Оранжерея Сен-Клу, 10 ноября 1799 года (19 брюмера 8-го г.)
Высокий и стройный Люсьен Бонапарт, которому не исполнилось и 25 лет, занимал место председателя в набитом битком зале Совета пятисот. На нём было его официальное облачение — красная тога, подвязанная революционным шарфом. С растущим беспокойством он внимал разгорячённому спору, который сам и вызвал, объявив об отставке Поля Барраса, руководителя Директории, правившей страной с 1795 года. Прошение Барраса было написано в слишком сдержанном тоне для человека, чьи безграничные амбиции были всем известны, а потому его встретили с изумлением и недоверием.
На трибуне сменялись ораторы, выступавшие со страстными речами. На каждое мнение высказывалось противоположное, никому не удавалось никого переубедить, заседание зашло в тупик. Председатель надеялся на быстрое голосование в пользу декрета, по которому исполнительная власть переходила к его старшему брату, генералу Бонапарту. После десяти лет государственных переворотов, кровопролития, деспотической власти и внутренней нестабильности, общего обнищания и войн блестящий военный лидер мог победить и обеспечить наконец справедливую власть во Франции. В тот день всё шло по заранее заготовленному плану, вот только лишь чуть медленнее, чем предполагалось.
Внезапно двери зала распахнулись. У Люсьена было слабое зрение, и в тусклом свете угасающего ноябрьского дня он едва различил силуэты четырёх гренадёров, сопровождавших к трибуне невысокого человека. Как только они вошли, делегаты разразились яростными криками: «Долой тирана! Долой диктатора!».
[Сборник: Наполеон Бонапарт]
Невысоким человеком был генерал Бонапарт. По всей видимости, он решил, что пора покончить с бесполезными дебатами. Однако Совет не был полем битвы, где его слово звучало как закон, а главное, вооружённые солдаты не допускались в зал заседаний. Генерал попытался расчистить себе дорогу к трибуне, но столкнулся с неожиданным и притом сильным сопротивлением. Толпа советников кричала на него с растущим остервенением. Кое-кто стремился подойти поближе, сжимая уже вынутый из ножен кинжал, и даже сумел порезать мундир одного из рослых гренадёр. Впрочем, тот был привычен к настоящим боям, а потому не потерял присутствия духа и разоружил нападавших. И всё же, поскольку враждебно настроенная толпа не прекращала потрясать кулаками и грубо отталкивать генерала, тот, с поцарапанным лицом и каплями крови на правой щеке, счёл за лучшее удалиться. Появление Бонапарта оказалось ужасной тактической ошибкой, которая могла сыграть на руку его врагам. Всего за несколько минут до этого победа была так близка, однако теперь всё шло к поражению.
Как только незваный гость покинул зал, среди собравшихся зазвучали злобные выкрики: «Резолюция! Срочная резолюция! Объявим его вне закона!». Люсьен слишком хорошо знал, что означали эти формулировки на языке революционеров — незамедлительный арест и смертная казнь. За несколько минут несвоевременное появление героя сделало из него козла отпущения. По трагичной иронии судьбы именно Люсьену пришлось бы выносить на голосование вопрос о смертном приговоре для своего брата, как того громогласно требовала одна группа депутатов.
Нарочито медленно поднялся он с места и направился к трибуне, до которой ещё раньше него добрались некоторые пылкие ораторы. Он хотел выиграть время, чтобы отсрочить голосование в пользу казни брата вместо его триумфа. Единственным выходом было выступать как члену Совета, а не как председателю. Когда среди свиста и угроз ему удалось взять слово, он начал так:
— Я выступаю против резолюции. Подозрения, высказанные с таким легкомыслием, приводят к безумным крайностям. Небольшое нарушение формальностей не может отменить все победы и служение родине…
Но шёпот возражений перешёл в крик:
— Время идёт. Голосуем!
Люсьен попытался продолжить свою речь, но его знаменитое красноречие на сей раз не возымело никакого действия в царившем хаосе. Уверившись, что его призывы к тишине и порядку бесполезны, Люсьен сбросил тогу прямо на трибуну:
— Здесь больше нет свободы! — заявил он. — В знак государственного траура ваш председатель оставляет символы народной власти.
Театральность этого поступка произвела большее впечатление, чем любые слова. Многие стали просить его вернуться на своё место, но витавшее в воздухе напряжение не спадало. Опасаясь за свою жизнь, Люсьен сошёл с трибуны в центр зала, где собралась группка его друзей и сторонников. По команде генерала Фрежевиля дюжина солдат тут же образовала вокруг него защитное кольцо. Кто-то выкрикивал: «Последуем за нашим председателем!», а другие отвечали: «Свобода в опасности!».
В действительности ещё до выступления на трибуне Люсьену удалось дать знать генералу Фрежевилю, что вскоре ситуация может выйти из-под контроля, а потому Наполеон должен прислать подмогу в течение десяти минут. Уже после Люсьен вышел во двор, где стояли солдаты в ожидании приказа и уже сидел на коне его брат. Он тут же сам вскочил на коня, принадлежавшего одному из драгунов, и подал знак, чтобы забили в барабаны. Когда они замолкли, в полной тишине и в сгущающихся осенних сумерках Люсьен громко и с чувством обратился к революционным войскам:
— Граждане! Председатель Совета пятисот объявляет, что бóльшая часть делегатов удерживается в заложниках некоторыми представителями народа. Они вооружены ножами и окружили трибуну, угрожая своим товарищам смертью и предлагая принять самые ужасающие резолюции. Заявляю вам, что эти дерзкие разбойники, которых, несомненно, науськивает злонамеренное английское правительство, взбунтовались против Совета, требуя, чтобы генерал, которому поручено осуществить декрет Совета, был объявлен вне закона, как в те времена, когда хватало подобных заявлений, чтобы снести головы самых ценных для родины граждан. Объявляю, что эта группка злодеев покусилась на свободу Совета, а значит, теперь вне закона! Во имя тех, кто долгие годы был жертвой или марионеткой презренных сыновей Террора, поручаю солдатам спасти остальных представителей и защитить их своими штыками от кинжалов, дабы те могли решить судьбу Республики. Генерал, и вы, солдаты, и вы, сограждане, признаёте депутатами лишь тех, кто встанет на сторону председателя. Что касается тех, кто останется в оранжерее, чтобы голосовать против нас, пусть их прогонят силой! Они больше не представители народа, а представители кинжала. Пусть это станет их новым титулом, от которого они уже не смогут избавиться. Когда же они посмеют предстать перед проклинающим их народом, пусть все указывают на них пальцем и называют заслуженным титулом представителей кинжала! Да здравствует Республика!
Воодушевлённые этой речью военные в едином порыве вскричали: «Да здравствует Бонапарт!», но не решались перейти к действиям и направить свои штыки на представителей народа.
Наполеон, всё ещё бледный и неуверенный перед лицом разгорячённой толпы, взял слово:
— Если кто-то будет сопротивляться, убивайте, убивайте, убивайте! Следуйте за мной, я бог войны!
То было неуклюжее и несвоевременное выступление, но Люсьен, сидя в седле, тут же прошипел в его сторону: «Замолчи, бога ради! Это не твои мамлюки!».
Затем он наклонился, вырвал у Наполеона шпагу и, подняв её вверх, воскликнул:
— Клянусь пронзить сердце моего брата, если он когда-нибудь посягнёт на свободу французов!
Солдаты решительно направились к оранжерее и прогнали всех несогласных, некоторые выскочили через окно. За ночь с 19 на 20 брюмера Люсьен принял все необходимые законотворческие резолюции, и Наполеон Бонапарт стал первым консулом Французской Республики.
Свобода, равенство, братство
Выступление Люсьена на трибуне оказалось как нельзя более кстати, а его красноречие не могло возыметь ещё больший эффект. Постфактум его слова кажутся вполне искренними: Люсьен видел себя самого и брата оплотом мира, защитниками республиканской свободы от кровавых бесчинств Революции, ещё отзывавшихся ужасом в памяти народа, гарантом защиты от всё ещё не до конца искоренённой угрозы возвращения к монархии. Один брат должен был поручиться за политическую добропорядочность второго: Люсьен заключил пакт и намеревался соблюдать его до самой смерти. Его высокопарное обещание пойти на братоубийство оставило куда больший след в истории, чем он мог себе представить.
В тот роковой ноябрьский день 1799 года первый консул был повержен и лишён слова, почти обездвижен, а по лицу его стекала кровь, в то время как гордый и бесстрашный Люсьен воодушевлял своими речами революционные войска и клялся, что его старший брат поплатится жизнью, если нарушит свободу французских граждан. Тем, что Наполеон заполучил власть без единого выстрела, он был обязан Люсьену.
Однако ему было сложно испытывать благодарность. Соперничество между братьями началось 15 годами ранее. Летом 1784 года, в девять лет, Люсьен поступил в военную школу в Бриен-ле-Шато. Наполеон был на шесть лет старше и к тому времени провёл пять лет в той же школе. В письме своему дяде он скрупулёзно записал данные о росте Люсьена: «Рост его три фута и одиннадцать с половиной дюймов». Столь пристальное внимание к росту брата может показаться чрезмерным и навести на мысль, что Наполеон, уже осознавая, что сам он ростом ниже среднего, мог опасаться, что однажды Люсьен превзойдёт его. Письмо продолжается так: «Он шестой в классе по латыни и будет изучать все дисциплины. У него есть и талант, и стремление учиться. Будем надеяться, что из него выйдет толк. Он здоров, силён, непоседлив, рассеян, но пока что им довольны. Он хорошо говорит по-французски и почти полностью позабыл итальянский. Надеюсь, он будет писать Вам чаще, чем из Отёна».
Это в целом благодушное описание всё же имеет покровительственный, едва ли не учительский и при этом безразличный тон. Сам Люсьен вспоминал, что Наполеон встретил его в Бриене довольно прохладно. Вместо братской любви мальчик наткнулся на враждебность, серьёзность и сдержанность, вызывавшие страх и в нём, и в его однокашниках. Вообще в школе Наполеона недолюбливали. Что до Люсьена, он был нежным ребёнком, способным к глубоким чувствам. Впоследствии он пришёл к выводу, что именно отсутствие ласки, которую он ожидал от старшего брата, привело к тому, что в будущем у него не было никакого желания подчиняться воле Наполеона.
Вместе братья провели в Бриене всего несколько месяцев: в октябре 1784 года Наполеон уехал в Военную школу в Париже. Четыре месяца спустя их отец Карло скончался в Монпелье, куда уехал лечить рак желудка, оказавшийся смертельным. Он был адвокатом по профессии и корсиканским патриотом, считавшим себя потомком дворянского тосканского рода. После него осталось восемь детей — пять братьев и три сестры. Его вдова Летиция, решительная женщина 32 лет, не могла в одиночку обеспечивать тот уровень образования, который муж всегда желал для их детей. Ей едва удавалось покрывать самые необходимые расходы, но в конце концов она влезла в огромные долги. Люсьена пришлось перевести из военной школы в семинарию. Став священником, Люсьен получил бы постоянное обеспечение и смог бы поддерживать других членов семьи. В будущем он мог бы занять место одного своего дяди-каноника в Сан-Миниато.
Однако мнения Люсьена никто не спрашивал, и ему пришлось подчиниться воле семьи. Единственным утешением стала встреча в семинарии Экс-ан-Прованса с его любимым дядюшкой Жозефом Фешем, священником и единоутробным братом Летиции, преподававшим ему некоторое время. В 1781 году Феш сопровождал Люсьена (в ту пору тому было всего семь лет) из Аяччо в Марсель, по пути в школу в Отёне. Мальчик постоянно страдал от морской болезни и добрался до порта бледным и исхудавшим в отличие от пышущего здоровьем Феша. Сам он любил хорошо поесть и выпить и попытался приучить племянника к вину, но тот был еще слишком мал.