17 января 1947 года в газете «Правда» было напечатано сообщение: «Военная коллегия Верховного суда СССР рассмотрела дело по обвинению арестованных агентов германской разведки, главарей вооружённых белогвардейских частей в период Гражданской войны атамана Краснова П. П., генерал-лейтенанта белой армии Шкуро А. Г., командира «дикой дивизии» генерал-майора белой армии князя Султан-Гирея Клыча, генерал-майоров белой армии Краснова С. Н. и Доманова Т. И., а также генерал-лейтенанта германской армии эсэсовца фон Паннвица в том, что по заданию германской разведки они в период Отечественной войны вели посредством сформированных ими белогвардейских отрядов вооружённую борьбу против Советского Союза и проводили против него шпионско-диверсионную и террористическую работу…»
Ветеринарный врач кавалерийского корпуса Владимир Доценко так вспоминал о встрече с «казачьими генералами вермахта» в конце мая 1945-го в Австрии: «Павлов <начальник местного гарнизона, генерал-майор. — А. К.> привёл нас в довольно просторное помещение. Десяток старцев при полной форме лениво поднялись со своих мест. Вперёд вышел длинный дряхлый человек с воспалёнными глазами. За ним — обрюзгший коротышка с красным испитым лицом. На плечах у обоих поблёскивали генеральские погоны с серебряной канителью.
— Господа! — обратился к ним Павлов. — Перед вами заместитель командира советского Донского казачьего кавалерийского корпуса генерал-майор Малеев. Прошу представиться, господа.
— Генерал Краснов, — сухо сказал высокий старик с воспалёнными глазами.
— Генерал Шкуро, — промычал обрюзгший коротышка. За их спиной раздались невнятные голоса.
Малеева, видимо, больше, чем нас, поразила эта сцена. Некоторое время он молчал, пристально разглядывая арестованных.
— Простите, генерал, — нарушил тишину Краснов. — Не знаете ли вы, от чего умер Борис Михайлович Шапошников?
— Маршал Шапошников был тяжело болен, — ответил Малеев.
— А как здоровье Будённого и Ворошилова? — полюбопытствовал Шкуро.
— Отличное. Если это вас интересует…
— Как же! Как же! Приходилось с ними встречаться… Я имею в виду поле брани… Вы ещё не воевали в те времена.
— Напротив, воевал. И, представьте себе, именно в кавкорпусе Семёна Михайловича Будённого…»
Этому разговору предшествовали события более чем драматические…
Краснов
Трудно найти более последовательного борца с советской властью, чем генерал Краснов. Собственно, хронологически он был первым, кто выступил против неё с оружием в руках: после спешного отъезда Керенского из Петрограда на фронт 25 октября Краснов оказался единственным военачальником, согласившимся идти на столицу. Однако ему удалось собрать только около 2000 человек, немного артиллерии и бронепоезд. Группа вышла на ближние подступы к городу, но была отбита. Краснова отпустили под честное слово «не бороться более против советской власти». Он его не сдержал.
Именно в Гражданскую начался его роман с немцами, что было довольно необычно для белого генерала: большинство вождей движения ориентировались на Антанту. Созданное под его руководством казачье «государство» — Всевеликое Войско Донское — заключило с Германией союз и получило немалую помощь оружием и боеприпасами. Прогерманская ориентация Краснова была одной из причин его расхождений с Деникиным, и ему пришлось сложить с себя полномочия и уехать в Германию, а потом во Францию, где он активно участвовал в антисоветской деятельности эмигрантских организаций.
Никакого внутреннего конфликта по поводу проживания в нацистском государстве (Краснов окончательно осел в Германии в 1936-м и имел германское гражданство) атаман не испытывал: Гитлер ему нравился, в романе «Ложь» (1939) он об этом прямо сказал, а евреев он на дух не переносил и видел в них угрозу европейской цивилизации.
Потомки древних готов
К казакам в Третьем рейхе отношение было особое: Гитлер и его «специалисты по расовой теории» считали их не славянами, а потомками готов, то есть арийцами. Поэтому когда осенью 1942 года в оккупированном Новочеркасске собрался казачий сход, инициатива была горячо поддержана германской стороной. Впрочем, Ростовская область была под немцами недолго: уже в январе 43-го казачьим полкам пришлось отступать вместе с немцами. Одним из руководителей сформированного на Украине Казачьего стана стал ещё один будущий подсудимый на процессе 1947 года — Тимофей Доманов, бывший сотник, осуждённый перед войной за недостачу.
По мере того как германская армия и её союзники откатывались на восток, а в районах, остающихся под оккупацией, нарастало партизанское движение, казачьи формирования были востребованы всё больше и больше. Первая казачья дивизия Гельмута фон Паннвица, развёрнутая к началу 1945-го в корпус СС, оставила по себе страшную память на территории Югославии. Домановцы «славно потрудились» при кровавом подавлении Варшавского восстания в августе 44-го, а партизанам Северной Италии пришлось пролить немало своей крови в борьбе с казачьей Кавказской дивизией Султан-Гирея Клыча, ещё одного белого генерал-майора.
В отличие от многих власовцев, чей переход на сторону врага произошёл в плену под угрозой голодной смерти, казаки, как правило, вступали в части, сражающиеся на стороне немцев, вполне осознанно, по идейным соображениям. Понятно, что волны «расказачивания» и раскулачивания вызвали у них совершенно определённое отношение к советской власти, но — с Гитлером?..
В конце войны большинство казачьих частей вермахта оказались на территории Австрии, в районе городов Лиенца и Юденбурга в Восточном Тироле. По разным оценкам казаков там собралось от 40 до 60 тысяч, из них половина — члены семей: женщины, старики и дети. 18 мая англичане приняли их капитуляцию. Десятью днями позже в соответствии с достигнутыми на Ялтинской конференции договорённостями началась передача казаков советским представителям. Англичане «перевыполнили норму»: они передавали даже тех, кто не был гражданином СССР до 1939 года, а эти лица выдаче не подлежали. Среди прочих СССР были переданы дядя и племянник Красновы, Клыч, Шкуро и фон Паннвиц.
«Я не нахожу себе оправдания»
Следствие вели не торопясь. С заключёнными неплохо обращались, берегли для суда. По всей вероятности, до поры до времени была идея устроить показательный открытый процесс. Потом от неё по каким-то причинам отказались.
В январе 1947 года министр госбезопасности Виктор Абакумов обращается к Сталину: «Прошу разрешить:
1. Судить Военной коллегией Верховного суда Союза ССР руководителей созданного немцами главного управления казачьих войск при министерстве восточных областей Германии, немецких агентов — атамана Краснова П. Н., генерала белой армии Шкуро А. Г., командира «дикой» дивизии — генерала белой армии Султан-Гирея Клыч, их ближайших сообщников: Краснова С. Н. (племянника атамана Краснова П. Н.) и Доманова Т. И., а также командира «добровольческого» казачьего корпуса германской армии генерала фон Паннвиц Гельмута (список прилагается).
2. Дело Краснова, Шкуро, Султан-Гирея и других заслушать в закрытом судебном заседании без участия сторон (прокурора и адвокатов).
3. Всех обвиняемых в соответствии с пунктом I Указа Президиума Верховного Совета СССР от 19 апреля 1943 года осудить к смертной казни через повешение и приговор привести в исполнение в условиях тюрьмы.
4. Ход судебного разбирательства в печати не освещать, а по окончании процесса опубликовать в газетах сообщение от имени Военной коллегии о состоявшемся процессе, приговоре суда и приведении его в исполнение».
Судебный процесс, проведённый Военной коллегией Верховного суда СССР 15−16 января 1947 года под председательством неизменного Василия Ульриха, предсказуемо завершился заранее вынесенным смертным приговором.
Согласно стенограмме, сохранившейся в 12-м томе следственного дела, в своём последнем слове атаман Краснов сказал: «Два месяца назад, 7 ноября 1946 года, я был выведен на прогулку. Это было вечером. Я впервые увидел небо Москвы, небо моей родины, я увидел освещённые улицы, массу автомобилей, свет прожекторов, с улиц доносился шум… Это мой русский народ праздновал свой праздник. В эти часы я пережил очень много, и прежде всего я вспомнил про всё то, что я сделал против русского народа. Я понял совершенно отчётливо одно — что русский народ, ведомый железной, стальной волей его вождя, имеет такие достижения, о которых едва ли кто мог мечтать… Тут только я понял, что мне нет и не будет места в этом общем празднике… Я осуждён русским народом… Но я бесконечно люблю Россию… Мне нет возврата. Я осуждён за измену России, за то, что я вместе с её врагами бесконечно много разрушал созидательную работу моего народа… За мои дела никакое наказание не страшно, оно заслуженно… Я уже старик, мне недолго осталось жить, и я хорошо понимаю, что не могу жить среди русского народа: прожить скрытно нельзя, а показываться народу я не имею никакого права… Я высказал всё, что сделал за тридцать лет борьбы против Советов… Я вложил в эту борьбу и мои знания, и мою энергию, все мои лучшие годы и отлично понимаю, что мне нет места среди людей, и я не нахожу себе оправдания».
25 декабря 1997 года своим определением Военная коллегия Верховного суда Российской Федерации признала осуждённых по процессу 1947-го не подлежащими реабилитации.