С. БУНТМАН: Добрый день! Мы сегодня всё изменили. Алексей Кузнецов и Сергей Бунтман здесь. Приходят очень тревожные из Великобритании известия. Когда так аккуратно говорят, что «под наблюдением врачей», Балморал, все дети, любимые и нелюбимые, собираются. Даже по фейковому аккаунту The Guardian было передано, что скончалась Елизавета II. Это оказалось неправдой, слава тебе господи. Надеюсь, что мы как-то всё-таки не простимся с Елизаветой II сегодня и в ближайшее время. Но нам хочется о ней поговорить, раз так получается. А дело мы отложим на следующий раз.
На первую часть нашей программы мы пригласим Моргану Девлин, историка, публициста. Вы слышали в наших эфирах, когда мы говорили о Чемберленах. Специалист по истории 20-го века Британии. Здравствуйте, Моргана!
М. ДЕВЛИН: Здравствуйте!
С. БУНТМАН: Мне всё время хочется вспоминать. Мало того что вся жизнь присутствующих прошла в царствование Елизаветы II. Дело в том ещё, что мы всегда вспоминаем жизнь Елизаветы II, её юность. Она, по-моему, последний глава государства (совершенно не важно, номинальный, действующий), действующая королева, которая была на военной службе во время Второй мировой войны.
М. ДЕВЛИН: Совершенно верно. Когда война началась в 1939-м, ей было 6 лет.
С. БУНТМАН: Не 6.
М. ДЕВЛИН: Прошу прощения, перепутала: 13 лет. Когда ей исполнилось 18, она вступила в Вооружённые силы, получила звание, кажется, лейтенанта и занималась машинами. Она чинила машины и таким образом помогала фронту.
С. БУНТМАН: Это была вспомогательная территориальная служба женская.
М. ДЕВЛИН: Очень интересна роль королевской семьи во Второй мировой. Если угодно, мы поговорим немножко об этом.
С. БУНТМАН: Очень хочется поговорить! Так случайно вышло достаточно, что Эдуард VIII отрёкся. И Георг VI, человек совершенно другого склада, не такой, как его брат — у меня такое ощущение всегда было. Это правда?
М. ДЕВЛИН: Я думаю, да. Они не очень были похожи. Герцог, на тот момент принц Уэльский, который стал позже Эдуардом VIII, с младых ногтей начал разгульную жизнь. Я даже помню, в 1926-м его видел Чемберлен на какой-то церемонии и записал в дневнике, что принц Уэльский становится похож на распутника. Было у него такое впечатление о нём. Был человек больше вольного образа жизни. И аристократического в плохом понимании. Карикатурный, можно сказать, аристократ: в СССР такие высмеивались. В этом плане герцог Йоркский, его брат, который потом стал Георгом VI, безусловно был человеком семейным, более спокойным, нервным, заикание это. Во время отречения и сразу после коронации ему тот же Черчилль… Почему я не рекомендую смотреть «Король говорит» в этом плане: там второстепенные отношения показаны неправильно. Там Черчилль буквально помогает ему выбрать имя: назовитесь-ка вы Георгом, продолжите эту линию. На самом деле у них были плохие отношения. Они были категорически против восхождения Георга VI, пытались его отравить. Опекал его как раз Чемберлен, поэтому у них были очень хорошие, добрые отношения: как старшего товарища и младшего.
Конечно, когда он пришёл на престол в непростой период международных отношений в 1937-м, когда до Мюнхена оставался год, уже была ремилитаризирована Рейнская область, конечно ему было очень тяжело. Но его в этом плане выручал Чемберлен, который делал всю работу за всех и в международном плане, и во внутренних делах. В этом вопросе он опекал королевскую семью.
И, конечно, когда началась война, понятно, что всё к этому шло, но всё равно это стало шоком. Никто не хотел воевать, британцы не собирались умирать за Данциг. И пошёл период странной войны. А когда бомбы полетели на Лондон, тогда действительно королевская семья стала мобилизовать нацию. Были пораженческие настроения. Я помню, в мае 1942-го, когда Чемберлен передавал власть Черчиллю, он писал о том, что «люди вообще не понимают, что происходит, что через 3 дня на нас полетят бомбы, захвачены Бельгия и Голландия, а они кормят уточек в саду». Он мимо проходил и видел эту идиллию. Безусловно, мирная атмосфера сменилась атмосферой полного кошмара: люди были вынуждены спать в метро, весь кабинет министров спал в метро.
С. БУНТМАН: Вот это очень хорошая деталь!
М. ДЕВЛИН: Галифакс был тогда министром иностранных дел. И он в своих дневниках писал, что они по очереди слушают храп друг друга. Ещё не достроили бомбоубежище, они спускались в метро и спали там вповалку. Черчилль спал у себя в бомбоубежище в военном кабинете. И тогда нужно было как-то подбодрить народ.
С. БУНТМАН: Я хотел спросить о роли Елизаветы-старшей, которую мы всю нашу жизнь знали как королеву-мать. Она удивительная какая-то женщина, на мой взгляд.
М. ДЕВЛИН: Она, что называется, больше из простых, что ей всегда ставили в упрёк, например, в той же королевской семье. Считали, что у неё недостаточно высокое происхождение, чтобы быть королевой. Но её не принимал и простой народ поначалу, который считал, что она слишком зазнаётся.
С. БУНТМАН: Она везде чужая оказалась.
М. ДЕВЛИН: И когда начали бомбить Лондон, бомбы падали на Вестминстер, разбомбили Палату общин, Букингемский дворец. И она даже радовалась этим событиям и говорила: «Наконец-то я могу себя чувствовать таким же народом. Меня так же бомбят».
С. БУНТМАН: Эти слова, с одной стороны, замечательные. «Вот и мы в это попали, как все нормальные британцы». Она это сказала, и это искренне достаточно было.
М. ДЕВЛИН: И это вопрос не в том, что как хорошо, это не мазохизм. Это в том плане, что она теперь может смотреть этим людям в глаза: она с ними в одном положении. И эти люди как раз должны понять, что она не чужая, что она такая же. И люди поняли. Её влияние на народ британский было настолько велико, что Гитлер её называл самой опасной женщиной в Европе. Гитлер же в этот период отсылал много предложений о мире, которые отвергались. В том числе они отвергались и по причине полного неприятия британским народом, общественным мнением. Народ не хотел уже никакого перемирия, в отличие от сентября 1939-го, когда как раз писали на Даунинг-стрит: прекратите войну, остановите. Настроение поменялось. И во многом благодаря именно Елизавете, королеве-матери.
А. КУЗНЕЦОВ: А какой была позиция Георга VI? Я припоминаю, что в заслугу Черчиллю всегда ставили, что он своей абсолютно непреклонной позицией о любом союзе с Гитлером короля в этом смысле сдержал.
М. ДЕВЛИН: Позиция Георга VI в разгар войны была, что никакое перемирие с Гитлером невозможно. Она такой стала уже к концу 1939 года, потому что позицию «никакого мира с Гитлером» поддерживал и премьер-министр Чемберлен с 3 сентября. До этого он делал всё, чтобы договориться и избежать Второй мировой войны, потому что он хотел не допустить войны в целом навсегда вообще в принципе, как такая сверхидея. Но когда стало понятно, что с Гитлером это невозможно сделать, то никакого мира. И он насаждал Георгу VI эту мысль. Потом Черчилль продолжил.
С. БУНТМАН: Нет, войну объявил Чемберлен 3 сентября. И это был очень сильный ход, исторически очень мощный. Ситуация была гораздо хуже, чем она была несколькими годами раньше. Это уже совершенно другая Германия была.
Но вот рассматривались истории о том, что надо уехать в Доминионы, в Канаду. Королева-мать говорила, что девочек никуда не отправит, насколько я читал: «Без меня они никуда не уедут, а я не оставлю мужа. Муж останется здесь». Как в английском стишке такая цепочка получилась. И очень мужественная.
М. ДЕВЛИН: Да, безусловно, это был поступок. Это первая, наверное, реакция. Общечеловеческая. Просто куда-то уехать, потому что страшно, бомбят, учитывая, что это новый тип войны. Не будем забывать, что Первая мировая радикально отличалась от того, что было во Второй мировой. Никто не мог это вообразить. Там тоже были бомбёжки, но абсолютно не тот масштаб.
С. БУНТМАН: Это было воздушной войной, истребление с воздуха.
М. ДЕВЛИН: Просто уже не сражение было каких-то войск на поле боя, на море. Это то, что прочувствовал на себе каждый человек, каждый гражданин Великобритании. И всего мира, участвующего в войне: Москва, Париж и все остальные.
Конечно, начальная реакция была, какие-то посылы были, но это сразу было отметено даже не то что политическими соображениями, а внутренний был стержень, желание быть с народом. Это, на мой взгляд, очень похвально, что они не уехали, не бросили страну, народ. И неизвестно, может и не было бы куда возвращаться.
С. БУНТМАН: Это во-первых. Вот мы знаем, что по радио выступила совсем юная принцесса Елизавета. Это был какой-то детский час. Она поддерживала. Можно ли сказать, что девочка воспитанная, получившая образование, из приличной семьи, но ставшая наследницей престола совершенно неожиданно, что она с полным сознанием это делала? У меня складывается такое впечатление. 13−14−15 лет, большая девочка и со своим ощущением.
М. ДЕВЛИН: Она уже безусловно понимала, что происходит. У неё быстро наступило взросление. Когда тот же Чемберлен уходил в отставку, она рыдала, потому что у них были неплохие отношения. Хотя поначалу она ему нагрубила, когда была совсем ещё девочкой. Это тоже забавная история. Он пришёл во дворец и сказал: «Доброе утро, маленькая леди». Она ответила: «Я не маленькая леди, я принцесса Елизавета». И потом её бабушка, герцогиня Текская, подвела на приёме к премьер-министру и сказала: «Это принцесса Елизавета, она ещё только учится быть леди». Она могла так немножко высокомерно общаться. Но она очень рано повзрослела. Да вообще то поколение взрослело гораздо раньше, чем сейчас наше поколение и современные дети. Рано сталкивались с суровыми реалиями жизни. Конечно, она уже сознавала политическую повестку, понимала, что она делает. И она понимала, я думаю, и свою роль.
С. БУНТМАН: Тем более у неё была формальная роль. Она входила в число государственных советников, тех, которые могут заменять короля при внезапном случае каком-то. Она была как первая наследница престола. Она даже в своём возрасте, естественно, что несамостоятельно, но у неё уже была потенциальная должность. Она должна была что-то на себя принять: мало ли что могло произойти во время войны.
Это поразительная история, когда пришлось уехать норвежскому королю. А они, вместо того чтобы уехать, приняли дружественного короля Норвегии.
А. КУЗНЕЦОВ: Известно, что у Георга VI были мысли, что если ситуация станет совсем критической, семью отправят в Канаду, а сам он готов был остаться, чтобы сражаться в Сопротивлении.
С. БУНТМАН: Поэтому королева Елизавета и выстроила такую логическую цепочку, когда отказалась уехать.
А. КУЗНЕЦОВ: Насколько я понимаю, отношения Георга VI c Черчиллем, достаточно неприязненные, когда в мае 1940-го Черчилль становится премьером, довольно быстро превратились в достаточно тёплые. С чем это было связано?
М. ДЕВЛИН: Это как раз бомбёжка Лондона. Когда понятно, что война Черчилля, о которой он всё время говорил до всех этих событий, когда она пришла, стала реальностью, стало понятно, что Чемберлен ошибся в том, что войну можно не допустить, к сожалению великому. И когда весь кошмар пришёл непосредственно в Лондон, тогда они стали сближаться. Во-первых, тогда как раз умер Чемберлен, он умер в ноябре 1940-го. И просто приходилось работать: премьер-министр с королём так или иначе взаимодействуют, разговаривают, общаются.
С. БУНТМАН: Меня всегда этот вопрос интересовал: Чемберлен был не очень здоровый человек в последние годы, но его съела историческая ситуация, в которой он играл какую-то роль.
М. ДЕВЛИН: Мне кажется, нет. Он проверялся в апреле 1940-го. У него единственная была проблема — подагра: он приходил в Палату общин в лыжном ботинке, чтобы как-то спрятать ногу. А в целом для меня смерть Чемберлена загадочна, потому что последним, кто его видел, был Галифакс. Особенно эти разговоры, что он умер вовремя. Эту мысль повторяли буквально все, что он очень вовремя ушёл из кабинета, потому что, конечно, составлял там конкуренцию Черчиллю. Он оставался лидером партии, вот в чём ещё была проблема. То есть лидером партии был не премьер-министр, а Чемберлен, непосредственно до октября, до своей отставки.
Я не могу сказать, что он был нездоровым и ситуация его съела. По моим ощущениям, у меня нет никаких исторических доказательств.
С. БУНТМАН: Конечно, когда нет доказательств, лучше воздержаться от спекуляций.
М. ДЕВЛИН: По официальным документам у него в июле начался рак, он почувствовал боль в желудке. Рак желудка. И за несколько месяцев он умер. Хотя он возвращался к работе, когда ему сделали операцию. Но понятно было.
С. БУНТМАН: Но это такая скоротечная штука вообще-то. Но вернёмся к Елизавете. Я очень люблю эпизод, когда в роли Елизаветы Хелен Миррен едет на лендровере. Она это очень точно подметила, она большая актриса.
Вообще если посмотреть, у неё в юности самые мощные международные события были. Но какая огромная жизнь до сих пор. И в семье не так всё весело. И в Англии не так весело бывало. В мире совсем не весело бывало. Если проживёт королева Елизавета ещё много лет, дай ей бог прожить до маминого возраста хотя бы, если сказать обощённо как современнице, которая изучает историю этой страны: какие самые светлые моменты для вас есть наивысшего расцвета Елизаветы II?
М. ДЕВЛИН: Я думаю, это период после коронации, спустя несколько лет, когда уже прошёл траур по отцу, который тоже умер достаточно быстро и скоротечно. Она в молодом возрасте приняла на себя корону, власть. И когда она уже освоилась в этой роли, это конец 1950-х — начала 1960-х. Наверное, тогда был её расцвет. Плюс её замужество, потому что они были очень счастливы с принцем Филиппом. Опять же такое впечатление они производили. Приятный, хороший брак.
А. КУЗНЕЦОВ: И тоже принца Филиппа подозревали, что он недостаточно хороший, если я правильно помню.
М. ДЕВЛИН: Было, да, потому что Филипп греческий. Но это обычные разговоры, которые существуют, к сожалению, всегда, что касается аристократов.
Так что да, начало. Это тур по всем и бывшим колониям, и оставшимся, Доминионам, в ту же Канаду визиты. Ощущение, что ты королева, а это все твои подданные, ты за них ответственная. Я думаю, вот тогда было: спустя несколько лет после её коронации.
С. БУНТМАН: Спасибо, Моргана, большое! Мы сегодня тоже посмотрели один из эпизодов «Молодой Елизаветы». И контекст, и семья, и политика во время Второй мировой войны, особенно тогда, когда Британия в одиночестве практически держалась в Европе против нацизма, Гитлера. И пожелаем, несмотря на все фейковые новости, королеве Елизавете, чтобы она прожила столько, сколько ей будет угодно.
Когда мы работали вместе с ВВС в 1990-е и занимались серийным спектаклем по бибисишным образцам, который выходить должен каждый день, как будто действие происходит именно сегодня, в этот час. И у них главное: что мы будем делать, если скончается королева-мать. Это тогда был главный вопрос. Естественно, о королеве Елизавете никто не думал. Лет 40 шёл спектакль по ВВС. Мощные традиции. И существует целый набор условных сигналов, сведений, по которым меняется вся сетка передач, вся жизнь в Британии, когда такие вещи происходят.
В 1952-м, когда застала смерть отца Елизавету в её поездке, она приехала.
А. КУЗНЕЦОВ: Он провожал их, хотя врачи очень не рекомендовали. В Канаду они, по-моему с Филиппом отправлялись. Он сказал: «Приглядите за моей Лилибет». И это были последние слова, сказанные им на публике. Он же умер во сне, тромб оторвался у него.
С. БУНТМАН: Он же очень болел.
А. КУЗНЕЦОВ: И напоминание нам: очень много курил.
С. БУНТМАН: Очень много курил. Его любила очень дочь. Те несколько лет, которые прошли с войны. До смерти и первые годы королевы Елизаветы сохранялось ощущение освободившейся нации. И объединившейся тогда в войне. И это ощущение единства было. Даже при потери Индии, при потере всего — это было не главное. А вот это буквальное воплощение, что британец никогда не будет рабом, это ощущение сохранялось. Потом пошли все великие травли 1960-х, 1970-х.
А. КУЗНЕЦОВ: Я не стал Моргану перебивать, что наиболее счастливыми годами стали первые, когда закончился период траура, начиная с 1954—1955-го. Но ведь там сыпалось одно за другим: Суэцкий кризис 1956-го, год Африки 1960-й, когда Великобритания лишилась…
Мне неоднократно приходилось слышать разговоры о том, что королевская семья и королева, и принц Филипп, и принц Чарльз…
С. БУНТМАН: Принцесса Маргарет — особая статья.
А. КУЗНЕЦОВ: Как и почти все в их семье. Я закончу свою мысль. Приходилось слышать, что они какие-то слишком сухие, неэмоциональные. Это был конец 1990-х, я спросил одного англичанина, человека довольно немолодого, он был заметно старше меня, когда он неодобрительно отозвался о принце Филиппе: «А в чём дело?». Он говорит: «А он деревянный какой-то». Это было личное мнение, плюс человек принадлежал к миру искусства, а у этих людей вообще, как известно, своё, лично окрашенное восприятие действительности. Но у меня всегда было ощущение, что, несмотря на то что мы их видим, как правило, во время официальных церемоний, плюс действительно очень много было от драматических до трагических событий в жизни этой семьи, это на виду всё, постоянные бунты, в основном женские.
С. БУНТМАН: Но там ребята тоже!
А. КУЗНЕЦОВ: К мужчинам общественное мнение, надо признать, как-то снисходительнее. Когда шалят молодые люди или не очень молодые, как в случае принца Чарльза. А к женщинам резче и жёстче.
С. БУНТМАН: Знаешь, что для меня символ детского восприятия старой Британии, последнего, что есть в старой Британии? В 1966 году все, кто любил футбол, смотрели финал чемпионата мира. Я это регулярно пересматриваю, я люблю этот матч, тем более есть цветные кадры. Есть потрясающая совершенно штука: спортсмены и королева. Стоит королева в замечательном своём светлом костюме, молодая королева, всего 40 лет. И идёт получать «Золотую богиню» сборная Англии. Грязные-прегрязные. И капитан сборной Англии Бобби Мур ищет белые перчатки королевы. Ему же надо подавать руку. Сначала он вытирает о красную майку (они в красном были тогда, в отличие от положенной белой формы) и видит, что майка у него… И тогда, это было подсмотрено операторами и даже была телевизионная трансляция, он посматривает, а там бархатные ложи, и он о бархат вытирает украдкой руку. У меня такое ощущение, что там такая выучка, такая радость была, что будь у него рука вся в грязи, королева бы подала ему руку.
А. КУЗНЕЦОВ: Мне кажется, что за этой классической чопорностью внутри этой семьи были по-своему очень тёплые отношения. Да, ироничные. Да, это не сюси-пуси, это подтрунивание, подшучивание. Тем более принц Филипп был великий любитель острых словец. Они не всегда ему удавались. Иногда он, прямо скажем, попадал в истории с этими своими репликами. Но нам известны только неудачи, а удач было больше. Так вот, у них установился какой-то своеобразный стиль, который на самом деле не означал, что они все клубок змей, ненавидят друг друга.
С. БУНТМАН: После 1970-х, 1960-х, всех этих бунтарских лет. И личная трагедия Чарльза и Дианы показала очень много разломов, которые были и в 19-м веке в монарших семьях. Какая трагедия была в австрийском доме. И сколько мы видели того, что происходило. Всё это повторяется. Не нужно думать, что история принцессы Дианы, вся эта трагедия и народное её восприятие, что это что-то совсем новое, это кризис монархии, а раньше всё было проще. Не было всё проще. И не такое переживали.
Очень смешно, когда кто-то из наших депутатов, когда пришла книга «Повседневная жизнь британского парламента», такое ощущение, что это был Чилингаров (не читая книжки, честно говоря) сказал: конечно, там такая спокойная жизнь, это же не наш парламент, который расстреливали, как Белый дом. И надо быть британкой, как автор книги, которая ничем не выдала своего отношения к этому смелому заявлению.
А. КУЗНЕЦОВ: Смелому и, я бы сказал, глубоко обоснованному, покоящемуся на знании предмета экспертном.
С. БУНТМАН: Конечно, автор книги об истории парламента могла только единственное… Вспомни историю суда над Карлом I, разгон парламента Карлом I.
А. КУЗНЕЦОВ: Ты говоришь, а я думаю: если и когда будет написана книга о повседневной жизни российского парламента, предположим 2000−2022-й, это будет сатирическое произведение или уголовная хроника.
С. БУНТМАН: Я думаю, с момента объявления «не место для дискуссий», там будет напоминать анекдотические воспоминания Чапаева: поехали мы с Петькой в штаб, цок-цок, цок-цок, цок-цок. И на последней странице: приехали мы с Петькой в штаб. С одной стороны, это. А с другой, там можно таких карточных домиков построить. Но там нет главной жизни в Думе, нет главной политической, настоящей жизни в Думе.
А. КУЗНЕЦОВ: Возвращаясь к семейным историям: мы не подводим никоим образом итоги царствования Её Величества. Но уже про этот эпизод сейчас можно сказать в прошедшем времени. Я был как раз в один из моих приездов в Лондон, когда развелись принц Чарльз и принцесса Диана, это очень горячо обсуждалось. Но принцесса ещё была жива. А у нас же привычно: кризис монархии. А нам же надо как-то участвовать. В таких случаях лучше всего задавать вопросы и слушать ответы. И я почти всех британцев, кто заговаривал об этом, спрашивал: «Ну что, это кризис монархии?». И даже люди, которые достаточно резко высказывались о Чарльзе, вообще о поведении королевской семьи, в том числе Елизавете, никто не сказал: да, это кризис монархии. Институт всё-таки продолжает оставаться. Мне кажется, что Елизавета очень много сделала для того, чтобы у британцев стало меньше сомнений в том, нужен ли этот институт, потому что роль своеобразного системы сдержек без противовесов (отталкиваясь от американской формулы сдержек и противовесов, здесь именно сдержек)… В чём функция монархов в сегодняшней Британии? В случае возникновения кризисной ситуации монарх начинает применять эту систему.
С. БУНТМАН: Эти страшные годы между 1992-м и 1997-м… 1997-й, 31 августа, конечно ужасный. Я помню, что и в Москве было отпевание в англиканской церкви. Когда вышел фильм «Королева» как раз об этом времени с Хелен Миррен…
Здесь спрашивают, как я отношусь к сериалу. Вы знаете, я в него с трудом заглядывал: что-то там не то. Вот фильм «Королева» — уж очень мощное исполнение Хелен Миррен. Так вот, когда говорили о королеве, говорили плохо. И вообще, мне кажется, что когда плохо говорят и обсуждают и бюджет королевской семьи, сколько тратит страна, не пора ли республику, эти разговоры даже со времён Кромвеля…
А. КУЗНЕЦОВ: Хочется сказать: у вас уже была одна республика.
С. БУНТМАН: Мы помним, когда произошла Французская революция, сколько было республиканских настроений. Тех же самых Озёрных поэтов, романтиков. Они бегали, расклеивали листовки прямо как в Париже, играли в это. Но Монтескье считал Британию демократией. Что не обязательно республиканское правление — это демократическое государство. Это мы знаем, что республики номинальные, у которых нет монархов, могут быть ого-го какие.
А. КУЗНЕЦОВ: Но мы сейчас ни на что не намекаем.
С. БУНТМАН: Я просто говорю, как это было в истории. Хоть Джамахирией назови.
А. КУЗНЕЦОВ: Звучит здорово, а по сути оно старое доброе.
С. БУНТМАН: Можем ли мы осознать, насколько стало глупее, желтее и сварливее в 20-м и 21-м веках отношение ко всему, что касается аристократии, монархов, чем в прошлые века.
А. КУЗНЕЦОВ: Но это же естественно, потому что, пока люди бухтели по своим норам…
С. БУНТМАН: Но были же газеты, кабаки.
А. КУЗНЕЦОВ: Возвращаясь к Наполеону III: как немало было сделано для того, чтобы газеты держать в узде. И тогда была цензура. А теперь люди, благодаря СМИ, соцсетям, люди ещё и друг друга подзуживают, подпитывают. Нарастает как снежный ком.
С. БУНТМАН: Когда в офлайне это бывало, в кабаках — за это преследовали тоже, как сейчас. И как сейчас преследуют за всякое злословие. Книг об этом написано, что говорили. В Московском государстве что говорили о царе.
А. КУЗНЕЦОВ: И все эти знаменитые анекдоты, когда приписывают то Николаю I, то Александру III: «И передайте рядовому такому-то, что я тоже на него плевал».
С. БУНТМАН: И всё дело только в масштабах. Качественно мало что-то изменилось.
Я очень рад, что мы можем пока говорить в настоящем времени о королеве Елизавете. Когда через некоторое время, все мы смертны, когда будут думать, что это эпоха, а это действительно эпоха.
А. КУЗНЕЦОВ: Несомненно!
С. БУНТМАН: С 1952-го. Ровно 70 лет. 70 лет её воцарения.
А. КУЗНЕЦОВ: Это мы можем уже сейчас в настоящем времени произносить: эпоха Елизаветы II.
С. БУНТМАН: Конечно! 70 лет. Это чрезвычайно плебейское занятие…
А. КУЗНЕЦОВ: …обсуждать шляпки королевы?
С. БУНТМАН: Обсуждать можно, это как раз мило. И делать себя шляпку, как у королевы. А плебейское занятие — считать деньги у королевы, считать, сколько вреда она нанесла. Почему-то Маргарет Тэтчер считается великой правительницей. Но на её счету есть очень большие жертвы: и социальные, и физические.
А. КУЗНЕЦОВ: И шахтёрская программа. Фолклендская война.
С. БУНТМАН: Вы знаете, мне кажется, что когда существует что-то незыблемое, у нас 70 лет поют «Боже, храни королеву». Это дольше, чем «Боже, храни королеву» в честь Виктории.
А. КУЗНЕЦОВ: Да! Хотя казалось, что этот рекорд никогда не будет побит.
С. БУНТМАН: Это вечная бабушка всей Европы. Я думаю, что каждый из нас будет вспоминать своё. Кто-то будет вспоминать её во время Второй мировой войны, вспоминать ту девочку в военной форме, искренне и преданно исполняющей свой долг. Кто-то будет вспоминать счастливую мать: они сидят на пледе, ещё принц Эндрю совсем маленький. Сидит принцесса Анна, ещё не чемпионка олимпийская по конному спорту, не разведённая с Марком Филипсом. Сидит Чарльз, ещё без всех трагедий. Это хорошая семья. Пусть даже для выставки. Но, наверное, в какие-то моменты это было так. И светлые моменты, когда «Золотую богиню» принимает Бобби Мур. И абсолютно искренне счастливыми глазами смотрит на белобрысого футболиста смотрит королева Елизавета. Здесь даже кривляться не надо.
Так что, друзья, дай ей 100 лет жизни, сколько захочет. Пусть всё будет нормально. мы не хороним. Она ещё потопчет дорожки в Букингемском дворце.
А. КУЗНЕЦОВ: На каблуках! Она всегда ходит на каблуках.