Во все времена судебное следствие периодически заходило в тупик. Понятный нам принцип «неустранимые сомнения толкуются в пользу обвиняемого» был людям древности и Средневековья не близок: кто-то же должен отвечать! По их мнению, в подобных случаях следовало положиться на Высшую волю.
Спросить у Бога
Идея Божьего суда (ордалии в терминологии юристов) восходит к глубокой древности — мы встречаем её уже в законах Хаммурапи, вавилонского царя 18-го века до нашей эры. В частности, практиковалось испытание водой:
«Если человек бросил на человека обвинение в колдовстве и не доказал этого, то тот, на которого было брошено обвинение в колдовстве, должен пойти к Божеству Реки и в Реку погрузиться; если Река схватит его, его обвинитель сможет забрать его дом. Если же Река очистит этого человека и он останется невредим, тогда тот, кто бросил на него обвинение в колдовстве, должен быть убит, а тот, кто погружался в Реку, может забрать дом его обвинителя». Встречаем мы схожие нормы и в древнеиндийских «Законах Ману» (предположительно 2-й век до нашей эры): невиновным полагался тот, «кого пылающий огонь не обжигает, кого вода не заставляет подняться наверх».
К испытанию огнём и водой со временем добавился поединок: и то сказать, «на Бога надейся, а сам не плошай». Например, в 501 году король бургундов Гундобад, несмотря на разгар войны со своим франкским коллегой Хлодвигом и одновременно с собственным братом, издал в городе Лионе эдикт, в частности, гласивший: «Чтобы подорвать эту преступную привычку (лжесвидетельствовать под присягой. — А. К.), мы в соответствии с настоящим законом постановляем, что всякий раз, когда возникает судебный спор у наших людей, и тот, кто обвиняется, отрицает, что у него нужно искать данную вещь или что он несёт ответственность за совершённое преступление, тогда <…> не следует отказывать им в праве на поединок».
Обычай получает широкое распространение в Европе, от христианских королевств Испании до Древней Руси, где получает закрепление «поле» — судебный поединок, обставленный целым рядом правил, вплоть до возможности выставить «заместителя».
Иногда поединки проходили благопристойно, как на рыцарском турнире, но нередко соперники выказывали невероятное ожесточение. Так, в 1456 году в английском Винчестере вор Томас Уайтхорн обвинил добропорядочного рыбака Джамиса Фишера в соучастии в краже — тот, естественно, отпирался. Оба принесли присягу в том, что говорят правду, и судья постановил провести поединок. Противники были вооружены палками и острыми железными рогами. В самом начале схватки оружие Фишера сломалось, и судья решил восстановить равенство шансов, изъяв его и у Уайтхорна. После этого в ход пошли зубы, и вор ухватил рыбака за причинное место, но тот изловчился и в свою очередь начал выдавливать врагу пальцами глаз. Уайтхорн сдался, признался в оговоре Фишера и ещё двадцати восьми человек и был повешен…
Изначально, в раннем Средневековье, типы споров, которые могли решаться поединком, можно было пересчитать по пальцам. Однако со временем практика «вошла во вкус»: сами поединки, правда, были нечастыми, но оснований для них стало много. В деле, которое мы рассматриваем, вопросы чести тесно переплелись с финансовыми.
А было — так…
Широкая чёрная, узкая белая…
Жан де Карруж принадлежал к нормандскому рыцарству средней руки, как и его отец и дед. Столетняя война была в разгаре, поэтому ещё до официального совершеннолетия он начал принимать участие в походах против англичан вместе с отцом под знамёнами их общего сеньора, графа Робера Першского. В 1367-м англичане разорили деревню Карружей и разрушили родовой замок. Поправить дела молодому рыцарю помогла женитьба на Жанне де Тилли, за которой давали земли, приносившие неплохой доход. Крёстным отцом первенца стал сосед и близкий друг Жана рыцарь Жак Ле Гри — это важно. Ещё через несколько лет граф Першский умер бездетным, и титул унаследовал его старший брат, граф Пьер Алансонский (Пьер II Добрый), — это тоже важно.
Затем в жизни нашего героя началась чёрная полоса: карьера при графском дворе не задалась, Пьер Алансонский явно выделял Ле Гри — друзья стали соперниками. Затем умерли жена и сын — то ли чума, то ли ещё что… В отчаянии он с мини-отрядом из семи солдат вступает в войско адмирала Жана де Вьена, ученика великого Бертрана Дюгеклена, и отважно сражается, испытывая судьбу. Судьба, казалось, одумывается, начинается белая полоса…
Но она оказалась узкой. Вернувшись в 1380-м после успешной кампании домой, Карруж женился на юной красавице Маргарите де Тибувиль. Если с его стороны в этом браке и был расчёт, то на рождение наследника отец невесты растратил значительную часть своих владений, да и репутацию имел сильно подмоченную, так как дважды предавал своего короля, выступая на стороне англичан. В своё время он продал поместье Ону-ле Фокон графу Пьеру, а тот подарил своему любимцу Ле Гри. Карруж решил оспорить старую сделку и начал судебный процесс, который тянулся несколько месяцев и закончился вмешательством короля (граф Алансонский приходился ему кузеном, угадайте, в чью пользу решил дело Карл VI?). Ещё одна попытка — оспорить в суде передачу графом должности коменданта замка Бэллем, которую занимал ушедший в мир иной Карруж-старший, в обход его сына другому вассалу, — также успеха не имела. Помимо прочего, не на шутку рассерженный граф Алансонский не дал согласия на покупку Карружем земли у соседа: он был сеньором обоих и в его полномочия входило одобрять или не одобрять переход земель. Помимо обиды на Алансона рыцарь — основательно или нет, мы уже не узнаем, — считал, что за всем этим стоит мерзкий интриган Ле Гри…
Впрочем, внешне они помирились, Маргарита была представлена соседу-сопернику, всё шло своим чередом. В поисках денег и славы Карруж принял участие в экспедиции адмирала де Вьена в Англию, где тот совместно с шотландцами пытался переломить ход Столетней войны, — хотя предприятие и закончилось неудачей, наш герой вернулся и с тем, и с другим. Вроде опять белая полоса…
В январе 1386 года, когда Карруж был в отлучке, а его матушка тоже отправилась по делам в соседний город, Маргариту, по её словам, посетил один из солдат Ле Гри. Поговорив для вида о чём-то несущественном, он объявил, что его командир находится за дверью и сгорает от любви. Далее было страстное признание самого претендента на сердце госпожи Карруж, предложение денег в обмен на благосклонность и — после решительного отказа — изнасилование. В таком виде эту историю узнал вернувшийся через несколько дней муж.
Спор вассалов должен был разбирать сеньор. Пьер Алансонский счёл, что Маргарита лжёт, что она сама мечтала о связи с его любимцем и была инициатором встречи. Предсказуемо настолько, что оскорблённые супруги даже не явились на заседание. Получив отказ в «первой инстанции», Карруж отправился к королю; надежды на то, что тот переменит решение своего двоюродного брата и разрешит поединок (ничего другого в ситуации «слово против слова» не оставалось), было немного, но имелся ещё один вариант.
«И сели судьи…»
Парламент во Франции 14-го века, как ни странно, был местом для дискуссий — точнее, для правосудия. Он вырос из Королевского совета и был в гораздо большей степени, нежели его английский тёзка, судом, чем законотворческим органом. Спор двух рыцарей привлёк его внимание, а король, чувствуя, что ситуация щекотливая, был рад «разделить ответственность». В результате спорящие стороны предстали во Дворце правосудия перед монархом и парламентом.
Ле Гри советовали добиваться церковного суда, в делах о защите чести это можно было делать, но тот настаивал на колоссальной компенсации за «честь, достоинство и деловую репутацию» — 40 тысяч ливров (около 300 кг золота), а это не вязалось с идеей христианского бескорыстия. Тогда был запущен классический уголовный процесс с допросом очевидцев (свидетелей-простолюдинов, в соответствии с процессуальными нормами того времени, расспрашивали под пыткой). Ле Гри заявил об алиби: якобы в тот день он был в 25 милях от замка Карружа и попросту не успел бы «обернуться»; но, как назло, обеспечивавший его свидетель прямо через несколько дней сам попался на изнасиловании, что несколько обесценило его показания… В итоге парламент (король к тому времени отбыл во Фландрию по военным делам) ввиду неустранимых противоречий в деле вынес решение устроить поединок.
Хронист-современник описывает его так: «Когда противники, как надлежало, поклялись соблюдать условия поединка, их поставили друг перед другом и велели делать то, для чего они туда пришли. Они сели на коней и с самого начала повели себя очень решительно, ибо хорошо знали ратное дело. Там было великое множество французских сеньоров, приехавших, чтобы посмотреть на бой. Сначала противники сразились на копьях, но не причинили друг другу никакого вреда. После этого они спешились, дабы продолжить бой на мечах, и схватились очень отважно. И был сначала сир де Карруж ранен в бедро, из-за чего все его сторонники крайне встревожились. Но затем он повёл себя столь доблестно, что поверг своего противника наземь, вонзил ему в тело меч и убил его прямо средь поля».
Считается, что это был последний судебный поединок во Франции. Говорят, поверженный на землю Ле Гри продолжал клясться в своей невиновности. Спустя несколько месяцев после того, как его труп, согласно закону, был публично повешен, некий преступник, приговорённый к смерти, заявил, что это он в своё время изнасиловал госпожу Карруж. Зачем? Может, надеялся на отсрочку казни…
А может — душу облегчал.