Николай Гумилёв в своих произведениях создавал загадочные, иногда мистические и нереальные образы. Он был настолько погружён в свой особый мир, что иногда не замечал опасностей реальной жизни. Так, даже после установления новой власти он не скрывал своих политических и религиозных убеждений. На одном из поэтических вечеров он смело заявил: «Я монархист». 3 августа 1921 года поэта арестовали за контрреволюционную деятельность.
Гумилёва обвинили в участии в заговоре «Петроградской боевой организации В. Таганцева». По версии следствия, ПБО готовила восстание в Кронштадте и ставила целью свержение советской власти. Уже в то время существовало две противоположные версии событий: одни утверждали, что дело было полностью сфабриковано ЧК, а организация выдумана, другие говорили, что ПБО являлась мощной антисоветской контрреволюционной организацией.
В обвинительном заключении Гумилёву следователь Якобсон утверждает, что фигурант дела «связан с группой интеллигентов, которой последний может распоряжаться, и которая в случае выступления готова выйти на улицу для активной борьбы с большевиками, но желал бы иметь в распоряжении некоторую сумму для технических надобностей». По его словам, с Гумилёвым связались люди Таганцева, которым поэт пообещал содействие в составлении контрреволюционных прокламаций, и выдали ему 200 тыс. руб. Гумилёв все обвинения отрицал, однако Якобсон, ссылаясь на показания Таганцева, утверждает, что виновность поэта вполне доказана.
Таганцев был единственным свидетелем, допрошенным по делу поэта. Он заявил о том, что Гумилёв утверждает о своей связи с группой интеллигентов, однако, учитывая неординарную личность поэта, до конца неясно, действительно ли это было так, или связь с группой и организацией, о которой Гумилёв говорил знакомым, была если не его фантазией, то значительным приукрашиванием действительности. Позднее поэт объяснял это так: «…говоря …о группе лиц, могущих принять участие в восстании, имел в виду не кого-нибудь определённого, а просто человек десять встречных знакомых, из числа бывших офицеров, способных в свою очередь сорганизовать и повести за собой добровольцев, которые, по моему мнению, не замедлили бы примкнуть к уже составившейся кучке…»
Таганцев не отрицал того, что его люди связывались с поэтом, однако, по заверениям профессора, им пришлось обмануть Гумилёва и убедить, что они не монархисты и «держатся за власть Советов». Разговор о помощи с прокламациями действительно был, но поэт оставил за собой право не писать на темы, не отвечающие его правым взглядам. Более того, Таганцев прямо говорит, что «Гумилёв был близок к советской ориентации, стороной я услыхал, что Гумилёв весьма отходит далеко от контрреволюционных взглядов». После этой беседы ПБО больше не связывалась с Гумилёвым, поэтических прокламаций тоже не было. Однако Якобсон видел в показаниях только то, что хотел (или что ему было выгодно видеть). Никаких данных о связях Гумилёва с ПБО, кроме единственного разговора, упомянутого Таганцевым, не было.
Но и этого было достаточно. Поэта в числе 61 арестованных по делу ПБО приговорили к расстрелу. Постановление от 24 августа 1921 года было опубликовано 1 сентября с указанием, что приговор приведён в исполнение. В прессе писали: «Расстрел был произведён на одной из станций Ириновской железной дороги. Арестованных привезли на рассвете и заставили рыть яму. Когда яма была наполовину готова, приказано было всем раздеться. Начались крики, вопли о помощи. Часть обречённых была насильно столкнута в яму, и по яме была открыта стрельба». Точное место расстрела и захоронения поэта до сих пор неизвестно. Это могли быть поселок Бернгардовка в долине реки Лубья, пирс в Лисьем Носу, Ковалевский лес. Ахматова считала, что казнь была осуществлена на окраине города, в стороне Пороховых. Она называла утверждения о группе интеллигенции Гумилёва вздором и считала, что и дела никакого не было. Однако многие советские литераторы долгие годы придерживались официальной версии. Реабилитирован Гумилёв был только в 1992 году, а дело против ПБО признано сфабрикованным.