С. БУНТМАН: Добрый вечер! Мы с вами на канале «Дилетант», на который очень неплохо было бы вообще-то подписаться, честно говоря, если вы ещё этого не сделали. Хотя бы для того, чтобы слушать, кроме всяких интересных других передач, слушать и нашу программу «Не так». Алексей Кузнецов, Сергей Бунтман.
А. КУЗНЕЦОВ: Добрый вечер!
С. БУНТМАН: Сегодня у нас одна из поразительных совершенно фигур, и убийство этого человека, и биография этого человека, и те убийства, которые он совершал, и то, что он делал — это Яков Слащёв. Генерал Слащёв — прототип, в очень большой степени прототип Хлудова, во всяком случае…
А. КУЗНЕЦОВ: Сейчас Константин нам даст первую картинку, да.
С. БУНТМАН: Эту?
А. КУЗНЕЦОВ: И всем любителям Булгакова, конечно, этот образ…
С. БУНТМАН: Это будет Владислав До…
А. КУЗНЕЦОВ: Дворжецкий.
С. БУНТМАН: Дворжецкий будет в роли Хлудова в замечательном фильме «Бег» Алова и Наумова.
А. КУЗНЕЦОВ: И нет никаких сомнений в том, что Слащёв главный прототип Хлудова, можно спорить только о том, единственный или один из, но главный. В пользу этого говорят, в частности, воспоминания второй жены Михаила Афанасьевича, значит, Любови Белозёрской, по рассказам которой во многом и написана пьеса «Бег», потому что её собственная судьба отчасти повторяет — и, собственно, Серафима Корзухина, прототип её, по крайней мере, опять-таки, один из, это Белозёрская, да, потому что она в своё время тоже отступала из Крыма в Константинополь, правда, она там недолго задержалась, потом будут Париж, Берлин, возвращение в Советскую Россию. Вот, но вот в период, когда у них ещё всё было, так сказать, с Михаилом Афанасьевичем безоблачно, первые годы их брака, в 1925 они его заключили, вот в 1926—1927 он пишет пьесу «Бег», и она в своих мемуарах совершенно однозначно говорит о Слащёве как о прототипе.
С. БУНТМАН: Причём Слащёв ещё жив.
А. КУЗНЕЦОВ: Да, Слащёв ещё жив, потому что он будет убит только в 1929 году. И биография этого человека — это биография офицера, в значительной степени сделанного Первой мировой войной. Он кадровый военный, он из семьи…
С. БУНТМАН: Он павлин.
А. КУЗНЕЦОВ: Он из семьи кадровых военных, он сын и внук кадрового военного.
С. БУНТМАН: Да.
А. КУЗНЕЦОВ: Он закончил, правда, не кадетский корпус, а закончил он реальное училище Гуревича. Но затем он учится в самом престижном военном училище Российской империи. Он павлон.
С. БУНТМАН: Павлон, павлон, да.
А. КУЗНЕЦОВ: Павлон, да.
С. БУНТМАН: Да, и он, и Павловское причём училище, как мы хорошо знаем от его недоброжелателя, от Куприна, вот, который говорил, что вот павлоны, николаевские, вот, они — константиновцы — они все разные, и это самые заносчивые.
А. КУЗНЕЦОВ: Алексеевцы, александроны.
С. БУНТМАН: Да, да.
А. КУЗНЕЦОВ: Александровское училище, конечно. Вот. И естественно, как человек, успешно закончивший Павловское училище, он выпущен в гвардию.
С. БУНТМАН: Да.
А. КУЗНЕЦОВ: Дальше там он проходит все, так сказать, положенные этапы. И Первая мировая война застаёт его в звании, если я не ошибаюсь, капитана, и на ней он тоже командует последовательно ротой, батальоном, заканчивает полковником. У него полный бант наград, которые, так сказать, он пять орденов за Первую мировую получает. В том числе…
С. БУНТМАН: Плюс оружие.
А. КУЗНЕЦОВ: В том числе Георгия, в том числе георгиевское оружие, да. То есть это окопный офицер, полной мерой, ранен несколько раз, полной… Дважды, по-моему, за Первую мировую, значит, полной мерой, так сказать, кровью свой долг перед царём и Отечеством.
С. БУНТМАН: Настоящий, вот посмотрим, да? Слащёва, да?
А. КУЗНЕЦОВ: Обязательно. Кость, дайте нам, пожалуйста, вторую картинку.
С. БУНТМАН: Да.
А. КУЗНЕЦОВ: Вот это Слащёв, это уже Гражданская война. Но здесь он пока ещё не легендарный Слащёв-Крымский, это не Крым, здесь, на этой фотографии, он начальник штаба отряда генерала Шкуро.
С. БУНТМАН: По стати видно, что…
А. КУЗНЕЦОВ: Шкуровец, да?
С. БУНТМАН: Шкуровец, да.
А. КУЗНЕЦОВ: Шкуровец. И даже вот, так сказать, знатокам всяких военных деталей — я-то не знаток, ну, прочитал у сведущих людей: вот это вот особый фронтовой форс в том, что у него пять орденов, но носит он только Георгия, да? Считалось, что все ордена носить — это такой павлиний шик, да, это хвост распускать.
С. БУНТМАН: Да. Он не павлин, он павлон, запомним, да.
А. КУЗНЕЦОВ: Он павлон, да. Вот этот белый эмалевый крестик — это вот да, это, так сказать, достойно, это не вызывает ни малейших сомнений. А дальше будет в его биографии, собственно говоря, вот тот самый главный момент, который принесёт ему славу, причём славу очень разнообразную. Когда он волею Деникина, ещё в тот момент командовавшего вооружёнными силами юга России, он в конце, в самом конце 1919 года оказывается с очень незначительными силами на направлении, которое, видимо, Деникин считал второстепенным и уже был готов временно даже с этим направлением распрощаться. Собственно, процитирую воспоминания самого Слащёва. Надо иметь в виду, что они написаны уже после возвращения в Советскую Россию, с учётом, конечно, предлагаемых обстоятельств. Но эти воспоминания изданы, и в том числе и в новейшее время, вы без труда сможете их найти, на militerra. lib они, по-моему, в свободном доступе лежат, но тем не менее Слащёв в этих воспоминаниях, такое ощущение, не очень обращает внимание на советскую цензуру. «Двадцать шестого декабря» — 1919 года — «я получил приказ Деникина отходить в Крым. Командование, видимо, смотрело на Крым как на приговорённую к сдаче территорию, рассчитывая задерживать натиск красных на Дону или где-нибудь в его районе и около Буга». То есть имеется в виду, что Деникин пренебрегает остриём красного наступления, направленным на Крым, рассчитывая на то, что если удержат фланги — правый-левый, Дон и Буг, да? — то красные потом, даже если они временно Крым захватят, но они всё равно вынуждены будут уйти, чтобы не оказаться в Крыму в ловушке. «Руководствуясь, очевидно, этим, Деникин и назначил на Крым столь ничтожные силы. Потому что даже назначенный сперва туда же второй армейский корпус» — Слащёв командует третьим — «второй армейский корпус Промтова получил приказ отходить на Одессу. Между тем, если бы отводить главные силы Новороссии не на Одессу, а на Крым, то опираясь на него, эти более крупные силы могли бы действовать активно против армии красных, шедших на Кавказ». В результате Крым прикрывает только третий армейский корпус генерала — генерала он получил уже в Белой Армии — генерала Слащёва. Хорошо звучит — армейский корпус. Вообще в регулярной войне корпус — это минимум две, а то и три дивизии, а бывают корпуса и четыре дивизии, то есть по сути целая армия, то есть со всякими приданными частями штатная численность корпуса может быть сорок тысяч человек…
С. БУНТМАН: Ну да.
А. КУЗНЕЦОВ: У Слащёва меньше четырёх.
С. БУНТМАН: Так.
А. КУЗНЕЦОВ: От трёх с половиной до четырёх штыков и, в общем, очень незначительное количество сабель.
С. БУНТМАН: Да, и как напишет Врангель, сброд в общем-то у него.
А. КУЗНЕЦОВ: Сейчас я процитирую это обязательно, потому что это очень яркая цитата. И Слащёв с этими ничтожно малыми силами — а ему противостоит по меньшей мере в восемь раз превосходящий его по численности противник — умудряется сделать то, на что Деникин, видимо, даже не рассчитывал. Он не пускает красных в Крым. Точнее, пускает, но очень интересно. Что он сделал. Зима. Причём зима по тамошним меркам очень суровая стояла, вот эта зима 1919−1920 годов. Значит, он, не цепляясь за Перекоп, отводит свой третий так называемый корпус поглубже в Крым, но это даёт ему возможность разместить своих солдат в отапливаемых жилищах. Красные почти беспрепятственно пересекают Перекоп и входят в Крым. Докладывают об этом, рапортуют, один из красных командиров успел даже Красное Знамя получить — орден — за, так сказать, то, что ворвался в Крым. А дальше они ночуют на шестнадцатиградусном морозе в степи. Вот когда я всё это читал к сегодняшней передаче, меня накрыло моё юношеское воспоминание. Февраль 1990 года, и я, занимавшийся тогда активно туризмом, с группой таких же, как я, молодых дураков, значит — мы отправились в поход третьей категории сложности, нам это нужно было для того, чтобы потом мы могли водить детские группы, первую и вторую категорию. Поскольку студенческие каникулы — нам нужно было успеть уложиться в эти каникулы. Мы специально выбрали такую вот местность, которая за счёт именно всяких сложностей климата и всего прочего давала основание натянуть вот эту третью категорию.
С. БУНТМАН: За небольшое время, да. Да.
А. КУЗНЕЦОВ: За сравнительно короткий срок. И это оказалась Туркмения.
С. БУНТМАН: Ой мама.
А. КУЗНЕЦОВ: Предгорья Копетдага.
С. БУНТМАН: Ой!
А. КУЗНЕЦОВ: И вот там мы в палатках ночевали при минус двадцати. Что я хочу сказать. У нас были палатки. Всё-таки в палатке, где лежат тёплые человеческие тела, температура выше, чем за пределами палатки, да? У нас была хорошая одежда. У нас были — ну, по тем временам, по нынешним временам, точнее, не очень хорошие, но всё-таки у нас были тёплые зимние спальники. Мы хорошо ели, то есть мы ложились спать сытыми, да? Вот я вспоминаю эти ночёвки с ужасом…
С. БУНТМАН: Угу.
А. КУЗНЕЦОВ: Ты выспаться не можешь всё равно, потому что даже когда ты спишь, ты спишь таким вот очень тревожным сном, потому что во сне ты всё время ворочаешься, стараясь поймать немножко тепла.
С. БУНТМАН: Да, найти третий бок, как писал Набоков. Да, да.
А. КУЗНЕЦОВ: Совершенно верно. Нас три человека в палатке, мы периодически меняемся местами, потому что в середине, естественно, теплее, а по краям холоднее. Да? В результате ты утром, несмотря на вот всё то, что я описал, всё равно встаёшь не отдохнувшим, разбитым. Да?
С. БУНТМАН: Описал ты всё то, чего вообще не было.
А. КУЗНЕЦОВ: Даже в помине не было.
С. БУНТМАН: Не было в 1919 году у красных.
А. КУЗНЕЦОВ: Плохо поевшие, из тёплого имеющие шинель, да? Так сказать, топлива особенного не было… У нас-то был примус, мы готовили на примусе, да? Им нужно было набрать или сухого камыша, или ещё чего-нибудь. И разобрать чего-нибудь — а всё, что могли, уже разобрали, да? — в тех краях, в первую очередь те же самые обороняющиеся белые — на брустверы, на всё остальное… И в результате тут что получилось? Слащёв отказался от позиционной обороны, своими четырьмя тысячами жалкими организовав оборону мобильную. И вот эти помёрзшие красные, они в Крым вошли — их выбивают. Они собираются с силами, в Крым входят — их выбивают. И, в конечном итоге, таким образом Слащёв удержал Крым до подхода более значительных сил. И в конечном итоге, как он сам потом горделиво писал, — хотя с общечеловеческой точки зрения гордиться, прямо скажем, нечем — «действия моего корпуса продлили Гражданскую войну ещё на год». Фактически, видимо, так оно и получилось, потому что-то, что Крым удержали, дало возможность армии теперь уже Врангеля — в начале 1920-го года Деникин передаёт Петру Николаевичу армию, да? — значит, дало возможность вести даже активные какое-то время действия. Но… Да, Слащёв в этой ситуации оказывается таким вот любимцем солдат, он появляется в самых трудных местах, он лично поднимает в атаку. Описана по меньшей мере одна психическая атака — вот ту, которую помнят все из «Чапаева», — вот против Чапаева-то её как раз, видимо, не было. Вот. А тут да, вот он поднимает, с оркестром они идут, там, на красные позиции… Ранен он, значит… Но при этом у него всё больше и больше проявляются, мягко говоря, странности. Ну, во-первых, Кость, дайте нам, пожалуйста, ещё одну фотографию. Вот эта фотография — это Слащёв, он в белом таком, я даже не знаю, как назвать это: казакин — не казакин, бешмет, что-то вот…
С. БУНТМАН: У меня есть слово, которое я не буду произносить сейчас, хорошо?
А. КУЗНЕЦОВ: Хорошо. Вот… Полуперденчик?
С. БУНТМАН: Да, совершенно верно.
А. КУЗНЕЦОВ: Естественно, у меня оно тоже есть.
С. БУНТМАН: Да, да.
А. КУЗНЕЦОВ: Белого цвета, да? С ним чины его штаба, Третьего корпуса. И вот обратите внимание на женщину справа — о ней сегодня будет много сказано, это его жена, как раз примерно в это время они этот брак оформили. Очень яркий человек, о ней обязательно поговорим — о Нине Нечволодовой. Вот. Вот, значит, этот самый, странный, мягко говоря, наряд, который отметит даже Врангель. Во-вторых, он явно совершенно берёт пример — по крайней мере в стиле приказов — с Суворова. Вот как, например, так сказать, вот — это не приказ, это он рассылал такие своего рода прокламации, тоже довольно странное для военного занятие. Прокламации, которые печатались типографским способом и рассылались в войска как, значит, такой вот материал для изучения. «Безобразие. Посмели дать себя атаковать. Не атаковали сами. Приказываю: ни шагу назад, а в атаку вперёд. Где потребует обстановка, выйду сам. Подтверждаю — из Крыма не уйду. Из двух армий противника одну разгромил, берусь за вторую. Доволен молодецкой работой добровольцев и казаков. Население спокойно, но инертно — нужна изюминка. Генерал Слащёв».
С. БУНТМАН: Вау.
А. КУЗНЕЦОВ: Абсолютный Суворов, да?
С. БУНТМАН: Ну да.
А. КУЗНЕЦОВ: Население спокойно, но инертно — это вообще, мне кажется, такой эпиграф к курсу российской истории от Адама до Саддама. В это время он уже заметно подвержен алкоголю и наркотикам. Очень распространена версия, что к наркотикам он пристрастился после очень тяжёлого ранения 1919 года, когда…
С. БУНТМАН: Сначала морфий, потом…
А. КУЗНЕЦОВ: …он попал под пулемётную очередь — одна пуля попала в живот, другая пробила лёгкое. Именно там Нина Нечволодова как сестра милосердия его вытаскивает практически с того света, дежуря около него день и ночь. И вот похоже, что начинается всё с морфия как с обезболивающего, а дальше пойдёт кокаин — кокаин, причём запиваемый коньяком. Есть воспоминания Вертинского — очень откровенные, явно совершенно он не придумывает. Вот, где Слащёв его принимает в Крыму, угощает, очень восторженно о нём говорит. Но вот периодически — Александр Николаевич упоминает — «но сначала понюхаем», говорит Слащёв, да? Вот, вы нам сейчас споёте, но сначала понюхаем — берёт щепотку белого порошка, занюхивает. Потом угощает Вертинского коньяком и сам тоже не отказывается. Врангель, с которым у него сложатся очень непростые отношения, и в конечном итоге Пётр Николаевич будет стараться всячески Слащёва из армии убрать — и это получится у него… С одной стороны, отдавал ему должное: «Генерал Слащёв, бывший полновластный властитель с Крыма, с переходом ставки в Феодосию оставался во главе своего корпуса. Генерал Шилин был отчислен в распоряжение главнокомандующего. Хороший строевой офицер, генерал Слащёв» — вот то, о чём ты говорил, — «имея сборные случайные войска» — в 18-м веке именно это и называлось сволочью, да? — «отлично справлялся со своей задачей. С горстью людей, среди общего развала, он отстоял Крым». Вот тут Врангель ему воздаёт. «Однако полная, вне всякого контроля, самостоятельность, сознание безнаказанности окончательно вскружили ему голову. Неуравновешенный от природы, слабохарактерный, легко поддающийся самой низкопробной лести, плохо разбирающийся в людях, к тому же подверженный болезненному пристрастию к наркотикам и вину, он, в атмосфере общего развала, окончательно запутался. Не довольствуясь уже ролью строевого начальника, он стремился влиять на общую политическую работу, засыпал ставку всевозможными проектами и предположениями одно другого сумбурнее, настаивал на смене целого ряда других начальников, требовал привлечения к работе казавшихся ему выдающихся лиц». Ну и дальше личное впечатление: «Я видел его в последний раз под Севастополем… под Ставрополем» — прошу прощения. — «Он поразил меня тогда своей молодостью и свежестью». Надо сказать, что Слащёв вообще очень моложаво выглядел, это правда. Он и так был молод…
С. БУНТМАН: Ну, 1885 года он, по-моему.
А. КУЗНЕЦОВ: Он 1887 года…
С. БУНТМАН: Всего, да?
А. КУЗНЕЦОВ: То есть ему тридцать три года. Вот даже в те дни, когда он отстоял Крым, — 32 года. У него такое лицо немножко юношеское, светлые волосы, и он выглядит ещё моложе своих лет, да? «Теперь его трудно было узнать. Его фантастический костюм…» — вот эта белая… Я вспомнил слово, которое искал — по-моему, именно это называется бекеша.
С. БУНТМАН: Ну, бекеша, да.
А. КУЗНЕЦОВ: Вот такой коротенький тулупчик, отороченный мехом…
С. БУНТМАН: Отороченный, да. Смушкой, скорее всего.
А. КУЗНЕЦОВ: «Его фантастический костюм, громкий нервный смех и беспорядочный отрывистый разговор производили тягостное впечатление». В результате Слащёв чудил как мог, и Врангель его в конечном итоге, подсластив пилюлю — в приказе воздав ему должное за бои на Каховском плацдарме, подарив ему почётную приставку к фамилии Слащёв-Крымский — он его, значит, из армии удаляет. Вроде бы был проект — когда уже стало понятно, что вооружённые силы юга России эвакуируются из Крыма — вроде бы был проект оставить Слащёва во главе партизанского белого движения в Крыму… Рассчитывали же быстро вернуться, да? И как раз эта должность казалась просто для него созданной — такой он вот Денис Давыдов этого времени. Но в конечном итоге что-то не срослось, и Слащёв со своей женой, Ниной Нечволодовой, эвакуируется одним из последних пароходов в Константинополь. Вот здесь надо сказать несколько слов о его прототипстве Хлудова. Я специально вынес в название нашей сегодняшней передачи фразу из «Бега»: «Ты Генерального штаба». Напомню — это знаменитый разговор между генералом Чарнотой… Великая роль Михаила Ульянова, да?.. В этом великом фильме Алова и Наумова… И Чарнота говорит ему — в пьесе это звучит так: «Рома, ты Генерального штаба». В фильме немножко переставили режиссёры акценты. Значит, Чарнота сначала пытается с ним говорить на интимной — они на «ты» — пытается говорить на интимной ноте. Он ему говорит: «Что ты делаешь?» — говорит Ульянов. Хлудов говорит: «Молчать!» И, услышав вот это начальственное «молчать», Чарнота говорит: «Ваше превосходительство, вы же Генерального штаба!» Что имеется в виду? Что ж ты делаешь — что ж за расстрелы, что ж за казни бессудные! Да? Ты же военная аристократия — как еще понимать вот эту фразу: «ты же Генерального штаба».
С. БУНТМАН: Ну да.
А. КУЗНЕЦОВ: Слащёв не был Генерального штаба. Он выпущен из Николаевской академии вторым разрядом, а это означает — без причисления к Генеральному штабу. И он — реальный Слащёв-Крымский — он очевидно не Генерального штаба. Он презирает — и действиями своими, и словами своими — он презирает вот эту каноническую военную науку — Мольтке, Клаузевица и прочую, так сказать, правильную стратегию. Он как раз полководец гражданской войны, где нужна импровизация, где выдвигаются такие люди, как, с одной стороны, Будённый, и даже Котовский, да? Так сказать…
С. БУНТМАН: Нет, но и просто вот из таких вот — скорее там, как тоже из офицеров выпусков перед этим, как Тухачевский тот же самый…
А. КУЗНЕЦОВ: Как Тухачевский тот же самый, да, и так далее. Но дело в том, что отличия между Хлудовым и Слащёвым гораздо больше. Хотя по биографии совпадений много, но Булгаков специально делает… Его Хлудов старше, его Хлудов склонен к рефлексии — Слащёв абсолютно не склонен к рефлексии. Оказавшись в Константинополе, он начинает бодаться со всеми, кто готов свои рога предоставить. Он отстаивает ту точку зрения, что «я Крым спасал, а вы, козлы, его в результате отдали». Он устраивает только что не дуэли, в результате… Да, Врангеля несёт уже по пням и кочкам — дело заканчивается тем, что Врангель инициирует суд чести, который Слащёва просто приговаривает, приказывает уйти в отставку…
С. БУНТМАН: Врангель пытался навести порядок у себя в Крыму. И, кстати…
А. КУЗНЕЦОВ: Он и в Крыму пытался, и в Галлиполийском лагере пытался навести порядок. Конечно.
С. БУНТМАН: Ну да, он вообще… Врангель, между прочим — один из самых нерепрессивных и непогромных вождей белого движения.
А. КУЗНЕЦОВ: Безусловно, безусловно. Ну, Деникин тоже не погромный и не репрессивный.
С. БУНТМАН: Да. Но при Деникине — при Деникине лютовали, но у него гораздо больше территория была.
А. КУЗНЕЦОВ: Гораздо больше.
С. БУНТМАН: Там как раз и лютовали… страшно.
А. КУЗНЕЦОВ: И Мамонтов, и Шкуро, и всё прочее. Но Деникин, как известно…
С. БУНТМАН: Деникин сам — нет.
А. КУЗНЕЦОВ: Сам нет…
С. БУНТМАН: Но он не мог ничего поделать с, скажем так, с погромным движением в своей армии.
А. КУЗНЕЦОВ: Очень сразу всплывает перед глазами чётко этот замечательный эпизод из «Адъютанта Его превосходительства», когда Стржельчик — да, помните? — он командует, помнишь, командует этому самому, Соломину, передать поздравления Шкуро со званием генерал-лейтенанта. И, значит, адъютант провокационно говорит: «Как же так, Ваше высокопревосходительство, вы генерал-лейтенант и Шкуро — генерал-лейтенант». Помнишь, что Стржельчик отвечает? «Мне генерал-лейтенанта государь император»…
С. БУНТМАН: Да.
А. КУЗНЕЦОВ: То есть ко всем этим новообразованиям, скажем так…
С. БУНТМАН: Да. Ну, там прототип его Май-Маевский…
А. КУЗНЕЦОВ: Май-Маевский, конечно.
С. БУНТМАН: Имя Май-Маевского — Владимир Зенонович…
А. КУЗНЕЦОВ: Да, конечно.
С. БУНТМАН: Здесь был потрясающий один эпизод, о котором, наверное, коротко надо сказать — крымский эпизод Слащёва, на котором он вышел, но на котором погорел Деникин. Это капитан Орлов.
А. КУЗНЕЦОВ: Мятеж вот этот вот?
С. БУНТМАН: Мятеж, да.
А. КУЗНЕЦОВ: Джанкойский, если не ошибаюсь.
С. БУНТМАН: Джанкойский, джанкойский.
А. КУЗНЕЦОВ: Джанкойский мятеж, потому что этого Орлова…
С. БУНТМАН: Очень серьёзное дело, и там-то как раз сурово подавил и Май-Маевский, и Слащёв.
А. КУЗНЕЦОВ: Ну, Май-Маевский, к сожалению — ну, Владимир Зенонович выпивал очень крупно.
С. БУНТМАН: Да, да, да.
А. КУЗНЕЦОВ: И остались приказы, где и взятие заложников, и децимация — причём гражданского населения… Май-Маевский в этом смысле свою репутацию, конечно, очень сильно испортил. А дальше — если Хлудов собирается возвращаться без всяких гарантий, одержимый одной только тоской по родине и так далее, то в случае со Слащёвым проводится целая операция — как сейчас модно говорить, спецоперация. По её поводу есть самые разные версии. Вот версия, которую изложил такой известный исследователь деятельности спецслужб — а в своё время сам довольно крупный деятель этих самых спецслужб — Зданович, нам памятный ещё в роли говорящей головы ФСБ, да? Или этой самой, службы внешней разведки он был пресс-секретарём, не помню…
С. БУНТМАН: Не помню.
А. КУЗНЕЦОВ: Я тоже не помню. Ну, одним словом, человек много пишет о разведке. Вот что он, его версия. «Уполномоченным ВЧК по делу Слащёва стал Я. Тененбаум. Эту кандидатуру предложил будущий заместитель председателя ВЧК Уншлихт как человека, лично ему известного по совместной работе на Западном фронте. Тененбаум под его руководством успешно занимался разложением польской армии». Не знаю, чего там успешно — польская армия на Западном фронте, по-моему, себя показала, когда надо было, вполне не разложившейся. «Кроме того, Тененбаум обладал богатым опытом подпольной работы, хорошо знал французский язык, что в Константинополе могло пригодиться, с учётом активности французской контрразведки. Тененбаума, получившего псевдоним Ейский, лично инструктировали председатель Реввоенсовета Троцкий и Уншлихт». И вот якобы именно он осуществляет подход к Слащёву и рассыпает перед ним жемчуга, обещая ему не просто возвращение в Россию, а обещая ему там определённые условия и, видимо, давая какие-то надежды на будущее.
С. БУНТМАН: Но ведь амнистия была объявлена. 1921 год.
А. КУЗНЕЦОВ: Лично. Совершенно верно, но Слащёву лично предоставляют гарантии его безопасности.
С. БУНТМАН: А правда, что он в вагоне Дзержинского уезжает?
А. КУЗНЕЦОВ: Вот нам, видимо, нужно прерваться на короткую рекламу. И я расскажу.
С. БУНТМАН: Да, давайте прервёмся на этом самом вопросе. Да.
[Реклама]
Ну что ж, мы продолжим, только вы не забудьте про shop.diletant.media и про те россыпи, которые у нас есть. Я сейчас вот читаю книжку с большим восторгом и ужасом — ту, которую я сам разрекламировал — это книга «Госсмех». Это очень страшная книга.
А. КУЗНЕЦОВ: А, ага… В прошлый раз мы, да, про неё говорили.
С. БУНТМАН: Да. А это очень страшная книга, так что вы там можете много чего найти. Я когда заглядываю сюда, когда сортируют книги, — ой, мама моя родная, господи!
А. КУЗНЕЦОВ: Я сейчас тоже, кстати, читаю книгу, которую в своё время приобрёл благодаря shop. diletant.media, о том, как создавался канонический образ Ушакова и Нахимова — сначала дореволюционный, а потом уже в советской пропаганде.
С. БУНТМАН: А, да. А, вот ту… Мы её тоже когда-то рекламировали.
А. КУЗНЕЦОВ: У нас её тогда много было, вот, я её купил и совершенно про это не жалею, с удовольствием её сейчас читаю. Про вагон Дзержинского. Я эту историю попытался покопать — ну, все пишут об этом самом вагоне Дзержинского, в котором из Крыма Слащёв приехал в Москву. Более того — похоже, что к вагону прилагался и сам Феликс Эдмундович. У меня сложилось такое впечатление, что Дзержинский был в это время…
С. БУНТМАН: Проводник.
А. КУЗНЕЦОВ: …был в это время…
С. БУНТМАН: Чай?
А. КУЗНЕЦОВ: Чай. С сильным польским акцентом.
С. БУНТМАН: Да, да.
А. КУЗНЕЦОВ: «Проше пана, чай?» А также «пше проше, пани?», потому что со Слащёвым ехала его жена — сейчас мы о ней тоже поговорим.
С. БУНТМАН: Да.
А. КУЗНЕЦОВ: У меня такое ощущение, что Феликс Эдмундович не специально, конечно, приехал в Крым встречать Слащёва. Нет, безусловно. Он находился в Крыму с, так сказать, инспекционной поездкой — видимо, имея в виду, что в Крыму продолжало работать, там, некое белое подполье. И было известно по сообщениям разведки, что в Галлиполийском лагере чертят опять карты высадки на крымском побережье. Я думаю, что Дзержинский приехал по этой линии. Но, видимо, так получилось, что как раз в это время французским пароходом «Жан» в Севастополь прибыл Слащёв. Ну и заодно, так сказать, прихватил его. По крайней мере я встретил даже упоминание о том, что Слащёв и в вагоне Дзержинского буянил и, там, что-то ему кто-то недостаточно вежливо из солдат охраны ответил — Слащёв распорядился дать ему двадцать пять шомполов. Ну, не дали, конечно, но сам заход, согласитесь, интересный.
С. БУНТМАН: Почему такое, почему? — Марина спрашивает, и она права… Почему, если так? Если это не просто амнистия 1921 года и не желание самого Слащёва, почему такое внимание именно к нему? Были же не меньшие полководцы тамошние.
А. КУЗНЕЦОВ: Сейчас скажу. Точнее скажу, я могу только изложить свою версию.
С. БУНТМАН: Да.
А. КУЗНЕЦОВ: Потому что у меня нет стопроцентного ответа. Я просто хотел закончить сюжет вот с агентурной разработкой Слащёва в Турции. Дело в том, что есть альтернативная версия. Она изложена в очерках, которые называются «Работа Коминтерна и ОГПУ в Турции». Их написал, но так и не смог издать уже в 30-е годы бывший заместитель торгпреда в Турции Ибрагимов, бежавший, ну, точнее оставшийся за границей, который, ссылаясь на своего коллегу по фамилии Мирный, значит, изложил такую историю. «Тот же Мирный мне рассказывал, что генерал Слащёв не сам добровольно вернулся в СССР, а просто они вели с ним ещё переговоры, завлекли в какой-то ресторан, напоили его сильно, и так как он был наркоман, накачали кокаином или опиумом и отвезли на советский пароход. И он, якобы, очнулся только в Севастополе, ему тогда ничего не оставалось делать, как только подписать приготовленное ему знаменитое обращение-воззвание к офицерам». Оставляю всю ответственность в правдивости рассказа на Мирном. Значит, я думаю, что это байка, которая была запущена в эмигрантской среде, для того, чтобы подсластить горечь пилюли: знаменитый легендарный белый генерал…
С. БУНТМАН: Который ещё обращается, что все возвращайтесь в Россию… Не верьте…
А. КУЗНЕЦОВ: Сам вернулся, вернулся к красным. Кость, дайте нам, пожалуйста, там есть вырезка из газеты, которая называется «Генерал Слащёв в Советской России». И, значит, вы можете полюбоваться оригиналом документа, а я его зачитаю, потому что понятно, что с экрана это трудно сделать. Вот то самое обращение, о котором идёт речь. 21 ноября 1921 года — это он ещё в Крыму, он ещё не доехал до столицы. «С 1918 года льётся русская кровь в междоусобной войне. Все называли себя борцами за народ. Правительство белых оказалось несостоятельным и не поддержанным народом: белые были побеждены и бежали в Константинополь. Советская власть есть единственная власть, представляющая Россию и её народ.
Я, Слащёв-Крымский, зову вас, офицеры и солдаты, подчиниться советской власти и вернуться на родину, в противном случае вы являетесь наёмниками иностранного капитала и, что ещё хуже, изменниками против своей родины, своего родного народа. Ведь каждую минуту вас могут послать завоёвывать русские области. Конечно, платить вам за это будут, но пославшие вас получат все материальные и территориальные выгоды и сделают русский народ рабами, а вас народ проклянёт».
Вот это «А вас народ проклянёт» у Булгакова же да, в «Днях Турбиных». Вот эта знаменитая речь полковника Турбина в гимназии. «Вас пугают тем, что возвращающихся белых подвергают различным репрессиям.
Я поехал, проверил и убедился, что прошлое забыто. Со мной приехали генерал Мильковский, полковник Гильбих, несколько офицеров и моя жена, и теперь, как один из высших начальников добровольческой армии, я рекомендую вам — за мной, не верьте сплетням про Россию, не смейте продаваться, чтобы идти на Россию войной. Требую подчинения советской власти для защиты родины и своего народа».
С. БУНТМАН: Ну в его стиле концовка.
А. КУЗНЕЦОВ: В его стиле концовка, в его стиле «русские, русские, русские». Это, конечно, спичрайтеры большевистские не очень, так сказать, в ладу с этой терминологией.
С. БУНТМАН: Капитал меня смущает.
А. КУЗНЕЦОВ: Да, тут есть, конечно, ощущение, что генерал работал, скажем так, с соавторами, ну или редакторы прошлись. Но вот что за него написали, я не верю, нет. Я думаю, что тут, так сказать, энергия его. Почему вокруг него такая свистопляска? Дело в том, что генерал — это… Ну во-первых, было немало генералов, которые с самого начала в Красной армии, да? Был тот же Алексей Александрович Брусилов…
С. БУНТМАН: Брусилов, да.
А. КУЗНЕЦОВ: Да, вот уж фигура. Но дело в том, что этот поток как бы уже иссяк, потому что те, кто был с самого начала с красными, те и были. А тут вот нужно было создать прецедент именно вот громкого имени вернувшегося. И Слащёв — вот уж громкое имя — оказался в этом смысле… Казался. Не оказался, а именно казался очень удачными вариантом. Дальше он начинает преподавать тактику на курсах «Выстрел», которые являются в это время, ну, по сути, главной военной академией. Потому что кто учится на курсах «Выстрел»? На курсах «Выстрел» учатся те, кто выдвинулся в Гражданскую войну, кто фактически выполнял обязанности офицеров старшего звена, а то и генеральские обязанности — то есть командовал полками, командовал бригадами, но кого теперь надо подучить всё-таки правильному военному искусству. Это люди, которые были эффективными стихийными командирами, но полупартизанских соединений. Теперь им нужно придать военный даже не лоск — речь шла не о строевой подготовке — им нужно придать фундаментальную образованность, поэтому им читают стратегию, им читают тактику, им читают фортификацию, им читают историю военного искусства, кстати говоря. Из них нужно сделать образованных командиров. И вот Слащёв преподаёт на этих курсах. Приведу воспоминание человека, которого я один раз встречал лично, и к этому времени, к сожалению, этот человек физически был с нами (он умрёт через несколько месяцев после нашей встречи), но ментально уже нет. Я рассчитывал получить некоторые подробности… 1985 год, 40-летие Победы — я как раз заканчиваю 10-й класс… И вот комитет комсомола школы, благодаря тому, что у нас училась в школе его правнучка… Речь идёт о Павле Ивановиче Батове. У нас училась его правнучка на два года моложе меня, и она организовала, и мы, значит, пошли с нами, военруком-фронтовиком во главе, мы пошли на квартиру в Сивцев Вражек, в этот генеральский дом. Но Павел Иванович, к сожалению, был уже…
С. БУНТМАН: А он учился на «Выстреле"-то.
А. КУЗНЕЦОВ: Вот. И вот его воспоминания о Слащёве: «Преподавал блестяще. На лекциях народу полно, и напряжение в аудитории было порой как в бою. Многие командиры-слушатели сами сражались с врангелевцами, в том числе и на подступах к Крыму, а бывший белогвардейский генерал не жалел ни язвительности, ни насмешки, разбирая ту или иную операцию наших войск». Вот с этой работой на курсах «Выстрел» связан знаменитый анекдот.
С. БУНТМАН: Про Будённого?
А. КУЗНЕЦОВ: Про Будённого. Будённый не учился на курсах «Выстрел». Злые языки утверждают, что легендарный маршал вообще никогда нигде не учился — это некоторое преувеличение, но на курсах «Выстрел» он не учился. Но вроде бы он приехал туда с инспекционным визитом и зацепился языками со Слащёвым. И сначала они вроде бы вполне мирно, так сказать, беседовали об опыте Гражданской войны, а затем Будённый, закрутив, как положено, легендарный ус, сказал что-то типа «Ну мы-то вас бивали в Гражданскую войну». На что Слащёв якобы предложил ему совместно разобрать несколько операций и в результате разбора положил на обе лопатки настолько очевидно для всех, что, значит, полководец не выдержал, выхватил револьвер и несколько раз в сторону Слащёва выстрелил, но не попал. На что Слащёв якобы сказал: «Вот как вы стреляете, так вы и воевали».
С. БУНТМАН: Так и воевали, да.
А. КУЗНЕЦОВ: Я думаю, что это апокриф.
С. БУНТМАН: Хороший анекдот, но характер показывает.
А. КУЗНЕЦОВ: Характер показывает, и главное — это соответствует тому, что мы знаем из тех же самых воспоминаний других людей, работавших (в том числе не учившихся, а работавших на «Выстреле»), и из материалов следствия. Дело в том, что Слащёв вызывал всё большую и большую тревогу тех, кто был ответственен за курсы, двумя обстоятельствами. Обстоятельство первое: он был популярен среди слушателей, достаточно корректен. Даже вокруг него сложился некий военно-исторический кружок по более детальному анализу опыта Гражданской войны. Но беспокоило то, что этот кружок собирался на квартире у Слащёва (он жил там же). Сейчас мы покажем этот дом. Кость, покажите, пожалуйста, там фотография дома такая есть. Это дом… вот, спасибо большое. Это фотография уже конца 1940-х годов, но дом в том же состоянии, его через несколько лет не станет после этой фотографии: Красноказарменная, 3. Мы совсем недалеко сейчас оттуда находимся.
С. БУНТМАН: О, Красноказарменная.
А. КУЗНЕЦОВ: Минут 15 неторопливым пешочком — и мы на месте гибели Слащёва. Это казармы. Курсы «Выстрел» там располагались и там же были преподавательские квартиры, то есть он жил в одном из корпусов вот этого комплекса казарменного. И собирались у него на квартире, вот этот, значит, кружок, и очень пили. Вот я прочитал воспоминания одного из коллег, тоже бывших, не уверен, что белых, но царских, безусловно, офицеров, который преподавал на этих курсах. Он говорит: «Меня Слащёв всё время в гости приглашал, а я всё время старался уклониться, потому что как ни приду — тут же бутылку на стол, жена пила с ним вровень…»
Ну, и это первое, что беспокоило. Видимо, и наркотики — всё-таки НЭП, да, наркотики достать можно было. Похоже, что он продолжал увлекаться этим тоже. А второе — он очень по-прежнему вёл себя дерзко, засыпал Управление кадров требованиями отпустить его с преподавательской работы, требовал корпус под своё командование… Ну, кто в 1927—1928 году генералу Слащёву, к тому же сильно пьющему, даст корпус под командование? А он, там, жаловался — вот, то-сё, пятое-десятое… Короче, он скандалил. 11 января 1929 года Слащёв был убит в комнате, в квартире № 2, Красноказарменная, 3, тремя выстрелами из револьвера. Убийца дождался в комнате прямо около трупа, причём ждать ему пришлось минут пятнадцать, пока появились первые, так сказать, прибежавшие. Убийцей оказался Лазарь Львович Коленберг. Кость, дайте нам, пожалуйста, следующую фотографию такого… Большая фотография коротко стриженного человека. Вот.
С. БУНТМАН: Угу.
А. КУЗНЕЦОВ: Значит, он в Гражданской войне сам участия не принимал. Он достаточно молодой человек, 1905 года рождения. Он, уже после Гражданской войны, учился на курсах командирских, выпустился младшим командиром, повоевал с басмачами в Средней Азии в первой половине 1920-х, там получил контузию. Вроде бы — вроде бы — на этих основаниях был из армии комиссован и в 1929 году, добыв оружие — парабеллум у него был, который он в Киеве, где он проживал постоянно — он потом туда вернётся и проживёт там практически всю жизнь… Вот, значит, он добыл парабеллум и вернулся в Москву — точнее, приехал в Москву — снедаемый желанием отомстить Слащёву. Слащёв уже восемь лет в Советской России. Ну хорошо, Коленберг несколько лет из этих провёл в Средней Азии. Но и из Киева он приехал, только прожив там уже больше двух лет, — то есть в принципе не очень понятно, что его разобрало именно в начале 1929 года. А дальше, как сам Коленберг на следствии будет показывать, значит, он пришёл к Слащёву с предложением, что он хотел бы у него частным образом брать уроки тактики. Объяснив это тем, что вот он командир запаса, что вот он комиссован, но он рассчитывает вернуться в армию, а для этого хотел бы восстановить, там, недостающие ему знания. Это первый, мягко говоря, очень туманный момент во всей этой истории, потому что… Ну, частные уроки — дело, конечно, святое, но мне кажется, что Слащёв, который, кстати говоря, прекрасно понимал, что его могут искать родственники казнённых им или в его время в Крыму людей… Вот так вот совершенно…
С. БУНТМАН: Да и не только в Крыму.
А. КУЗНЕЦОВ: И не только в Крыму. Совершенно незнакомого человека пустил. Потом, на следствии жена будет говорить, что — а Коленберг несколько раз приходил, несколько уроков у него взял — что «мне муж после его ухода говорил, что этот человек вообще ничего в тактике не понимает. Но удивительно, ведь знаешь…»
С. БУНТМАН: Да.
А. КУЗНЕЦОВ: «…я ему даю задания, и домашние задания он мне приносит отлично выполненные. А когда мы с ним на уроке беседуем, то выясняется, что знания его, ну, на очень низком уровне находятся». Об этом на следствии Коленберга спросят. Он скажет: нет-нет, я сам выполнял все домашние задания. Но явно не он сам, чего он запирается? Тоже давайте зарубочку себе сделаем на память.
С. БУНТМАН: Вот здесь говорят: каких казнённых им? Там был случай, действительно, и связанный с коленберговским братом.
А. КУЗНЕЦОВ: С коленберговским братом, да. Значит, в материалах следствия будет справочка о том, что среди красных подпольщиков, казнённых в городе Николаеве в 1919 году по прямому приказу генерала Слащёва, был Григорий — или Гирш он, так сказать, на самом деле — Коленберг…
С. БУНТМАН: Да.
А. КУЗНЕЦОВ: Значит… И вот якобы за его смерть через десять лет после того, как эта смерть имела место, значит, Лазарь и решил отомстить. Вот что он сам показывал. «По возвращении в Москву 9 января 1929 года из города Киева, куда я ездил за своим револьвером системы «Парабеллум»…» Очень странно. Если ты военный какой-никакой, ну что ж ты пистолет парабеллум назвал револьвером?
С. БУНТМАН: Может, так записали?
А. КУЗНЕЦОВ: Может быть, потому что вполне допускаю — хотя следователь-чекист, я думаю, тоже должен был… Вот в чём — в чём… Вот как Семён Михайлович: в чём — в чём, а в устройстве лошади точно разбирался…
С. БУНТМАН: Да.
А. КУЗНЕЦОВ: Я думаю, что чекист мог перепутать всё что угодно, но не револьвер с пистолетом. «Первую ночь по приезде я ночевал на Курском вокзале, вторую ночь с 10 на 11 января, по получении пособия в сумме 15 рублей — в гостинице «Кисловодск» вблизи Рязанского и Октябрьского железнодорожных вокзалов…» Тоже странноватая оговорка — Рязанский вокзал уже двадцать лет называется Казанским.
С. БУНТМАН: Казанским.
А. КУЗНЕЦОВ: Ну, он не москвич, может, кто-то из старых москвичей так называл. Наверное…
С. БУНТМАН: Ну, так называли его часто. Ну хорошо, простим, да?
А. КУЗНЕЦОВ: Да. Значит, а вот дальше совсем странно. Он проверил — опять настаивает — револьвер. Съездил куда-то за город — пострелял. «По приходе к Слащёву я занимался с ним приблизительно полтора часа по вопросам тактики. Оружие лежало у меня во время занятия в правом кармане брюк. Но я не смог действовать им в этот вечер, так как забыл поставить его на боевой взвод». А чего за проблема — две секунды! Если ты опытный с оружием человек, доставая, ты уже снимаешь с предохранителя: ты передёргиваешь эту планку, досылая патрон в ствол — и стреляй. «В конце занятия я намеренно забыл на столе пропуск, чтобы выйти в коридор и зарядить оружие, но Слащёв заметил, что я забыл на столе пропуск, дал мне его в этой же комнате. После этого я решил оставить убийство Слащёва до 11 января, на какой день было назначено моё следующее занятие». Вот, воля ваша, господа присяжные, но что-то не вяжется. Он убивает тремя выстрелами Слащёва, прибегает Нина, он… Она потом будет показывать, что он навёл на неё оружие — убийца — но она успела выскочить в коридор и побежала за помощью. Значит, явно совершенно его по этому вопросу тоже допросили — «нет-нет, я на неё оружие не наводил». Дальше совсем всё странно. Дальше… Его, естественно, арестовывают, дальше идёт следствие и проводится психиатрическая экспертиза. И вот это, на мой взгляд, самый примечательный документ во всём деле. Хотя из того, что я прочитал — я сразу оговорюсь: конечно, я далеко не всё читал… Тем более что в последние годы вышла книжка Ганина — я на неё глаз уже давно положил, но никак руки не дойдут начать её читать. Может быть, где-то, где я не читал, это разбирается. Но там, что читал, нет. И вот это меня наводит на, так сказать, печальные размышления. Акт экспертизы: «Мы, нижеподписавшие, свидетельствовали 29 апреля 1929 года, по предложению старшего следователя, гражданина Коленберга Лазаря Львовича, 25 лет. Причём оказалось, что в настоящее время он обнаруживает черты изуродованности характера (психопатии), которые могут быть очерчены в виде настойчивости, упорства, эгоцентризма, наклонности к застреванию на определённых впечатлениях, имеющих для него решающий характер, особой привязанности к семье в виде ограничения круга социальных симпатий семейными». Как понять эту фразу? Недостаточно зрелый товарищ — ему бы классовые чувства на первое место выставить, а он выставляет семейные. То есть переводя…
С. БУНТМАН: Может, отсутствие друзей ещё…
А. КУЗНЕЦОВ: Переводя на бытовой язык, для него брат дороже класса — вот что по сути написали уважаемые, как мы увидим, психиатры. «Наряду с этим следует отметить некоторую бедность и ограниченность интеллектуальной жизни исследуемого». Ну, некоторую, да… Он не Спиноза, это совершенно точно, да? Психиатром быть не надо. «У таких людей, как Коленберг, определённые внешние впечатления получают решающее развитие и заполняют всю личность, ауффективно её подчиняют навязчивой идее». То есть, в силу убогости кругозора, он знал одной лишь думы власть, иными словами. Да? «В таком именно состоянии совершено инкриминируемое Коленбергу деяние, и это состояние следует расценивать как болезненное. А потому гражданина Коленберга следует считать невменяемым в отношении совершённого». Боже мой! То есть что, простыми словами, написано: тип со склонностями, с психопатическими наклонностями, малоразвитый человек, человек, склонный попадать под обаяние определённых идей. При чём здесь вменяемость-невменяемость? Невменяемость — это не психическая ненормальность вообще, это неспособность в момент деяния отдавать себе отчёт в своих действиях.
С. БУНТМАН: Отчёт в том, что ты делаешь, да.
А. КУЗНЕЦОВ: Все показания Коленберга свидетельствуют о том…
С. БУНТМАН: Что это было…
А. КУЗНЕЦОВ: Вполне, всё отдавал отчёт, он съездил пострелял, проверил свой парабеллум, он вот понял, что он может…
С. БУНТМАН: Вспомнил, что, там, не раз… не взвёл.
А. КУЗНЕЦОВ: Он понял, что может не успеть передёрнуть затвор, да, поэтому попытался — оставил пропуск, попытался отвлечь внимание, создал повод вернуться в комнату, но вот Слащёв его, так сказать, упредил, поэтому у него… Какая невменяемость? А кто подписал, ведь имена-то какие! Ганнушкин! Гиляровский! Будущий директор Института психиатрии Академии наук!
С. БУНТМАН: Да-да-да.
А. КУЗНЕЦОВ: Ну, врачи Чельцов, Внуков мне ничего не говорят, и ещё одна профессорская фамилия. Вот мне кажется, что это ключ ко всей этой ситуации. Краснушкин. Вот сегодня в наш жаргон, в наш язык — уже-уже, уже это язык, а не жаргон — вошёл блатной термин «подментованный», да? То есть человек, находящийся в устойчивой связи с органами. Вот психиатр Краснушкин — крупный советский психиатр, вопросов нет — с молодых лет абсолютно такой вот чекистский психиатр. Он будет разрабатывать методы допроса, он будет разрабатывать методы воздействия на подсудимых, он будет помощником режиссёра в знаменитых политических процессах тридцатых годов, выстраивая именно вот эту всю линию заложничества психологического и всего прочего. Ему в двадцатые годы выделяют уголовников, а в тридцатые политических для его психиатрических экспериментов, он на них лекарства пробует. Он свой в доску. И вот его наличие в этой комиссии заставляет меня думать, что он автор этого документа, ну, а уж как Ганнушкина и Гиляровского заставили это подписать — можно только догадываться. Это липа…
С. БУНТМАН: Ну смотрите. Читайте «Московскую сагу». Да. Большую историю. Да-да-да.
А. КУЗНЕЦОВ: Конечно, конечно. Это липа. И суда не будет. Почему же мы взяли в нашу передачу? Потому что Коленберга освободил высший суд. Решение о прекращении следствия и по причине его невменяемости — знаешь, на каком уровне принималось? Политбюро. Есть докладная записка Ежова — вообще дело рассекречено всего год с небольшим назад, в начале 2021 года дело Коленберга было рассекречено.
С. БУНТМАН: Ежов? А в качестве он там кого… Какой Ежов? Ягода!
А. КУЗНЕЦОВ: Прошу прощения! Ежов. Ягода! Ягода, Ягода, Ягода. Конечно.
С. БУНТМАН: Ягода, да, из коллегии, из коллегии ВЧК. Из любой.
А. КУЗНЕЦОВ: Да, да. Вот один, значит… он докладывает не позднее 25 июня 1929 года, он докладывает, значит, обстоятельства дела, он на своей квартире убит, «психиатрической экспертизой в отношении Коленберга установлено, что последний страдает тяжёлым расстройством нервной системы» — нет слова «тяжёлое расстройство» в заключении, ну ладно — «и в отношении совершённого преступления надлежит считать невменяемым. На основании вышеуказанного мы полагаем дело Коленберга следствием прекратить, освободив его из-под стражи». Что значит — освободив из-под стражи?!! Если человек убил, и его признают невменяемым, что с ним делают? Его направляют на принудительное лечение, да? Но с Коленбергом поступили именно так. Его освободили из-под стражи.
С. БУНТМАН: Да. Никакого лечения, да?
А. КУЗНЕЦОВ: Более того. В 1941 году — а он ещё молодой человек, он 1905 года рождения — в сорок первом году его спокойно призывают в Киеве, где он жил, призывают в армию, и всю войну он будет служить в Среднеазиатском военном округе, в батальоне аэродромного обслуживания, в авиационной части офицером. В 1985 году — а он умрёт в 1988 — в 1985 году он получит орден Отечественной войны, как все ветераны, дожившие до сорокалетия Победы.
С. БУНТМАН: Да, второй степени.
А. КУЗНЕЦОВ: Второй степени, да, получит, и, значит, есть наградной лист на сайте «Память народа». Короче, Слащёва, видимо, убили, видимо, это чекистская операция. Почему? Сложно сказать. Видимо, нехорошо было его делать заговорщиком и расстреливать по приговору военного трибунала. Мы же столько в своё время звенели о том, что смотрите, Слащёв-Крымский вернулся, вот вам пример.
С. БУНТМАН: Да, да. До операции «Весна» ещё…
А. КУЗНЕЦОВ: А теперь мы его расстреливаем.
С. БУНТМАН: …осталось время.
А. КУЗНЕЦОВ: Похожая история будет же с Савинковым, да? Чего это он в пролёт в тюрьме-то, так сказать, кинулся?
С. БУНТМАН: Да, он как-то да.
А. КУЗНЕЦОВ: Тоже, тоже нехорошо его расстреливать, мы же стольких на него выманивали. Думаю, что это из этой оперы. К сожалению, не успел я ничего о Нине Нечволодовой рассказать, но найду возможность как-нибудь эту историю в другой раз.
С. БУНТМАН: Мы покажем её… Вот, подавайте, мы её покажем.
А. КУЗНЕЦОВ: Да, Костя, напоследок дайте нам её фотографию, пожалуйста.
С. БУНТМАН: Да. И потом посмотрим, что… собирательный образ всё-таки здесь. И, конечно, Булгаков распределил Слащёва…
А. КУЗНЕЦОВ: Люська.
С. БУНТМАН: Между Чарнотой и Хлудовым.
А. КУЗНЕЦОВ: Да, да.
С. БУНТМАН: И Люську здесь он вполне сделал.
А. КУЗНЕЦОВ: Люська, Люська-казак, да. Совершенно верно.
С. БУНТМАН: Да, вполне сделал. Вот. Спасибо всем, друзья, мы по четвергам собираемся на канале «Дилетант», подписывайтесь на него и следите за ним, и чтобы разобрать очередное историческое судебное дело.
А. КУЗНЕЦОВ: Всего вам доброго.