В доброе старое время — а оно и в самом деле было добрым, хотя было то не мое время и не наше время, да и ничье время, — жила на свете девушка. Мать у нее умерла, и отец женился на другой. Так мы могли бы начать наше повествование, если бы это была английская сказка. Речь, однако, пойдет не о сказочной, а о реальной женщине, жившей в доброе старое время в Англии, женщине, вошедшей в историю и на историю немало повлиявшей.
Она увидела свет 11 марта 1878 года и стала 11-м ребенком в семье священника Ллойда Брюса. Девочка родилась раньше срока, но при этом весила почти 5 килограммов, а руки новорожденной были почти такими же большими, как у ее двухлетней сестры Джейн, носившей ироничное семейное прозвище Подж (коротышка). Подж и старшего брата Уилфрида привели посмотреть на родившуюся. Они запомнили сестру как кричащую кроху, барахтавшуюся на теле несчастной обессилевшей матери. Уилфрид уставился на новорожденную и в следующее мгновенье ударил ее по лицу, после чего с ревом выбежал из комнаты. Позже он объяснил родителям, что испугался красных глаз младшей сестры.
До 1908 года она будет известна миру как Кэтлин Брюс, позже — как Кэтлин Скотт, самая знаменитая вдова Великобритании своего времени, а еще позже станет баронессой Кеннет.
Ее старший брат Уилфрид, тот самый, что так неласково обошелся с ней при первой встрече, будет помогать ее будущему мужу — легендарному капитану Роберту Скотту — при подготовке экспедиции «Терра Нова». Именно он вместе с Сесилом Мирзом должен был отправиться за сибирскими пони, как их называли в команде Скотта, известными также как маньчжурские лошади. Теми самыми пони, что позже сыграют не последнюю роль в провале экспедиции. Сесил Мирз, авантюрист и, по некоторым данным, шпион, отвечал за подбор лошадей для экспедиции. Он был таинственным человеком, участвовавшим в Англо-бурской войне, занимавшимся торговлей мехами в Сибири и даже побывавшим в Тибете. Множество ярких личностей, порой весьма таинственных, окружали героев нашего повествования.
Но вернемся к нашей героине. Кэтлин по отцовской линии была чистокровной шотландкой, ее род восходил к брату легендарного короля Шотландии Роберта Брюса, а корни бабушки по материнской линии были греческими и вели начало от великого драгомана Порты Николая Суцу. Представители генеалогической ветви Суцу относились к фанариотам — этнической греческой элите Османской империи, проживавшей преимущественно в квартале Стамбула Фанара, где находилась резиденция греческого патриарха. Богатые греки активно покупали церковные и государственные должности у османского правительства. Драгоманами, в свою очередь, первоначально именовали переводчиков, служивших при турках, которые не желали учить языки.
Брюсы были типичной викторианской семьей — религиозные британцы с «жесткой верхней губой", как говорили на Туманном Альбионе, но не без эксцентричности. Эта эксцентричность, вероятно, унаследованная от греческих предков, еще отзовется в Кэтлин Брюс.
Мать Кэтлин, Джейн, ослепла, когда ее дочь была совсем маленькой. Она начала терять зрение именно после ее рождения. В октябре 1880 года Джейн Брюс скончалась от пневмонии. Внучка Кэтлин, Луиза Янг, ставшая писательницей и написавшая биографию бабушки, вспоминала, что Кэтлин очень часто повторяла: «Слава богу, у моей мамы было одиннадцать детей. Только представьте, что бы было, если бы она (мать) решилась остановиться на десяти».
Отец Кэтлин, Ллойд Брюс, служивший священником в Йорке, остался один с 11 детьми на руках и, несмотря на сильную любовь к покойной жене, был вынужден вскоре жениться вновь, понимая, что детям не обойтись без женской заботы и ласки. Его выбор пал на вдову Паркер из Шеффилда, довольно состоятельную и энергичную особу. Младшие дети, поначалу недоверчиво относившиеся к мачехе, впоследствии даже стали называть ее «мама». Старшие, напротив, продолжали демонстративно именовать ее «миссис Паркер». По воспоминаниям Кэтлин, новая хозяйка дома Брюсов тяжело переживала недоверчивость, а порой и неприкрытую враждебность детей, особенно учитывая, что отец семейства Ллойд Брюс подолгу отсутствовал дома (он по-прежнему служил в Йорке).
В семь лет Кэтлин лишилась отца и была отправлена в Эдинбург к двоюродному дедушке Уильяму Форбсу Скину, который был известен как историк и антиквар. Именно в его доме девочке привили свободный дух, как не без прозорливости отмечает Луиза Янг, нетипичный для британских дам того времени. Дедушка умер, когда Кэтлин было четырнадцать. До наступления совершеннолетия она обучалась в монастырской школе, а затем, благодаря завещанию деда, смогла жить свободной независимой жизнью, недоступной для большинства ее сверстниц. Свободолюбие и независимость, привитые в доме деда, и одновременно с этим целомудрие и благородство как результат монастырского обучения станут основами характера Кэтлин Брюс.
Кэтлин обучалась живописи в Школе изобразительных искусств Слейда в Лондоне. В подобных занятиях не было ничего необычного: девушек обучали живописи, а особенно акварелью, едва ли не в каждой викторианской семье. Однако выбор учебного заведения Кэтлин показателен. Школа, основанная в 1871 году, была известна тем, что в ней девушки получили право обучаться совместно с юношами.
В 21 год от роду Кэтлин перебралась в Париж, где продолжила свое обучение изобразительному искусству (ее выбор пал на скульптуру), на этот раз в знаменитой Академии Коларосси. Академия являлась альтернативой официальной художественной Школе изящных искусств, которую молодежь небезосновательно считала излишне консервативной. В Академию Коларосси принимали женщин, к тому же она была учебным учреждением открытого типа без закрепленного образовательного курса, рассчитанного на несколько лет. Студенты, приезжавшие со всей Европы, могли записаться на занятия на несколько месяцев, недель и даже дней. В Париже Кэтлин обучалась у самого Огюста Родена. Одна из немногих она допускалась в святую святых — мастерскую великого скульптора, при этом избежала сомнительной чести оказаться в постели любвеобильного француза.
В Париже Кэтлин вращалась в богемной среде, среди ее знакомых было немало всемирно известных современников. Она много путешествовала, отправившись в европейский тур с танцовщицей Айседорой Дункан (именно Кэтлин, по слухам, помогала перевозить незаконнорожденную дочь американки). Биографы Алистера Кроули — английского поэта, сатаниста и оккультиста — считают, что она была любовницей Великого Зверя, как называли Кроули. Правда, нельзя не учитывать, что самопровозглашенный маг был склонен зачастую намеренно и необоснованно увеличивать свой донжуанский список. Опровергает роман Кэтлин и Кроули ее внучка Луиза Янг. По ее мнению, Кроули попросту преследовал девушку, забрасывая ее письмами, полными восхищения и обожания, а также стихами сомнительной художественной ценности. В частности, сохранился опус со следующими строками: «Секи, секи меня, пока я не буду растерзан». Благодаря стойкости Кэтлин и ее отпору взаимоотношения так и остались исключительно платоническими.
Кэтлин водила дружбу с Пабло Пикассо и обучала танцам будущего нобелевского лауреата Бернарда Шоу. Словом, круг ее знакомств впечатляет.
В Париже Кэтлин вела беззаботную и легкую жизнь, впрочем, отличавшуюся от богемного образа жизни в традиционном представлении. Ее внучка Луиза Янг сравнивала жизнь Кэти с жизнью Трильби, героини одноименного романа Джорджа Дю Морье. Она была целомудренной девушкой (здесь сказывалось монастырское воспитание), к тому же достаточно независимой, чтобы не поддаться чужому влиянию (в упомянутом романе Трильби попала под чары мага Свенгали). Кэтлин Брюс больше всего любила изображать в своих работах обнаженное мужское тело (довольно нетривиальный выбор для викторианской эпохи). Причем, ссылаясь на всю ту же Луизу Янг, простодушие начинающего скульптора было столь велико, что она была шокирована, когда узнала, что ее парижская домовладелица пытается платить молодым людям, выступавшим моделями для скульптур, за визиты в их квартиру. Многочисленные встречи с мужчинами, в том числе весьма талантливыми и знаменитыми, сопровождались флиртом, но никогда не перерастали во что-то большее.
Кэтлин не была красавицей в классическом понимании этого слова, но она всегда купалась во внимании и восхищении мужчин. «Я не могу запретить людям влюбляться в меня», — кокетливо признавалась она. Ей нравилось подобное отношение представителей противоположного пола. При всем этом Кэтлин была свободолюбива, не выносила косметики, драгоценностей и дорогих туалетов. Она вообще никогда не заботилась о том, как она выглядит, что, кстати, дало повод писателю Джеймсу Лиз-Милну назвать Кэтлин «самой безвкусно одетой женщиной из всех ему известных».
В 1903 году на всю Европу прогремело Илинденское восстание в Македонии, в то время входившей в состав Османской империи, жестоко подавленное турками и закончившееся крупнейшей гуманитарной катастрофой в довоенной европейской истории. Английский журналист Генри Брэйлсфорд возглавил Британскую миссию помощи населению Македонии. В составе этой миссии Кэтлин Брюс оказалась на Балканах. Еще недавно общавшаяся с блестящими умами Европы, утонченная девушка в замерзшей грязи укрывала одеялами умиравших людей. Кэтлин подхватила тиф и едва не умерла, а позже могла еще раз погибнуть во время хирургической операции.
В 1907 году Кэтлин, годом ранее вернувшаяся в Лондон, отправилась на приватный завтрак к столичным приятелям. Бронзовая от загара после путешествия в Грецию, она приковывала взгляды присутствовавших мужчин. Незнакомец, сидевший рядом с писателем Джеймсом Барри, не сводил с нее глаз. Кэтлин так вспоминала о своих первых впечатлениях: «Он был не очень молод, вероятно, лет сорока, и не очень красив. Но выглядел он полным сил и энергии, и я зарделась, как дурочка, когда заметила, что он спросил обо мне свою соседку. Я была никем и полагала, что его соседка — хозяйка дома — так ему и скажет».
Упомянутый Джеймс Барри говорил о своем друге так: «Я никогда не встречал человека в моей жизни, кого бы любил больше, чем тебя, и кем бы восхищался больше, чем тобой. Но я никогда не смогу выразить, как много значит для меня твоя дружба».
Звали друга Кон. Точнее, так его называли близкие и родственники, ласково сокращая второе имя. Полное его имя было Роберт Фалькон Скотт.
Он родился 6 июня 1868 года в предместье Плимута Девенпорте. В семье были сильны морские традиции. Дед будущего героя нации, тоже Роберт Скотт, был корабельным казначеем. После выхода в отставку он купил небольшой пивоваренный завод в Плимуте, в поместье Аутлендс. Все его сыновья служили на флоте, за исключением отца Роберта, не отличавшегося крепким здоровьем. В детстве Роберт Скотт, третий из шести детей в семье, был невысоким и крайне слабым для своего возраста мальчиком. К тому же он был застенчив и не уверен в себе, эта неуверенность сохранится у него и в зрелом возрасте (многие знакомые считали его попросту самоедом). Несмотря на это, маленький Роберт имел довольно строптивый и сварливый характер, и в семье его называли «старый ворчун». Жила семья Скотт просто, но в достатке.
В 13 лет Роберт стал кадетом, а к 1889 году дослужился до лейтенанта. Его судьба круто поменялась благодаря цепи печальных происшествий, случившихся в семье. В 1894 году разорился Джон Скотт. Продав семейный пивоваренный завод, он неудачно вложил вырученные деньги и оставил родных без средств к существованию. В 1897 году отец, последние годы вынужденный служить управляющим пивоварней, умер, и забота о матери и четырех сестрах легла на плечи двух сыновей-офицеров: моряка Роберта и артиллериста Арчибальда. Последний отправился в Нигерию и поступил в полицию Лагоса, где платили больше, а денег на содержание требовалось меньше. Жизнь в Африке подорвала его и без того некрепкое здоровье, и в 1898 году Арчибальд умер от брюшного тифа. Две старшие сестры воспользовались возможностью начать самостоятельную жизнь: Роуз отправилась работать медсестрой в ту же Нигерию, а Итти начала карьеру актрисы. Монси и Китти, две дочери, остававшиеся дома, переехали вместе с матерью в Лондон и поселились в Челси, где занялись пошивом одежды.
По большому счету единственным кормильцем семьи остался Роберт, чье дальнейшее продвижение по службе к тому времени выглядело уже довольно затруднительным. Автоматические повышения в звании по выслуге лет остались позади, и карьера моряка могла строиться только на собственных заслугах или по специальной рекомендации. За 10 лет в звании лейтенанта Скотт так ни разу и не получил полномочий капитана и отчаянно сомневался в своем дальнейшем успехе. Что касается протекции, то здесь дело обстояло значительно лучше. Роберт мог рассчитывать на поддержку супруга старшей сестры. Китти удачно вышла замуж за Уильяма Эллисона-Маккартни, юниониста, члена парламента и парламентского секретаря Адмиралтейства.
Помог Скотту счастливый случай, а точнее — случайная встреча с писателем и географом Клементсом Маркемом. Тот давно обратил внимание на молодого, подававшего надежды офицера, а в 1898 году при случайной встрече на лондонской улице (по крайней мере, такой версии придерживался Роберт) рассказал Скотту о подготовке экспедиции в Антарктиду. Роберт Скотт принял единственно верное для бедствовавшей семьи решение — он подал рапорт в Адмиралтейство о своем желании возглавить Британскую антарктическую экспедицию.
В августе 1901 года «Дискавери», судно, на котором капитан Скотт и его команда отправились в Антарктиду, покинуло ост-индские доки Лондона. Роберт Фалькон Скотт оставлял Англию офицером с туманными карьерными перспективами, а в 1904 году вернулся героем, был награжден Королевской медалью и произведен в капитаны 1-го ранга. Капитан Скотт получил славу, известность и пропуск в круги лондонского высшего общества.
На момент встречи с Кэтлин Роберту было 39. По воспоминаниям близких друзей, к тому времени Кон начал искать спутницу жизни. Стоит заметить, что нуждался он не столько в жене — красавице и хранительнице очага, сколько в женщине-друге, способной стать для него опорой. Сам Роберт часто был излишне сомневающимся, мог быть пассивным и нуждался в поддержке. В подтверждение этой, на первый взгляд спорной, мысли приведем письмо самого Роберта Скотта супруге. «Моя личность — жалкая и ничтожная по сравнению с твоей. Я не способен ни вдохновить, ни наполнить чью-то жизнь смыслом, но склонен доминировать единственно за счет упорства (ты видела последствия этого, ничего не менялось). Я ненавижу такого себя и ненавижу чувство ответственности, но, похоже, изменить ничего не смогу».
Кэтлин тоже была озабочена поиском своей второй половины: ей было уже 29. Ей нужен был не просто муж, а герой, способный стать отцом ее будущего сына. Отчасти это носило отпечаток идей Вагнера, ее любимого композитора, отчасти было ее собственной философией, а со временем стало настоящей идеей фикс. Поиск был своеобразным священнодейством, отодвинувшим на задний план все мимолетные увлечения. Роберт Скотт, пользовавшийся в Англии феноменальной славой, как нельзя лучше подходил на эту роль (позже она напишет, что со смертью отца их сын приобрел бесспорное право по рождению).
Они прекрасно дополняли друг друга, ведь менее схожих людей представить было трудно: с ранних лет оставшаяся без семьи свободолюбивая Кэтлин и Роберт, домашний мальчик, с трудом вырвавшийся из-под опеки властной матери. Кэтлин познакомила Скотта с художниками и литераторами, окунув в мир лондонской богемы. Он увидел совершенно других людей — бесшабашных, эмоциональных, веселых.
Венчание произошло в сентябре 1908 года в придворной капелле дворца Хэмптон-Корт, что в то время было привилегией, доступной далеко не каждому. Торжество стало одним из главных светских событий года.
14 сентября 1909 года у Роберта и Кэтлин родился сын. Его назвали Питер Маркем. Первое имя он получил в честь Питера Пэна, самого известного литературного героя своего крестного отца и друга семьи Джеймса Барри. Второе имя было данью уважения Клементсу Маркему, сыгравшему важную роль в судьбе капитана Скотта. Имя сына причудливым образом объединяло двух людей, олицетворявших главные страсти Роберта — литературу и путешествия.
В это время Роберт Скотт начал готовиться к новой антарктической экспедиции, целью которой было покорение Южного полюса. Кэтлин стала ее истинной движущей силой. Когда в начале марта 1910 года Роберт отправился в Норвегию для испытания мотосаней, она сопровождала его и даже произвела крайне благоприятное впечатление на звезду мира полярных исследователей Фритьофа Нансена. Норвежец Трюгве Гран, впоследствии выдающийся пилот, а в описываемое время начинающий полярный исследователь, отзывался о ней как об «очень-очень умной женщине, очень-очень напористой, очень-очень амбициозной". «Не думаю, — писал он, — что Скотт отправился бы в Антарктиду, не будь это нужно ей".
Кэтлин очень высоко отозвалась о способностях Грана, да и вообще с характерной женской непосредственностью заявила, что «лыжи — чудесное приспособление». Во многом с ее легкой руки норвежец оказался в составе экспедиции в качестве лыжного инструктора.
Кэтлин находилась на борту «Терра Нова» при торжественном прощании с кораблем в лондонских доках. В последний момент она приняла решение сопровождать мужа до Новой Зеландии, оставив сына с няней. По первоначальному плану барк «Терра Нова» под командованием Эдварда Эванса отправлялся в Новую Зеландию, где в Литтелтоне на борт должен был подняться и сам Роберт Скотт. Дело в том, что, несмотря на устойчивый миф о более чем щедром финансировании экспедиции, Роберт остро нуждался в деньгах и надеялся получить недостающие средства в Южной Африке и Австралии. Во всех городах по пути в Литтелтон он читал лекции и встречался с заинтересованными людьми, способными помочь экспедиции финансово. Однако вскоре капитан Скотт изменил свой план. Преждевременно и совершенно неожиданно он догнал корабль уже в Кейптауне. Злые языки поговаривали, что Роберт решил принять командование раньше, чтобы избавиться от Кэтлин, к тому времени уже считавшей себя полноправным руководителем экспедиции. Впрочем, неизменно теплый тон переписки супругов свидетельствует об отсутствии какого-либо разлада в отношениях. Думается, Скотту удалось собрать требовавшиеся средства, и он, посчитав миссию выполненной, воссоединился с командой раньше, чем планировалось изначально. Из Кейптауна Роберт на «Терра Нова» добрался до Новой Зеландии, где его уже ждала супруга.
Сопровождавшие участников экспедиции жены невольно накаляли обстановку внутри команды в течение целого месяца стоянки «Терра Нова» в Литтелтоне. Ввиду того что приближался день отплытия, нервы у всех были натянуты до предела, и открытые конфликты не заставили себя ждать. Лоуренс Оутс, ухаживавший в экспедиции за многострадальными пони, писал своей матери об одном из таких эпизодов: «Миссис Скотт и миссис Эванс устроили грандиозную битву. Мне сказали, что она закончилась вничью после 15-го раунда. Миссис Уилсон (супруга Эдварда Уилсона, зоолога и главы научного отряда в составе «Терра Нова») вступила в бой на 10-м раунде, и после этого было уже больше крови, а уж волос летало по отелю больше, чем ты могла бы увидеть на бойне в Чикаго за целых три месяца». У нее были крайне натянутые отношения с Хильдой Эванс, а к Ориане Уилсон она, напротив, была весьма благосклонна.
Экспедиция «Терра Нова», как известно, превратилась в настоящую полярную гонку и соревнование с экспедицией норвежца Руаля Амундсена за право быть первым на Южном полюсе, закончившуюся трагически для Роберта Скотта и его людей. Причин тому было несколько.
Роберт Скотт, опираясь на опыт исследователя Эрнеста Шеклтона, с которым он, кстати, соперничал едва ли не больше, чем с Амундсеном, делал ставку на моторизованные сани и лошадей. Одни сани из трех ушли под лед еще при выгрузке, другие в условиях полюса довольно быстро вышли из строя. К слову, ни инструментов, ни запасных частей для ремонта у команды не оказалось. Отвечавшего за подготовку мотосаней к экспедиции инженера Реджинальда Скелтона отцепили от экспедиции в последний момент под выдуманным предлогом.
Пони тоже оказались бесполезны. Их копыта проваливались под наст, а шкура за ночь покрывалась ледяным панцирем, так что людям каждый вечер приходилось укрывать их специально возводившимися крепостями из снега. К тому же для пони требовались значительные запасы продовольствия, которые приходилось возить за собой.
Хаски Амундсена зарекомендовали себя отлично, кроме того, наличие в составе экспедиции этих забавных животных намного улучшало эмоциональный фон в команде. Собаки, шаловливые, словно дети, разряжали обстановку в лагере, сводя на нет зарождавшиеся конфликты среди людей. В противовес лошадям Скотта, хаски были неприхотливы, спали прямо в снегу и не брезговали мясом собственных товарищей. Амундсен писал об этом следующее: «Мне пришло в голову, что собаку можно кормить собакой. Можно постепенно уменьшать количество собак, убивать худших и кормить ими отборных».
Амундсен и его команда были первоклассными лыжниками, а лучшим из них — лыжный чемпион Олаф Бьолан. Впоследствии он даже удостоился чести зажигать олимпийский огонь на церемонии открытия VI Олимпийских игр в Осло.
В составе экспедиции Скотта присутствовал уже упомянутый лыжный инструктор Трюгве Гран. Однако никакого обучения британцы не прошли, более того, после известий об экспедиции Амундсена Скотт начал настороженно и даже подозрительно относиться к его соотечественнику Грану. Сделав ставку одновременно на три вида транспорта, люди Скотта в конечном итоге были вынуждены сами тащить тяжелые сани, утопая в снегу.
Разным был подход и к снаряжению. Амундсен, используя опыт саамов и инуитов, выбрал в качестве одежды для своей команды меховые анораки и сапоги-камики из тюленьих шкур. Люди Скотта были одеты в одежду из шерсти и прорезиненного полотна.
У Скотта и Амундсена было различное отношение к самой экспедиции: норвежцы не скрывали, что покорение полюса было для них спортивным мероприятием, британцы же настаивали на научно-исследовательских целях.
Известие о гибели мужа Кэтлин Скотт получила, находясь на полпути между Таити и Новой Зеландией, куда она отправилась, чтобы встретить экспедицию «Терра Нова». Трагические вести, по воспоминаниям очевидцев, она приняла стоически. Поблагодарив за новости, Кэтлин пошла на занятия по испанскому языку, позже ее ждали ланч и чтение в каюте. В своих дневниках она писала, что подобная сухость, так поразившая окружающих, была ее долгом перед покойным мужем: ей было необходимо продемонстрировать самоконтроль, которому всегда учил ее Роберт. Сил Кэтлин придавало письмо Скотта. К тому же в день, когда капитан отправился в плавание, она начала вести дневник и вела его на протяжении почти 36 лет. Изначально дневник был попыткой записать все, что происходило с ее сыном Питером, дабы по возвращении из экспедиции Роберт смог прочесть эти семейные хроники. После гибели Роберта Скотта долгое время дневник был своеобразным диалогом с невернувшимся мужем.
Огромную роль в формировании посмертной славы капитана Скотта сыграли его письма и дневники. Их подготовкой к публикации занималась лично Кэтлин. Ей помогал известный редактор и писатель Леонард Хаксли, отец Олдоса Хаксли, автора романа-антиутопии «О дивный новый мир». Существует версия, что писатель и Кэтлин значительно переработали дневники для обеления Скотта и создания героического ореола экспедиции. Британский журналист и автор биографий известных полярных исследователей Роланд Хантфорд считает, что редактурой дневников и фактически инсценировкой последних дней команды Скотта занимался Джеймс Барри. Согласно версии Хантфорда, последним в составе полюсной партии умер Генри Бауэрс, чьей рукой сделаны записи на обратной стороне прощального письма капитана Скотта. Однако Кэтлин посчитала, что «последним должен был погибнуть Роберт», как герой и вообще истинный британский капитан; вот тогда-то и пригодились умения верного друга Барри.
Другие исследователи считали, что свою роль сыграли блестящие литературные способности Роберта Скотта. Они обращают внимание на отличный слог и объемные цитаты в дневниках из поэта Генри Лонгфелло, не столь хорошо известного британцам в то время.
Истинно одно — проиграв экспедиции Амундсена в жизни, после смерти Роберт Скотт взял реванш благодаря своим дневникам и письмам. Амундсен проиграл за письменным столом, ведь его слог был менее образен и более лаконичен. Писал Амундсен так же, как бегал на лыжах: точно, методично и с осознанием собственных способностей.
Скотт и в неменьшей степени Лоуренс Оутс стали не просто национальными, а международными героями. «Манчестер Гардиан» писала: «Ничто в наше время не трогает целую нацию сильнее и глубже, чем потеря этих людей".
Кэтлин стала самой знаменитой вдовой своего времени. Британия скорбела. 75 тысяч британских детей услышали от своих учителей историю капитана Скотта, а толпа, пришедшая на прощание с погибшими в собор Святого Павла, была гораздо больше, чем на прощании с жертвами «Титаника» годом ранее.
Было объявлено, что король изволит предоставить миссис Кэтлин Скотт такие же права, как если бы ее муж остался жив и был произведен в командоры ордена Бани. Вслед за этим премьер-министр Асквит объявил, что правительство намерено предложить парламенту назначить леди Скотт пособие в размере 100 фунтов в год в дополнение к пенсии в 200 фунтов в год от Адмиралтейства.
Несмотря на столь щедрое обеспечение, домохозяйкой Кэтлин не станет. Позже она будет работать в Министерстве труда и пенсий и даже личным секретарем сэра Мэтью Натана, председателя Совета налогового управления.
Она не перестанет интересоваться полярными исследованиями, а быть может, как поговаривали злые языки, в большей мере полярными исследователями. С австралийцем Дугласом Моусоном, геологом и исследователем Антарктики, ее будет связывать крепкая дружба. Он даже отдыхал вместе с Кэтлин и ее сыном Питером. Все это позволит австралийскому историку Дэвиду Дэю назвать их совместный отдых «безумным летом любви» 1916 года. Впрочем, автор нередко увлекается шокирующими гипотезами. Так, среди прочего, он высказал мысль, что во время антарктической экспедиции Моусон, сочтя слишком сухим собачье мясо, намеренно уморил своего спутника швейцарца Ксавье Мерца голодом, чтобы съесть его и выжить самому.
Нелишним будет напомнить, что миссис Скотт вообще приписывали много романов. Исследователь Роланд Хантфорд считал, что у Кэтлин был роман с норвежцем Фритьофом Нансеном, слывшим дамским угодником, резко оборванный после известий о гибели Роберта. В 1919 году, выждав паузу после смерти Скотта, Нансен якобы заезжал к Кэтлин по дороге на конференцию в Париж. От предложения руки и сердца, сделанного норвежцем, она отказалась, сославшись на значительную разницу в возрасте. Доподлинно не известно, имела ли место история, описанная Хантфордом. Факт состоит в том, что Кэтлин, всегда уважительно относившаяся к Нансену и прислушивавшаяся к его словам, прекратила всякое с ним общение и даже оставила без ответа письмо норвежца с соболезнованиями и словами поддержки. Оставим упомянутые подозрения на совести Роланда Хантфорда и посчитаем, что это один из многочисленных мифов, окружающих имя Кэтлин. В подтверждение наших слов, сама миссис Скотт в письме сыну в 1938 году писала следующее: «Я думаю, что любой, кто будет читать внимательно (речь о письмах Нансена), увидит, что не было никакого романа. Я была абсолютно верной женой, за исключением того, что я не сразу решилась прервать столь замечательную дружбу. Ты знаешь, он (Нансен) был великим человеком, и я гордилась нашей дружбой от всей души».
Кэтлин все так же пользуется вниманием мужчин. Лорд Монтегю делал ей предложение руки и сердца, а ее тайным воздыхателем был сам премьер-министр Герберт Асквит. Долгое время Асквит ходил к вдове Скотт каждый день и даже подолгу ждал на улице, когда ее не оказывалось дома. «Я не могу запретить людям влюбляться в меня», — могла бы повторить она в очередной раз.
Кэтлин продолжила занятия скульптурой. В межвоенные годы ни один скульптор не был так известен, а ее творчество стало связующим звеном между классической британской скульптурной школой и модернизмом Генри Мура и Барбары Хепуорт. Кэтлин все так же увлекалась изображением в бронзе мужских фигур. Двенадцать статуй бронзовых обнаженных мужчин, которые она изваяет, — чем не рекорд на века?
Кэтлин все еще будет способна удивлять и порой совершать эксцентричные поступки в духе своей юности. Так, она стала второй женщиной в Британии, поднявшейся в воздух на двухместном биплане. Сопровождал ее пилотировавший воздушное судно легендарный инженер-авиаконструктор Томас Сопвич. Авиация станет ее серьезным увлечением, и она даже прозорливо считала, что будущее за монопланом.
Однако все друзья единодушно замечали ее непроходящую печаль. Они всячески пытались отвлечь Кэтлин от тяжелых воспоминаний. Джеймс Барри писал ей: «Шоу [Бернард] только что купил мотоцикл. Он так счастлив и возбужден. Моя дорогая, как бы я хотел услышать, что я могу купить для Вас, чтобы Вы вновь были счастливы хоть на минутку».
В 1915 году, в разгар Первой мировой войны, морские офицеры, друзья Скотта, обратились к Кэтлин с предложением изваять памятник ее мужу — человеку, которого она любила. Именно тогда на площади Ватерлоо появилась знаменитая бронзовая фигура Роберта Скотта в полярном костюме и с лыжной палкой в руке. Кстати, адмирал Льюис Бомон остался недоволен памятником: по его мнению, капитан Скотт должен был быть запечатлен в форме морского офицера.
Мэр новозеландского городка Крайстчерч Генри Холланд, где в свое время находилась база экспедиции Скотта, призвал создать мемориальный фонд, а позже обратился к Кэтлин с предложением поставить на средства фонда реплику памятника с площади Ватерлоо. Кэтлин лично приезжала в Новую Зеландию (правда, всего один раз), и памятник появился, хотя закончен не был: остались незавершенные детали перчатки, а нога капитана упирается в необработанный кусок камня. Кроме того, из-за роста цен на бронзу фигура капитана Скотта была выполнена из мрамора.
В 1914 году в Челтенхэме, на набережной, был открыт памятник Эдварду Уилсону, участнику двух экспедиций Скотта. Его автором также была Кэтлин Скотт.
Кэтлин стремилась быть единственным официальным хранителем памяти и наследия мужа. Она несколько раз встречалась с женами выживших участников экспедиции и вдовами погибших, вместе они пытались найти причины произошедшего, выдвигая самые разные версии. Отношения с Хильдой Эванс, чей муж выжил, окончательно разладились. Эдвард Эванс впоследствии станет бароном Маунтэвансом, а Хильда умрет от перитонита в 1913 году. Зато Кэтлин была довольно близка с Орианой Уилсон, которой пережить потерю мужа помогала глубокая религиозность. Кэтлин, ознакомившись с письмами других участников экспедиции, в разговорах с друзьями основной причиной гибели «Терра Нова» называла плохую подготовку экспедиции. Речь прежде всего шла о продовольственных запасах. Сам Роберт Скотт отвечал за научную программу и финансирование экспедиции, а решение большинства хозяйственных вопросов, а также оснащение и подготовка судна к длительному плаванию лежали на плечах Эдварда Эванса. Нетрудно догадаться, в чей огород был камень. В Адмиралтействе сочли, что подобные разговоры лишь омрачают светлую память участников экспедиции.
С течением лет любимый Роберт стал для нее несгибаемым капитаном Скоттом, истинным джентльменом, национальной гордостью и британским достоянием. В рождественский сочельник 1916 года она вместе с сыном Питером посетила Эпсли Черри-Гаррарда, соседа и старинного приятеля Бернарда Шоу. Черри-Гаррард был самым молодым членом экспедиции «Терра Нова», и его даже ласково называли «Черри» (вишенка). Первоначально он получил отказ на просьбу о зачислении в научный штат экспедиции, но после перечисления в фонд экспедиции 1000 фунтов Черри включили в состав береговой партии.
С Первой мировой войны Черри-Гаррард вернулся инвалидом, а тяжелая депрессия не покидала его с момента возвращения с полюса. Визиты Кэтлин усиливали его чувство вины, и, несмотря на дружбу с Шоу, Черри-Гаррард, как мог, избегал встреч с вдовой капитана Скотта. Кэтлин Скотт невзлюбила Эпсли и в разговорах с тем же Бернардом Шоу, намекая на его чувствительность, холодно называла его «девчушкой" (young thing). Книга Черри-Гаррарда «Самое ужасное путешествие» об экспедиции «Терра Нова» вызвала горячее неприятие Кэтлин. Она не могла позволить посягать на героический ореол наследия своего мужа даже непосредственному участнику событий.
В 1923 году Кэтлин вышла замуж второй раз. Ее муж, Эдвард Хилтон Янг, барон Кеннет, был неординарным человеком. За свою долгую биографию он успел побывать журналистом, редактором газеты, писателем, политиком и даже министром здравоохранения. Стоит отметить, что после повторного замужества и смены фамилии все свои работы она подписывала именем «Кэтлин Скотт».
Подлинным делом всей ее жизни стали ее сыновья — Питер и родившийся во втором браке Вейланд. Вся ее нерастраченная энергия и любовь достались детям. Писательница Элизабет Джейн Говард, первая жена Питера Скотта, вспоминала, как свекровь абсолютно серьезно, без тени улыбки, предупредила, что своими руками убьет ее, если она (Элизабет) когда-либо сделает Питера несчастным. После паузы Кэтлин добавила, что убивать будет с огромным удовольствием. Миссис Скотт не откажешь в довольно мрачном чувстве юмора. В книге Кари Герберт, дочери легендарного Уолли Герберта, о полярных исследователях было опубликовано ранее не печатавшееся письмо Кэтлин Скотт мужу.
«Теперь, когда ты далеко на юге (имеется в виду Южный полюс), я хочу, чтобы ты знал, что, если перед тобой будет стоять выбор — рискнуть или отступить, ты должен рисковать. Если опасность будет грозить тебе или другому человеку, ты должен выйти навстречу опасности, как будто тем самым ты заслоняешь меня и нашего бездельника (семейное прозвище сына Питера). Потому что, мой дорогой, мы сможем обойтись без тебя. Знай, что мы сможем. Господь видит, раньше я даже представить себе не могла, что способна любить так, как люблю тебя. Но ты должен знать, что твоя сохраненная жизнь не принесет нам особенной пользы. Если вдруг будет что-то, что можно будет достичь лишь ценой жизни, ты должен сделать это».
Письмо было найдено в нагрудном кармане мертвого капитана Роберта Скотта. Жены полярников обычно писали несколько копий писем своим мужьям, поскольку не знали, дойдет ли хоть одно из них, передававшееся с китобоями, до адресата. Очевидно, что в письмо Кэтлин вложила всю свою волю и страсть. Повторимся, она искала не просто мужа, а героя — отца для своего сына, и, когда она нашла его, герой должен был оставаться героем до конца. Не зря после гибели мужа, как уже упоминалось, она напишет в дневнике, что теперь сын Питер приобрел неоспоримое право по рождению.
Любимым материалом скульптора Кэтлин Скотт была бронза. Легко представить где-то поблизости от величественного капитана Скотта на площади Ватерлоо бронзовую фигуру леди Скотт, недоступную взорам суетливо спешащих людей. Она, быть может, небрежно одета в своей привычной манере, быть может, ее лицо, бронзовое, как в момент их первой встречи, заслонено непокорными прядями, но ее взгляд такой же горящий и пронизывающий, каким был всю ее непростую жизнь.
Англичане часто говорят: «За каждым великим мужчиной стоит великая женщина». Оглядываясь на судьбу Кэтлин Скотт, с этим не поспоришь.