С. БУНТМАН: Добрый вечер! Восемнадцать часов пять минут, канал «Дилетант», на который совершенно не вредно подписаться и поддерживать его так же, как и «Живой Гвоздь». Сегодня очередное дело, причём о нём вы уже пишете здесь в чате. Есть люди, которым оно известно или которые хотят его узнать, узнать или узнать подробнее. Алексей Кузнецов, Сергей Бунтман.
А. КУЗНЕЦОВ: Добрый вечер.
С. БУНТМАН: Мы начинаем здесь. Ну вот «убийца Троцкий», делает, здесь идёт у нас спойлер, да.
А. КУЗНЕЦОВ: Ну это рифма, видимо, к «убийца дворецкий», да? Этот…
С. БУНТМАН: Да-да-да. Да. Убийца дворецкий, да-да-да.
А. КУЗНЕЦОВ: В английских детективах дворецкий, а в революционных — Троцкий.
С. БУНТМАН: А у нас экзотика. Да, причём ещё это, сколько это будет длиться.
А. КУЗНЕЦОВ: Да.
С. БУНТМАН: Да даже после смерти Троцкого. Вот именно, именно про Щастного вот здесь говорят у нас сегодня, будет как раз Алексей Щастный, командующий Балтийским флотом, и в 1918 году его осуждают, и вот здесь пишут, что именно про него говорили — «арестован за подвиг»?
А. КУЗНЕЦОВ: Да. Безусловно, эта фраза, которая, если не ошибаюсь, принадлежит — сейчас я вспомню, кому из эмигрантских историков известных она принадлежит, ну, в ходе передачи, я надеюсь, вспомню — но это, действительно, ну, в общем, если взять мифологию этого дела — а там множество…
С. БУНТМАН: А там много разной мифологии.
А. КУЗНЕЦОВ: Там много, да, да. То, безусловно, это одно из таких, логичных развитий вот этого мифа, что Щастный арестован за подвиг, подвиг, выразившийся в спасении Балтийского флота в знаменитом ледовом, значит, походе, в ледовом переходе сначала части флота из Ревеля в Гельсингфорс, потом всего — ну почти всего флота, который базировался в Гельсингфорсе, соответственно, в Кронштадт. У нас будет об этом разговор, покажем мы с вами схему перехода, разумеется, всё. И вот за это, значит, Щастный был расстрелян. Благодаря чему вот части наших зрителей это дело известно? О нём наглухо молчали в советское время, вплоть до того, что фамилия Щастного — ну, в советское время таких примеров можно много привести — иногда не встречалась даже там, где, казалось бы, её ну невозможно обойти, да? Перечисляя командующих…
С. БУНТМАН: А что писали? Командующий просто или?..
А. КУЗНЕЦОВ: Да, там писали должность, или писали, там, называли каких-то несомненных людей и др., да, много было всяких возможностей. Ну если я помню, я учился по учебнику по истории в десятом классе, где Сталин не упоминался. Не упоминался.
С. БУНТМАН: Ну да, там или верховный главнокомандующий, да.
А. КУЗНЕЦОВ: Там была Великая Отечественная война, да, там было то-сё, пятое-десятое. Ну не упоминался — и всё ты, хоть ты тресни, и Хрущёв, кстати, тоже. Зато Брежнев упоминался даже там, где его физически не было.
С. БУНТМАН: Я застал как раз вот этот маленький период, когда упоминался Хрущёв широко, как однотомник истории Великой Отечественной войны.
А. КУЗНЕЦОВ: Ну да, конечно, ну да, да.
С. БУНТМАН: Но Сталин совсем не упоминался.
А. КУЗНЕЦОВ: Да-да-да. Ну это же, вспомним тогда, как вставку в мемуары Жукова, да, что за…
С. БУНТМАН: Ну да. Ну, в общем, это… Ну это продолжение «комиссар исчезает», это всё, да.
А. КУЗНЕЦОВ: Да, будучи в восемнадцатой армии, хотел вот посоветоваться с полковником Брежневым, да он был на Малой Земле, и вот не удалось, и так далее, да?
С. БУНТМАН: Да.
А. КУЗНЕЦОВ: Да замечательно всё это. Вот. А потом в — по-моему, это начинается уже, ещё в перестроечное время, но затем в пост- уже советское. Щастного упоминают часто. Ну и конечно, я думаю, что популяризации этой истории способствовал выход далеко не самого худшего, на мой взгляд, сериала, исторического сериала последних лет, сериал «Троцкий», где Троцкого талантливо исполнил Константин Хабенский. И там это один из важных эпизодов этого сериала, поскольку… Ну вот давайте перечислим несомненные факты, факты, которые не оспорит, я думаю, никто. Значит, был Алексей Михайлович Щастный, кадровый морской офицер, честно и, так сказать, не избегая ни боя, ни службы, ничего, служивший верой и правдой царю и Отечеству, продвигавшийся без особенных задержек по служебной лестнице, получавший положенные награды. Одним словом — такой вполне среднестатистический честный кадровый морской офицер.
Медицинский факт номер два: Щастный весной, даже можно сказать, начиная с конца зимы 1918 года сначала исполняет фактически должность, а затем и формально становится — ну вот я для простоты в анонсе сказал «командующий Балтийским флотом». Должность называлась по-другому. Называлась она — сегодня нам, наверное, это смешно, но с любовью вот к этим аббревиатурам она называлась наморси. Помнишь, была байка про то, что была должность «замкомпоморде».
С. БУНТМАН: Замкомпоморде!
А. КУЗНЕЦОВ: Да. Заместитель командующего по морским делам. Но это байка, а вот наморси — начальник морских сил Балтийского моря. Так. Но фактически — командующий Балтийским флотом, и уж так уж и будем говорить, да? Он эту должность исполнял сначала фактически, а затем и формально тоже. Под его руководством, в значительной степени благодаря его энергии, благодаря его талантам, и организаторским, и флотоводческим, был весьма успешно для тех условий осуществлён вот этот вот переход в крайне тяжёлых, неблагоприятных условиях в Кронштадт. Ну и во второй половине мая Щастный был арестован, ему были предъявлены различные обвинения, а через месяц он был судим и расстрелян в Москве на территории Александровского военного училища отрядом латышских стрелков. Вот это факты. А дальше начинается…
С. БУНТМАН: В Москве, там, во дворе, на Арбатской площади?
А. КУЗНЕЦОВ: В Александровском — да, вот. Значит, а дальше начинаются их интерпретации, и эти интерпретации последнее время — последнее время вообще мало кто стесняется, да? — приобретают совершенно, так сказать, такой дикий характер, ну, если… Да, ещё один факт, который тоже, в общем, можно отнести к медицинским — действительно, большую инициативу в деле ареста и осуждения Щастного проявил Троцкий. Он крайне энергично и напористо давал свидетельские показания в суде, лично, да? Июнь 1918 года, а вот, так сказать, товарищу Троцкому важно лично присутствовать в суде и дать показания. И давил, по сути, на трибунал, как Троцкий это умел делать, да, это была, безусловно, очень доминантная фигура. Значит, и вот всё это сегодня увязывается таким образом: вот, большевики, известно, эти самые, германские агенты, да, на германское золото сделавшие революцию по заказу германского генерального штаба, вот они планировали отдать Балтийский флот немцам, Щастный этому воспротивился, ему за это отомстили.
Значит, последнее время появляется версия, поскольку вектор несколько меняется, да? У нас сейчас англосаксы, как известно, опять, уже который раз, выходят на авансцену закулисной злобной постоянной борьбы против всего русского, в скобках советского. Значит, Троцкий уже английский агент, который, вот, планировал создать условия для попадания Балтийского флота в английские загребущие лапки, значит, опять же Щастный этому помешал, за что и был… Ну конечно, есть версия того, что в данном случае без всякого там немецкого или английского агентства, что это личная антипатия Троцкого, вот, Троцкий закусился со Щастным, и это всё привело к такому вот, значит, этому самому. Честно говоря, ещё до того как я начал хоть что-то читать об этом деле — сериал я посмотрел до того, как я начал об этом деле что-то читать, у меня сразу одна нескладушка, вот, возникла. Значит, трибунал над Щастным — это июнь 1918 года. Я хорошо знаю, что как раз в это время нарком военмор товарищ Троцкий ведёт очень непростую для себя, но очень напористую, очень активную борьбу за привлечение бывших царских офицеров в Красную Армию, да? Мы знаем, что Троцкий один из первых советских руководителей, кто понял, что никакими своими силами, никакими, там, добровольцами и талантливыми самородками из солдатской, унтер-офицерской массы не сдюжить, да? Что нужно привлекать людей, для которых это военная профессия, дело их жизни. И дело, которое ну не может не оттолкнуть немалую часть потенциальных вот этих вот военных специалистов, когда у них на глазах человека, действительно только что совершившего подвиг, расстреливают. Ну лучше антирекламы просто придумать невозможно, да?
И что-то вот мне не вяжется просто плохой характер Троцкого, ну, идея с тем, что большевики — германские агенты, так сказать, она мной лично давно похоронена в моём мире, поэтому тут это я даже не рассматриваю. Как всегда, когда материал для передачи во многом базируется на каком-то определённом издании, я хочу его назвать. Современный историк, доктор исторических наук Кирилл Борисович Назаренко издал монографию «Под Андреевским и Красным флагом: русский флот в Первой мировой войне, Февральской и Октябрьской революциях. 1914−1918 гг.» Очень её рекомендую: она прекрасно написана, она очень солидно снабжена различным материалом. Для тех, кто больше аудиал, а не визуал, я сегодня утром, когда, значит, там, продолжал к передаче готовиться, на канале «Цифровая история», очень симпатичном канале — говорю это, потому что я абсолютно убеждён, что они нам не конкуренты, а мы им не конкуренты — мы сотрудники…
С. БУНТМАН: А если бы даже… Если хороший, почему не упомянуть.
А. КУЗНЕЦОВ: Да нет, я имею в виду, что мы делаем одно — я хочу надеяться, что мы тоже его делаем — одно важное дело: занимаемся исторической популяризацией, историческим просветительством. Так вот, на этом канале есть полуторачасовой документальный — ну, стрим, можно сказать, да? — с Кириллом Назаренко, где он, ну, в несколько сокращённой и более популярной форме рассказывает о тех выводах, к которым он пришёл вот в этой монографии. А там делу Щастного — ну, собственно, самому Щастному и его делу — посвящена отдельная глава. Вот. Во многом я буду ссылаться на его выводы, поскольку это несомненно человек, во много раз больше меня понимающий в военно-морской истории. Вот, но кое-что я читал и помимо этого, да? Тем более, что немало документов опубликовано, и всё прочее. Вспомнил я, конечно: по-моему, это мнение Мельгунова…
С. БУНТМАН: Мельгунова, да?
А. КУЗНЕЦОВ: По-моему, это Мельгунов — Сергей Мельгунов, да — что он был расстрелян за подвиг. Значит, ну, пара слов, значит. Щастный — Алексей Михайлович Щастный, он 1881 года рождения, то есть он был молодым человеком, когда его расстреляли, ему было всего 37 лет. Он из военной семьи — его отец был генерал-лейтенантом, но он поступил в Морской корпус. Это притом что флотское офицерство — гораздо более закрытая даже в конце 19-го — начале 20-го века каста, чем общеармейское офицерство. В общеармейском офицерстве к этому времени уже немало поповских детей, да? — детей разночинцев, потому что милютинские реформы открыли возможность к получению и военного образования, и офицерского звания не дворянами. В Морском корпусе ситуация другая. Морской корпус — единственное военно-морское высшее учебное заведение, туда просто по статусу не берут не дворян. И преимущественное право поступления: первое преимущество сыновьям морских офицеров, второе преимущество — сыновьям иных офицеров. Ну, вот один из сыновей моего прапрадеда — военного инженера — вот он выбрал в своё время Морской корпус, окончил его перед самым началом Первой мировой, затем ушёл в морскую авиацию, уже выпустившись.
Вот. Значит, Щастный так же. Дальше он в 1901 году выпускается мичманом из Морского корпуса, и дальше беспрестанная служба на кораблях — он довольно быстро попадает, ещё до русско-японской, на Дальний Восток, служит офицером на легендарном «Маньчжуре» — канонерской лодке, которая одной из первых, значит, российских военных кораблей во Владивостоке, тогда ещё активно строящемся, и так далее. В начале первой — ой, простите, первой, русско-японской, естественно, войны он служит на крейсере «Диана», принимает участие в знаменитом бою в Жёлтом море. «Диане» там не повезло, она действовала несколько, так сказать, в стороне от основного боя, но тем не менее неслабо постреляла, по ней постреляли, она получила две пробоины — одну в районе ватерлинии — в результате когда группа кораблей пошла на прорыв, то ночью «Диана» отстала, вынуждена была интернироваться. Значит, соответственно, какое-то время, вот, в интернированном состоянии побыл — это спасло его, наверное, от вполне возможной гибели в других военно-морских столкновениях русско-японской войны. Так или иначе, к событиям 1917 года он уже опытный, заслуженный боевой офицер, капитан первого ранга, служит он в штабе Балтийского флота. Тут надо понимать вот что: это не значит, что он штабной. Нет, просто дело в том, что перед определённым назначением нужно было послужить в штабе. Вот…
С. БУНТМАН: Для понимания общей картины?
А. КУЗНЕЦОВ: Для понимания общей картины, конечно, для того… До того как получить под своё командование мало-мальски… Он до этого старшим офицером, да, на разных, значит, кораблях был. Вот, для того чтобы — да, потом, по-моему, миноносцем командовал, то есть небольшим кораблём. И вот перед получением под своё командование, там, предположим, крейсера, нужно было какое-то время пройти вот эту службу или такую своеобразную стажировку, если можно… В штабе Балтийского флота.
С. БУНТМАН: В чём упрекали Колчака — что он ничем, в общем-то, не командовал. Никаким серьёзным кораблём не командовал, прежде чем стать командующим…
А. КУЗНЕЦОВ: Командующим флотом.
С. БУНТМАН: Командующим флотом. Это были упрёки, кстати говоря, и это были разговоры в кулуарах.
А. КУЗНЕЦОВ: Ну, дело в том, что любого человека всегда есть в чём упрекнуть.
С. БУНТМАН: Ну, это естественно.
А. КУЗНЕЦОВ: Это мы знаем прекрасно, поэтому было бы…
С. БУНТМАН: Сейчас поймём и Щастного в чём упрекнуть, да.
А. КУЗНЕЦОВ: Было бы желание, что называется. Миф первый — миф, касающийся не Троцкого, не большевиков, а именно Щастного. Вот, его сегодня часто изображают таким вот офицером — патриотом Отечества, без политической программы, да? Человеком, которого просто, ну, судьба, да, изгибы революции занесли вот на эту, в общем, безусловно и политическую тоже должность командующего Балтийским флотом. А так, вот, он никогда, значит… к политике он был индифферентен и так далее. Это не так, это не так. Щастный, по крайней мере после Февральской революции, достаточно активен — он входит в такой активный кружок офицеров штаба Балтийского флота, который — вот эти люди, значит, они много рассуждают о том — а, вот… Кружок этот, он, такой, формируется вокруг начальника оперативного отдела штаба командующего Балтийским флотом капитана Ренгартена — об этом подробно в другой главе, значит, говорится в монографии, которую я называл. И их заботит судьба флота. Это не то, что у них есть, вот, какая-то прямо своя чёткая политическая программа, да? Их программа: мы должны сохранить Балтийский флот, мы должны сохранить его российским. При этом они довольно гибки. То есть это…
С. БУНТМАН: Это в чудовищной ситуации, которая была там, на Балтике, как нигде. Убийства офицеров…
А. КУЗНЕЦОВ: Вот это главное… Главное, что я вынес — мне это теоретически было понятно и до, но теперь вот эта монография, мной прочитанная, — она меня буквально перенасытила всяким фактическим материалом. Насколько сложная ситуация, да? Вот любому человеку, который с лёгкостью будет выносить суждения, например, в этом деле — там, Щастный такой-то, а Троцкий сякой-то, а этот третий, да? — там, а этот такой… Господи, как вообще там можно было хоть что-то планировать, хоть что-то понимать, хоть как-то действовать! С одной стороны есть Центробалт, с другой стороны офицеры создают Совет флагманов. Но это не значит, что одни за Временное правительство, а другие за большевиков. И Центробалт совсем не за большевиков в начале. Центробалт — это что-то вроде совета, да? Вот, как создавались солдатские комитеты, солдатские советы — вот это такие представители… В Центробалте сошлись представители Советов Балтийского флота и около него, скажем так. И Центробалт по многим вопросам занимает политику нейтральную… И, кстати говоря, мы же помним, что большую часть периода Временного правительства в стране вполне себе существовало двоевластие — не в смысле противостояния Советов и Временного правительства, а в смысле попытки этих двух органов найти взаимодействие.
С. БУНТМАН: Да.
А. КУЗНЕЦОВ: Да? И во Временном правительстве были шесть министров-социалистов, которые представляли как бы советскую систему, и так далее. То есть всё было гораздо сложнее, чем двухцветная какая-то картинка. И вот в этой ситуации Щастный проявляет себя, по отзывам многих знавших его людей, человеком и хитрым, и разбирающимся в политике, и понимающим в средствах манипуляции массами, и умеющим провести очень тонкий анализ, выходящий за рамки военного анализа. Вот такой пример… Штаб флота находится в Финляндии, в Гельсингфорсе, в Хельсинки, да, нынешнем. Основные события разворачиваются в Петрограде, и вот незадолго до октябрьских событий именно Щастного группа товарищей командирует в Петроград, чтобы он посмотрел, понюхал и привёз оттуда какой-то анализ: к чему, собственно. И он покидает Петроград утром 24 октября — совсем осталось недолго до Второго съезда Советов и провозглашения советской власти, но основные события по взятию города под контроль большевиков и их союзников произойдут после отъезда Щастного, он не был их свидетелем, он уехал рано утром. Он приезжает в Гельсингфорс со словами «большевики могут взять власть, могут». И вот тогда нужно думать: а с этим что делать?
Но как и очень многие другие политически активные люди, вот эти офицеры Балтфлота надеются на то, что если большевики и придут к власти, то это ненадолго. Большевики — радикалы, политические авантюристы. Уже идут выборы в Учредительное собрание… Да, Учредительное собрание должно открыться в середине декабря, потом его отодвинут на начало января, кстати, и тоже с определёнными политическими замыслами. Поэтому мы не должны сейчас бодаться с большевиками, мы не должны, так сказать, тут же выступать против них. Наша задача — немножко потерпеть, наша задача — сохранить флот для того, чтобы его вручить законной власти, избранному народом Учредительному собранию. Напомним, что выборы в Учредительное собрание были беспрецедентно для России широкими и демократическими. И вот мы должны этой безусловно единственной законной власти вручить… Значит, надо сказать, что для офицерской среды и в частности для флотской среды, военно-морской, это не такая частая позиция, это такая политическая активность, потому что многие офицеры действительно декларировали: мы вне политики, мы считаем, что вооружённые силы должны быть вне политики. Кто-то придерживался твёрдо монархических взглядов, таких было не очень много, но были и такие люди, разумеется, да. Были среди младших особенно офицеров люди с меньшевистскими и большевистскими, и эсеровскими взглядами были. Тоже не так много, но тем не менее. Неразбериха полная.
Но вот интересно: когда приходит телеграмма от командующего Северным фронтом, а он транслирует телеграмму от Временного правительства с просьбой немедленно какие-то те силы, которые можно, перебросить в Петроград для защиты Временного правительства, то в штабе Балтфлота решают на эту телеграмму ответить завуалировано, но отказом. А ответили так: вы знаете, мы по техническим причинам, вот у нас тут сбой, мы не можем её расшифровать. А кроме того, Центробалт контролирует всю переписку, поэтому мы не можем воспользоваться другими возможностями.
С. БУНТМАН: Открытыми, да-да-да.
А. КУЗНЕЦОВ: Дело в том, что, как теперь понятно, Центробалт на тот момент ещё не контролирует переписку, он её возьмёт под контроль через несколько дней. То есть они из серии «Алё, алё, не слышу, не слышу! У меня тут связи нет. Да, я перезвоню потом, когда связь будет». Ну, приём нам всем сегодня хорошо понятный, с нашими мобильными телефонами. Да он и со стационарными вполне использовался, да? Приходилось когда-нибудь имитировать хруст и треск в телефонной трубке?
С. БУНТМАН: Ещё как!
А. КУЗНЕЦОВ: Ну естественно, да. Все мы это когда-то умели, и при необходимости опять восстановим навык, я думаю. Вот. То есть они действительно, они не вне политики — наоборот, они по уши в политике, но у них нет чёткой программы. Их программа — это сохранение флота. Ну, и уж…
С. БУНТМАН: В условиях войны ещё.
А. КУЗНЕЦОВ: Войны, войны. Более того, ещё какие сейчас повороты будут. Ну и не будем забывать, что они думают о своих товарищах, о таких же офицерах, как они, да и о себе, в конце концов. Если сейчас офицеров погонят с флота, есть они что будут? Семьи их что будут есть? Тут всё-таки какой-то паёк, какое-то жалование они получают, поэтому, конечно, держатся за флот. Ну и кроме того, я об этом не раз слышал из разных источников: вот такая сплочённость и способность к самоорганизации… Об этом, кстати, Новиков-Прибой в «Цусиме» тоже пишет, да, она у моряков выше, чем в армии, хотя бы по той простой причине, что корабль — это естественный дом. Они вынуждены там учиться находить компромисс. Это как когда ты живёшь в коммунальной квартире, последнее дело — это смертельно ругаться с соседями, да? Люди как раз выучивались там выстраивать всякие сложные схемы для того, чтобы им в суп что-нибудь не подбрасывали, там, на лишнее мытьё полов не назначали. Здесь то же самое на корабле. А дальше начинаются вот эти все перипетии начала 1918 года: разогнано Учредительное собрание, большевики [на] власть заявили свою претензию в полной мере, ну и начинается история с Брестским миром, точнее с движением к этому самому Брестскому миру. И в этот самый драматический момент, я думаю, нам надо чуть-чуть прерваться.
С. БУНТМАН: Мы прервёмся сейчас. Есть ли у нас реклама? Нет. Тогда я просто хочу сделать вот что: у нас касательно другого моряка есть книга, всё ещё есть немного экземпляров. Это книга Олега Будницкого «Золото Колчака», на мой взгляд, исчерпывающее исследование о… Ну, оно шире, чем собственно тот самый… те деньги, золотой запас, судьба его и за границей и внутри России, о котором столько спекуляций было.
А. КУЗНЕЦОВ: Гораздо шире, но при этом… Вот опять же, в моей картине мира Олег Витальевич проблему колчаковского золота, и вопрос, он её закрыл.
С. БУНТМАН: Он её закрыл. Олег Витальевич её закрыл, да.
А. КУЗНЕЦОВ: На нынешнем уровне знаний, мне кажется, её больше не существует.
С. БУНТМАН: Ну естественно, он ставит проблемы собственно существования и колчаковской армии и Верховного правителя, и, в общем, как всегда, она глубока, широка, сильна, книжка, как любая.
А. КУЗНЕЦОВ: И я хочу сказать, что Олег Будницкий — безусловно, на мой взгляд, один из представителей того меньшинства в нашей академической науке, которое помимо всего прочего ещё умеет писать и увлекательно.
С. БУНТМАН: Невероятно. Невероятно живо, увлекательно.
А. КУЗНЕЦОВ: Вот именно с точки зрения литературных достоинств, языка и всего прочего.
С. БУНТМАН: Абсолютно. Ну, всякий, кто слышал его или читал, даже наши передачи, то это знает.
А. КУЗНЕЦОВ: Да, да.
С. БУНТМАН: Ну вот вернёмся теперь вот.
А. КУЗНЕЦОВ: Да, нам, собственно, и картинки надо посмотреть. Я немножко увлёкся, да.
С. БУНТМАН: Побывал Колчак на Балтике до этого.
А. КУЗНЕЦОВ: Да, побывал, потом отбыл на Чёрное море.
С. БУНТМАН: Побывал, потом опять отбыл туда.
А. КУЗНЕЦОВ: Отбыл на Чёрное море. Вот Костя сейчас покажет нам первую картинку — это обложка. Вот в этой обложке много всего интересного. Папка — Министерства государственной безопасности, министерства. Свежая наклейка — уже КГБ-шная, а внутри дело Революционного трибунала 1918 года.
С. БУНТМАН: Значит, это послевоенное, да? МГБ папка.
А. КУЗНЕЦОВ: Да, папка МГБ. В архиве переплетали старые дела и размещали их по свежим папкам. То есть это к вопросу о том, через какие этапы истории это архивное дело проходило.
С. БУНТМАН: Хорошо, что есть.
А. КУЗНЕЦОВ: Хорошо, что есть, и сейчас, вполне возможно, там сверху, так сказать, какая-то наклейка Следственного комитета или военной прокуратуры.
С. БУНТМАН: «Никому не давать!»
А. КУЗНЕЦОВ: Да. «Перед прочтением сжечь!» Совершенно верно, да. Следующую картинку, Кость, нам дайте сразу, пожалуйста. Вот, значит, совсем ещё молодой офицер. Это не жена, это мама его.
Это Алексей Щастный достаточно вскоре после выпуска из Морского корпуса. Следующая картинка — это он уже… не помню, по-моему, капитан второго, что ли, сейчас будет, ранга там… Не очень видно, что у него на погонах.
С. БУНТМАН: Вот он, да.
А. КУЗНЕЦОВ: Да, это он капитан второго ранга: три большие звёздочки соответствуют нынешнему подполковнику или нынешнему капитану второго же ранга.
С. БУНТМАН: Да.
А. КУЗНЕЦОВ: А со звёздочками не путайте, значит, дело в том, что у современного полковника три звёздочки, а тогда у полковника погон чистый, с двумя просветами.
С. БУНТМАН: Чистый, с двумя просветами был. Так же, как и у капитана…
А. КУЗНЕЦОВ: Это меня всегда, когда я был школьником, удивляло в фильмах про Гражданскую войну. А это что такое? Почему погон без звёздочек, да? У капитана и у полковника погоны без звёздочек.
С. БУНТМАН: Да-да-да.
А. КУЗНЕЦОВ: Я сначала думал, что это потому, что белые такие плохие, что им в советских фильмах звёздочки не давали.
С. БУНТМАН: Не выдают.
А. КУЗНЕЦОВ: Не выдавали, да. Вот такой я был дурак. На следующей картинке будет корабль. Это крейсер «Диана». Это он ещё до… У него вообще сложная судьба, как у многих кораблей Дальнего Востока. Потом он в конечном итоге попадёт к японцам, будет каким-то там мару служить, ну и погибнет корабль уже в конце Второй мировой войны.
С. БУНТМАН: Ну конечно, 1900-х годов постройки, самого начала.
А. КУЗНЕЦОВ: Да. Вот. Ну и теперь, собственно говоря, Кость, следующую картинку можно нам уже дать. Вот, собственно говоря, немцы… Да, сначала заключено в Бресте перемирие в декабре 1917 года. А затем после Нового года немцы требуют продолжения переговоров. Дальше, ну, люди, я надеюсь, помнят основные вехи этой истории. Ленин занимает позицию «надо подписывать», левые коммунисты категорически против: «мы погубим в зародыше мировую революцию, если подпишем мир», Троцкий занимает свою позицию, значит, «армию демобилизуем, войну не продолжаем и мира не подписываем». Ну и в результате немецкая армия возобновляет наступление и наступает вдоль балтийского побережья. Часть флота базируется в Ревеле. Почему вообще Балтийский флот не в Петрограде? А что ему там делать?
С. БУНТМАН: Не в Кронштадте, например.
А. КУЗНЕЦОВ: Ну да. Ну Кронштадт — понятно. Почему во время войны флот должен быть в Маркизовой луже? Флот — понятное дело…
С. БУНТМАН: Флот, вон, контролирует Ревель и Гельсингфорс…
А. КУЗНЕЦОВ: Тем более что это территория Российской империи.
С. БУНТМАН: Да. Он контролирует там, привет Колчаку, и минные заграждения.
А. КУЗНЕЦОВ: Он прикрыт минными заграждениями вот этими, да, так сказать, многоугольниками красного цвета — это минные заграждения всё. Но к Ревелю стремительно приближаются немцы. Вот эта знаменитая фраза: «23 февраля в боях под Псковом и Нарвой родилась Красная Армия». Мало того, что это фигня, понятно, но это нас привязывает: как раз вот Псков и Нарва — это те края, тот угол карты. Ну, и 28-го или 29-го, собственно говоря… Сейчас я могу посмотреть, у меня где-то это тут даже… 25 февраля последние корабли Балтфлота покидают Ревель, и в этот же день, 25 февраля, в город войдут немцы. А ледовая обстановка в Финском заливе очень непростая. И осложняется эта ледовая обстановка тем ещё, что финны-то, между прочим, свою Гражданскую войну начали раньше нас. У нас Гражданская война в полной мере полыхнёт весной 1918 года, а финны, суровые финские парни, начали воевать прямо зимой, прямо сразу после получения независимости. Мы делали передачу об ужасах финской короткой, но очень кровавой и очень жестокой Гражданской войны.
И точно так же, как в нашей Гражданской войне, там будет интервенция: мы готовим (мы, красные, говорю я как правнук и праправнук красных командиров), мы готовим своих добровольцев воевать за красную Финляндию, а немцы тем временем перебрасывают свои кадровые войска боевые воевать за белую Финляндию. И вот под прикрытием этих высадившихся на юге Финляндии немецких войск финны начинают потихонечку захватывать корабли Балтийского флота, и в частности, из трёх крупных мощных ледоколов они захватывают два. Это ещё один фактор побыстрее уносить ноги, пока есть хоть один ледокол, знаменитый «Ермак» — детище, гениальное детище Степана Осиповича Макарова. Надо уносить ноги, и в результате сначала наш герой командует переброской кораблей, которые находятся в Ревеле и Гельсингфорсе, а дальше тремя эшелонами, вот, их путь на карте показан, но общее направление понятно — в Кронштадт. Они туда переводятся. Значит, сначала первый отряд выходит 12 марта, через пять дней прибывает в Кронштадт: 4 линкора, 3 крейсера, затем 4 апреля выходит второй отряд: 2 линкора, 2 крейсера, 2 подлодки, и крупнейшие корабли, таким образом, в Кронштадт приведены. А дальше Щастный с третьим отрядом уже приходит. Дайте нам, пожалуйста, Костя, следующую фотографию. На ней мы увидим уже назначенного официально начальника военно-морских сил Балтики, по-старому капитана первого ранга Щастного, вот за ним там в правом углу, если кто хорошим зрением обладает, видны силуэты кораблей, которые идут.
С. БУНТМАН: Да, видны. И он уже без знаков различия, даже без тех, которые были введены Февральской революцией, то есть без нарукавных даже.
А. КУЗНЕЦОВ: Он уже без знаков различия, да-да-да. Он… Ну вот он, собственно говоря, выводит остатки Балтфлота, выводит в Петроград, несмотря на трудную ледовую обстановку, несмотря на непростые погодные условия, с минимальными потерями корабли были выведены. Ничего похожего на тот ревельский переход-2, скажем так, который будет в 1941 году, когда потери будут совершенно чудовищные. Ну, от активных действий германского флота в первую очередь, да. Здесь ничего этого нет: там, по-моему, одна подлодка получила повреждения и вынуждена была вернуться в Гельсингфорс. Что неудивительно, у подлодок и у небольших кораблей вроде миноносцев, у них корпуса-то лёгкие, а всё-таки ледокол ледоколом, а для плавания даже в колотом льду военные корабли не очень приспособлены. Итак, он герой, итак, он молодец, итак, он официально назначен командующим Балтфлотом. Что же случилось за те 1,5 месяца, которые прошли с момента его прибытия с остатками флота в Кронштадт и до момента его ареста и предъявления обвинения? Он продолжил политическую деятельность, и в этой политической деятельности продолжил лавировать между самыми разными силами, которые в это время проявляются. А дело в том, что в это время очень заметно растут протестные по сути настроения среди балтийских моряков. Это касается и матросов, и офицеров, и частей береговой службы: то, что потом в значительной степени выльется в Кронштадтский мятеж, как его называют.
С. БУНТМАН: В часть Кронштадтского мятежа, в его морскую часть.
А. КУЗНЕЦОВ: Да, в часть Кронштадтского мятежа. В ту, которая будет уже в начале 1921 года. Это недовольство тем, что большевики монополизируют Советы, это недовольство тем, что заключён Брестский мир, потому что часть офицеров были сторонниками идеи, что надо продолжать войну, что мы союзников предаём, что мы, так сказать, честь русской армии и флота пятнаем, и так далее. В матросской среде война-то не очень популярна, но там другое: вот мы ещё недавно были элита революционных сил, а нас чего-то затирают. Кроме того, в апреле-мае ещё не очень понятно, будут ли немцы сами буквально соблюдать условия Брестского мира, потому что в некоторых ситуациях они его уже нарушили: например, они впёрлись в Крым, и в результате там, так сказать, пока ещё красному Черноморскому флоту придётся срочно уходить, чтобы не оказаться захваченным. Крым не был расписан по условиям Брестского мира в зону германской оккупации, и возникает опасность, что если они нарушили там, на юге, а кто сказал, что они не нарушат на севере? Советское правительство не случайно уже в Москве сидит и оттуда кукарекает, да? Значит, у нас есть ощущение, что вполне возможно…
Ходят слухи, слухи упорнейшие, и люди чуть ли не секретные документы видели: ходят слухи, что к Брестскому мирному договору есть секретные протоколы. Сегодня мы знаем: их не было. Вот ровно всё, что опубликовано в газетах, то и было подписано в Брест-Литовске. Но тогда люди абсолютно многие верили, что есть секретные протоколы. Кроме того, история про то, что большевики — немецкие агенты, она и сейчас имеет своих поклонников, несмотря на проведённые исследования, а тогда-то она была чрезвычайно популярна. И в матросской среде в открытую говорили: слушайте, ну наш флот… Моряки всё-таки считали этот флот нашим, вот этот вот матрос-братишка, которому всё совершенно по барабану, такой анархист, обвязанный пулемётными лентами и обвешанный бомбами… Да, конечно, такой типаж существовал, но всё-таки большинству и рядового состава вот эти плавучие дома были не пустым звуком, и их волновала судьба флота. Ну и кроме того, они по-прежнему хотели себя чувствовать революционной гвардией, революционной элитой, и всё это вырывалось в том, что советы матросские принимали всякие грозные, иногда довольно откровенно антибольшевистские постановления.
Чуть не восстала минная дивизия, которая, там, начала митинговать, и тоже резолюции всякие формулировать такие, что их потом в сборниках документов в советское время не печатали, и так далее и так далее. И вот здесь Щастный точно так же, как это было осенью 1917 года, он лавирует, он вроде как и вашим и нашим… Одно из главных обвинений, которое против него прозвучит, заключалось в том, что он раскрыл на морском съезде, на съезде представителей экипажей, он раскрыл документ, который был секретным. Это документ, который предусматривал возможность минирования кораблей Балтфлота в случае прорыва немцев к Петрограду.
С. БУНТМАН: И затопление их?
А. КУЗНЕЦОВ: Их затопление, и что особенно оскорбило моряков — назначение награды тем добровольцам, которые вызовутся, значит, минировать…
С. БУНТМАН: То есть это то, что произошло в Новороссийске.
А. КУЗНЕЦОВ: Совершенно верно. И хорошо, что ты вспомнил про Новороссийск. Это я к тому, что эта угроза совершенно не выглядела надуманной и высосанной из пальца. Щастный обнародовал такой документ. Он не первый российский военнослужащий высокого ранга, который обнародует такие секретные документы: были примеры ещё до октябрьских событий, летом 1917 года. Потому что в этот момент, к этому, точнее, моменту уже невозможно было, даже при всём желании, разделять политику и просто службу, военную службу Отечеству. Это переплелось так, что оно было уже неразделимо. И либо ты уходишь просто в сторону, либо ты вынужден быть не только командиром, но и политиком.
С. БУНТМАН: Да, и ты должен исполнять все приказания, даже те, которые вредят, по твоему мнению.
А. КУЗНЕЦОВ: Да, но дело в том, что это и в мирное время как бы звучит естественно. А тут единоначалие-то только-только начинают восстанавливать. Как раз весной 1918 года Лев Давыдович со свойственной ему энергией берётся…
С. БУНТМАН: Да, при сохранении института комиссаров на войне…
А. КУЗНЕЦОВ: И институт комиссаров, и советы, и всё, что угодно. И вот как раз Щастный в этой-то ситуации, похоже, держит про запас несколько козырей в своём рукаве, не закрывая для себя возможность апеллирования, если что, и к митингам, и к советам. Центробалт уже распустили — это один из первых шагов восстановления единоначалия на флоте — но там другие есть, альтернативные, стихийные. Вот эта митинговая демократия, вот эта прямая демократия весны 1918 года — он в ней пытается органично находиться. Потом при обыске у него будет обнаружено несколько документов из такой чрезвычайно интересной коллекции, как бумаги Сиссона.
Помнишь, мы делали передачу об Унгерне? И там у нас фигурировал один из его мемуаристов, один из людей, при нём некоторое время находившихся, ну, не до самого конца, и потом много и не всегда достоверно о нём писавший, это некий Фердинанд Антоний Оссендовский — поляк, подданный Российской империи, человек с фантастически авантюрным складом натуры, с очень сложноорганизованным умом. Значит, он вообще, ну, если пытаться короткими словами назвать сферу деятельности, — он журналист, публицист, в годы Первой мировой войны он заведовал иностранным отделом в газете «Вечернее время». А газета «Вечернее время» редактировалась лично дофином Борисом Сувориным — сыном легендарного Алексея Суворина, чеховского сначала друга, потом недруга. Постоянно… Это было его хобби, но он на этом хобби, кстати, и зарабатывал тоже. Оссендовский постоянно разоблачал немецких агентов, вымышленных, настоящих (уж не знаю, были ли там настоящие).
Ну вот, например, я об этом раньше не знал, обнаружил такую любопытную вещь: с 1914 по 1916 годы он развернул абсолютно, я бы сказал, современную по разнузданности, масштабу и всему прочему кампанию травли крупнейшего на Дальнем Востоке торгового дома «Кунст и Альберс» — похоже, что он с них хотел получить отступное таким образом, то есть шантаж просто-напросто. Он их представлял немецкой шпионской сетью на Дальнем Востоке, благо немцы, да. И он под одним вымышленным именем писал памфлет-роман, в котором, чуть изменив фамилии, их выводил, анонсировал, что будет фильм снимать разоблачительный, публиковал под псевдонимами различные статьи в газетах. То есть если бы сегодня были социальные сети, то фабрикой троллей командовал бы Оссендовский, и мы бы периодически видели его фотографии с человеком, похожим на Пригожина. Так вот, Оссендовский пострадал от советской власти (она, там, у него типографию отняла, ещё что-то, надежды, видимо, определённые отняла), и его ужасно мучило такое вот обстоятельство: ну вот большевики же германские агенты, ну вот по всему же видно.
У меня, кстати, такое ощущение, что он на своей любимой теме, как любой увлекающийся человек, начав с холодно профессионального отношения, потихонечку начал трогаться рассудком. Ну агенты же, ну ежу же понятно, но доказательств нету. Это плохо, но этот недостаток надо исправить. И обладая определёнными профессиональными навыками, он изготовил документы… У него сохранились связи со своей старой типографией: там напечатали бланки, используя несколько пишущих машинок, сфабриковали документы. Понимая, что предъявить оригиналы — это значит завалиться, он делает с них фотокопии, придумывает истории людей, которые могли одни у немцев, другие у комиссаров эти документы, там, достать, перефотографировать и так далее, и начинает предлагать вот это великолепие, разделив его на несколько папочек, иностранным представителям в России и за пределами её. И большинство не купится.
С. БУНТМАН: Представителям Антанты в основном, да?
А. КУЗНЕЦОВ: Да. Ну естественно, продать это германскому Генеральному штабу было невозможно.
С. БУНТМАН: Нет, это я понимаю. Не нейтральным — вот что я имею в виду.
А. КУЗНЕЦОВ: Я не знаю, пробовал ли он нейтралам, но я знаю точно, что английский посланник не купился, французы не купились, а американец Сиссон купился, поэтому и бумаги Сиссона, папки Сиссона сейчас это называют. Ну, в его оправдание могу сказать, что он не был разведчиком, в отличие от коллег из других союзных стран. Он был не очень сведущим в этой профессии человеком, скажем так, он купился на это дело. И вот у Щастного нашли несколько копий документов из этих бумаг. То ли он действительно подозревал, что большевики — германские агенты, и держал это при себе, то ли он не сомневался, что это не так, но понимал, что эти бумаги, в нужное время в нужном месте продемонстрированные, особенно из своих рук, не давая в чужие руки, могут произвести нужное впечатление. Короче, я к чему: я никоим образом не хочу сказать, внимание, это важно! Я не хочу сказать: «И правильно его расстреляли!» Ни в коем случае! Он вёл себя так, как в его положении, в его ситуации, наверное, вело бы себя большинство людей. Он не был человеком твёрдых просоветских убеждений: то, что он советскую власть принял — это был целый комплекс причин за этим, некоторые из них я описал, — и вот как человек, не имеющий таких однозначно твёрдых убеждений, он лавировал. Троцкий, похоже, увидел в нём очень большую опасность. Лев Давыдович при блестящем его, быстром аналитическом уме тоже, всё-таки, был живой человек, не будем его демонизировать. И вот в этой крайне сложной обстановке… А что такое май 1918-го? Гражданская разгорается вовсю, да?
С. БУНТМАН: Причём разгорается очень не так, как хотелось бы в Москве.
А. КУЗНЕЦОВ: Очень быстро. Не так, как хотелось бы. Арестуют, значит, Щастного, и буквально то ли на следующий, то ли через два дня начнётся восстание Чехословацкого корпуса, да? Сибирь начнёт отваливаться, Урал отваливается, Комуч, всё остальное. И похоже, что Троцкий, который действительно был сторонником, искренним сторонником идеи, что надо военспецов привлекать, он увидел в Щастном политического авантюриста, который готовит захват флота, а потом посредством флота — Петрограда, а потом посредством Петрограда — дальше уже можно фантазировать куда угодно. Ну давайте на него посмотрим. Кость, дайте нам, пожалуйста, Льва Давыдовича, несколько секунд полюбуемся его орлиным взором. Ну хорош же? Хорош?
С. БУНТМАН: Ну да.
А. КУЗНЕЦОВ: Прямо по фотографии видно, что человек привык принимать быстрые и решительные меры, когда он сталкивается с чем-то таким. Только-только вернули смертную казнь. Дело в том, что 26 октября 1917 года одним из первых декретов Второго съезда Советов смертная казнь была отменена. Вот её вернули 13 июня 1918 года. Незадолго до этого, практически в те же дни, когда арестовывали Щастного, чуть раньше был создан специальный военный трибунал. Ну вообще военные трибуналы вводились Декретом о суде № 1, но вот специальный военный трибунал для исключительных случаев был создан 16 мая, за несколько дней до ареста Щастного. Он назывался Революционный трибунал при ВЦИК, избирался ВЦИКом в составе председателя и шести членов. Нас судьи не интересуют, нас интересуют два человека в этой ситуации. Костя, дайте нам, пожалуйста, следующую, уже не раз в нашей передаче появлявшуюся фотографию: Крыленко.
С. БУНТМАН: Крыленко.
А. КУЗНЕЦОВ: Прапорщик Крыленко. Он будет возглавлять коллегию обвинителей (будет целая коллегия на этом трибунале), вот, собственно, Крыленко представляет государственное обвинение. И последняя на сегодня фотография симпатичного интеллигентного человека такой чеховской внешности — это Владимир Жданов, известный адвокат, принимавший участие во многих политических процессах, близок к социал-демократам, конкретно — к большевикам, был адвокатом в деле о Кишинёвском погроме, защищал Каляева — то есть это человек с очень устойчивой репутацией красного правозащитника. Пытался сделать что мог, но ничего, по сути, не смог.
Троцкий действительно с необычайным жаром доказывал трибуналу, что Щастный опасен, что Щастный, приобретший огромную популярность в флотской среде, идёт к диктатуре, что вот он распространяет ложные обвинения против большевиков — эти самые папки Сиссонса, эти документы — что он готовится к перевороту. Ну вот судите сами теперь: дело не высосано из пальца, хотя по любым, конечно, нормальным стандартам правосудия, во-первых, это не доказательство, и во-вторых, это не мера наказания в таком случае. Но по стандартам 1918 года хочу сказать, что у Троцкого были основания нервничать. А когда Лев Давыдович нервничал, то это принимало вот и такие формы тоже.
С. БУНТМАН: Вот скажи, пожалуйста, по-твоему, вот такое волнение Щастного по поводу судьбы флота это ли? Или вообще неприятие всех действий большевиков? Что у него было, что, по-твоему, было главное?
А. КУЗНЕЦОВ: Нет, мне кажется, неприятия всех действий большевиков не было. Он, конечно, не был убеждённым большевиком, наверняка от много его коробило, но он умел, так сказать, идти на компромиссы, в том числе с самим собой. Я думаю, что судьба флота. Я думаю, что он действительно кадровый моряк (ну это, по крайней мере, самое очевидное), он понимал, что флот может просто погибнуть во всей этой истории.
С. БУНТМАН: Он мог действовать, чтобы не допустить, например, затопления флота? Понимали, что…
А. КУЗНЕЦОВ: Если начнут топить, воспротивиться этому, ты имеешь в виду?
С. БУНТМАН: Да.
А. КУЗНЕЦОВ: Ой, мне трудно судить, но это уже точно было бы открытое восстание тогда. Потому что тогда нужно было бы сразу прямо апеллировать к матросской массе: вот смотрите, враги флота его уничтожают.
С. БУНТМАН: Да.
А. КУЗНЕЦОВ: Это означало бы перейти просто, так сказать, в контры с советской властью однозначно. Нет, безусловно, скажем так: Алексей Михайлович Щастный мог действовать лучше и мог сохранить себе жизнь и пост, если бы у него был учебник истории издания какого-нибудь 1970 какого-нибудь года, где все последующие события были бы прописаны, и он знал бы, что будет дальше. Вот в этой ситуации он мог бы действовать правильно. А в той ситуации, мне кажется, это было практически невозможно. Ну то есть случайно.
С. БУНТМАН: Ну наверное, сохранение флота, просто у такого человека…
А. КУЗНЕЦОВ: Думаю, что да. По крайней мере, если не домысливать ничего — это, мне кажется, самое логичное.
С. БУНТМАН: Нет, Моонзунд — это немножко… Вот спрашивают.
А. КУЗНЕЦОВ: Моонзунд — 1917 год.
С. БУНТМАН: Это 1917 год. И там, конечно, на Балтике — это изумительно совершенно: и вся история с Моонзундом, другой ледовый поход, где Колчак применил свои необычайные знания и умения, полученные на Севере, в Ледовитом океане, и вот там были очень славные вещи и тоже неоднозначные, но очень славные вещи.
А. КУЗНЕЦОВ: Да вообще этих ледовых походов в Гражданскую… А по суше все эти ледовые походы? На Кубани, да, на Ростов, да.
С. БУНТМАН: А по суше один ледовый поход, тот ледовый поход, да-да. Отход в Сибирь вот этот знаменитый ледовый был потом.
А. КУЗНЕЦОВ: Да и Каппелевский марш тоже бы я по разряду ледовых, на спасение Колчака.
С. БУНТМАН: Это действительно. Это когда уже Каппеля не было и когда уже каппелевцы шли, тогда. Вообще это требует всё очень пристального и настоящего изучения. Повтори, пожалуйста, книгу, которая о флоте в Первой мировой войне.
А. КУЗНЕЦОВ: Кирилл Назаренко. «Под Андреевским и Красным флагом».
С. БУНТМАН: То есть это от 1914 до 1918 года.
А. КУЗНЕЦОВ: Да, и она есть в открытом доступе в интернете.
С. БУНТМАН: Очень хорошо. Про тиранов будем, продолжим, просто в этот раз я не мог, ничего не случилось. Но просто здесь, выбирая два очень важных события, между которыми нужно было сделать, два важных дела, я, к сожалению, не смог сделать выбор в пользу программы нашей. Всё, спасибо большое, всего вам доброго.
А. КУЗНЕЦОВ: Да. И до новых встреч, будем надеяться.
С. БУНТМАН: Да, до новых встреч.