо, ему показалось, что Меншикова на этой истории можно свалить.
С. БУНТМАН: Многим казалось.
А. КУЗНЕЦОВ: Многим казалось. Он не первый и он не последний. Надо сказать, что Пётр, — а мы знаем, что он и не брезговал лично Алексашку дубинкой поучивать, — Пётр в это дело в конечном итоге вник, вынес своё решение: всё вернуть, Меншиков должен всё вернуть. Меншикова вообще лишили земель, даже тех, которые ему изначально полагались в Почепском уезде. Земли эти были переданы Скоропадскому, правда, Меншиков их очень не сразу вернул, но в конечном итоге вернул-таки. Потом эти земли уже Елизавета передаст Кириле Разумовскому как гетману Украины, ну, а затем, после ликвидации гетманства, даже формального, они будут принадлежать разным людям, в том числе, вот, кто помнит некрасовскую «Железную дорогу», эпиграф…
С. БУНТМАН: Клейнмихелю?
А. КУЗНЕЦОВ: Клейнмихелю будут принадлежать, душеньке, совершенно верно. И Шафиров принял активное участие: написал от своего имени несколько доносов. Ну, Меншиков-то просто земли лишился, а вот человек, который был его правой рукой в этом деле по части незаконного межевания — полковник Богдан Скорняков-Писарев — тот отправился под суд и огрёб по полной программе. Вот Шафиров и остальные не учли, что у него был родной брат, Григорий Григорьевич Скорняков-Писарев, который был, на минуточку, обер-прокурором Сената. Таким образом, Шафиров не только не достиг своей цели… Как Галич пел: «Начал делать — так уж делай, чтоб не встал». Меншиков не только не не встал, он не лёг даже — так, слегка, значит, покачнулся, ну и плюс Шафиров нажил себе врага, врага влиятельного, и, видимо, абсолютно, как фокстерьер, не имеющего заднего хода. А дальше начинается фантастически склочное дело. Значит, первое обвинение, которое Скорняков-Писарев выдвигает против Шафирова. Он, Шафиров, значит, процитирую: «Оный Шафиров на меня безгласно шумного»… Как бы ты перевёл «безгласно шумного»?
С. БУНТМАН: ?..
А. КУЗНЕЦОВ: Отлично, да? Мертвецки пьяного! «Шумный» — это пьяный, а «безгласно» — то есть настолько, что слово «мама» сказать не мог, произнести.
С. БУНТМАН: Ну да. Да, понятно.
А. КУЗНЕЦОВ: Отлично. «На меня вынимал шпагу и хотел заколоть, но не допустили до того тут будущие» — всё это якобы произошло на ассамблее у генерал-прокурора Ягужинского, которому обер-прокурор Сената был, естественно, подчинён. Ягужинский, который при всех своих недостатках, присущих ему как птенцу гнезда Петрова, был уникальным человеком в том смысле, что он, видимо, не был взяточником.
С. БУНТМАН: Да, да, судя по всему.
А. КУЗНЕЦОВ: И вот сохранилось его письмо его коллеге, кабинет-секретарю Макарову: «Григорий Григорьевич (жалобщик Скорняков), рьяся против сего, не по его нраву учинённого дела», — ну то есть вот это почепское межевание, — «вступил чуть ли не со всеми сенаторами в злобу, а особливо с Петром Павловичем Шафировым за брата Михаила», — это брат Шафирова уже, — «которого между иными поносительными словами написал в предложении своем: «жидовского рода и отца их холопа боярского Шанявку». Я надеюсь», — пишет Ягужинский, — «что такая моей апробации не может иметь», — я не могу это утвердить, — «ибо тогда, милостью государевой однажды уже кто посвящен, прежние все низости и малородства тем покрыты». Вот как ставит вопрос генерал-прокурор: если мы сейчас признаем, что можно упрекать Шафирова в том, что он сын крещёного еврея, то получается, что, государева милость вообще ничего не стоит, что ли? Государь пожаловал — всё, это всё отменяет.
С. БУНТМАН: Да!
А. КУЗНЕЦОВ: Или вы сейчас вспомните Александру Даниловичу пирожки с сомнительной зайчатиной, если этой логике следовать?
С. БУНТМАН: Вообще-то да, или, я не знаю, или там кому-то арапство…
А. КУЗНЕЦОВ: Страшно сказать! Кстати об арапстве: потомок того самого, виновного в арапстве, в «Истории Петра I» запишет под 1723 годом: «Пётр застал дела в беспорядке». «Застал дела» — это Пётр вернулся из Персидского похода.
С. БУНТМАН: Ну да-да-да.
А. КУЗНЕЦОВ: Дело-то занялось, когда его нет. «Он предал суду между прочих князя Меншикова и Шафирова; последний обвинён и осуждён на лишение чинов, имения и жизни. В чём заключалось их преступление? Одна ли непослушность и высокомерие? Должно исследовать. А то, что Шафиров при всём Сенате разругал по-матерну обер-прокурора Скорнякова-Писарева, за это, кажется, на смерть осудить нельзя», — проявляет юридическую проницательность наш национальный гений. Что же Шафирову инкриминировали? Шесть пунктов. «В ослушании изданному монархом закону, повелевающему выходить из присутствия всем тем, которых дела слушаются и судятся».
Действительно, был такой указ Петра: никто не может быть судьёй в своём деле. Когда Сенат начал рассматривать дело Шафирова (а Шафиров был сенатором), он отказался выходить, матерно, действительно, ругался на обвинителя, когда сенаторы пытались его урезонивать, им тоже досталось. Пункт второй. «В противном толковании Шафировым сего закона». Ну то есть Шафиров орал — чего вы мне закон тычете, это другое! Кричал Шафиров на современном фейсбучном языке, да? Ко мне-то это не относится. «В нарушение порядка и благопристойности, которые все господа сенаторы строжайше обязаны наблюдать в первом присутственном месте». Ну то есть, иными словами, первые три пункта про одно и то же, просто три пункта смотрятся гораздо солиднее, чем один, а обвинение-то одно и то же — что он отказался выходить, когда его дело рассматривалось, и ругался и шум учинил.
«Четвёртый пункт — в присвоении знатной суммы почтовых денег и в наложении таксы на письма не только без указа, но и в противность правил, данных его предшественнику, господину Виниусу». Ну вот она, коррупция, причём по почтовому ведомству. Почему именно этот пункт? Ну здесь были доказательства, здесь, как говорится, квитанции были и счета. А чего там, с Демидовым, да? Демидов сделает глаза настолько круглые, настолько большие, скажет — я?! Подарки?!! Да что вы. Да что вы! «В нарушение установленного порядка определением выдачи жалования брату своему». Господи! Ну, ну совсем. Триста рублей цена вопроса, клянусь! Триста рублей. Брат его служил в какой-то коллегии. Коллегию ликвидировали — в петровское время эти коллегии все время то сливали, то разливали, то создавали, то ликвидировали. Вот он в какой-то, то ли в ревизионной… по-моему, в ревизионной коллегии он служил. И Шафиров — хотя брат уже был, как и все остальные, выведен за штат — Шафиров ему выхлопотал продолжение выплаты жалования. Триста рублей за четыре месяца службы.
«В необъявлении им в предписанный указом государевым срок беглых, нашедшихся в его деревнях». Ну это совсем уже мелочь. Ну конечно, у него были беглые крестьяне. Крестьяне — они ж какой народ? Они бегут от того барина, который злой, к тому барину, у которого им получше. Шафиров, видимо, был неплохой барин, не обирал их до крайности. Они у Шафирова и паслись. У всех были беглые крестьяне. Но Шафиров был тоже не лыком шит. Он Скорнякову-Писареву ответил. Четыре пункта, я зачту только первый: «что он, обер-прокурор, оставя важнейшие государственные дела и составление штатов, потерял много времени, занимаясь своими частными делами, возникшими из неприязненных отношений между ними, и предлагал Сенату об оставлении в должности секретаря Синода Карнышова, приговорённого по прежнему сенатскому определению к ссылке в Сибирь, согласно с мнением князя Меншикова и с расположением к сему последнему настаивал об отсылке рекрутских денег до девяти тысяч рублей от московского вице-губернатора в военную коллегию».
То есть он тут же в четыре раза больше навалил на обвинителя. Сенат всё это дело разбирал-разбирал, а дальше по сути Сенат оставил дело на усмотрение государя. Вот смотри, государь, вот Шафиров обвиняет Скорнякова в этом-то, мы разобрались, вот это подтверждается, это частично подтверждается, это не подтверждается. Скорняков обвиняет Шафирова в этом, мы разобрались: это подтверждается, это частично подтверждается. Это не подтверждается. Что не подтверждается совсем? Сенат отказался рассматривать обвинения в том, что он еврей и еврейский сын. Вот это сенаторы вывели за скобки, видимо, опираясь на то же мнение, которое Ягужинский мудро изложил, всё. Государь… Государь снял с него еврейство.
С. БУНТМАН: Ягужинский, так. Ну там могло дойти, могло дойти, как Павел совершенно правильно пишет — до государыни могло дойти.
А. КУЗНЕЦОВ: Да не то слово. Портомоя чухонская, да?
С. БУНТМАН: Ну да.
А. КУЗНЕЦОВ: Шафирова приговорили к смертной казни, он написал слёзницу. «Всесветлейший державнейший император, самодержец, отец государства, припадаю к стопам, также дерзнул я по вопросу приказать приписать Кирееву в приговор брата своего о выдаче ему жалования на третью треть», — жалование платили три раза в год, — «разумея о том, что когда о той выдаче указ повелевает». То есть я-то думал, что так и нужно поступать. Пётр утвердил смертную казнь, но Пётр не был бы Петром, если бы в последний момент её не заменил.
Смертная казнь была исполнена — вот нам сейчас Андрей показывает картинку: так художник 19-го века, это журнал «Русская старина», представляет выезд, значит, из Преображенского приказа, везут на казнь в Кремль, дело в Москве рассматривалось, поскольку столица далеко не вся ещё переехала. Его привезли на казнь, положили голову на плаху, произнесли приговор к смертной казни, палач нанёс удар в дюйме от, в колоду, после чего было зачитано — ссылка в Сибирь, конфискация имущества. Пётр его пожалел вдогонку: разрешил остановиться, переждать зиму в Нижнем Новгороде. Так дальше Нижнего Новгорода он и не уехал, там он ссылку пересидел. При Екатерине вернулся, Екатерина ему всё вернула. Она явно ему была благодарна за то, что она не оказалась в турецком плену в одиннадцатом году.
С. БУНТМАН: Тогда да. Тогда, кстати, два человека, кто — один психологически, другой дипломатически. Екатерина, конечно, мощно тогда помогла.
А. КУЗНЕЦОВ: Она ж тогда платья отдала, драгоценности на это вот.
С. БУНТМАН: Да, она просто самоотверженно себя вела.
А. КУЗНЕЦОВ: Он прожил ещё долгую жизнь. Будет принимать участие в некоторых видных дипломатических мероприятиях. Ему вернут значительную часть имущества. Все его дети — в основном у него были дочери — выйдут замуж за представителей блестящих аристократических кругов. Но вот в двадцать третьем году он пережил… Ну, такова жизнь российского чиновника. Люди государевы.
С. БУНТМАН: Да. Да, ну он, конечно, мог и окочуриться он, на плахе-то.
А. КУЗНЕЦОВ: Мог.
С. БУНТМАН: Да.
А. КУЗНЕЦОВ: Особенно когда вот оно тюкнуло в дерево.
С. БУНТМАН: Да-да-да. Да.
А. КУЗНЕЦОВ: Уже немолодой был человек.
С. БУНТМАН: Насколько гуманнее всё-таки поступал потомок, Николай Палыч-то? Насколько гуманнее!
А. КУЗНЕЦОВ: В смысле — с петрашевцами?
С. БУНТМАН: Да, минуя… Это, это не только, не только с ними. Это же, это же вообще.
А. КУЗНЕЦОВ: А Герцена вообще упустил, да?
С. БУНТМАН: О, вот кто…
А. КУЗНЕЦОВ: Тот потом клеветы многие.
С. БУНТМАН: Ой, вообще Герцену кто помог — мы когда-нибудь разберёмся. Да.
А. КУЗНЕЦОВ: Дело Герцена обязательно рассмотрим и при чём здесь барон Ротшильд — тоже выясним.
С. БУНТМАН: Хорошо. Всего всем доброго, до свидания. Мы прощаемся с вами.
А. КУЗНЕЦОВ: До свидания.