«Врач по недоразумению»
Мирон (Меер) Вовси родился в 1897 г. в Краславе Витебской губернии (сейчас — территория Латвии). Учился в Риге, в той же немецкой гимназии, что и его братья, а также кузен Соломон Михоэлс. Как он сам потом говорил, «врачом стал невольно, по недоразумению»: в Юрьевском университете, который он выбрал, приём евреев на физико-математический факультет, о котором Вовси мечтал, был сильно ограничен. Пришлось поступать на медицинский, где квота была не такой строгой.
Во время Первой мировой Юрьевский университет эвакуировали в Воронеж, но Вовси решил поехать в Москву. В 1919 г. его выпуск стал первым советским выпуском врачей, и всех молодых докторов отправили на фронт. Мирон Семёнович оказался в Польше. Отслужив два года, вернулся в факультетскую терапевтическую клинику МГУ.
В 1927 г. Вовси побывал на стажировке в Германии, где изучал самые разные темы. В отчёте о поездке значились и изучение метаболизма, и рентгенодиагностика заболеваний кишечника, и исследования химического состава тканей.
После возвращения его позвал на работу профессор Фёдор Гетье, лечащий врач Ленина, Троцкого и Дзержинского. Вовси согласился и стал сотрудником Института усовершенствования врачей, где и защитил докторскую диссертацию. Гетье приглашал молодого специалиста с ясной целью — преклонный возраст заставлял его подбирать преемника. В лице Вовси он нашёл врача, которому смог передать третью кафедру терапии. Надо сказать, что портрет профессора Гетье всегда висел в кабинете Вовси, и во время следствия по «Делу врачей» ему поставили это в вину. Действительно, «портрет этого немецкого врача» в кабинете был, а изображения Сталина не было.
Как писала в воспоминаниях дочь Мирона Семёновича Любовь, её отец был не только ярким учёным, но и никогда не оставлял практику. «Постепенно росла его известность в Москве как прекрасного лечащего врача. Это происходило не только благодаря его широким знаниям и удивительной интуиции, но и благодаря его человеческим качествам. Он был добр, деликатен, сочувствовал чужой боли, сопереживал душевным страданиям пациентов и их родственников. Про него говорили, что даже безнадёжным больным он приносил облегчение, а их родным давал уверенность, что сделано всё возможное. Он не умел отказывать тем, кто обращался за помощью, и из-за этого часто попадал в неловкое положение: он был страшно перегружен, то и дело опаздывал или заставлял себя ждать. У дверей нашей квартиры и у калитки дачи его постоянно поджидали больные или их родственники, уверенные в том, что надо только с ним поговорить, и он не откажет…»
Главный терапевт Армии
В те же годы Вовси становится консультантом больницы и поликлиники, которые в народе называли «Кремлёвка». Может быть, поэтому в 1941 г. именно его рекомендовали на пост Главного терапевта Красной Армии. Хотя, если присмотреться, кандидатура его была небезупречна: беспартийный, да и происхождение сомнительное — его отец был лесопромышленником. Но имя Вовси назвал Георгий Ланг, ректор I Ленинградского медицинского института, один из самых авторитетных советских терапевтов.
Начальник Главного военно-санитарного управления Красной Армии Ефим Смирнов вспоминал: «Решая вопрос о подборе кандидата на должность главного терапевта Красной Армии, я счёл нужным посоветоваться с ленинградским профессором, широко известным клиницистом Г. Ф. Лангом. Позвонил ему по телефону. Он попросил у меня сутки на обдумывание и ровно в это же время на другой день позвонил мне и сказал, что может рекомендовать только одного кандидата — профессора Мирона Семёновича Вовси. Я поблагодарил Георгия Федоровича и долго находился в раздумье. Я совершенно не знал проф. М. С. Вовси. Но не это меня озадачило, а другое. Почему он не рекомендовал других известных профессоров-клиницистов, более молодых и подвижных. Что это, — думал я, — результат особой личной симпатии к проф. Вовси? <…> Я безоговорочно поддержал эту кандидатуру и ее выбор рассматриваю как исключительную удачу. Проф. М. С. Вовси полностью оправдал доверие. Он был блестящим главным терапевтом Красной Армии».
Именно Вовси пришлось создавать систему военно-полевое терапии. Гораздо чаще мы слышим о военно-полевой хирургии, но терапия была не менее важна. В армии не только получали ранения, но и болели, у пациентов в госпиталях начинались осложнения или обострялись хронические заболевания. Лечение язвы, пневмонии, заболеваний почек у раненых имеет свои особенности, со многими из них сталкивались впервые. Вовси всю войну инспектировал госпитали, собирал данные, обобщал, составлял руководства для фронтовых и тыловых врачей. Проводились даже научные конференции. По итогам такой работы удавалось около 90% всех раненых после лечения возвращать в строй.
В 1943 г. Вовси получил звание генерал-майора медицинской службы, в 1948-м он стал академиком Академии медицинских наук, возглавил редакцию журнала «Клиническая медицина», одного из самых авторитетных медицинских изданий СССР.
При этом он продолжал заниматься научной работой, в частности, изучал заболевания почек и методы лечения, интересовался перспективами применения гемодиализа. Также известны его работы в области изучения стенокардии и инфарктов миокарда. Любовь Вовси вспоминала, что с отцом невозможно было поехать в отпуск: в санаториях, куда они приезжали, Мирона Семёновича неизменно просили проконсультировать больных. Часто вызывали с отдыха в Москву, где заболевал тот или иной высокопоставленный пациент.
Волна арестов
В январе 1948 г. Вовси срочно вызвали из Ленинграда, где он в этот момент был, в Москву. В его семье произошла очередная трагедия. Потерявший во время войны отца (он погиб в первые дни оккупации) и родного брата (два года провёл в гетто, а потом был расстрелян вместе с семьёй), теперь он встречал на Белорусском вокзале гроб с телом Соломона Михоэлса. Как известно, тот «погиб в автомобильной катастрофе» в Минске, и Вовси сопровождал тело к патологоанатомам. Там стало очевидно, что травмы не могут быть последствиями аварии.
Вслед за этим начались аресты членов Еврейского Антифашистского комитета. В том числе арестовали главного врача Боткинской больницы Бориса Шимелиовича и выдающуюся ученую-физиолога Лину Штерн, которой на момент ареста было уже за 70. Она единственная не была расстреляна по делу ЕАК, её сослали в Джамбул.
В 1950 г. арестовали врача Якова Гилярьевича Эттингера, терапевта, кардиолога, который много лет был консультантом Лечебно-санитарного управления Кремля. В числе его пациентов были Киров, Орджоникидзе, он лечил сына Берии Серго, которому буквально спас жизнь. Вовси, который по распространённому суеверию не лечил членов своей семьи, обращался именно к Эттингеру, когда болел кто-то из родных. Любовь Вовси вспоминала: «Папа всегда с опаской относился к манере Якова Гилярьевича громко пересказывать услышанные им новости из передач всяких «вражеских голосов» и новости, прочитанные им в столь же «опасных» газетах. Эттингер прекрасно владел иностранными языками. Его нисколько не смущало присутствие при этих разговорах окружающих случайных слушателей. Так что его арест в условиях тогдашней жизни был как-то объясним».
Этингера обвинили в неправильном лечении первого секретаря Московского обкома ВКП (б) Александра Щербакова, который умер в 1945 г. от обширного инфаркта. За время следствия у Якова Гилярьевича случилось 29 сердечных приступов, в 1951 г., после очередного допроса, он умер в тюрьме.
Вслед за этим последовали аресты в Лечсанупре Кремля: в тюрьме оказались Софья Карпай, специалист по ЭКГ Центральной клинической больницы, Вениамин Незлин, профессор-консультант, Евгения Лившиц, врач-педиатр. Как выяснилось позже, от Лившиц хотели получить сведения для обвинения других «кремлёвских» врачей, собирались сделать из неё основного свидетеля. Евгения Фёдоровна отказалась выступать в этой роли, совершила попытку самоубийства, была отправлена на лечение в психиатрическую клинику. В итоге, когда все фигуранты «Дела врачей» уже вышли на свободу, Лившиц осталась в заключении, и её уже в апреле 1953 г., после смерти Сталина, приговорили к пяти годам за антисоветскую пропаганду.
После ареста Петра Егорова, начальника Лечебно-санитарного управления Кремля, и очень тихо прошедшего юбилея Владимира Виноградова (лечащего врача Сталина), который не получил никаких высоких наград, Вовси понял, что опасности подвергаются все врачи, так или иначе связанные с «кремлёвской медициной». В ноябре 1952-го арестовали и Вовси.
«Шпионы» и «вредители»
В сообщении ТАСС от января 1953 г. говорилось: «Большинство участников террористической группы (Вовси М. С., Коган Б. Б., Фельдман А. И., Гринштейн А. М., Этингер Я. Г. и др.) были связаны с международной еврейской буржуазно-националистической организацией «Джойнт», созданной американской разведкой. Другие участники террористической группы (Виноградов В. Н., Коган М. Б., Егоров П. И.) оказались давнишними агентами английской разведки. Следствие будет закончено в ближайшее время». Участником заговора был назван и Соломон Михоэлс.
Вовси обвинили в том, что он американский и английский шпион. Он подписал — совершенно лишённый сил к сопротивлению, он признавал всё. Потом последовали обвинения в шпионаже в пользу Германии. Как рассказывал Яков Раппопорт, также арестованный по «Делу врачей», услышав это, Вовси заплакал: его родных расстреляли немцы, как после этого он мог подписать ещё и это? «Профессор, нечего запираться, был и немецким шпионом». Я подписал, что был и немецким шпионом".
Жена Вовси тоже была арестована, вместе с другими жёнами врачей. Дочь и её мужа уволили без всяких перспектив найти другое место. Мытарства своего мужа, Анатолия Лившица, командира боевых судов, выпускника Военно-морской Академии, Любовь Вовси описывала так: «Был уволен с военной службы и исключён из партии. Гражданской специальности формально у него не было. А если бы и была, то это вряд ли помогло бы в условиях той «борьбы с космополитизмом», которая всё больше набирала обороты. Он попытался устроиться на курсы водителей троллейбусов, но оказалось, что закон не допускал такой «переквалификации» для человека с двумя дипломами о высшем образовании».
В тюрьме Вовси провёл несколько месяцев, обвиняемые по «Делу врачей» были освобождены в ночь с 3 на 4 апреля 1953 г. И уже на следующий день Мирон Семёнович читал лекцию в Институте усовершенствования врачей. Работал много, даже тогда, когда серьёзно заболел — у него началась саркома, пришлось ампутировать ногу.
Воспоминания о времени, проведённом в тюрьме, не оставляли его до конца жизни. После ампутации Яков Раппопорт навестил Вовси в больнице. «Я навестил его на следующие (или вторые) сутки после операции. Он был в слегка возбуждённом эйфорическом состоянии и сказал мне: «Разве можно сравнить моё теперешнее состояние с тем, которое было тогда? Теперь я потерял только ногу, но остался человеком, а там я перестал быть человеком».
Примерно за месяц до смерти, уже понимая, что лечение не дало результатов, Вовси попросил перевезти его в Боткинскую больницу, где «поселился» в своём кабинете, желая умереть на рабочем месте. Скончался в ночь с 5 на 6 июня 1960 г.