Хотя социально-действенная идея и внедряется в мир отдельной личностью, плоть её всё же образует группа. Индивид идею вынашивает и провозглашает, группа же подхватывает и делает всё для претворения её в жизнь. Партии стремятся достичь своих целей, союзы консолидируются ради удовлетворения своих нужд. Существуют группы самого различного толка. Качество их и специфика, как убедительно показал Зиммель, разнятся в зависимости от количества участников; значение и потенциальную эффективность группы из двух человек нельзя произвольно приложить к объединению людей, по численности если и неопределённому, но так или иначе внушительному. Однако здесь, где речь идёт о выявлении законов развития идей, размеры групп имеют не столь принципиальное значение, гораздо важнее их качественное различение: одни зиждутся на родственных узах или общности судьбы, тогда как другие выступают носителями идей. В случае сродства и общности судеб члены групп живут друг с другом в незыблемом союзе, независимо от того, спаяны ли они идеями и всякого рода принципами или нет. Семья, а равно и нация — примеры подобных образований. Они принимают в себя каждого человека таким, каков он есть, служат ему опорой с рождения до смерти и даже после неё и, по сути, так же бесконечны в своей продолжительности, как сама жизнь, извергнувшая их из своего лона. Природа таких групп и их назначение в равной мере иррациональны, и потому возложить на них конкретные задачи не представляется возможным, — за время своего существования они бесконечное множество раз объявляют себя служителями самых разных целей, однако своего окончательного смысла не находят ни в одной из них. Группы, в основе которых лежит идея, напротив, вместе с ней возникают и распадаются, органическое развитие, присущее жизни, им чуждо, поскольку исчерпываются они одним понятием, которое намерено претвориться в жизнь через их посредство. Нетрудно догадаться, о каких группах в данном контексте идёт речь: о тех, что созданы в силу необходимости, только ради идеи, вступающей после провозглашения в стадию реализации. Развитие групповых индивидуальностей, сформировавшихся исключительно во имя идеи, подчинено тем же общим законам, что и развитие самой идеи. Группа и идея образуют единое целое, одна выражается через другую, и потому невозможно постичь путь и идею, не распознав сущности порождённой данной идеей групповой индивидуальности.
Для характеристики группы как носителя идеи имеются два прямо противоположных подхода. Согласно первому — назовём его авторитетным, — объединяющая группу идея неизменно стоит выше интересов отдельных членов группы и потому неподвластна любым проявлениям субъективной воли. Идея абсолютно суверенна, её развитие происходит в сфере абсолютно надындивидуальной, где воля одного (как воля существующего для себя индивида) вовсе не берётся в расчёт. Для сторонников данного подхода каждый отдельный человек являет собой совершенно случайное, лишённое сущности образование; смыслом и реальным содержанием наделена, по их мнению, только идея, и она требует от каждого беспрекословного подчинения. Жизнь индивидов преходяща, идея же времени неподвластна, она вечна. Согласно этой теории, государство, к примеру, являет собой автономную надындивидуальную сущность, оно не только не совпадает с населяющим его в данный момент человечеством, но в конечном итоге даже не имеет с ним ничего общего; человечество видится всего лишь как материя, в которой претворяется идея государства, — материя, так сказать, пассивная, поддающаяся формовке, но на форму самой идеи не влияющая. Вот почему государственные принципы неприкосновенны для любой индивидуальной критики, пусть даже самой обоснованной, а действующее право есть однажды утверждённый закон, источник которого находится за пределами всего эмпирического, а значит, несмотря на недостаточную согласованность с нынешним правосознанием, в принципе не подлежит отмене. Согласно авторитетной теории, все группы, в каком бы качестве они ни выступали — носителей идей или их вдохновителей, — представляют собой неделимые единицы, чьи духовные смыслы парят как самоцель в абсолюте, не подвергаемые ни сотворению, ни устранению, между их вечным бытием и вечно изменяющимся бытием группы не перекинуто ни одного моста.
Другой подход, индивидуалистический, рассматривает всякую овладевающую группой идею как результат работы духа всех индивидов, из которых эта группа состоит. Мир населен исключительно индивидами, и теория о групповой индивидуальности, якобы наделённой внутренней сущностью, сплочённой единством и мыслью, отвергается. Дух группы — это созвучие духа каждого с другими, группа есть не что иное, как сумма всех её участников.
Сторонники такого атомизирующего направления не признают качественного единства и своеобразия группы как целого, сводят реальность до частного, делая акцент именно на нём, а не на общем, на продиктованных временем мнениях многих людей, а не на вневременной идее, повелевающей группой. Их теория сквозит в практико-политическом тезисе: «Государство (право
Ни та, ни другая теория, чьи идеологические истоки довольно прозрачны, полностью не подкрепляется феноменологически доказуемыми фактами. Что касается авторитетной доктрины, то в ней явственно обнаруживается слишком глубокий разрыв между идеями и олицетворяющими их группами с одной стороны и, с другой, — людьми, из которых эта группа образована. Исходя из правильного мнения, что развитие групп и судьбы несомых ими идей де-факто переживаются так, словно речь идёт о развитиях и судьбах своевольных созданий, они слишком преувеличивают всё это и превращают идеи — те, что группой распространяются, или те, что сперва их создают, — в суверенную, заключённую в самой себе формацию, более не имеющую ни малейшего отношения к бытию отдельного человека. Исторический генезис идей, согласно данной доктрине, так же необъясним, как и их крушение. Вопрос, где и когда они возникают, остаётся нерешённым, они просто есть — и этого уже достаточно — и колом торчат в механизме социального мира как не привязанные во времени формы. Коллективная сущность группы, таким образом, соединяется здесь с вечной идеей, а сами индивиды робко отступают в тень — не они её творят, не на них она отыгрывается.
Другая, индивидуалистическая теория воздаёт должное действительности, когда устанавливает непосредственную связь между социально-действенными духовными сущностями и отдельным человеком. Идеи недосягаемо далеки, так что создание или уничтожение их индивидами представляется совершенно невозможным, как и сам феномен группы — последнего незыблемого единства, успешно противостоящего распаду и дроблению на составляющие его элементы. Однако при этом индивидуалистическая теория не признаёт, что идеи и группы, через какие эти идеи воплощаются, суть нечто несравнимо большее, чем выраженный в цифрах показатель отдельных душ. Она не способна объяснить ни ход развития идей в социальном мире, как правило независимый от единичной идеи, ни природу властного самоутверждения групповой индивидуальности относительно членов группы. Она слишком тесно увязывает идею с отдельным индивидом, в то время как авторитетная концепция слишком упорно помещает её в сферу надындивидуального. В стремлении наделить отдельную душу, понимаемую как самоцель, силой и славой, не знающий меры индивидуализм совершает ошибку (едва ли не закономерную), умаляя высшие достижения индивидов (собственно идеи) и отнимая у них значение и власть, причитающиеся им по рождению. Столь же непоследователен он, когда отказывает групповым существам в самостоятельности и личности, ведь в конце концов группы сложились из индивидов, и тот, кто видит в индивидах последний смысл, разумеется, не может так просто поступиться насыщенностью и самодостаточностью порождённых ими образований. Если всё созданное (идеи, группы
Группа, таким образом, есть посредник между индивидами и идеями, наполняющими социальный мир. Выйдя из темноты и получив формулировку, идея создаёт у людей, с какими ей приходится сталкиваться, схожий психологический настрой, и, когда они объединяются в группу с целью отвоевать для идеи реальность, начинается её реализация. Для индивидов идея не трансцендентна, как утверждает авторитетная теория, она изливается в них, и в момент излияния они становятся её носителями, то есть утрачивают самостоятельность и свободу единичных «я»; привязанные и формируемые идеей, они становятся существами с однородным и ограниченным мышлением и чувствованием. Идея формирует их внутренний мир, и оттого они выделяются из массы вольных людей и следуют особым путём, направление которого задано идеей. Группа, как уже говорилось ранее, есть лишь вынужденное содружество людей со схожим мировоззрением, образованное ради продвижения идеи, а не объединение случайных индивидов с ещё не сложившимися взглядами. Группа — существо коллективное, поскольку в основе сознательных актов, совершаемых её участниками, лежит одна и та же природа, а именно природа идеи, группа априори становится частью единого действа. Лишь на фоне изначально постулированного многообразия индивидов, не скованных в своём развитии, группа и воплощённая через неё идея получают особый статус, где индивиду места не предусмотрено, и совсем другое дело — когда в фокусе оказываются отдельные души единого покроя. Только после отмежевания от идеи члены группы начинают ощущать её бремя извне, и тогда одержимая идеей группа открывается им как самостоятельное, насильно навязанное существо.
Если члены группы со всеми их особыми качествами понимаются как носители идеи, возникает следующий вопрос: как воспринимается ими идея, пластами отложившаяся в их сущности, и как осмысляется? Сплачивая людей в группу, всякая идея кристаллизуется в форму и приобретает чёткие очертания. Становится политической программой, ярко выраженным тезисом и догмой — словом, выступает как долженствование, не безграничное в своей сути и притязающее на реализацию. Однако же оно постоянно выходит за свои, казалось бы, чётко обозначенные пределы, его содержание, сформулированное через группу, есть лишь малая, ставшая видимой часть мощного духовного пути, который группа пройдёт от начала и до конца. Любое проявление духа никогда не существует само по себе, не будучи заключённым в какой-нибудь масштабный смысловой контекст. Оно неизменно вытекает из новейших убеждений, всякий раз выражаясь по-новому, и неизменно вкупе со всеми другими проявлениями образует единое смысловое целое. Поэтому социально-действенная идея сама по себе уже задает вектор, определяющий её дальнейшее развитие, она есть упрощённый вариант некоей целостной системы, из которой всякий раз выделяется то, что особенно востребовано в данное время в данных социальных условиях. Участники группы, пекущиеся об идейном содержании, обретают куда больший опыт и желают пойти гораздо дальше выразимого и выраженного долженствования; они ступают на путь, что ведёт через весь мир, и отдаются содержанию как волне, наконец-то прорвавшей плотину сознания, но лучше сказать: содержание и есть результат проекции текущей мысли на реальный ситуативный контекст. Изначально ли задана направленность сознания, где вспыхивает идея, или же его выход на самую большую орбиту уже предопределён идейной сутью — совершенно не имеет значения и представляет интерес разве только для психологии. Во всяком случае, член группы не упускает ни одной возможности из тех, что зародышами заложены в идее, и развивает идею во всей её цельности.
Фундаментом программ политических партий служит идеология, ведущие к образованию группы идеальные требования также формируются на базе основополагающих убеждений, чьё повсеместное влияние соединяет эти требования с другими духовными притязаниями и измерениями в осмысленную связку. Реализуясь тем или иным из вышеописанных способов, идея неизбежно воздействует на человека, и есть существенная разница в том, кто испытывает это воздействие — отдельный индивид или член группы; только через понимание этой разницы мы можем осознать особую сущность групповой индивидуальности. Предположим, некая вполне определённая идея проникает в ум одного-единственного человека. Она неизбежно будет стремиться расшириться и проложить дорогу, простирающуюся из одного конца мира в другой. Но тогда самосущий индивид (во всяком случае, такую возможность исключать не следует) есть микрокосмос, где случаются брожения страстей и духовных сил, а потому сознание индивида только в редчайших случаях безраздельно отдаётся выработанным идеей смыслам. Как правило, в его контекст внедряются другие мысли и ощущения из иных отдаленных уголков души, ослабляют его и разлаживают. Даже если допустить, что идея раскроется в индивиде полностью, она сохранит чистоту и ясность и овладеет его духом, в лучшем случае только когда вооружится возвышенным принципом, будоражащим каждую клеточку человеческого «я». Субъект, стало быть, переживает идеи, оттачивает их форму и отдаётся им всем своим существом, однако при этом он больше чем просто их носитель, и оттого ему не так легко прервать череду своих беспримерных судеб, дабы в образовавшемся вакууме души предоставить идеям полную свободу. Совсем другое дело, когда индивид выходит из изоляции и становится членом группы. Группа признаёт индивида лишь постольку, поскольку тот олицетворяет идею. Его отношения с другими участниками группы служат единственной цели: укрепить и претворить в жизнь суть долженствования, ради которого, собственно, группа создавалась; всё прочее, что живёт в нём и просится наружу, должно находить себе применение за её пределами. Когда индивид вливается в группу, он расстаётся с частью своего существа, каковое воплощает большой и по мере возможности осуществляемый замысел, и эта часть — та, что сформирована идеей, — начинает действовать самостоятельно. Подобно камертону, настроенному только на один тон, группа тоже настроена лишь на одну идею; как только та конституируется, всё, что не имеет к ней отношения, автоматически отключается, объединённые ею люди утрачивают свою полноценность и становятся фрагментами индивидов, чьё существование оправдано лишь групповой целью.
Субъект как единичное «я», связанное с другими такими же «я», есть мыслящее существо, неисчерпаемое по своим свойствам; идея не может полностью его контролировать, оно всё еще пребывает вне сферы её влияния. Субъект как член группы — это часть «я», отколовшаяся от целого, не способная выйти за пределы орбиты, которую предначертала ей идея.
И только теперь, дойдя в нашем анализе до этого пункта, мы начинаем осознавать действительную подоплёку коллективной сущности, групповой индивидуальности, которая не допускает распада на множество индивидов, но движется по собственным законам над головами тех, кто заступил к ней на службу, зачастую как бы невзирая на их притязания и потребности. Вместо полноценных индивидов группу составляют редуцированные «я», этакие человеческие абстракции в себе, группа есть в чистом виде орудие идеи — и только. Стоит ли удивляться, что люди, лишённые безусловного права распоряжаться своим «я», ведут себя иначе, нежели те, кто пока ещё полностью собой владеет? Идеи кочуют по социальному миру в силу насущной необходимости. Дабы перевести их из долженствования в стадию бытия, узревший их одиночка вынужден вступать в союз с другими. В тот момент, когда образуется группа, происходит и редукция «я», и теперь уже не множество одиночек радеет об идее, но сплошь подчинённые ей и живущие её милостью создания, которых идея, и только она, толкает вперёд, но если они перестанут ощущать свою к ней причастность, то неизбежно погрязнут в иллюзорном. Идея не внедряется в них, а творит их, не они реализуют идею — напротив, она реализует их и вдыхает в них жизнь, так что есть все основания говорить о групповой индивидуальности как о самостоятельном существе. Поскольку частичное «я», все эти половинки и четвертинки, рождается лишь в процессе подготовки к совместным акциям (на групповых совещаниях, к примеру), они уже не являются частью отдельных индивидов, но, скорее уж, именно в смычке с другими созревают как духовные существа, отмежевавшиеся от «я» и способные существовать только в группе.
Полноценному индивиду нет места в группе, и этот факт важнейшим образом сказывается на качествах идей, носителями и выразителями которых в социальном мире становятся групповые индивидуальности. Пока человек действует как индивид, им движут самые разнообразные побуждения; страсти, помыслы и нежные чувства являют в нём самые причудливые сплетения, и даже едва уловимое тончайшее дыхание души порой проникает в эту ментальную вязь. Но как только субъект вступает во сколько-нибудь многочисленную (объединённую общей идеей) группу, обособившаяся часть его «я» более не обнаруживает того бесконечного разнообразия свойств, изначально отличавших его как индивида. Причины тому кроются в сущностной необходимости. Когда некоторое количество людей образует группу, весьма маловероятно, что их души вступят в полномасштабное соединение друг с другом.
Духовное русло, в котором движется мысль группы, должно обладать такими качествами, какие позволят принять в него всех участников. Вновь возникшее «я» группы, таким образом, вытравляет уникальную цельность субъекта, ведь для становления групповой индивидуальности требуются только качества, присущие всем субъектам группы. Другими словами, жизненное богатство единичного «я», инстинктивно-бессознательное и пышущее органикой, групповой индивидуальности чуждо. В отличие от «я» она бедна качествами и устремлениями, ей не хватает благодатной духовной почвы, которая порождает рационально непостижимые сущности самого разного толка. В ней не найти ни плавных переходов, ни невыразимых чувств, ни немыслимых, сформированных переживаниями напластований, какие (по мере возможности) обнаруживаются в индивиде; она пасует перед многомерностью и знает лишь движение в одном направлении, отклониться от которого нельзя ни вправо, ни влево, ибо любой шаг в сторону ведёт к гибели. Линейность развития — вот главная черта групповой индивидуальности. С этой одномерностью неизбежно связаны закостенение и грубость, свойственные групповому «я» по той причине, что оно принципиально неспособно принять в себя безгранично гомогенную массу пережитого отдельным человеком. В результате «я» группы утрачивает гибкость и чуткость, и целые области реального и переживаемого, доступные индивиду, остаются закрыты для него навсегда.