Герой победы
Василий Иванович Чуйков — ровесник века. Он 1900 года рождения, из крестьянской семьи, в которой было восемь девочек и четыре мальчика. В 7 лет Василия отдали в церковно-приходскую школу, после четырех классов которой он «вышел в люди» — отправился на заработки в Петербург. В 12 лет Чуйков уже трудился учеником мастера в шпорной мастерской.
В сентябре 1917 года мастерскую закрыли, и старшие братья нашего героя, служившие на Балтийском флоте, посоветовали ему поступить добровольцем на флот. Так осенью 1917 года он стал юнгой учебно-минного отряда Балтийского флота.
Октябрьская революция не ставила перед юным моряком выбора, с кем он. В ряды большевиков Чуйкова привела вся его недолгая жизнь: «В начале 1918 года я добровольцем пошел в Красную Армию на защиту своего родного Отечества, рабочих и крестьян. Участник Гражданской войны, с 19 лет командовал полком».
После окончания Гражданской войны Чуйков поступил в Военную академию имени Фрунзе, продолжив обучение на китайском отделении Восточного факультета той же академии, на котором готовили разведчиков.
В свою первую командировку в Китай он отправился в 1927 году. После двух лет работы вернулся в СССР, прошел должности комбрига, командира 4-й армии, принял участие в Польском походе и Советско-финской войне.
Великую Отечественную генерал-лейтенант Чуйков встретил в Китае, где работал советским военным атташе при главнокомандующем китайской армией Чане Кайши. На долю нашего героя выпала сложнейшая миссия — в условиях внутренней гражданской войны в Китае, где коммунисты во главе с Мао Цзэдуном боролись против партии Гоминьдан во главе с Чаном Кайши, удержать фронт против японских захватчиков. То есть примирить непримиримые стороны ради отражения угрозы третьей стороны. И с этой задачей Чуйков справился. При этом он постоянно писал рапорты с просьбой отозвать его на Родину, в действующую армию. Эту просьбу удовлетворили весной 1942 года. Уже в сентябре Чуйков возглавил 62-ю армию, которой выпала тяжелая участь — стать последним рубежом на пути немцев к Волге. Этот рубеж противник не преодолел.
Шестимесячная оборона Сталинграда 62-й армией — звездный час Чуйкова. Позже Василий Иванович вспоминал (цитата из книги Василия Гроссмана «Годы войны»): «Еременко, Хрущев мне сказали:
— Надо отстоять Сталинград. Как ты смотришь?
— Есть, слушаюсь.
— Нет, мало слушаться, как ты смотришь?
— Это значит: умереть — умрем».
Когда Чуйков прибыл в штаб армии, то, согласно его воспоминаниям, «почувствовал исключительно плохое настроение». Что он делает? «Мы сразу приняли самые репрессивные меры в отношении трусов. 14 числа я расстрелял командира и комиссара полка одного, через некоторое время расстрелял двух командиров бригад с комиссарами. Сразу все опешили. Доводим об этом до сведения всех бойцов, а командиров в особенности. Если кто идет к Волге, говорят: а штаб армии впереди. Они — по своим местам. Уйди за Волгу, меня расстреляли бы на той стороне и вправе были это сделать. Обстановка диктовала, так и нужно было делать». Вот как действовал приказ № 227.
При этом армия в страшном состоянии, в некоторых дивизиях до 35 штыков — и все. Мы несли колоссальные потери. Непрерывные бомбежки. Немцы полностью господствовали в воздухе. Но надо было как-то продержаться, удержать рубеж.
«Первые три дня мы нанесли противнику колоссальные потери в танках. Потеряли мы много. Били все наши орудия с прислугой, но нечего было делать, каждый знал, что отступать он не имеет права. И танкобоязнь отступает в мир преданий, когда соответствующим образом закрутишь, повернешь, а потом на танки плевать начали. Конечно, были и трусы, некоторые бежали. Но у нас работала связь, работали офицеры связи, каждый командир дивизии, каждый командир полка знали, если он на тот берег уйдет, близко подойдет к берегу, его расстреляют, знали, что нам за Сталинград драться нужно до последнего, и что пополнение придет, знали».
Сам Чуйков находился в самом пекле. Вот что он рассказывал: «Находились мы в то время в двух километрах от нашего переднего края. Садимся обедать — он (противник) нас поливает, выйти куда-нибудь — он нас бомбит. Приносят суп — там осколки от снарядов. Член Военного совета Лебедев расскажет, как его в уборной прихватило. Зайдешь в уборную — там трупы лежат».
И еще: «Самый ужасный момент в обороне Сталинграда был после выступления Гитлера, когда Риббентроп и другие объявили, что Сталинград будет и должен быть взят 14 октября. Он пять дней готовился. Это мы чувствовали, знали, что он подвел свежие танковые дивизии, сосредоточил на участке двух километров новые дивизии, и до этого он утюжил так самолетами и артиллерией, что дышать невозможно было. Вот мы сидели в балке. Он нас бомбил, расстреливал, жечь начал, знал, что там командный пункт армии. Там было штук 8 бензобаков. Все это разлилось. У начальника артиллерии по блиндажу нефть полилась. Все вспыхивает, и Волга на километр горит по берегу. Три дня был сплошной пожар. Мы боялись задохнуться, угореть — придет и живым заберет. Перескочили на другой КП (командный пункт), ближе к его главному удару. Там держались…
Я много в жизни пережил бомбежек, артиллерийских подготовок и прочего, но 14 число у меня останется в памяти. Отдельных разрывов не слышно, самолетов никто не считает, но, главное, выходишь из блиндажа — в пяти метрах ничего не видишь, все покрыто гарью, пылью, дымом. За 14 число в штабе армии потерь было 61 человек, а сидеть нужно было». Вот что такое Сталинград!
Теперь к вопросу о том, как нам все же удалось остановить противника. Это вообще феномен, да? Армия бежала (будем называть вещи своими именами), и вдруг… Василию Гроссману Чуйков говорит совершенно открыто: «Представьте себе, я сам этого до конца не понимаю, — и добавляет. — Каждый знал, что убежавших будут стрелять на месте, это страшней немцев».
Далее Чуйков объясняет, что победа связана с тактическими вещами, с тем, что мы придвинули передний край как можно ближе к немцам (им стало тяжелее бомбить), что противник ввязался в уличные бои (где мы были сильнее).
Что такое уличные бои? Чуйков описывает: «Бой в городе у нас понимают, что идет по улице, стреляет. Чепуха, улицы пусты. Бой идет в здании, в постройках, дворах, приходится выковыривать штыком, гранатой. Наши бойцы за эти бои полюбили «феню» так называемую, нашу ручную гранату. В этих уличных боях идет в ход ручная граната, штык, автомат, нож, лопата. Лицом к лицу сходятся и полосуют».
Интересно представление Чуйкова и о потерях противника: «Я считаю, что противник по сравнению с нашими потерями понес в три-четыре раза (больше) и в пехоте, и в танках, кроме самолетов. (Это, конечно, не соответствует действительности. В Сталинградской битве Красная Армия, увы, потеряла в полтора раза больше немцев.) Противно было смотреть. Выплывает наш сталинский сокол, — это уже об авиации, — только до Волги доходит, сразу выбрасывает бомбы. Летят они, когда по своим, когда по ним и обратно. А если начнется карусель, то просто жалко становится, какое-то истребление младенцев получается».
«Слабых сторон много, — делится Чуйков своими соображениями по поводу наших основных неудач. — Первая — это вранье, что губительнее всего для нас, — вранье и слабость управления от слабой ориентировки наших командиров».
Любопытны воспоминания Чуйкова и о немцах: «Не блещут. Но в отношении дисциплины надо отдать справедливость. Приказ — закон», и о рабочем классе, партийном руководстве: «Всего рабочего класса под ружьем было 650 человек на весь Сталинград. Ружья-то были хорошие, а люди-то были паршивые. Когда мы пришли, ни один завод не работал… Из рабочих создали тройки, зачислили на паек, зачислили в военнослужащие… Конкретно секретаря обкома товарища Чуянова, который называется здесь председателем Комитета Обороны, я увидел лично <…> знаете, когда? Пятого февраля 1943 года на митинге. Секретаря горкома товарища Пиксина увидел, если не ошибаюсь, в конце января или в середине января 1943 года. До этого я никого из них не видел…
Рабочие сталинградские оказались очень нехорошими. Когда им секретарь райкома говорил и директор завода, что надо эвакуироваться, они говорили: «Хорошо, пойдем за вещами». Разойдутся и никто не приходит. Они считали, что Красная Армия разбита, немцы придут, куда нам бежать, не лучше ли остаться. Но когда они почувствовали, что Сталинград держится неделю, держится другую, их домики разваливаются как карточные домики, они побежали. Организованной эвакуации не было».
Анализируя все вышеперечисленные замечания Чуйкова, перед нами встает образ не только невероятно смелого, но и достаточно жесткого человека, умелого руководителя, психолога, профессионала своего дела. Видимо, сочетание всех этих качеств и предопределило его победу под Сталинградом.