Кровавый навет, то есть обвинение адептов какой-то религии в кровавых ритуалах, — штука не новая. Обычно его жертвой в России становились либо иудеи, либо язычники. Однако в XIX веке старообрядческое согласие бегунов всё чаще стали обвинять в умерщвлении пожилых и больных людей — «красной смерти». В сути обвинений разбираются Сергей Бунтман и Алексей Кузнецов.
С. БУНТМАН: Добрый вечер! Разбираем очередное дело в нашей программе «Не так», Алексей Кузнецов, добрый вечер.
А. КУЗНЕЦОВ: Добрый вечер.
С. БУНТМАН: Добрый вечер сегодня — ну вот радуются люди, что опять убийства будут, вот, а не, а не обман честных немецких бюрократов, например, как было у нас.
А. КУЗНЕЦОВ: Ну вот действительно, да, мы действительно, в общем, довольно долго испытывали терпение любителей кровавых преступлений, у нас несколько передач подряд, в общем-то, всё обходилось относительно тихо-мирно, сегодня будет — тут тоже большой вопрос, убийство ли, собственно говоря, но жуть — жуть будет, да, вот это я обещаю, как, в общем, всё, что так или иначе связано в народном сознании с бегунами. В прошлый раз, почти полтора года назад, это была середина апреля двадцать четвёртого года, мы рассматривали дело Христофора Зырянова, и тем, кто эту передачу пропустил или, там, она не очень запомнилась — я очень советую вам: вы посмотрите хотя бы её первую половину, потому что я не буду сегодня повторять подробный рассказ о том, какими этапами формировалось вот это вот учение бегунов. Я повторю сейчас какие-то самые базовые вещи, для того чтобы сегодня как бы получилось складно, но подробности останутся в той передаче. Ну, а то что как бы с бегунами действительно в народном сознании связаны всяческие кровавые легенды — это станет ясно из сегодняшнего повествования, я надеюсь. Мы в прошлый…
С. БУНТМАН: Вот здесь товарищи — тут задаются вопросом: «А какого ещё цвета может быть смерть?» Почему, не только цвета крови, не надо!
А. КУЗНЕЦОВ: Нет, конечно, и обычно она, собственно, не бывает цвета крови, но в данном случае речь идёт именно о красной смерти, правда, судя по всему, авторы легенды — а здесь мы говорим именно о легенде, это надо чётко понимать, мы не говорим о данности, мы говорим о легенде, связанной с бегунами, скорее вкладывали в это содержание «красивая смерть», да, вот такая, какая надо, в том смысле, в котором Красная площадь.
С. БУНТМАН: Ну да, смерть красна которая была, она ж красна-то, да, ну.
А. КУЗНЕЦОВ: Да-да-да. Ну вот в поговорке она на миру красна.
С. БУНТМАН: Да.
А. КУЗНЕЦОВ: А с точки зрения бегунов — ровно наоборот. В прошлый раз мы много говорили о том, что в литературе XIX — начала ХХ века бегуны встречаются постоянно. В качестве примера приводили — ну, наверное, самый известный пример: это Николка красильщик из «Преступления и наказания», но бегуны упоминаются и в романе «Воскресение», и у Мельникова-Печерского они упоминаются, тем более что он вообще писал о раскольниках. Ну вот я такой приготовил эпиграф, который нам, надеюсь, понадобится в сегодняшней передаче.
Третий акт пьесы Горького «На дне», поддатый Сатин, напомню, мелкий карточный шулер, в прошлом телеграфист с тюремным опытом, пристаёт к спившемуся слесарю Клещу: «Сатин. Я тебе дам совет: ничего не делай! Просто — обременяй землю!.. Клещ. Ладно… говори… Я — стыд имею пред людьми… Сатин. Брось! Люди не стыдятся того, что тебе хуже собаки живётся… Подумай — ты не станешь работать, я — не стану… еще сотни… тысячи, все! — понимаешь? Все бросают работать. Никто ничего не хочет делать — что тогда будет? Клещ. С голоду подохнут все… Лука (Сатину). Тебе бы с такими речами к бегунам идти…»
Так вот, бегуны. Один из толков, возникших среди беспоповцев, то есть радикальных сторонников старообрядчества, тех, кто не признавал священства, точнее, не признавал возможности со священством иметь дело, потому что не никонианского священства по объективным причинам уже не было, а никонианское — вот с ними никаких контактов. И в недрах одной, одного из толков вот этого беспоповства, одного из самых влиятельных толков, неких филипповцев, в Москве оставивших довольно большой след по себе, появляется человек, который — в старообрядческих делах это будет постоянно происходить — который засомневался в правильности всех положений филипповского толка, обратился к старцам, к носителям этой идеологии, со списком из более чем тридцати вопросов, они сочли это, видимо, провокацией, проигнорировали его, тогда он, значит, заявил о своём выходе, после чего сам себя крестил. Это не отличительная черта только бегунов, это у беспоповцев встречается на каждом шагу: вот не согласен ты, уходишь ты из толка — сам себя перекрещиваешь, а потом уже перекрещиваешь своих сторонников, ты теперь учитель нового толка.
Ну, а дальше — дальше толк будет множиться, толк будет дробиться, в чём смысл? Смысл в том, что нужно находиться в постоянном движении. Не просто убегать от властей, как сделают, например, знаменитые Лыковы, да, герои очерка Пескова, который прекрасно помнят люди, заставшие восьмидесятые годы: они просто жили со своими единоверцами, единомышленниками, когда власть начинала до них добираться — они уходили дальше. А вот у бегунов идея в том, что движение и есть цель. Нужно ходить, нужно с людьми говорить, нужно встречаться со своими единоверцами в других деревнях, в других краях и так далее, и так далее. Движение — это способ их существования, modus vivendi. Но дальше возникает проблема бытового плана: дело в том, что бегуны вообще любые отношения с государством категорически считают греховными — например, нельзя получать паспорт и нельзя брать в руки деньги, не только потому что на паспорте и деньгах орёл двуглавый, то есть государственный символ, то есть символ Антихриста, но ещё по одной причине, когда мы готовили передачу про Зырянова, я об этой причине не знал, прочитал недавно — на них год указан неправильный.
С. БУНТМАН: А, то есть от Рождества Христова.
А. КУЗНЕЦОВ: Конечно! Да, бегуны и этого не признают, только от сотворения мира правильный календарь, поэтому, ещё одна причина, нельзя брать в руки никакие, так сказать, официальные акты и деньги. Но перемещаться по Руси — ну, без пачпорта ещё можно, их периодически будут ловить, они будут попадать как беспачпортные в ссылку: родства не помнящие, да, то есть те, кто не назвался, оказавшись без документов в полиции, но дело в том, что и без денег становится совсем уже трудно. И тогда внутри вот этого толка рождается мысль, что можно существовать и быть праведным двумя способами: можно быть классическим бегуном — ну, надо оговориться, бегунами их народная молва назовёт, сами они себя…
С. БУНТМАН: А сами они как? А как они?
А. КУЗНЕЦОВ: Нет, сами они называли себя древлеправославные, странствующие христиане, но я уж буду для краткости их называть так, как народ назвал, поскольку мы, наша передача, от народа себя не отделяет обычно. Так вот, значит, можно, вот, находиться в этом движении, и это настоящие праведники, но появляется категория жиловых бегунов, то есть бегунов, живущих постоянно на одном месте, и им разрешается кое в какие контакты с властями вступать. Пачпорт брать нельзя — ну, он им и не нужен, в Российской империи же пачпорт не обязателен, это если куда-то отправляешься — тогда да, а так живи, пожалуйста, от тебя не требуется. Но дело в том, что покупать что-то нужно — вот им разрешается брать в руки деньги.
С. БУНТМАН: Деньги!
А. КУЗНЕЦОВ: Если это нужно для того, чтобы товарищу, так сказать, настоящему бегуну, там, его обеспечить, скажем, продовольствием или одежонкой или ещё чем-то, крайне ему необходимым. А самая главная их функция — они, ну, будем выражаться языком, далёким от религии, они содержатели явочных квартир. Вот именно к ним — подполье нуждается в явочных квартирах — именно к ним будут приходить вот эти странники, у них какое-то время находиться, отдыхать, проповедовать, прятаться. Обязательно каждое такое жилище должно быть оборудовано скрытыми местами: как правило, в подполе устраивалось такое вот, так сказать, потаённое место и лаз, иногда довольно сложной конструкции. Лаз мог вести в соседнюю избу, чтоб там пересидеть, когда в эту придут с обыском, да? Лаз, если изба была на краю у леса, лаз мог вести куда-то туда, чтобы, так сказать, скрытно выбраться и спрятаться в лесу, в болоте и так далее. Где-то устраивались другие, например, значит, устраивались специальные полати, при помощи которых можно было забираться на печку, а вот под этими полатями устраивалось хранилище, в котором тоже был лаз, можно было быстренько перебраться в погреб, и прочая, прочая, прочая.
С. БУНТМАН: Ну такая же система была у американской железной дороги, которая беглых рабов, да.
А. КУЗНЕЦОВ: Подпольная железная дорога, конечно,
С. БУНТМАН: Да.
А. КУЗНЕЦОВ: Аболиционисты. Так вот, ну, собственно, подпольное дело — оно, я так понимаю, в общем, примерно одинаково везде выглядит, на самом деле у партизанских связных то же самое устраивалось, ведь если это все перекинуть на партизанское движение, получится то же самое. Есть те, кто в лесу, но им периодически нужно подкормиться, им периодически нужно с людьми пообщаться, чтобы узнать, какие слухи, где немцы, где полицаи, им тяжело заболевших надо в какие-то человеческие условия переправить, и в деревнях у них есть их партизанские содержатели явочных квартир, лучше, в общем, не сказать. Да, то же самое. И вот этим можно жить на оседлом месте, этим можно деньги в определённых случаях в руки брать, этим можно общаться с казёнными попами для отвода глаз, договариваться, может, даже подкупать их, чтобы они смотрели в другую сторону, чтобы не приставали: что в церковь не ходишь, что у исповеди не бываешь, и так далее.
Ну, а как же, они же бегуны? А вот на этот счёт была разработана теория, что уйти можно в конце жизни, вот смерть чуешь — и уходишь, и смерть встречаешь в странствии, но поскольку если ты чуешь смерть в конце жизни, то ходить, как правило, ты уже не можешь, то под уходом понималось принятие вот этого необходимого второго крещения и уход из дома. Может быть, даже посмертный, если смерть тебя застала в избе, всё равно без шума и пыли твоё тело будет вынесено и захоронено, вот здесь появляется чрезвычайно разработанный, судя по всему, бегунами такой догматический пласт. Ни в коем случае тело не хоронится на кладбище — понятно, кладбище это земля осквернённая никонианами проклятыми, почему-то они категорически отрицают гроб, не знаю, могу предположить, но домысливать не буду — нет, хороним только в обычном саване, хороним неглубоко, это станет существенным моментом в нашем сегодняшнем деле, потому что тело будет найдено мальчишками, пошедшими в лес за грибами, а почему неглубоко — а потому что оказывается, если глубоко, то грешная земля будет слишком давить, вот такое вот представление.
С. БУНТМАН: То есть надо как бы зависнуть, чтобы небольшой слой земли, не зависнуть ближе к нему.
А. КУЗНЕЦОВ: Совершенно верно, землёй присыпали где-нибудь в лесу так, чтобы могилу не нашли, то есть по сути эти люди просто исчезали, и вот поскольку эта практика… а дело в том, что движение бегунов, всех-то бегунов там, толк бегунский, он распространён… их не так, видимо, много в численном выражении, посчитать, конечно, невозможно, естественно, под перепись населения — они всячески от неё тоже бегали, а те, кто не бегал, те, конечно, не признавались, говорили: православные мы, отвяньте, конечно мы православные, и всё. А что в церковь (не ходите)? — А вот все недосуг, а так вообще мы не против. Значит, но дело в том, что это примерно вот определённая область России-матушки: на юге — на юге свои сектантские течения, на юге штундисты, то есть полупротестанты, полу вообще не очень пойми кто, на юге скопцы знаменитые, там бегунов нет, бегуны — это север Владимирской губернии, а надо сказать, что такое север тогдашней Владимирской губернии — это нынешняя Ивановская область.
С. БУНТМАН: У!
А. КУЗНЕЦОВ: Нынешняя Ивановская область и нынешний юго-восток Ярославской области, потому что город Переславль-Залесский, например, тогда был в составе Владимирской губернии, Каргопольская, то есть это самая, Архангельская губерния, Костромская губерния, Пермский край, вот, вот в этих вот краях, то есть это север европейской части России. И поскольку они перемещаются, а люди-то простые наблюдают, а в деревне шила в мешке не утаишь, слухами земля полнится, наблюдают такую ситуацию. Вот живёт человек, вот у этого человека периодически бывают какие-то пришлые люди, незаметно приходят, незаметно уходят. Вот вчера были, а сегодня уже нет. А потом человек этот состарился, заболел, вся деревня уже потихонечку интересуется, когда будем отпевать, а потом вдруг его вообще не стало.
С. БУНТМАН: Исчез.
А. КУЗНЕЦОВ: К жене, к жене. Где? Она говорит — а он выздоровел и по святым местам отправился бога благодарить за выздоровление.
С. БУНТМАН: М-м-м.
А. КУЗНЕЦОВ: И всё, и больше уже не возвращается. И вот тут-то и рождается постепенно вот эта самая идея. Она рождается извне, это чистый продукт народного сознания: изуверы, вот что я вам скажу, убивают они этих стариков. Они же вообще всё наше считают неправедным. Значит, что они тогда считают? Давайте логику включим. Значит, они считают, что если человек просто так помрёт, он помрёт во грехе и никогда в рай он не попадёт. Поэтому мы ему поможем умереть. Если он смерть примет ритуально из наших рук, то это будет вроде как не смерть, а очищение. Поэтому этого старичка заболевшего специально обученные пришлые люди душат подушкой. А подушка, да, бабы, красного цвета. А почему красного?
С. БУНТМАН: Чтоб кровь не видна была!
А. КУЗНЕЦОВ: Нет, это, знаете, это для учёных объяснение. А потому что вот такую праведную смерть они считают прекрасной.
С. БУНТМАН: А, красная смерть.
А. КУЗНЕЦОВ: Красная смерть. Опять: красная — это не цвет, красная — это её, так сказать, чистота и непорочность. Покажите нам, Андрей, пожалуйста, первую картинку. Вот у нас карта. Карта старая, примерно того времени. И на этой карте красным треугольничком — раз уж смерть красная, пусть и треугольничек тоже будет красный — значит, указана деревенька, деревенька Зыбиха. Она до сих пор есть, и в ней живёт несколько, насколько я могу судить по «Википедии», несколько десятков человек. Расположена она на трассе Иваново — Ярославль. Немножко в стороне. Ну, а соответственно, тогда эта дорога не называлась Иваново — Ярославль, потому что Иваново ещё было большим селом, которое, правда, превращалось, довольно стремительно превращалось в важный текстильный центр. Но это пока ещё село. И уезд пока не Ивановский, не Иваново-Вознесенский, а уезд пока Шуйский. К юго-западу — на этой карте видно — от Иваново расположен старый город Шуя. Мой дедушка 9 мая сорок пятого года в этом городе в госпитале встречал.
В деревне Зыбиха Шуйского уезда произошли события. Но прежде чем непосредственно про эти события, я прочитаю довольно большой отрывок из справки, которую направит в Владимирскую епархию… Она будет опубликована во «Владимирских епархиальных ведомостях». Местный священник, не из Зыбихи, но из тех краёв, из территории нынешней Ивановской области, Александр Акципетров. Его, одна из его обязанностей — он местный миссионер по борьбе с сектантством. То есть он как бы специалист. «Сектой бегунов в настоящее время (1911 год) в Шуйском уезде заражены приходы: Дуниловский, Митрофаниевский (деревня Зыбиха)», — вот она, — «Афанасьевский (село и деревня Петряево), а также и город Иваново-Вознесенск», — он уже перешёл в разряд городов. — «По имеющимся сведениям старообрядчество этой секты занесено сюда из-за Волги в 60-х годах XIX столетия. <…> Бегунов в одном только Дуниловском приходе насчитывается около 600 душ обоего пола, а в остальных местах точная цифра их неизвестна по их скрытности. <…> Наименование «голубочники» местного характера. Так здесь в Шуйском уезде называют этих сектантов за то, что в их домах около порога и печи устраивается обыкновенно голубец. Это ничто иное как широкая деревянная пристройка для взлезания на печь — вместо приступки, под этими голубцами обычно у них устраивается подполье с разными тайниками и выходами на задворки и в лес. Тайники эти предназначены для сокрытия бегунов и в случае поисков полиции служат для них удобным местом для сокрытия, а то и для выхода прямо в поле, в огород и в лес. Есть по слухам (например в деревне Орлихе) целые ходы, соединяющие эти тайники с таковыми же соседним домов. Кроме голубочников, странников Шуйского уезда иначе именуют скрытниками, келейниками, сами же себя они называют рабами Христовыми, совершенными христианами, братцами, сестрицами, старцами и старицами, хотя бы и очень молодых, а людей ещё только склонных к бегунству, но не перекрещённых в их секту, людьми познамыми, то есть стремящимися познать истинную веру, иначе христолюбцами, странноприимцами. <…>
Наставники странников денег и билетов на прожитие не имеют», — «билет на прожитие» — это тот самый пачпорт, — «за их якобы ложное счисление, признавая их за печать Антихриста. Своих усопших странники хоронят в лесах, на гумнах, иногда и под сараем, чтобы не видно было могилы. Хоронят более по ночам, чтобы Антихрист не коснулся тела усопших. При отпевании усопшего поминают тем именем, с коим он скончался в странстве; при этом трупы зарывают не глубоко в землю в том соображении, чтобы антихристова земля не слишком давила истинного христианина. Вследствие этого бывает, что трупы размывает и их находят. Так, например лет пятнадцать тому назад найден в лесу близ деревни Зыбихи, Шуйского уезда, труп странника Андрея Осипова Зорина». Вот мы и подошли вплотную к тому делу, которым мы сегодня конкретно занимаемся.
С. БУНТМАН: Но справка-то — справка-то вполне какая-то такая, почти объективная.
А. КУЗНЕЦОВ: Ну да.
С. БУНТМАН: Там есть, конечно, там есть «заражённые» тем-то, тем-то. Но достаточно описано и самоназвание, обряды, в которых преступного нет ничего.
А. КУЗНЕЦОВ: Надо сказать, что эта справка, вот в таком вот виде — можно было бы сказать: она писалась для начальства, поэтому особенно пропаганда не нужна — но дело в том, что эта справка была именно в таком виде опубликована во «Владимирских епархиальных ведомостях». То есть в издании, широкодоступном любому человеку, которое можно было купить в любой книжной лавке, на которое многие, в том числе и чиновники, были подписаны. Потому что это нужно было им для демонстрации, так сказать, благорасположенности всяческой к властям. Но и дело в том, что уже 1911 год на дворе, и церковь сама не хочет выглядеть сборищем мракобесов. Смотрите — заблудшие люди. Странные люди. Мы с ними работаем, мы пытаемся их увещевать. Если мы их наказываем, то только за действительное злодейство. Как, например, в этом самом случае. А дальше мы дадим слово одному из самых прогрессивных, если можно так выразиться, замечательных…
Да, прежде чем мы дадим слово, чтобы не быть голословным, Андрей, покажите нам, пожалуйста вторую картинку. Вот, вы видите одну из многочисленных книг, которые были посвящены раскольникам-беспоповцам, и, в частности, бегунам из тех, что выходили во второй половине XIX века. То есть этим занимались серьёзные люди. Иван Сергеевич Аксаков занимался, например. Профессор Ивановский, которого мы будем сегодня цитировать.
С. БУНТМАН: Ивановский, да.
А. КУЗНЕЦОВ: И о котором мы будем рассказывать, поскольку он в процессе и после него примет в этом деле активное участие. Были, что называется, специалисты. И были кафедры «по истории раскола и противодействия ему». Так, например, называлась кафедра в казанском училище, которой заведовал тот самый профессор Ивановский. Ну, а теперь давайте посмотрим фотографию молодого человека. Это один из, как я начал говорить, один из весьма прогрессивных деятелей молодой ещё адвокатуры российской, Василий Алексеевич Маклаков. Любителям истории это имя, конечно же, известно. Это в будущем один из основателей кадетской партии. Один из лидеров так называемых правых кадетов, который в эмиграции, через много лет после описываемых событий, оставит очень интересные (очень вам их рекомендую, они есть в открытом доступе, без труда в интернете найдёте) воспоминания о своей жизни. И вот воспоминания о начале своей адвокатской деятельности содержат рассказ об этом деле. Потому что с момента, когда Маклаков стал самостоятельным адвокатом, это дело в его практике второе.
Дайте нам, Андрей, пожалуйста, коллективное групповое фото. Мы как-то его, по-моему, уже не один раз, показывали в нашей передаче.
С. БУНТМАН: Да-да-да. Это наше любимое фото.
А. КУЗНЕЦОВ: Фёдор Никифорович Плевако со своими подопечными, скажем так. Причём они сами его выбрали своим патроном. Так это называлось в адвокатуре. Это представители организации, которая называлась «Молодая адвокатура». Которая ставила своей целью не просто адвокатскую работу, а вот именно защиту тех, кого они полагали угнетёнными. Работу pro bono, то есть бесплатно, защиту всяких гонимых, и так далее, и так далее. И вот на этой фотографии — собственно, оттуда и взята предыдущая фотография, потому что других фотографий именно молодого Маклакова в интернете я найти не смог. В зрелом-то возрасте — сколько угодно, а хотелось его показать сравнительно близко к тому времени, когда он получил молоденьким адвокатом вот это самое дело. И вот он второй у нас справа, да, крайний правый Муравьёв, дальше Маклаков, дальше Плевако.
К нему обратился его товарищ по университету, который в это время был кандидатом на судебные должности во Владимирском окружном суде. Кандидат на судебные должности — это человек с высшим юридическим образованием, только что закончивший университет или какое-то другое юридическое учебное заведение, который — которому нужен стаж, для того чтобы стать судебным следователем, товарищем прокурора, членом суда или полноценным присяжным поверенным, потому что везде нужен какой-то стаж. Вот для присяжного поверенного он должен побыть кандидатом на судебные должности четыре года, да? Для того чтобы, там, стать судебным следователем, тоже пару лет нужно вот этого стажа. Их использовали как затычку к бочке — вот кого-то нет, кого-то не хватает, на каком-то участке тот же судебный следователь заболел или во вне… как бы в внеочередной отпуск срочно вынужден уехать — значит, на месяц, на два затыкают вот этим молодым кандидатом.
Так вот, значит, этот товарищ, университетский товарищ Маклакова, его фамилия Соколов, он потом станет в Петербурге известным следователем по особо важным делам, Соколов ему пишет: слушай, у нас тут такое дело, очень интересное дело, но похоже, что подсудимые останутся без защитника, потому что дело будет слушаться в Шуе — это так называемое кочующее правосудие, дело в том, что окружной суд, он постоянно работает в окружном центре, ну, как правило, это губернский город, Владимир.
С. БУНТМАН: Совпадает с губернским, да.
А. КУЗНЕЦОВ: Владимир в нашем случае, да. Как правило, хотя там иногда границы не вполне совпадали, там, скажем, в Тверской губернии было два окружных суда, но в основном совпадают, а поскольку в небольших городках — а губернии-то огромные иногда! — так вот, по небольшим городкам ездил ещё один состав этого же Владимирского окружного суда и периодически рассматривал накопившиеся там дела. Во Владимире ещё есть адвокаты, в Шуе их нет. Совершенно не факт, что адвокат поедет из Владимира в Шую, потому что у его перспективных доверителей денег нет вообще ни копейки, поэтому, скорее всего, там назначат в последний момент какого-нибудь кандидата на судебные должности — нет, из этих кандидатов иногда получались потом знаменитые адвокаты, Александр Иванович Урусов великий начинал и первые свои победы одерживал именно в этом неброском звании. Но это в любом случае совсем молодой, совсем неопытный человек, и времени на подготовку у него, скорее всего, не будет, ему сразу пять-шесть дел пихнут, и когда ему там разобраться во всём в этом.
Маклаков пошёл к своему советчику старому — на самом деле они давно были знакомы, Плевако его заметно старше, но он его опекал, когда тот ещё гимназистом был, Маклакова я имею в виду — Маклаков пошёл к Плевако: Фёдор Никифорович, голубчик, вот, может, вы поедете? Плевако говорит: нет, голубчик, не могу, занят, и так далее. Маклаков в своих воспоминаниях высказывает подозрение — я думаю, что оно обосновано: Плевако, когда ознакомился с сутью дела — он понял, что это одно из тех дел, за которыми очень внимательно наблюдает Константин Петрович Победоносцев. Они были очень хорошо с Плевако знакомы, в этом смысле сериал с Безруковым не очень преувеличивает, Победоносцев Плевако держал — ну, не на коротком, но на средней длины поводке, и Фёдор Никифорович — а он был политик, он, видимо, решил не ввязываться, потому что с Победоносцевым лишний раз ему иметь дело не хотелось: поезжайте, голубчик, он сказал, если что — шлите телеграмму, если будет край, телеграмму шлите, я приеду. Маклаков послал ему оттуда телеграмму, когда ему показалось, что край — Плевако не приехал.
С. БУНТМАН: Понятно.
А. КУЗНЕЦОВ: И вот Маклаков просит Соколова написать ему, в чём дело, прислать, какие возможно, материалы в Москву, чтобы заранее подготовиться — Соколов ему присылает, и выясняется, что вот, найдено: мальчишки пошли в лес за грибами, с ними была собака, и собака раскопала тело, которое было опознано по остаткам одежды как тело вот этого Андрея Зорина шестидесяти трёх лет. Вот с ним именно такая история: к нему какие-то последнее время люди всё шастали, шастали, шастали, а потом он заболел, а потом он исчез, а жена сказала, что он странствовать отправился, а тут вот его тело обнаружено.
Никаких экспертов с малейшим судебно-медицинским опытом даже приблизительно в окрестностях нет, поэтому вскрытие производил земский врач, а земский врач — он, может, врач и не очень, но он близок к народу и питается с ним одними слухами, и земский врач, приступая к вскрытию, уже знал, что это вот такой-то, и что он из бегунов, и что вот, значит, он заболел, а потом исчез, а вот вам, пожалуйста, его останки: останки, надо сказать, весьма несвежие, он всё лето пролежал вот в этой неглубокой могилке, значит, ни гроба, ничего, понятно, что он — действительно, опознавать там можно было только по одежде. В общем, эксперт — он честно написал, что при вскрытии он не обнаружил признаков, значит, каких-то заболеваний, кроме увеличенного сердца: мегалокардия так называемая — это симптом, ну, в общем, нехороший достаточно симптом для сердечников, и симптом, который может разными причинами вызываться, вот, очень повышает риск инфаркта и других сердечных острых состояний.
Но почему-то он сделал вывод, что покойный был задушен, и чтоб довести свой вывод — якобы какие-то он обнаружил красные кровяные точечные образования: на самом деле такое может быть, но это может объясняться тысячей причин, самых разных, тем более, так сказать, на трупе такой давности, в таких условиях находившегося. И почему-то он, чтобы довести свое заключение до абсурда — он сделал вывод, что смерть произошла от удушения красной подушкой. Его потом адвокат будет в суде допрашивать: вы что, какую-то красную нитку нашли, откуда взялась красная подушка? А он говорит: ну, а так, не случайно же в народе эта смерть так называется.
С. БУНТМАН: А!
А. КУЗНЕЦОВ: То есть он показал свою полную зависимость от вот этого всеобщего убеждения, что бегуны вот этой красной смертью отправляют на тот свет людей. Маклаков отправился к очень крупному специалисту по судебной медицине, к человеку, который был профессором Московского университета по этой специальности и который, значит, Нейгард, по-моему, его фамилия, сейчас она у меня что-то куда-то тут пропала, я её постараюсь найти, ну, по-моему, именно так его фамилия, Нейдинг, который, ознакомившись с заключением эксперта, подтверждённым Санкт-Петербургским медицинским департаментом, заочно, да, то есть те утвердили текст, который им прислали, говорит: голубчик, я вообще отродясь такого неграмотного заключения не видел, я не понимаю, на основании чего он сделал вывод о том, что человек задушен, потому что об этом при таком состоянии тела можно говорить, только если обнаружены какие-то переломы хрящей гортани, ещё что-то…
С. БУНТМАН: Ну да.
А. КУЗНЕЦОВ: Ничего этого, ничего этого нет, и он в заключении сам пишет о том, что сердце, мягко говоря, не в лучшем состоянии, шестьдесят три года человеку, с чего он взял, что смерть не носит естественных причин? Маклаков попытался его вызвать в качестве эксперта туда, в Шую, и он был согласен, профессор готов был ехать к чёрту на рога для того чтобы, так сказать, неграмотность своего коллеги перед судом разъяснить, но дело в том, что пока все эти бумаги пересылались, пока Соколов, значит, с Маклаковым договаривался, пока Маклаков уговаривал Плевако, прошли сроки вызова свидетелей, свидетелей нужно было вызывать заранее, суд сказал — нет, и в результате Маклакову пришлось, значит, получать подробный инструктаж у Нейдинга и его помощника-прозектора, которые его начинили знаниями, которые порекомендовали ему вопросы какие задать, какие заявления сделать по судебной медицине — в общем, на скорую руку подготовленный он туда поехал.
Дальше Маклаков описывает суд как… ну, да, а кого, собственно, судят? Судят братьев Мауриных, правда, то, что они братья — это не точно, это как с братьями Черепановыми, отцом и сыном, да? Дело в том, что судебного отчёта по этому делу найти невозможно, потому что он только в местных газетах публиковался — для этого надо, соответственно, в местные библиотеки, да или хотя бы в государственный газетный фонд отправляться, там искать и рыться — на это времени нет, извините уж, конечно. А в центральной прессе отчёты не публиковались, и поэтому некоторые вещи так и остались непрояснёнными. В одном источнике они называются братьями, а в другом источнике — дядей и племянником. Ну, это, на самом деле, не самое…
С. БУНТМАН: Ну, в общем, родственники.
А. КУЗНЕЦОВ: Они родственники, да, они Маурины — это местный род, который довольно давно в тамошних краях поселился. Вот я нашёл справочку на Всероссийском генеалогическом форуме: «Крестьянский род. Маурины в XVIII-XX веках жили (и живут поныне, в XXI веке) в селе Авдотьино Шуйского уезда Владимирской губернии (ныне часть города Иваново). В 1806 году один Маурин переехал в деревню Зыбиха», — ту самую.
Какие-то Маурины по-прежнему живут, я так понимаю, в родных местах. И вот эти то ли братья, то ли… значит, младший, Фёдор, жил оседло, и вот он, судя по всему, являлся содержателем вот такой вот явочной квартиры. Старший долгое время находился в бегах — он дезертировал из армии: его туда попытались призвать. Он, значит, от призыва уклонился, как и положено бегуну, странствовал, странствовал, странствовал, и вот прибрёл, соответственно, к своему то ли, брату то ли племяннику, жил там некоторое время и, как потом суд сочтёт доказанным, он совратил вот в этот самый бегунский толк, соответственно, покойного старика Зорина. Вот это единственное, в чём его суд найдёт виновным. Но, правда, это тяжёлое преступление по тогдашним временам, и наказан он будет, соответственно, для немолодого человека достаточно серьёзно — его отправят в ссылку в Закавказье. Но не за убийство, которое ему шили, а за совращение православного в секту.
С. БУНТМАН: Ну вот, да.
А. КУЗНЕЦОВ: Это, конечно, гораздо более лёгкий состав. Фёдора оправдают. Получится вот что. Судебный процесс будет состоять как бы из трёх частей: показания свидетелей, но свидетели — больше половины бегуны, от них толку добиться не удаётся. А вы почему в церковь не ходите? — А мне всё недосуг, а я всё забываю, я всё собираюсь, собираюсь, но никак не дойду, — лет сорок он не дойдёт до церкви. — А чего вот со стариком? — А вот нам сказали, что он заболел, потом выздоровел и по святым местам пошёл — обычное дело, у нас даже сомнений никаких не было. В общем, они уходили, что называется, в глухой отказ. Второй блок — это врачебная экспертиза. Маклакову удалось запутать двух местных врачей: земского врача, который проводил вскрытие…
С. БУНТМАН: Мастера красной подушки, да?
А. КУЗНЕЦОВ: И владимирского губернского медицинского инспектора — это, естественно, тоже человек с медицинским образованием, который, надо сказать, вообще изначально несколько скептически воспринял вот первую экспертизу — то есть он изначально сомневался в том, что его младший коллега правильные выводы сделал. Но когда петербургский департамент утвердил, ему как чиновнику уже ничего не оставалось, и он вынужден был в суде, значит, поначалу эту версию поддерживать. Но Маклаков при помощи нейдинговских вопросов и всяких сведений, от него полученных, довольно быстро запутал, и запутал так, что присяжные, — а присяжные в основном мещане да крестьяне, откуда в Шуе взяться там особенно образованным людям — они потом, провожая Маклакова на вокзале, говорили: ну да… Нет, вообще-то красная смерть существует — вы уж поверьте нам, мы тут живём, мы знаем. Но тут, конечно, доктора напутали, да. Это правда вот, что именно Маурины, они его именно убили, а они доказать не смогли.
Значит, медицинская экспертиза, по сути, облажалась. И не просто облажалась, а показала свою не только неграмотность, но и предвзятость — то, что она верит вот этой самой версии. А вот самым трудным для защиты был профессор Николай Иванович Ивановский. Покажите нам, пожалуйста, Андрей, сначала последнюю сегодняшнюю фотографию, человека с бородой, солидного такого. Вот это Ивановский, профессор Казанского духовного училища. Ну, а чтобы не забыть, давайте посмотрим предыдущую и полюбуемся на виды города Шуя. Здесь — чуть позже, это уже начало ХХ века, но я не думаю, что он стремительно изменился. Патриархальный город. Видны кое-какие фабричные трубы — тоже центр текстильной промышленности. А так — ну, городишко, уездный городишко: старенький, тихенький. Естественно, можно себе представить, что полгорода в зрителях на этом судебном процессе присутствовало — такая горячая тема, такое вообще всё интересное и вкусное. Ивановский начал от Адама, как и положено профессору богословия, и вот очень подробно рассказал про этот толк, про все его особенности. Про то, что у бегунов красная смерть это доказанная практика — он нет, он осторожнее про это высказывался. Но он говорил, что слушайте, ну вот я только что вам рассказал про их взгляды, и эта гипотеза, исходя из этих взглядов, логична.
С. БУНТМАН: Хм!
А. КУЗНЕЦОВ: Ещё одна классная экспертиза, конечно: «вы знаете, я не уверен, но поскольку это не противоречит» — математический такой подход. Поскольку аксиомам это не противоречит, то до поры до времени будем считать, что так оно и есть. Но Ивановский совершил гораздо худший грех, и я этот грех сейчас процитирую. Буквально в том же году вышел очередной его труд — у него трудов много, — который назывался «Внутреннее устройство секты странников или бегунов». Вот что он пишет по поводу данного конкретного дела. Ну, например, по поводу адвоката.
«Любопытно было видеть и слышать, как приехавший из Москвы защитник-юрист вступал, при помощи бывшего у него в руках медицинского исследования, в пререкания с врачами-экспертами, задавая им тонкие медицинские вопросы и, опираясь на авторитет привезённой книги, старался показать присяжным неосновательность медицинской экспертизы». Мало того что эта фраза высокомерная — ну ладно, он значительно старше Маклакова, так сказать, спишем на возраст. Но дело в том, что из этой фразы однозначно становится понятно, что Маклакову не удалось вот это наивное, да? А ему же удалось — это прямо следует из вердикта. Ну, а дальше идёт прямая подтасовка: «Ученый эксперт-специалист», — пишет Ивановский…
С. БУНТМАН: Это он себя имеет в виду?
А. КУЗНЕЦОВ: Себя, конечно. «…отклонив от себя задачу сказать решающее слово относительно смерти Зорина, заявил, что эта задача лежит исключительно на медиках», — это он прикрыл филейные части. «Со своей же стороны он остановил внимание на логической правдоподобности красной смерти с точки зрения учения бегунов и их уклонений от системы основателя секты. При этом он осветил некоторые тёмные стороны в деле», — ну, светоч, да, осветил, — «и рассказал, что ему известно по данному вопросу из других дел. Присяжные заседатели вынесли подсудимым Мауриным обвинительный вердикт, и таким образом подозреваемое в среде бегунов душительство получило фактическое подтверждение». А вот за такие вещи, Николай Иванович, порядочные люди по морде бьют.
С. БУНТМАН: А непорядочные, в общем-то, привлекают к ответственности.
А. КУЗНЕЦОВ: Обвинительный вердикт — одному Маурину, а не обоим, и не за это. И знаешь, я что сразу вспомнил, когда вот до этих сроков в процессе подготовки дошёл? На каждом втором антисемитском сайте, где речь идёт о деле Бейлиса, говорится, что вердикт присяжных по делу Бейлиса — хотя Бейлису и удалось выкрутиться, Бейлиса присяжные, значит, оправдали, но они постановили, что существование ритуальных убийств в еврейской среде является установленным фактом.
С. БУНТМАН: Угу.
А. КУЗНЕЦОВ: Я прямо процитирую вопрос присяжным, который был задан судом. «Доказано ли, что 12 марта 1911 года в Киеве, на Лукьяновке, по Верхне-Юрковской улице в одном из помещений кирпичного завода, принадлежащего еврейской хирургической больнице и находящегося в заведовании купца Марка Ионова Зайцева, тринадцатилетнему мальчику Андрею Ющинскому при зажатом рте были нанесены колющим орудием на теменной, затылочной, височной областях, а также на шее раны, сопровождавшиеся поранением мозговой вены, артерий левого виска, шейных вен, давшие вследствие этого обильное кровотечение, а затем, когда у Ющинского вытекла кровь в количестве до пяти стаканов, ему были вновь причинены таким же орудием раны в туловище, сопровождавшиеся поранениями лёгких, печени, правой почки, сердца, в область которого были направлены последние удары, каковые ранения в своей совокупности числом 47, вызвав мучительные страдания у Ющинского, повлекли за собой почти полное обескровление тела и смерть его?» На это присяжные ответили: «Да, доказано». На второй вопрос — виновен ли в совершенном преступлении Менахем Бейлис, — последовал ответ: «Нет, не виновен». Иными словами, присяжные обстоятельства преступления утвердили. Но где здесь доказательство того, что ритуальное?
Ведь магистральная версия, которая была уже тогда и которая и по сей день существует, как раз и заключалась в том, что профессиональные воры, приятели Веры Чеберяк, один из них, Сингаевский — даже её сводный брат, специально маскировали это убийство под ритуальное, потому что в их интересах было устроить вот часть того, что потом в действительности произошло. Так вот здесь та же самая история. Профессор просто, ну, внаглую передёргивает карты. Никакого существования красной смерти в деле Мауриных доказано не было, и не доказано по сей день, хотя её призрак будет возникать регулярно и позже. Но вот так и не доказано. Очень интересный эпизод в мемуарах Маклакова есть. Перед вторым, последним днём судебного заседания вечером к нему в гостиницу пришёл старик белобородый в чёрном подряснике и говорит: а хотите, я вам объясню, зачем, что произошло, собственно. Маклаков говорит: конечно, объясните. Он говорит: понимаете, мы считаем, что… Ну, по сути, он объяснил ему вот эту ситуацию про тех, кому в последний момент нужно как бы…
С. БУНТМАН: Уйти.
А. КУЗНЕЦОВ: Уйти. Стать настоящим бегуном. Маклаков в него вцепился, говорит: голубчик, а можно я вас вызову как свидетеля, вы вот… Тот говорит: да вы что! В общем, очень на него рассердился, вы типа хотите, чтобы я с властью сотрудничал, я в суд никогда не пойду — и растворился. Но Маклаков выкрутился. Он использовал полученные им знания как свою гипотезу и предложил её присяжным. И, судя по всему, на присяжных это произвело определённое впечатление. А самое главное — подрывался вот этот вот подход Ивановского. Вы логику используете?
С. БУНТМАН: Пожалуйста, вот вам тоже логика!
А. КУЗНЕЦОВ: Я при помощи ваших же сведений про учение бегунов, я вот вам показываю, какая другая может быть логика, без всяких там удушений, красной подушки и вообще без насильственных действий. И получается, что вот эта вот красная смерть становится в один ряд с классическим кровавым наветом, тем самым, который многократно делался на евреев, с тем самым, который мы видим на язычников в знаменитом Мултанском деле.
То есть кровавый навет есть кровавый навет. Самое главное — что он всегда на тех, кого в данной местности полагают чужими. Чужими с большой буквы «Ч», в принципе, не просто понаехавшими там, откуда-то пришедшими, а не такими, как мы. А раз они не такие как мы, ну они точно изуверы.
С. БУНТМАН: Да, да. В общем, это такая история. Ну, здесь пишут замечательно, Galina пишет: «Так шуйские присяжные оказались на высоте, получается».
А. КУЗНЕЦОВ: Как и киевские в деле Бейлиса, хотя от них ожидали совершенно другого. Да, присяжные оказали на высоте — совершенно вы верно заметили.
С. БУНТМАН: Да. И вот вам, пожалуйста, суд с присяжными, которые выбираются из непрофессионалов…
А. КУЗНЕЦОВ: Более того, из довольно малограмотной среды.
С. БУНТМАН: Да, но среди людей, которые как бы обладают здравым смыслом.
А. КУЗНЕЦОВ: Здравым смыслом и жизненным опытом, совершенно верно.
С. БУНТМАН: Да, и могут слушать аргументы. Непредвзяты и могут слушать аргументы.