«Мы открываем памятник императору Александру III — выдающемуся государственному деятелю и патриоту, человеку сильного характера, мужества, несгибаемой воли. Он всегда глубоко чувствовал личную ответственность за судьбу страны», — сказал президент РФ Владимир Путин 18 ноября 2017 года по случаю открытия в Крыму четырёхметрового монумента предпоследнему российскому царю. И далее по пунктам перечислил его главные успехи. Что ж, попробуем в этих пунктах разобраться.
Контрреформы с контрэффектом
Одним из главных достижений Александра III, по словам Путина, стала прочная установка на традиционализм: «…он считал, что сильное, суверенное, самостоятельное государство должно опираться… на традиции, что великому народу важно сохранять самобытность, а движение вперёд невозможно без уважения к своей истории, культуре и духовным ценностям». Как можно понять, имеется в виду решительный отказ Александра III от любых «игр в конституционализм». Вскоре после вступления на престол он под влиянием своего политического наставника Константина Победоносцева (открыто называвшего реформы предшествующего царствования «преступными») и вопреки мнению большей части членов Совета министров похоронил проект «конституции», подготовленный главой Министерства внутренних дел Михаилом Лорис-Меликовым. Спустя год столь же резко Александр III отверг и славянофильский проект земского собора, разработанный следующим руководителем министерства Николаем Игнатьевым.
Разделавшись с проектами всероссийского представительного учреждения, царь вступил на путь последовательных контрреформ, которые должны были избавить Россию от опасных последствий «бездумного европейничания».
Самой одиозной контрреформой оказалось введение института земских начальников. Фактически это означало восстановление полицейского контроля со стороны дворян над крестьянами. С той лишь поправкой, что если раньше, при крепостном праве, помещик не только порол крестьян по субботам на конюшне, но и заботился о том, чтобы крестьянское хозяйство не приходило в упадок, то теперь назначаемый МВД земский начальник выполнял функции надзирателя, которому не было никакого дела до крестьянских нужд. Зато он мог самолично штрафовать и арестовывать крестьян. А контролируя состав волостных судов (имевших право подвергать крестьян телесным наказаниям), ещё и сечь «подопечных». Произвол земских начальников зашкаливал. Так, например, один из них под страхом штрафа заставлял крестьян снимать шапку перед его лошадью, ведомой на водопой. Неудивительно, что вместо ренессанса «патриархальной идиллии» случилось прямо противоположное — ещё большее усиление ненависти крестьян к дворянам.
Неукротимые земства
Не менее абсурдными, с точки зрения профилактики великих потрясений, явились ещё две контрреформы Александра III — земская и городская.
В 1890 году крестьян лишили права выбирать гласных (депутатов) уездных земских собраний, резко повысили помещичью квоту в земствах и более «плотно» подчинили их губернаторам. В итоге крестьяне окончательно перестали воспринимать эти органы самоуправления как «свои» (что лишило земства в будущем возможности стать политическим заслоном на пути «войны всех против всех»).
Аналогичный контрэффект последовал и от городской контрреформы 1892 года. Число избирателей, среди которых остались только владельцы крупной недвижимости, сократилось до одного процента от всех горожан. Это вызвало столь же резкое падение авторитета городских дум в обществе.
При этом более лояльными по отношению к правительству «кастрированные» земства и думы отнюдь не стали. В итоге все эти дискриминационные меры, вместо того чтобы профилактировать будущий революционный бунт, лишь начиняли общество динамитом протестной энергии.
Затишье перед бурей
Казалось бы, в пользу эффективности политики «патриархально-репрессивного успокоения», которую проводил Александр III, говорит резкий спад террористической и вообще революционной активности. Однако спад этот в реальности отнюдь не был результатом жёстких мер. Дело в том, что политическое успокоение в России наступило сразу вслед за убийством Александра II.
Ужасная гибель Царя-освободителя моментально изменила общественные настроения. Террор в одночасье перестал быть «модным» среди молодёжи, а революционные организации утратили моральную поддержку со стороны образованной публики. В изданной за границей в 1910-е годы книге «Последний самодержец» публицист Виктор Обнинский писал: «Этот акт [убийство царя] глубоко всколыхнул общество и народ. За убитым государем числились слишком выдающиеся заслуги, чтобы смерть его прошла без рефлекса со стороны населения. А таким рефлексом могло быть только желание реакции».
Иными словами, не охранительная политика Александра III, а мученическая гибель его предшественника на время отвратила Россию от революции. Внутренняя же политика Александра III скорее сокращала тот исторический срок, на который распространялось данное успокоение.
Индустриализация
По мнению Владимира Путина, репрессивно-традиционалистская политика Александра III не только не несла в себе серьёзных политических угроз, но способствовала успешному развитию новейших сфер экономики: «Бурно и динамично развивался индустриальный потенциал страны»; «открывались заводы и фабрики, расширялась сеть железных дорог. Именно по указу императора началось строительство Великого сибирского пути — Транссиба, который вот уже более века является достоянием России».
Если брать чисто количественную сторону дела, то финансово-экономическая сфера эпохи Александра III впечатляет. Однако необходимо учесть, что в основе этих показателей лежал не рост благосостояния основной массы населения (то есть крестьянства), а нечто иное. В частности, колоссальные французские кредиты, львиная доля которых шла на финансирование тяжёлой промышленности, работавшей в первую очередь на оборонные заказы. Весь промышленный бум, таким образом, покоился на экономическом песке. И когда в 1900 году на европейских биржах случился кризис, как карточный домик рухнула и вся российская «индустриализация 1890-х». Страна ввалилась в затяжной кризис, из которого начнёт выкарабкиваться лишь в 1909 году после аграрной реформы Петра Столыпина, давшей импульс свободному рыночному развитию деревни.
Своего рода фатальным последствием авторитарных индустриальных успехов 1890-х годов стало форсированное строительство Транссибирской железной дороги. Экономических надежд, которые на неё возлагались (стать конкурентом Суэцкого канала, помочь завоевать рынки Персии и Китая), эта дорога не оправдала. Зато поглотила гигантский объём бюджетных средств (которые могли быть потрачены на куда более полезную стране аграрную реформу). При этом именно благодаря Транссибу Россия с её активной и в целом авантюрной политикой на Дальнем Востоке фактически «вкатилась» в Русско-японскую войну. А эта война стала важнейшей предпосылкой революции 1905 года, приведшей к крушению самодержавия, которое так стремился укрепить Александр III…
Ещё одним опасным последствием ускоренной «авторитарной модернизации» стало скопление (самое высокое в Европе) в индустриальных районах огромного числа рабочих, которые в ситуации грядущего затяжного промышленного кризиса обречены были превратиться в мощнейший очаг революционной активности.
Социальная политика
Владимир Путин, правда, отмечает усилия Александра III по сглаживанию социального конфликта в индустриальной сфере: «…было принято прогрессивное для своего времени, опережающее практику многих других государств мира трудовое законодательство, защищающее права работников». Рабочее законодательство Александра III, взявшее за образец «государственный социализм» Отто фон Бисмарка, действительно стремилось регулировать отношения труда и капитала. Были законодательно защищены детский и женский труд, введена фабричная инспекция и так далее.
В целом, однако, всё это не смогло предотвратить в начале XX века дрейф пролетариата в революцию. В частности, потому, что рабочим было запрещено бастовать и создавать профсоюзы. В итоге вместо профсоюзов возник «полицейский социализм». Из его недр вырастет организация Георгия Гапона, которая в 1905 году выйдет из-под полицейского контроля и спровоцирует начало революции.
Национальный вопрос
Помимо политического и социального, был ещё один конфликт, который накануне XX столетия буквально взрывал Россию изнутри, — национальный. А точнее, конфликт имперского центра и инородцев, которых (считая украинцев и белорусов) было в России в ту пору больше половины от всего населения — 55 процентов.
Александр III решил, по сути, объявить инородцам холодную войну и начать политику «русского национализма». Он выдвинул лозунг: «Россия для русских!» Конечной целью Александра III было превратить всех инородцев в «истинно русских» (то есть в православных и лояльных самодержавию).
Император, например, спокойно взирал на то, как глава Министерства внутренних дел Николай Игнатьев попустительствует еврейским погромам, обвиняя в разжигании ненависти к «жидам» не распространённую в славянофильской печати антисемитскую пропаганду, а антибуржуазную агитацию революционеров. Существует предание о том, что после жуткого варшавского погрома 1881 года Александр III сказал генерал-губернатору Иосифу Гурко: «Сердце моё радуется, когда бьют евреев, но дозволять этого ни в коем случае не следует».
Если в период правления Александра II некоторым категориям еврейского населения разрешалось переселяться (вопреки закону) за пределы черты оседлости, то Александр III решил покончить с этим «беззаконием» и санкционировал депортации евреев обратно. Так, из Первопрестольной в 1891 году были высланы 17 тысяч евреев. Именно в годы правления Александра III евреи начали массово эмигрировать из России, а оставшаяся еврейская молодёжь стала пополнять ряды революционеров.
«Смешение принципов национального и религиозного достигло последних пределов уродства, — так оценивал политику императора-националиста борисоглебский уездный предводитель дворянства, а позднее директор Императорских театров Сергей Волконский. — Только православный считался истинно русским, и только русский мог быть истинно православным. Вероисповедной принадлежностью человека измерялась его политическая благонадёжность».
Впрочем, президенту Путину национальная политика императора Александра видится в совершенно ином свете: «Царствование Александра III назвали эпохой национального возрождения, настоящего подъёма русского искусства, живописи, литературы, музыки, просвещения и науки, временем возвращения к своим корням и историческому наследию. Именно при Александре III в качестве национального стал широко использоваться бело-сине-красный флаг, который сегодня является одним из главных государственных символов нашей страны».
Замедленная бомба внешней политики
«Он всегда глубоко чувствовал личную ответственность за судьбу страны. Сражался за Россию на ратном поле, а став главой государства, делал всё для развития и укрепления державы, для того, чтобы сберечь её от потрясений, внутренних и внешних угроз. Современники называли его Царём-миротворцем. Но как отмечал Сергей Витте, он дал России эти 13 лет мира не уступками, а справедливой и непоколебимой твёрдостью. Александр III отстаивал интересы страны прямо и открыто, и такая политика обеспечила рост влияния России, повышение её авторитета в мире», — так оценил внешнеполитические итоги правления предпоследнего российского императора нынешний российский президент.
Что ж. Наряду с Павлом I Александр III в самом деле был самым пацифистски настроенным российским государем. Вероятно, ключевую роль здесь сыграли личные впечатления от ужасов Русско-турецкой войны 1877−1878 годов. Бывший в ту пору ещё цесаревичем Александр Александрович командовал тыловым Рущукским отрядом и на протяжении долгого времени видел, как тысячами страдали и умирали русские солдаты, доставленные в госпиталь с передовой. С тех пор война осталась в памяти Александра III не как фанфарный гром победы, а как нескончаемый стон страдающих и умирающих людей…
Александр III не дал в 1885 году втянуть Россию в очередную войну с Турцией. Удержался от прямого столкновения с англичанами в районе границы с Афганистаном. Всё так.
И всё же миролюбивая, но крайне недальновидная внешняя политика Александра III сделала, по сути, неизбежными в будущем две войны, которые окажутся для его сына Николая роковыми: Русско-японскую и Первую мировую. С одной стороны, польстившись на щедрые французские кредиты, а с другой — постоянно подзуживаемый антинемецки настроенной женой Марией Фёдоровной (которая не могла простить Германии захват у родной Дании Шлезвига и Гольштейна), Александр III резко и опасно нарушил дипломатический баланс в Европе. Вместо того чтобы заключить прочный Тройственный союз с Германией и Австро-Венгрией, который в тот момент фактически гарантировал сохранение в Европе status quo, русский самодержец решил подписать «оборонительную конвенцию» с республиканской Францией, мечтавшей на самом деле не об обороне, а о реваншистской войне с Германией.
Позднее великий князь Александр Михайлович, в целом относившийся к внешнеполитическим словам и делам своего кузена глубоко позитивно, оценил данное важнейшее решение как стратегически ошибочное: «Те из нас, которым пришлось быть свидетелями событий 1914 года, склонны упрекать Александра III в том, что в нём личные чувства антипатии к Вильгельму II взяли перевес над трезвостью практического политика.
Как могло случиться, что русский монарх, бывший воплощением здравого смысла, отклонил предложения Бисмарка о русско-германском союзе и согласился на рискованный союз с Францией? Этому можно найти очень простое объяснение. Не будучи провидцем ошибок, допущенных в иностранной политике в царствование Николая II, и последствий неудачной Русско-японской войны и революции 1905 года, Александр III, кроме того, переоценивал наше военное могущество. [Помимо этого] Он был уверен, что в Европе воцарится продолжительный мир… Возможность вмешательства Франции в решительную борьбу между Англией и Германией за мировое владычество на морях — просто не приходила Царю в голову».
Грустные итоги
«Чувствую конец, будь спокойна, я совершенно спокоен» — такими были последние слова 49-летнего императора, обращённые к супруге. Умирая, Александр III в самом деле был искренне убеждён в том, что всё делал правильно и что оставляет своему сыну Николаю страну прочной и спокойной как никогда. Однако в реальности царствование Александра III правильнее представить не как эпоху «безмятежной самодержавной стабильности», а как период сжатия гигантской пружины под троном, которая выстрелит уже в начале следующего столетия, навсегда покончив с системой неограниченного российского самодержавия…
С одной стороны, Александр III и его ближайшие советники вполне справедливо усматривали в любых либеральных начинаниях смертельную угрозу для вековой самодержавной махины, исторически основанной на государственном терроре и подавлении любого инакомыслия. «Россия — это ледяная пустыня, по которой ходит лихой человек» — такой видел страну Победоносцев, больше всего боявшийся её внезапного «разморожения». Он и его единомышленники сознавали, что чем больше в такой стране было выборных «европейских» учреждений и независимых СМИ, тем реальнее была угроза нового всплеска террора со стороны «особо нетерпеливых» либо революционного бунта со стороны наиболее обездоленных. «Когда наверху играет музыка, внизу хотят танцевать», — сказали как-то французы, а они знали толк в революциях…
Однако, с другой стороны, видя это, Александр III и его консервативные соратники не видели другого, куда более важного. А именно того, что проводить «твёрдую политику», которая не пользовалась поддержкой со стороны большей части образованного класса (включая его верхи — например, большинство членов Государственного совета), означало не предотвращать революцию, но, напротив, своими руками поджигать революционный бикфордов шнур длиной не более чем в пару десятилетий. И что, напротив, если бы правительство Российской империи само, не дожидаясь взрыва 1905 года, вступило бы на путь умеренно-конституционных реформ, у него сохранился бы куда больший простор для исторического манёвра, чем тот, который в итоге выпал на долю последнего русского императора Николая II.
Автор — кандидат исторических наук