18-й век во многом обязан своим достижениям блестящим представительницам женского пола у власти: это и австрийская императрица Мария-Терезия, и маркиза де Помпадур, всевластная фаворитка французского короля Людовика XV, и «конвейер» дворцовых переворотов в России, на волне которых состоялось правление нескольких женщин.
Такая тяга к «матриархату» во многом объясняется тем, что в общественном сознании возможные отрицательные аспекты женского владычества смягчались признанной тогдашним обществом гуманностью женщины как правительницы. Эта точка зрения нашла своё окончательное оформление в годы царствования Елизаветы Петровны, которая за двадцать лет не подписала ни одного смертного приговора. А в царствование Екатерины II такое положение дел только окрепло — русская монархия обрела «человеческое лицо».
Явление фаворитизма в русском 18-м веке превратилось в своего рода общественный институт: фавориты русских императриц — Анны Иоанновны, Елизаветы Петровны и Екатерины II — стали полноправными соправителями империи. В европейской традиции статус монаршего любимца не обязательно должен быть связан с интимными отношениями правителя или его супруги с фаворитом. Тут определяющими стали личные качества исторического персонажа, причём рассматриваемые преимущественно в контексте беспрекословной преданности монаршей особе.
Так, герцог Бекингем был фаворитом английского короля Якова I, однако не потерял своего положения и при его сыне Карле I. В испанской традиции существовала особая должность — «валидо», ему монарх неофициально передавал многие властные полномочия, полностью полагаясь на выбранного первого «министра» и советника. Такую роль сыграл, например, герцог Лерма при Филиппе III, который, несмотря на многочисленные коррупционные скандалы и открытую продажу государственных должностей, накопил такие огромные личные богатства (44 млн дукатов), что решил потратить их, собрав большую коллекцию живописи и других произведений искусства. Коллекция Лермы впоследствии станет основой Национального музея Прадо.
Сложившаяся в России иерархическая структура взаимоотношений монарха со своими подданными строилась по образцу восточных деспотий, когда вокруг царя формировался неофициальный государственный орган, наделявшийся совещательными полномочиями, которые, правда, были существенно ограничены личной склонностью или недовольством монарха. Такими органами были и Избранная рада в начале царствования Ивана Грозного, и Негласный комитет в первые годы правления Александра I. И в том, и в другом случае деятельность этих органов связывалась с надеждами на либерализацию власти и ослабление тенденций централизованного управления страной.
Фаворитизм западного образца проник в Россию вместе с всеохватывающими петровскими преобразованиями, когда на государеву службу всё больше стали привлекать представителей не самых родовитых фамилий и родов. Они наделялись разнообразными привилегиями, а некоторые были буквально-таки обласканы монархом, за что в ответ сохраняли безоговорочную лояльность возвысившему их правителю. Такая судьба была уготована петровскому любимцу Александру Меншикову, который после смерти своего покровителя даже пытался вступить в борьбу за престолонаследие.
К тому же, придворная жизнь с её регламентированными ритуалами и торжественной неспешностью была во многом сферой женской компетенции, тогда как мужской прерогативой стали поля сражений и флотоводческие победы. Однако в массовом сознании широких слоёв крестьянства нахождение женщины у власти было абсолютным нонсенсом — нормы «Домостроя» хоть и предоставляли значительные имущественные права женскому полу (которых не знала Европа 16−17 веков), однако львиная доля ответственности и авторитета доставалась мужчине. Показателен в этом случае распространённый застольный тост второй половины 18-го века, признанный преступным и оскорбительным по отношению к достоинству императрицы: «Да здравствует всемилостивейшая государыня императрица, хотя она и баба!».
Фаворитизм достиг наибольшего размаха в годы правления Екатерины II, когда один за другим подле императрицы появлялись любимцы разных способностей и талантов. В «Записках» Екатерины встречается следующий, не лишённый значения для характеристики фаворитизма, да и самой правительницы, фрагмент: «Я получила от природы великую чувствительность и наружность, если не прекрасную, то во всяком случае привлекательную; я нравилась с первого разу и не употребляла для того никакого искусства и прикрас. Я сказала о том, что я нравилась; стало быть, половина искушения заключалась уже в том самом; вторая половина в подобных случаях естественно следует из самого существа человеческой природы, потому что идти на искушение и подвергнуться ему — очень близко одно от другого. Хотя в голове запечатлены самые лучшие правила нравственности, но, как скоро примешивается и является чувствительность, то непременно очутишься неизмеримо дальше, нежели думаешь. Я, по крайней мере, не знаю до сих пор, как можно предотвратить это. Итак, если не бежать, то, по-моему, нет ничего труднее, как уклониться от того, что вам существенно нравится. Человек не властен в своём сердце; он не может по произволу сжимать его в кулак и потом опять давать свободу».
Такое продолжительное размышление Екатерины о собственной природе и казусах публичного этикета во многом находится в русле набиравшего в то время известную популярность нового эстетического стиля — сентиментализма. Рассуждения Руссо о «естественном человеке», которому оказывается чужд традиционный конфликт разума и чувства, стали своего рода основой для оправдания «просвещённых» императоров и императриц, балансировавших на грани обязательств долга и искренних проявлений эмоций.
Пожалуй, наиболее яркой фигурой в ряду екатерининских фаворитов является Григорий Александрович Потёмкин, который намеренно занимался построением счастливой государственной карьеры. 22-летний Потёмкин смог обратить на себя внимание Екатерины, приняв активное участие в дворцовом перевороте в июне 1762 года. Как и другие участники тех, событий Потёмкин был повышен в чине до корнета, однако императрица собственноручно сделала пометку возле его фамилии — «быть подпоручиком», а уже через несколько месяцев честолюбивый кавалерист был назначен камер-юнкером императорского двора.
Следующим этапом стала должность синодального обер-прокурора, которая позволила подающему надежды молодому человеку познакомиться со всей системой государственного управления сквозь призму дел церкви. В 1767 году в Москве начинает свою деятельность Комиссия по составлению нового Уложения — Потёмкин и тут принимает активное участие, занимая должность «опекуна от иноверцев и члена комиссии духовно-гражданской», на которую был выбран по той причине, что приехавшие на заседания Комиссии делегаты «не довольно знают русский язык». Екатерина высоко оценивала деятельность Потёмкина, постепенно присматриваясь к нему, а в 1768 году молодой вельможа был удостоен полномочий распоряжаться золотыми ключами камергера, что по «Табели о рангах» соответствовало званию генерал-майора в армии.
В 1768 году началась Русско-турецкая война, и Потёмкин отправился добровольцем в действующую армию. Традиционно война считалась не только самым подходящим занятием для дворянина (само дворянское звание предполагало военную службу), но была лучшим способом стремительного карьерного продвижения и быстрого обогащения за счёт военных трофеев. Так, Потёмкин принял участие в «инновационной» для русского военного командования битве у реки Ларги в июле 1770 года, когда фельдмаршал Румянцев с успехом применил новую тактику передвижения войск колоннами, которые в бою обращались в рассыпной строй, что препятствовало точному попаданию в них артиллерии неприятеля. В результате битва обернулась стратегической победой для России, были захвачены 33 турецких орудия и обширный вражеский лагерь.
Храбрость Потёмкина Румянцев отметил в военном донесении императрице: «Ваше Величество видеть соизволили, сколько участвовал в действиях своими ревностными подвигами генерал-майор Потёмкин. Не зная, что есть быть побуждаемому на дело он сам искал от доброй своей воли везде употребиться». Наслышанная об этих подвигах Екатерина упомянула о Потёмкине в письме своему философу-корреспонденту Вольтеру, а в 1773 году вступила с прославившимся вельможей в личную переписку. Будущий князь Таврический прекрасно понимал всю значимость этого события, превращаясь в настоящего эпистолярного героя-любовника — «Вашего Императорского Величества всеподданнейшего раба» Григория Потёмкина. В 1774 году действительный камергер триумфально оставляет действующую армию и возвращается в Петербург, где начинается новый этап его жизни.