С. БУНТМАН: Добрый вечер! Мы с вами начинаем разбор очередного дела. Дело давнее, но не забытое оказалось.
А. КУЗНЕЦОВ: Нет, не забытое совсем. Совсем не забытое, настолько не забытое, что последнее или, как сейчас принято говорить, крайнее заявление по этому поводу было сделано в 2020 году. То есть дело продолжает жить, что называется, поскольку точка в нём далеко не поставлена и даже насчёт многоточия ещё можно спорить.
С. БУНТМАН: И такого рода дело — это, это, по-моему, единственное, в котором не поставлена до сих пор точка? Обсуждаемое.
А. КУЗНЕЦОВ: Если говорить о кровавом навете — ну как…
С. БУНТМАН: Кровавых наветах, да.
А. КУЗНЕЦОВ: Формально в деле Бейлиса тоже точка не поставлена в том смысле, что да, у ни одного вменяемого человека сегодня нет сомнений в том, что Бейлис не виновен.
С. БУНТМАН: Ну так-то мы можем вернуть…
А. КУЗНЕЦОВ: А вот кто?
С. БУНТМАН: Нет, мы можем сто пятьсот дел найти, где, где в…
А. КУЗНЕЦОВ: Где непонятно кто?
С. БУНТМАН: Да, сколько раз мы читаем всякие всевозможные разглагольствования о том, как было всё на самом деле, а вот что пропустило следствие перед самым расследованием.
А. КУЗНЕЦОВ: Ну да, ну дело в том, что вот это дело — ты, в общем, правильно, конечно, сказал — это дело, в котором непросто стоит вопрос о том, что непонятно, кто преступник, но, в общем, даже отношение главного, скажем так, героя к этому преступлению, в общем, непонятно. Ну, давайте по порядку. Значит, мы переносимся в самый-самый конец 19-го века, события начнутся весной 1899 года, окончательное решение по этому делу будет вынесено в 1901 году, то есть вот как раз fin de siècle, рубеж веков. И мы переносимся — Полин, дайте нам, пожалуйста, карту — в самый-самый центр Чехии. Вот таким двойным красным кружочком показано место, где расположен городишко под названием Польна. Он на карте даже не подписан, настолько он небольшой. Это на полдороги между Прагой и Брно, чуть ближе к Брно. Сам городок находится примерно в десяти километрах к северу от трассы, которая соединяет эти два крупнейших города Чехии. И это примерно там, где проходит историческая граница между двумя историческими регионами Чехии, между Богемией и Моравией.
С. БУНТМАН: Моравией.
А. КУЗНЕЦОВ: Да.
С. БУНТМАН: Я только хотел спросить.
А. КУЗНЕЦОВ: Да, это как раз, вот как раз где там граница Богемии и Моравии, и город — ну, городок даже, в это время насчитывает всего пять тысяч жителей. В нём есть небольшая сравнительно еврейская община, насчитывавшая около двухсот шестидесяти человек. То есть примерно 5% населения города — это евреи. Мы сегодня много будем говорить о национальной ситуации в Чехии.
Сразу надо сказать, что большинство населения города составляют чехи и словаки — ну, чехов гораздо больше, чем словаков — но они при этом немецкоговорящие. Потому что в тогдашней Чехии есть чехи, говорящие преимущественно по-чешски, есть чехи, говорящие преимущественно по-немецки, есть евреи, говорящие преимущественно на идиш, есть евреи, говорящие преимущественно на немецком, не знаю, есть ли евреи, говорящие преимущественно на чешском, но по крайней мере очень многие из них, как опять-таки наш сегодняшний герой, с рождения владеют в равной степени обоими языками.
Леопольд Хильснер говорил и по-чешски, и по-немецки в равной степени свободно. А вот говорил ли он на идиш — честно говоря, мне нигде даже и не встретилось этого упоминания. Помнишь, в «Бравом солдате Швейке», когда характеризуют поручика Лукаша, где-то там встречается фраза: он был чех, говоривший по-немецки. Вот я сегодня, готовясь к этой передаче, наконец понял, что для тогдашней Чехии это действительно очень важная вещь.
С. БУНТМАН: Это важно. А это, это как распределялось — города, город-деревня или как?
А. КУЗНЕЦОВ: Видимо, и город-деревня, и область от области, но насколько я понимаю, это ещё очень важный признак самоидентификации как человека, принадлежащего к определённому слою чешского общества. Ты патриот или ты имперец, потому что если ты чех, говорящий по-немецки, значит, ты смирился с тем, что Чехия — это часть Австро-Венгерской империи, и ты как бы видишь там своё дальнейшее бытование как-то в связи с империей. А если ты чех, подчёркнуто говорящий по-чешски, ты чешский патриот, ты чешский националист, а дальше целый большой набор всяких, такой, достаточно широкий спектр.
И вот 29 марта 1899 года пропадает, судя по всему, на обратной дороге с работы домой, девятнадцатилетняя девушка, Анешка Грузова. Поль, дайте нам, пожалуйста, её портрет. К сожалению, лучшего качества нет, это единственный, по сути, портрет, который есть. Сельская девушка, собственно, много фотографий у неё быть и не могло, да? Ну что мы можем? Можем сказать, что она крупная такая, да? Достаточно. В материалах вскрытия будет упоминаться, там, судмедэксперт пытался вычислить количество крови, которое в ней содержалось — извините, но сегодня будет немало неаппетитных подробностей. И вот там упоминается, что в ней было более семидесяти килограмм веса, то есть она действительно достаточно… При этом не упоминается о том, что она была какого-то гренадерского роста. Она достаточно такая, крупная.
Значит, она католичка, она чешка, она живёт в деревне, в деревне Вьежничка, которая расположена строго к югу от городка Польна в трёх километрах. Сейчас городок и деревню связывает — я посмотрел современную карту — современная асфальтированная дорога, а тогда там шёл просёлок, потому что ни на чём, естественно, кроме телег, по этой дороге никто не ездил. И вот она работала в прислугах, прислугой в городке, и каждый день, когда ей нужно было идти на работу — три километра туда, три километра обратно. Между деревней Вьежничкой и городком Польна других населённых пунктов уже нет, то есть эти три километра — это не населённая местность. И если идти из деревни в город, с юга на север, то слева практически на всём протяжении дороги тянется лесной массив. Справа поля, слева лес. И вот она пропала, но её мать — мать была вдовой, отца уже не было в живых, значит, мать жила со своими взрослыми уже детьми, соответственно, с дочерью и со своим сыном, у неё было двое детей.
И вот 29-го вечером, насколько можно судить по дальнейшим обстоятельствам, она пропадает, и только 31-го, то есть через полтора дня, через полтора суток, мать приходит к местному участковому, причём я думаю, что участковый, конечно, был не в деревне, а в городке. Она приходит, и вот такая, видимо, немаловажная для дальнейших всяких версий подробность. Она приходит и старательно пытается скрыть свежий фингал.
С. БУНТМАН: Так.
А. КУЗНЕЦОВ: Причём, вот, так сказать, именно пытается его скрыть, то есть это не что-то, на что она пришла жаловаться: вот, смотрите, меня побили. Наоборот, явно совершенно ей очень неуютно, и она всячески старается к полицейскому повернуться неповреждённой стороной. И она заявляет, что вот, не вернулась домой с работы дочь: позавчера не вернулась, вчера не вернулась. Вот. Полицейский, надо отдать ему должное, достаточно быстро организует — ну, как я понимаю, опять же, мы это сегодня увидим: в этой местности случаи, когда люди пропадали, были… не были исключением, время от времени это происходило.
С. БУНТМАН: А почему? Место глуховатое или как?
А. КУЗНЕЦОВ: Да чёрт его знает! Оно, видимо, глуховатое.
С. БУНТМАН: Или шалит кто-то?
А. КУЗНЕЦОВ: Видимо, глуховатое, потому что до ближайшей — вот если смотреть на карту Чехии, где показаны только относительно крупные населённые пункты, там действительно ничего такого особенного нет. И — ну и вообще, ну пропадают люди. Ну пропадают. Поэтому он довольно быстро собирает местных жителей, и поскольку понятно, на каком отрезке она могла пропасть — отрезок-то не такой большой, они наутро приступают к поискам и довольно быстро натыкаются на тело. Тем более что, в общем-то, его не так уж трудно оказалось найти. Тело находилось в нескольких десятках метров от вот этой вот просёлочной дороги, в лесу, но недалеко от опушки леса, и оно было — оно было прикрыто свежесрубленными ветками — лес в тех местах хвойный, ёлки и сосны.
Оно было прикрыто срубленными еловыми лапами, но, в общем, недостаточно, скажем так, серьёзно к этой работе отнеслись. Цепь, которая развернулась для поисков — в общем, эта маскировка её не обманула. Значит, что было обнаружено на месте обнаружения тела? Само тело находилось в следующем состоянии: значит, девушка была наполовину оголена. Блузка, которая на ней была, была частично разрезана, частично разодрана. Остатки этой блузки были наброшены на голову, то есть торс был практически оголён. На голове было обнаружено несколько — уточняют судмедэксперты — восемь различного размера, от пяти с половиной до двух с половиной сантиметров, порезов. Но порезы были нанесены не острым, а тупым орудием: либо камнями, либо палками. При этом ни один из порезов не привёл к трещинам в черепе, да, то есть порезы были — лопнувшая кожа головы.
С. БУНТМАН: О господи.
А. КУЗНЕЦОВ: Лицо было залито кровью — она лежала лицом вниз, руки были вытянуты вперёд, лицом вниз, соответственно, между руками. На руках было некоторое количество царапин, но неглубоких — видимо, они были вызваны либо борьбой, либо волочением. Дело в том, что тело некоторое время волочили. Об этом свидетельствует…
С. БУНТМАН: Уже тело, да?
А. КУЗНЕЦОВ: Уже? А вот это трудно сказать, похоже, что ещё живого человека. Дело в том, что, хотя на горле — и это будет третье, видимо, смертельное ранение, ну, третий, скажем, тип ранения — на горле зияла большая рана окровавленная, но местные врачи — а первыми экспертами в этом деле будут два обычных местных доктора, не судебные медики — тем не менее даже они, в общем, без труда обнаружили за пределами раны следы так называемой странгуляционной борозды. Это след, который…
С. БУНТМАН: От удушения, да?
А. КУЗНЕЦОВ: От удушения верёвкой, да, это след, который вызывается частичным или полным омертвением ткани, и вот, под сдавливанием верёвкой. И таким образом, осмотрев местность вокруг, значит, те, кто занимался осмотром места происшествия, они довольно быстро обнаружили буквально в нескольких, в паре десятков метров от места, где находилось тело, место, где, видимо, происходило собственно нападение. Где убийство — сказать трудно, но похоже, что из места нападения до места, где было обнаружено тело, ещё живое тело волокли на некоем аркане, на некой вот верёвочной петле. То есть, судя по ранениям, картина такая, ну, наиболее логичная, если ничего сверхъестественного не придумывать: на девушку напали, нанесли ей какими-то подручными предметами несколько ударов по голове, стараясь её оглушить (эксперты на этом настаивали, они утверждают, что в принципе мужчина обычного телосложения, обычной силы без труда мог камнем её бы просто убить на месте, но, судя по всему, нападавшие не имели такой задачи, они хотели её именно оглушить. Это важно).
Значит, после того как её по меньшей мере повалили — ну или каким-то образом обездвижили — на неё набросили этот вот самый аркан и потащили её, полузадохнувшуюся, на этой петле, значит, вот, там, полтора-два десятка метров. А дальше — и эксперты сошлись в этом убеждении — что смертельная рана была нанесена уже острым предметом, уже неким видом ножа в горло. При этом — и это, собственно говоря, и породит все дальнейшие спекуляции на эту тему — количество крови, обнаруженной на месте, где, судя по всему, была нанесена вот эта самая страшная ножевая рана в горло, было достаточно незначительным. Крови, правда, было много на теле. Кровью была пропитана… обрывки блузки, кровь была на лице запекшаяся. А вот на земле, под трупом — а рана была расположена направлением, да, к земле — натекла, как было написано в протоколе осмотра, небольшая лужица. И вот из этой самой небольшой лужицы море разливанное получается, потому что практически сразу же начинает муссироваться: и разрабатываться следствием, и муссироваться в средствах массовой информации версия ритуального убийства.
Правда, потом Томаш Масарик, знаменитый чешский общественный деятель и будущий президент независимой Чехословакии после Первой мировой войны, который в этом деле выступит своеобразным Эмилем Золя в деле Дрейфуса, и мы увидим его, его и сравнивали постоянно с Эмилем Золя, как раз вот буквально за несколько лет до этого прогремевшим на всю Европу. Масарик потом, когда он в это дело, далеко не сразу, войдёт в качестве адвоката, он будет говорить — слушайте, а где логика-то? Значит, девушка погибла, судя по всему, вечером в среду. Еврейская пасха, Песах, был накануне… то есть был в конце предыдущей недели. Кровавый навет всегда исходит из того, что источают кровь невинных христиан для изготовления ритуальной пасхальной…
С. БУНТМАН: А может, на будущее?
А. КУЗНЕЦОВ: Да, но получается, что консервы тогда, извините за цинизм, делали с очень большим запасом. Вот католическая пасха действительно должна была быть в конце следующей недели. То есть в том году — я проверил, благо сегодня это быстро можно сделать.
С. БУНТМАН: Да, запросто.
А. КУЗНЕЦОВ: Действительно, в том году, в девяносто девятом, на неделю раньше католической пасхи был Песах. Но тем не менее пока на это никто не обратил внимания, пока, значит, обратили внимание на то, что тело вроде как выглядит обескровленным, а крови вроде как не особенно много. Правда, в один из этих двух дней, в какой — я уж установить не смог, между её исчезновением и обнаружением тела был дождь. Насколько сильный, как долго — трудно сказать. Но дождь был. И определённое количество крови — я видел фотографии…
С. БУНТМАН: Смыло дождём.
А. КУЗНЕЦОВ: Современные фотографии места — там по-прежнему некие памятные знаки находятся, в месте, вот, обнаружения этого тела. Это классический сосновый бор с песчаной почвой. То есть даже сравнительно незначительного дождя, как я понимаю, могло быть достаточно для того чтобы часть крови по крайней мере перестала быть видимой. Сразу хочу напомнить…
С. БУНТМАН: Всё уходит быстро.
А. КУЗНЕЦОВ: Сразу хочу напомнить, что это время, когда наука ещё не умеет определять человеческую кровь, и даже вообще вопрос, кровь или не кровь, во многих случаях вызывает затруднения, и мы увидим такое затруднение в этом деле. Способ отделения человеческой крови от крови животных был предложен немецким биологом Паулем Уленгутом в деле маньяка с острова Рюген в 1901 году. То есть ещё несколько лет до того, как этот метод будет разработан, произойдёт.
С. БУНТМАН: Вот интересно, мы это даже не представляли: кровь и… человеческая, нечеловеческая.
А. КУЗНЕЦОВ: По крайней мере, кровь — не кровь, так? Это умели уже отличать, если ты помнишь, в самой первой главе «Этюда в багровых тонах», где Ватсон только приходит знакомиться с Холмсом, он как раз занимается тем, что пытается определить наличие капельки крови, растворённой в достаточно большом количестве воды, и выясняет, чем там осаживается гемоглобин. Но во многих случаях даже кровь или не кровь, невозможно определить. А уж человека или животного — на тот момент невозможно определить в принципе.
И вот начинается следствие — естественно, городок взбудоражен, естественно, все окрестности взбудоражены, и является первый свидетель, первый из ключевых свидетелей, некто Франтишек Цинк, который заявляет, что он вечером того самого 29 числа, когда девушка пропала, ехал по направлению, там, на какой-то своей повозке — он вообще торговал сеном, и он вёз сено в городок Польна какому-то своему заказчику, и тут навстречу ему галопом — но, насколько я понимаю, галопом — имеется в виду быстрым, очень быстрым шагом (они, безусловно, не были верхом, это было бы, конечно, отмечено), навстречу ему из городка в сторону деревни Вьежничка, значит, пробежали три человека. Одного он знал достаточно хорошо, а двое ему были совершенно незнакомы, единственное, что он может совершенно точно сказать — что эти двое незнакомцев были евреями, как и третий, ему хорошо знакомый.
Он описал их котелки, он описал их тёмные костюмы, он описал их тёмные волосы, бороды, усы. В общем, одним словом. Поль, дайте нам, пожалуйста, следующий рисунок. Это рисунок, который сделает судебный художник в зале суда. Вот этот человек был единственным, кто был назван по имени, и он был всем хорошо известен, потому что он местный житель. Всю свою достаточно недолгую жизнь — ему двадцать два года в момент, когда происходят вот эти события — он прожил в Польне и окрестностях. У его приятелей он даже был известен под кличкой Польна. Почему уж они его назвали его родным городком — трудно сказать.
С. БУНТМАН: Ну да.
А. КУЗНЕЦОВ: Значит, вот когда через полтора десятка лет будет завершаться знаменитое, на всю Европу прогремевшее дело Бейлиса, много будут писать о том, что вот Бейлис, вот он такой, неумный человек, да, совершенно какой-то вот, никакими яркими личностными чертами не обладающий, вот он такой вот… Я хочу сказать: Бейлис — это трудяга и бедняк, совершенно замученный своей жизнью. Большая семья, дети рождаются один за другим, работа у него не высокооплачиваемая, тяжёлая.
Звучит вроде как красиво — приказчик на кирпичном заводе, а на самом деле он на этом кирпичном заводе богача Зайцева, очень крупный сахарозаводчик — кстати, тоже еврей, несмотря на абсолютно, казалось бы, русскую фамилию — но для него, для Зайцева, сахар — ой, тьфу, кирпичный завод был таким, одним из побочных маленьких бизнесов. Так вот Бейлис на этом кирпичном заводе — всё, кроме изготовления кирпичей. Он ведёт бухгалтерию, он отгружает товар, он принимает глину, он, если надо, сам становится грузчиком для того, чтоб побыстрей, там, закидать эти самые кирпичи на телегу. Он настолько заморочен работой и бытом, что он даже работает по субботам. И поэтому, когда из Бейлиса начнут делать такого вот ультра-ультраортодоксального еврея, такое чудовище…
С. БУНТМАН: Замышляющее!
А. КУЗНЕЦОВ: Замышляющее древние ритуалы, защита будет говорить — слушайте, ну хорошо, да, у него, там, в роду среди предков есть действительно религиозные, но он-то, он в субботу работает, какой? Что вы из него делаете ортодокса, это на самом деле бедняк и человек, который абсолютно равнодушен к религии.
С. БУНТМАН: Ну, а как, как подавляющее большинство, вот, населения, вот…
А. КУЗНЕЦОВ: В местечках, конечно, вот эти все…
С. БУНТМАН: Все, конечно, это…
А. КУЗНЕЦОВ: Ну конечно, ну, там же вопрос выживания. Вот наш герой, Леопольд Хильснер, он не таков. Значит, это бездельник. Его пыталась матушка пристроить к некоему делу, его отдавали в ученики к сапожнику: ничего из него не вышло, даже ученика сапожника, не говоря уже о самом сапожнике. Значит, при любой возможности — а таких возможностей у него было довольно много — он не работал. Жил на иждивении у матери, которая была отнюдь не богата и, в общем, помощь взрослого двадцатидвухлетнего сына не была бы ей лишней. Он периодически уходил бродяжничать, правда, далеко не уходил, где-то тут, в окрестностях, и бродяжничал. Водился с такими же, как он, балбесами, причём компания балбесов, как это у них часто бывает, была совершенно интернациональная. Это не была кучка таких вот еврейских отщепенцев: там были и чехи, там были и немцы, кого там только не было, да? Значит, вот таким вот образом.
Девушки местные жаловались на то, что периодически они становились объектами его каких-то назойливых, грубых ухаживаний. Он был практически неграмотен: читать он мог только по слогам, писать, видимо, вообще не умел, ну и вообще врачи, которые его осматривали и давали заключение, сделали вывод, что он отстаёт в умственном развитии. Но по причине лености или по причине каких-то там органических изменений — на этот вопрос ответа нет. И вот, собственно, именно этого Леопольда Хильснера Франтишек Цинк и назвал как единственного из тех трёх, которые вот очень быстро, сосредоточенно, явно имея какую-то цель, потому что за ними никто не гнался — вот они просвистели туда, на юг, в сторону этой самой Вьежнички. Хильснер был допрошен и никакого внятного — он отрицал всё: нет, не был, нет, я был совсем в других местах, но никакого внятного объяснения, где он находился во время описываемых событий — а удалось достаточно, ну, точно локализовать время, да, это вечер 29 числа. Вот время убийства, да?
Ничего, никакой проверяемой истории он рассказать не смог. Естественно, что полиция пыталась установить как-то его передвижения, это, в свою очередь, ещё больше распространяло новости по округе, и через несколько месяцев — месяцев, даже не дней, не недель, а месяцев — является второй ключевой свидетель. Поль, проскочите, пожалуйста… так, нам… Оп, нет, не надо проскакивать, верните назад, всё у нас правильно подобрано. Вот этот джентльмен, которого мы видим, одетый в парадный костюм, ему всего сорок девять лет на этой фотографии, как ни странно, да?
С. БУНТМАН: О господи!
А. КУЗНЕЦОВ: Насколько. Он местный ремесленник за всё. Когда есть работа, он кузнец, а когда нет работы кузнеца, он слесарь, в общем, такой вот, так сказать, народный умелец. Зовут его Пётр Пешак. И вот этот самый пан Пешак делает, по сути, сенсационное, даёт определяющее свидетельство, которое мы озвучим через несколько десятков секунд.
С. БУНТМАН: Ну что ж, а книжку, которую мы хотим представить в shop. diletant.media, это «Звёздный мир Михаила Горбачёва», это книга Александра Пумпянского. И на обложке вы видите, я думаю, изображены два американских президента и один-единственный советский. Да он вообще единственный был всегда. Здесь Буш, Рейган и Михаил Сергеевич Горбачёв. Да, «Звёздный мир», у нас целая серия получается книг о Михаиле Сергеевиче Горбачёве, и мы вам предлагаем очередную из них. Shop. diletant.media. Кроме того, не забудьте, что нас очень неплохо было бы поддержать из солидарности, и на этот случай имеются qr-коды в углу того экрана, который вы сейчас и наблюдаете. Вот.
А. КУЗНЕЦОВ: А ещё мы напоминаем, что нас можно поддержать морально, а именно подписавшись на канал «Живой Гвоздь», где мы очень хотим добиться красивой цифры 888 тысяч подписчиков.
С. БУНТМАН: Да! У нас сейчас…
А. КУЗНЕЦОВ: Восемьсот восемьдесят, Алексей Алексеевич сказал, было в середине дня, да.
С. БУНТМАН: Ну да, давайте быстренько накидаем. Докидаем, да.
А. КУЗНЕЦОВ: Да, эти самые. И будет Сергею Бунтману к наступающему дню рождения красивый подарок.
С. БУНТМАН: Да.
А. КУЗНЕЦОВ: Примите, пожалуйста, участие, да? Так?
С. БУНТМАН: Отлично! Вот хорошо, да? Хорошо.
А. КУЗНЕЦОВ: У кого денег нет, да? Поздравьте, нарисуйте открытку, да?
С. БУНТМАН: А у кого есть, тоже это не возбраняется.
А. КУЗНЕЦОВ: Тоже не проблема, да?
С. БУНТМАН: Я сейчас буду как кардинал Мортон, да? Как, с его налогами.
А. КУЗНЕЦОВ: Да. Сейчас нам придёт множество гневных отповедей.
С. БУНТМАН: Да, пожалуй.
А. КУЗНЕЦОВ: Вот, что мы подались в торгаши. Ну и…
С. БУНТМАН: Да нет. Ты знаешь, нет.
А. КУЗНЕЦОВ: Нет? Ну и хорошо.
С. БУНТМАН: Устали.
А. КУЗНЕЦОВ: Ну, потом придут.
С. БУНТМАН: Да.
А. КУЗНЕЦОВ: Придут-придут, никуда не денутся. Значит, и вот Пётр Пешек, вот со всеми этими усами и таким, так сказать, достоинством положительного человека, заявляет — потом на суде он подтвердит своё показание под присягой — что в тот самый день, 29 марта, в 5:45 вечера он видел — на карте чётко показал: вот здесь я стоял, вот здесь я видел, я уверен, что это был Леопольд Хильснер, я его узнал, я его хорошо знаю, я его узнал. Значит, как он находился вот в районе, где потом было обнаружено мёртвое тело. Я видел у него в руках белую палку — может, берёзовую ветку, может, обструганный какой-то черенок — я видел, и он при мне, значит, вот, куда-то оглядывался по сторонам, а потом пошёл в том направлении, где потом будет обнаружено мёртвое тело. Ну, во-первых, заметим, что действительно почти четыре месяца пройдёт с момента, когда начнётся следствие.
С. БУНТМАН: Что ж он думал-то?
А. КУЗНЕЦОВ: Да, что он думал?
С. БУНТМАН: Ну, а кроме того, потом — и защита, естественно, это обстоятельство будет всячески использовать с учётом того, что дедушка — по крайней мере он таким выглядит — дал очень чёткие привязки к местности, посчитали, что от того места, где он, как он заявил, находился, до места, где, как он заявил, находился Хильснер, почти семьсот метров. И хотя специальные офтальмологи обследовали кузнеца и обнаружили, что у него абсолютно обычное, нормальное зрение, но они же дали заключение, что за семьсот метров однозначно даже хорошо знакомого человека опознать невозможно.
С. БУНТМАН: Вы как-нибудь приглядитесь, если вы за рулём, обычно это… и при навигаторе, да? И вам обычно говорят, там, через шестьсот метров, там, поверните.
А. КУЗНЕЦОВ: Метров поверните направо, да?
С. БУНТМАН: Поверните направо, поверните налево. И вот вы прикиньте себе это расстояние и попробуйте рассмотреть лицо или фигуру даже человека, который стоит, там, где-нибудь на обочине, да, если он стоит? Это очень интересно. Ну, так.
А. КУЗНЕЦОВ: А дальше ситуация, хорошо нам знакомая по всем предыдущим — а у нас сегодня седьмое или восьмое в истории нашей передачи дело о кровавом навете — хорошо знакомая ситуация. Следствие ещё идёт, допрашиваются свидетели, проводятся какие-то другие следственные действия. Кстати, о других следственных действиях: обыскали, естественно, дом, где жил Хильснер, и единственное, что нашли из того, что могло как-то быть отнесено к преступлению — нашли его, принадлежащие ему серые брюки (а первый свидетель, Цинк, он показывал, что вот два незнакомых ему еврея были одеты в чёрные костюмы, а Хильснер был в серых брюках и без пиджака). Без пальто, извиняюсь, без пальто.
С. БУНТМАН: Без пальто.
А. КУЗНЕЦОВ: Без пальто, да. Ну, всё-таки конец февраля. Значит, без пальто. И вот нашли некие серые брюки, на которых обнаружили пятно, которое, как опять же эти два местных доктора сказали, может быть кровью. Причём экспертиза, которую они в данной части дали, потом будет высмеяна медиками из Пражского университета, которые будут давать своё заключение по этому делу, как ну совершенно некомпетентная, потому что местные уважаемые доктора даже по пятну, старому, засохшему, они дали заключение: это почти наверняка кровь, скорее всего человеческая, и её пытались отстирать. То есть при тогдашних возможностях провинциальной чешской науки ни то, ни другое, ни третье определить было решительно невозможно. А уж если пытались отстирать, пусть даже не очень успешно, то уж первые два вывода совершенно точно ни в какие ворота не лезли. Но тем не менее. Вот то, что нам хорошо знакомо: дело ещё идёт на стадии следствия, а в прессе, в общественном мнении начинается жуткий совершенно вой. Ну, в правой прессе, националистической прессе — вот, значит, евреи умучили несчастную девушку. Всё это очень напоминает дело Дрейфуса, всё это очень напоминает…
С. БУНТМАН: Ну такого какого-то масштаба поменьше, да?
А. КУЗНЕЦОВ: Поменьше, но в этом смысле это напоминает, скажем, тисаэсларское дело, первое в новой истории такое громкое дело о кровавом навете в Восточной Европе, где тоже начиналось сначала с местных газет и местной полиции, но довольно быстро вышло на уровень венгерского парламента. И здесь тоже довольно быстро выйдет на уровень парламента Австрии, потому что у Чехии своего не было, чешские националисты тогда как раз боролись за то, чтобы Чехия стала третьей частью триединой монархии, да? Они хотели такой же степени автономии, как у той же Венгрии, да, которую она добилась, там, несколькими десятилетиями раньше. Вот. Поэтому вот это, эти вопросы будут слушаться в австрийском парламенте, где находились в том числе и чешские депутаты.
Поднимается совершенно жуткий вой, и в конечном итоге в сентябре, то есть довольно быстро, полгода прошло после обнаружения тела, в — окружной суд находился в городе Кутна Гора, и с участием присяжных, значит, начинается процесс. Он шёл с 12 по 16 сентября. Обвинение от лица государства поддерживал окружной прокурор, доктор Шнейдер-Свобода — часть фамилии немецкая, часть фамилии чешская, да? Вот, так сказать, даже в фамилии окружного прокурора вот это вот, чешско-немецкая сложность присутствует. Но главным человеком, от которого исходили основные обвинительные инвективы — вот теперь, Полин, покажите нам, пожалуйста, следующего человека. Человек, в Чехии достаточно хорошо известный, ему большая статья в чешской Википедии посвящена. Это некто Карел Бакса. Он профессиональный адвокат, но он… основное его занятие — он один из лидеров таких, достаточно крайних чешских националистов, тех, одно из названий которых в то время было младочехи.
С. БУНТМАН: Ну понятно.
А. КУЗНЕЦОВ: Младотурки, младо много кто, вообще это вот как началось с «Молодой Италии» Мадзини, так с тех пор вот радикальные начали себя называть младо. То есть была старая, консервативная националистическая партия, старые так называемые, старочехи, вот эти младочехи, сначала возникшие как её радикальное крыло, затем вообще выделились в отдельную партию. Они, правда, не требуют отделения Чехии, создания независимого государства, в варианте чешского или чешско-словацкого. Это пока практически никто в Чехии даже не берётся требовать. Но вот они настаивают на автономии Чехии, они настаивают на, значит, различного рода культурных ограничениях для немцев, для евреев. Ну например. В отличие от Российской империи, где традиционная еврейская школа хедер обучение ведёт на идиш, в Чехии традиционная еврейская школа обучение ведёт на немецком. Запретить евреям вести обучение на немецком, пусть изучают немецкий как иностранный, пусть обучение ведут на чешском. Ну и так далее, да?
Мы, собственно говоря, уже сами побыли и остаёмся свидетелями того, как вопросы языка иногда вдруг выходят на самый первый план, хотя за ними, очевидно, гораздо более крупные вопросы, но вот язык — это понятно, это легче всего вытолкнуть вперёд. И Карел Бакса — хотя обвинение очень тщательно избегает словосочетания «ритуальное убийство», ни в обвинительном акте этого нет, ни в выступлениях, ни прокурора, ни адвоката — а собственно Карел Бакса каким образом, он представляет интересы семьи погибших. Он адвокат гражданского истца. Подобная же история будет в 1913 году на процессе Бейлиса, когда два самых шумных обвинителя — это будут адвокаты, значит, матери Андрея Ющинского, два записных антисемита. Вот.
Так вот и Карел Бакса, абсолютно такой, записной антисемит, он всё время, что он допрашивает врачей, что он допрашивает свидетелей, которые якобы что-то видели, что он допрашивает свидетелей, которые дают какие-то характеристики Хильснеру, он всё время выводит на то, что вот это вот ритуальное, ритуальное, ритуальное, ну например: в допросе медика, который, в общем, ну, что называется, говорил, что обнаружил. Вот что обнаружил, то говорил. А Бакса его прямо подталкивает — ага, а, значит, вот вы точно говорите, что они сначала её убивать не хотели? А чего вот это они её убивать не? А вам не кажется, что они её не хотели убивать для того, чтобы потом кровь легче текла, да?
С. БУНТМАН: То есть так? Ну понятно, да!
А. КУЗНЕЦОВ: Что их целью было обескровливание тела. Доктор, видимо, был не большой специалист выступать в судах, говорить — ну, теоретически это возможно. Этому достаточно, Баксе этого достаточно.
С. БУНТМАН: Ну, как мы знаем из кино, нормальный судья должен такие вопросы вообще-то…
А. КУЗНЕЦОВ: Должен, но это же не американский суд, где судья действительно в своей судебной камере себя чувствует царём, богом и воинским начальником. Это чешский суд, он очень чувствительный к газетной шумихе, к тоже вот всяким там патриотическим крикам. Дайте, пожалуйста, Поль, следующую картинку. Мы видим адвоката, адвоката, который защищал Хильснера в первом процессе, Зденко Ауредничек — надеюсь, что я правильно ударение ставлю в его фамилии. Он приложил достаточно большие усилия для того, чтобы увести разговор в сторону от ритуального убийства. И надо сказать, уже с позиции современного времени: вот если с самого начала просто отбросить в принципе версию ритуального убийства и посмотреть — я не случайно так подробно описывал состояние тела, когда оно было обнаружено — посмотреть на это без этой версии, то мне кажется, что абсолютно очевидной и первой основной рабочей версией является версия нападения с целью некоего сексуального насилия.
Правда, врачи установили — и это было подтверждено последующим, значит, исследованием, которое предприняли уже гораздо более квалифицированные медики Пражского университета — что Анешка Грузова изнасилована не была. Она осталась девушкой. Правда, некоторые достаточно такие, убедительные следы на её теле указывали на то, что тем не менее покушение такого рода было. А не произошло, собственно, да, не было доведено до некоего финала — ну, разные могут быть причины. Может быть, что-то напугало, может быть, так сказать… Но это всё, конечно, будет активно использовать обвинение — вот смотрите, изнасилования не было, значит, исключаем нападение с сексуальными целями. Ограбления не было. С ограблением, правда, очень странно. Действительно, около тела обнаружилась её сумка, в которой был кошелёк, и в кошельке были деньги, ну, для балбесов типа Хильснера просто очень большие. Четыре кроны.
Крона — это серебряная монета, которая сравнительно недавно была введена в Австро-Венгрии как единица обращения, и десять крон — это была уже золотая монета. То есть четыре серебряных кроны — это денежка. Они не пропали. Правда, зато пропала — и вот на этом, конечно, обвинение очень поиграло — пропала вещь, которая абсолютно точно у Анешки Грузовой с собой была, потому что она никогда с ней не расставалась: пропали чётки с привязанным к ним в виде брелока распятием.
С. БУНТМАН: Но это не в виде брелока, а чётки католические, они тоже с распятием.
А. КУЗНЕЦОВ: А, так и должно быть? Я прошу прощения.
С. БУНТМАН: Абсолютно, нет, нет.
А. КУЗНЕЦОВ: А. В общем, эти чётки с распятием, которые, насколько я понимаю, именно материальной большой стоимости они не имели, но это был некий дорогой ей, значит, предмет. Вот они пропали. И конечно, обвинители говорят: ну вот смотрите, деньги не пропали, а предмет, имеющий религиозный смысл, пропал. Разве это не ещё одно доказательство того, что люди другой веры совершили это, значит, жуткое злодеяние. Одним… Плюс репутация у Хильснера, как я уже сказал, была очень так себе. Перед присяжными поставили два вопроса. Вопрос первый: считаете ли вы доказанным, что Леопольд Хильснер из каких бы то ни было соображений убил Анешку Грузову?
С. БУНТМАН: Отвечают?
А. КУЗНЕЦОВ: А если отвечаете нет, тогда скажите, считаете ли вы доказанным, что он имел, что он принимал участие в убийстве Анешки Грузовой?
С. БУНТМАН: Хитро!
А. КУЗНЕЦОВ: Да, хитро! И причём я даже читал — ну, я эти материалы все читал по-английски, но там англоязычный автор довольно подробно разбирает, как в чешском языке, там игра первого лица — третьего лица вот в этом вопросе, она тоже, так сказать, имела определённое значение. На первый вопрос присяжные одиннадцатью голосами против одного ответили — нет, не считаем. То есть они его главным убийцей, собственно исполнителем этого убийства не признали. И главная причина, видимо, заключалась в том, что Хильснер был очень тщедушен.
С. БУНТМАН: А девушка такая.
А. КУЗНЕЦОВ: А девушка, как мы видели, достаточно крупная, и даже если на неё напали трое, всё равно представить себе, что вот этот вот задохлик именно был, собственно, главным палачом, видимо, присяжным было трудно. Присяжные были люди обычные, да, таким, крепким практическим умом сметливые. А вот зато на второй вопрос — считаете ли вы доказанным, что он был соучастником этого убийства, они ответили единогласно да, все двенадцать. И вот именно здесь Томаш Масарик, которому рассказал об этом деле — он каким-то образом, ну, видимо, в центральных пражских газетах этого как-то не особенно доходило. Потом, когда дело дойдёт до верховного суда и будет направлено на повторное рассмотрение, там уже и пражские газеты будут писать. Но Масарик узнал об этом от своего… он же был университетским преподавателем — к нему пришёл один из его бывших студентов и сказал: слушайте, профессор, вот такая вот у нас творится здесь штука.
А Масарик — у Масарика очень интересно. Значит, во-первых, оказывается — и он об этом сам открыто напишет в своих воспоминаниях — у него была с детства очень серьёзная детская травма по поводу евреев. Он сам из очень бедной семьи. Профессор университета, первый президент Чехословакии будущей независимой… Папа у него был извозчик, а мама у него была горничная в богатом семействе. И вот он выбился из таких вот низов. И он вспоминал, как в детстве постоянно он слышал о том, какие страшные евреи, вот он говорит — я евреев очень боялся, я с другими мальчишками еврейских детей дразнил, а когда я встречал взрослого еврея, я первым делом смотрел на его руки, мне казалось, что на них обязательно будут следы крови.
И вот затем постепенно, так сказать, умнея, образовываясь и вращаясь в совершенно других кругах, он от этого антисемитизма детского ушёл. Но, правда, к филосемитизму, крайности противоположной, он не пришёл. В деле Хильснера он с таким жаром души, очень, очень серьёзным, он действительно стал своеобразным Эмилем Золя для этого дела, он, как мы сегодня часто говорим, вписался в это дело, потому что он считал, что это невероятный позор для формирующейся чешской нации, что это Средневековье, что это дремучесть, что мы ни в коем случае…
С. БУНТМАН: Это на то, что настаивали на ритуальном убийстве и так далее?
А. КУЗНЕЦОВ: Да, да.
С. БУНТМАН: Потому что такой шлимазл может сделать всё что угодно.
А. КУЗНЕЦОВ: Да, да.
С. БУНТМАН: Но это необязательно же!
А. КУЗНЕЦОВ: И вот Масарик, хотя он нигде этого прямо не пишет, но судя по всему, Масарик так до конца сам и не был уверен, что Хильснер этого не сделал. Но он был уверен, что это не ритуальное убийство, да.
С. БУНТМАН: Что это никакое не ритуальное убийство, да.
А. КУЗНЕЦОВ: О том, что для Масарика это вообще очень важная была вот часть его жизненного кредо, свидетельствует то, что за несколько лет до дела Хильснера он принял активное участие и огрёб по полной программе от тогдашних чешских белых польт в скандале с так называемыми рукописями Кёнигинхофера. Что это такое? Это подделка, сегодня абсолютно точно доказано, 19-й век был богат на всякие филологические изыскания древние. Это подделка, которая была обнаружена одним чешским филологом — видимо, им же и изготовлена — значит, ещё в первой половине 19-го века. Это были некие манускрипты, семь двойных листов пергамента, на котором излагались эпизоды из ранней чешской истории, и из этих эпизодов следовало, что чешская история гораздо древнее, чем до этого считалось.
С. БУНТМАН: Ну вообще, это тамошняя Велесова книга, да?
А. КУЗНЕЦОВ: Абсолютно. Любая молодая формирующаяся нация обязательно должна иметь свой древний манускрипт, который доказывает, что все произошли от них, включая человека вообще, разумного, да?
С. БУНТМАН: Да.
А. КУЗНЕЦОВ: То, что это подделка, было доказано ещё в середине 19-го века — ну, как-то тем не менее большого шума тогда из этого не было, и многие чешские патриоты продолжали ссылаться на эти самые рукописи как на доказательство древности и высокой культурности чешской нации. И вот в конце 80-х годов грянул скандал, в котором Масарик был одним из главных противников всего этого, и основной его посыл — говорил: что же мы позоримся? Ну разве можно на вранье строить фундамент некоего благородного дела? Масарик тоже был чешским патриотом, разумеется.
С. БУНТМАН: Да, да.
А. КУЗНЕЦОВ: Но нельзя враньё примешивать, да? Что ж мы, так сказать, уж себя-то не уважаем? Ну и естественно, можно себе представить, что ему там прилетало. Так вот Масарик со всем жаром души, значит, стал добиваться пересмотра смертного приговора, который был Хильснеру вынесен, донёс это дело до австрийского парламента, депутатом которого он был — в парламенте были дебаты, значит, было направлено обращение в верховный суд, и на фоне вот этой вот кампании за пересмотр дела верховный суд согласился — да, дело расследовано недостаточно объективно, недостаточно полно. Нужно ещё раз, значит, его расследовать в другом городе другим составом суда. А тем временем Хильснер сидит в камере. В камере он сидит — не в камере смертников, а в обычной камере, хотя он и приговорён к смертной казни. И в какой-то прекрасный день его подельники, которые всегда рады пошутить над сильно нервничающим человеком, говорят: слушай, слышишь, во дворе, это, стук-то, да? А это тебе виселицу сколачивают. И он бросается…
С. БУНТМАН: Это сокамерники ему сказали?
А. КУЗНЕЦОВ: Да, сокамерники. А что? Не пошутить. Чего не скажешь в шутейном разговоре.
С. БУНТМАН: Ну да.
А. КУЗНЕЦОВ: Говорил, так сказать, персонаж Куравлёва в «Место встречи изменить нельзя». Он бросается к следователю и говорит: да, признаюсь, я убил, только давайте, это самое, сделку со следствием, вы мне гарантируете жизнь, а я во всём признаюсь. Ну, ему гарантировали жизнь, пожалуйста, хочешь пожизненное? Будет тебе пожизненное. Он называет двух евреев по именам, которые вот якобы…
С. БУНТМАН: А вот тех, да? Которых видел свидетель?
А. КУЗНЕЦОВ: Да. Некоего… Некоего Йошуа Эбмана и некоего Соломона Вассермана. Правда, вот он называет — через неделю говорит: нет, я всё выдумал, ещё через неделю — нет, я правду сказал, ещё через неделю — нет, я выдумал. Тем временем полиция проверяет этих двух названных, и обнаруживается замечательное, значит, для них для обоих, действительно замечательное обстоятельство — у обоих железное алиби. Один в этот день находился на другом конце страны в Моравии в богадельне, весь день в этой богадельне и в богадельне, его там несколько десятков человек народу видело и это свидетельствовало. А у второго ещё лучше — он вообще был в тюрьме.
С. БУНТМАН: А!
А. КУЗНЕЦОВ: Да. Просто. То есть такой типичный оговор. Тем временем, значит, дело передаётся в другой суд, но практически буквально, так сказать, одновременно с передачей дела в другой суд на Хильснера вешают ещё один труп. Дело в том, что в этом же лесу, только годом ранее, пропала ещё одна молодая женщина, тоже служанка, тоже прислуга, некая Мария Климова, пропала в июле 1898 года, то есть за десять месяцев до Анешки Грузовой, а обнаружили её только в октябре 1899. То есть первый приговор уже вынесен. Он уже признаётся в убийстве вот со всеми этими неудачными подробностями. И тут обнаруживаются в том же лесу останки. Строго говоря, на суде не было даже доказано, что эти останки принадлежали ей. Ну по фрагментам — ну, дело в том, что тело пролежало год и три месяца в лесу, перезимовало там, да? Вроде бы почти не было оснований сомневаться, что это действительно её останки, по каким-то фрагментам одежды и так далее — ну, трудно себе представить, что кто-то занялся бы этой инсценировкой. Но это я к тому, что состояние тела было таково, что вообще понять, от каких причин она умерла.
Ну, прокуратура ничтоже сумняшеся вешает это тоже на Хильснера, и в результате его обвиняют теперь уже в двух убийствах, и присяжные, несмотря на все старания защиты, признают его виновным, смертный приговор. Франц-Иосиф, правда, заменяет этот смертный приговор пожизненным заключением, трудно сказать, может, потому что была вот та сделка со следствием и решили, так сказать, честное слово соблюсти, а может, просто решил, что дело слишком вызывает большой общественный конфликт, и поэтому лучше до крайности не доводить. Но, в общем, так или иначе, медицинский факт: Леопольд Хильснер просидел в тюрьме девятнадцать лет. Он был помилован за полгода до окончания Первой мировой, весной восемнадцатого года. Ровно девятнадцать лет он провёл в тюрьме. Его выпустили. Он прожил на свободе ещё десять лет и скончался в конце двадцатых в возрасте пятидесяти с небольшим лет от рака желудка, если я не ошибаюсь. А дело это по-прежнему остаётся не раскрытым, и…
С. БУНТМАН: Ну, вообще-то оно совершенно нераскрыто.
А. КУЗНЕЦОВ: Совершенно нераскрыто, да, более того, его — с одной стороны, есть люди, которые пытаются добиться окончательной бесповоротной реабилитации, значит, Хильснера, а есть другие люди, например, в марте пятнадцатого года лидеры крайне правой партии, которая называется, как ни странно, «Народная демократия», некие Адам Бартош и Ладислав Земанек, оставили на могиле вот этой Анешки Грузовой, жертвы этой самой, провокационную записку, где прямо говорилось, что жиды умучили невинную христианскую девушку и так далее, и так далее.
С. БУНТМАН: Ну это да вот.
А. КУЗНЕЦОВ: Вот. А с другой стороны, как я сказал, в 2020 году, три года назад, адвокат Любомир Мюллер подал в прокуратуру города Ческе-Будеёвице, который мы хорошо знаем благодаря тому же Швейку, значит, требование пересмотра — ну, прошение о пересмотре дела. Но прокуратура отклонила. Дело остаётся нераскрытым.
С. БУНТМАН: Как многие другие дела, но… на свете. Ну, вот, ну вот. Совершенно, совершенно непонятно.
А. КУЗНЕЦОВ: Давайте Томаша Масарика покажем, Полин, последнюю ещё нам… Вот он, да!
С. БУНТМАН: Вообще было бы интересно, если б его помиловал Масарик. Если б он ещё немножко посидел.
А. КУЗНЕЦОВ: Возможно, новый император, Карл, предчувствовал что-то подобное и решил — ну-ка, дай-ка я его помилую, да, нечего его Масарику оставлять. Да.
С. БУНТМАН: Да, да. Вот. Ну хорошо. Ладно. Записали себе на манжетах, что существует и такое дело.
А. КУЗНЕЦОВ: Да.
С. БУНТМАН: Да, вполне загадочное. Ну что ж, всего вам доброго, до свидания. Сейчас будет «Особое мнение» Демьяна Кудрявцева и Василий Полонский его проведёт, будет у нас программа, Наталья Таланова, «НатЛан» компания, Айдар Ахмадиев представляет эту передачу с нашими партнёрами: «Ошибки при эмиграции, как их избежать». Полезное дело! И программа «Один» с Дмитрием Быковым в 22 часа, в 23 её вторая часть, «Урок литературы». Фазиль Искандер, ура! Будет сегодня.
А. КУЗНЕЦОВ: Да, это правда.
С. БУНТМАН: Да. Всё, всего вам доброго!
А. КУЗНЕЦОВ: Кролики и удавы.
С. БУНТМАН: Ой, не только.
А. КУЗНЕЦОВ: Да.