«Говорит Ганс Фриче! Говорит Ганс Фриче!» С этих слов начинались передачи германского радио в течение последних четырех лет Третьего рейха. 16 миллионов радиоприемников ловили этот знакомый голос с неизменным восхищением и неослабевающими надеждами. «Если Фриче у микрофона, значит, все пока идет, как должно идти», — говорили себе владельцы этих приемников.
Историк и писатель Елена Съянова «рисует» портрет главного рупора Третьего рейха, журналиста Ганса Фриче. Проект был подготовлен для программы «Цена победы» радиостанции «Эхо Москвы».
Мировая история знает две громких попытки создать прецедент обвинительного приговора за эту профессиональную деятельность. Первая — апрель 1793 года, суд над редактором парижской газеты Жаном-Полем Маратом закончился его всенародным триумфом. Вторая — октябрь 1946 года, Нюрнбергский трибунал для главного радиожурналиста Третьего рейха Ганса Фриче завершился плевком под ноги от его английского коллеги. Но в обоих случаях суды вынесли оправдательный приговор.
«Может быть, следует повесить пару булочников на дверях их хлебных лавок в назидание остальным, бросающим хлеб в Сену, чтобы выморить голодом Париж?» — писал Марат. И народ вешает. «Не лучше ли просто перебить изменников, готовящихся открыть ворота Парижа войскам коалиции?» И народ устраивает Сентябрьскую резню. Так это было? Разбирая дело Марата, суд доказал — нет, не так.
Ганс Фриче на Нюрнбергском процессе, 1946 год
Разбирая дело Ганса Фриче, суд сказал то же самое. Цитата: «Как журналист, Фриче иногда делал сильные заявления пропагандистского характера, но трибунал не считает, что они были направлены на прямое подстрекательство германского народа к совершению зверств над другими народами. Нельзя также сказать, что имело место и участие обвиняемого в преступлениях».
Фигуранты обоих дел, по сути, — человеческие антиподы, но оба прецедента объединяет главное: слово, прямо не переходящее в дело, прямому осуждению не подлежит. Это аксиома. Но как в ней все в нас противится!
«Говорит Ганс Фриче!» С этих слов начинались передачи германского радио в течение последних четырех лет Третьего рейха. 16 миллионов радиоприемников ловили этот знакомый голос с неизменным восхищением и неослабевающими надеждами. «Если Фриче у микрофона, значит, все пока идет, как должно идти», — говорили себе владельцы этих приемников.
Накачка общественного мнения шла по основным положениям «Майн кампф» плюс панегирики гению фюрера. После фиаско под Москвой и особенно после Сталинграда задача усложнилась. Нужно было поддерживать моральный дух нации в период военных неудач. Фриче умело передергивал и ловко подтасовывал факты, вызывая восхищение даже у Геббельса. Например, 27 января 1943 года, когда судьба армии Паулюса под Сталинградом была уже ясна всему миру, Фриче на голубом арийском глазу информирует слушателей о вероятно скором исходе доблестного войска из вымороженных развалин потерявшего стратегическое значение города.
Ганс Фриче, 1946 год
Суть обвинения Фриче в Нюрнберге состоит в том, что он «добивался яростной поддержки режима и таким образом парализовывал способность населения к самостоятельному суждению».
«Вот они, журналюги, что делают — своими пропагандистскими инъекциями парализуют нашу способность самостоятельно мыслить! Бедные мы, невинные жертвы этих акул пера и эфира!» — именно так рассуждали после краха Третьего рейха владельцы тех 16 миллионов радиоприемников.
Как будто Фриче сам входил в каждый дом и сам поворачивал каждую ручку настройки! Нет, не поворачивал и инъекции делал только тем, кто сам подставлял ему свои… уши. Потому по закону и невиновен. Потому так хочется обвинить его вдвойне! Немецкий обыватель после войны, осуждая Фриче, оправдывал себя. Но превращаясь в немецкого гражданина, он медленно, нехотя, с трудом перекладывал вину бывшего кумира на собственные плечи.
Остается непонятной одна деталь. После вынесения официального оправдательного приговора Ганс Фриче просил тюремного психолога Гилберта достать ему револьвер, чтобы совершить над собой приговор неофициальный. Но это не был приговор совести.
«Свою совесть, — писал Фриче перед смертью в 1953 году, — я променял на лучшее — профессионализм. И я достиг в нем высот, в смысле результата, с которых хотел и теперь хочу шагнуть прямо туда, где меня уже не достанут».
Кто «не достанет»? Загадка. Кого он имел в виду? Неужели собратьев по профессии? Ведь в смысле результатов, то есть силе влияния на общество, Ганс Фриче действительно достиг беспрецедентных «высот»! За профессию обидно. Она ведь прекрасна!