Представляем вашему вниманию главу из книги Сигерта О. Патурссона «От Фарер до Сибири».
Сибирские аборигены, за исключением татар, киргизов, калмыков, части бурятов и некоторых других, являющихся либо мусульманами, либо буддистами, исповедуют шаманизм. Я допускаю, что из всех шаманистов треть крещена русскими священниками, но в большинстве случаев крещеные шаманисты возвращаются к вере своих отцов, несмотря на то что от них как крещеных людей следовало бы ожидать полного отказа от нее, и продолжают приносить жертвы старым идолам. Русские попы, чья обязанность — проповедовать Евангелие северосибирским язычникам, не годятся для такой важной деятельности, как служение духовным наставником. Русско-сибирского священника лучше всего характеризует его тяга к водке (русск. виски) и другим сильным напиткам, и редко когда в Сибири можно встретить священника, который в той или иной степени не пристрастился бы к выпивке. Я часто был гостем у русских попов — они любезны и наливают обычную водку из графинов в стакан, выпивают сами и предлагают гостю, наливая до краев.
Если поп может объясниться с аборигенами, которых он «крестил», он им предписывает строго поститься в соответствующие периоды. Но именно по этой причине аборигены, у которых есть олени, чье мясо служит практически единственным средством выживания, отказываются креститься.
Лучше всего удается крещение бедняков — они часто продаются за фунт табака или пару стаканов водки. После церемонии крещения абориген получает икону, но, поскольку он, не имея никаких познаний о христианстве, не видит отличий между иконами святого Николая, Христа или Богоматери и своими истуканами (идолами), он приносит икону домой в чум и начинает поклоняться ей и приносить ей жертвы точно так же, как своим идолам. Нынешнее положение дел в религиозной сфере среди крещеных шаманистов выглядит как христианство, смешанное с аборигенной языческой верой. Пока проповедники Евангелия будут оставаться не очень квалифицированными, а их работа — проводиться бессовестным образом, слепо и без мысли об истинном духовном благе аборигенов, представления о религии будут оставаться искаженными.
Северная Сибирь испытывает крайне острый недостаток в священниках.
Некоторые северосибирские аборигены иногда получают возможность посещать русские часовни, которых немало установлено вдоль берегов протяженных рек и где раз в год бывает священник. Однако пользы в этом для аборигенов никакой: поп нудно читает на старинном славянском языке, в котором они не понимают ни слова.
Вернувшись домой с богослужения с иконами, аборигены заботятся о них, вставляя ломтики мяса или рыбу им в рот.
Русский синод должен был бы проинспектировать сложившуюся ситуацию и побудить священников к старанию, усердию и вере, увеличить их количество, улучшить их нередко тяжелое материальное положение — когда доброжелательные и смышленые аборигены соприкоснутся со здравой и истинной проповедью христианства, их обращение в эту веру займет не много времени.
Шаманизм настолько распространен в Северной Сибири, что его исповедуют даже живущие там русские, особенно в Якутской губернии — по крайней мере, в некоторой степени. Ввиду отсутствия священников и врачей, если кто-то заболевает, они посылают за шаманами аборигенов, чтобы получить их совет, испытать их колдовство или услышать гадания.
В зиму 1890/91 года, когда я предпринял свою первую длительную поездку с аборигенами, я часто имел возможность присутствовать на их колдовских церемониях. Каждый род имел своих шаманов (колдунов, лекарей), которыми чаще всего являются пожилые мужчины. Шаманов-женщин я встречал только у амбатов в южной части полуострова Таймыр. Когда кто-то из жителей северной Сибири хочет узнать будущее, он посылает за ближайшим шаманом, который всегда готов прислужить, особенно когда знает, что его ждет много ценных шкур в качестве вознаграждения за труды.
Как-то раз холодным заснеженным февральским утром я со своим местным проводником Высико возвращался домой с охоты на оленей по бездорожью заснеженной тундры. Подъехав к чуму, мы увидели, как его хозяин Войче поймал нескольких оленей-самцов и запряг в сани. Отвечая на мой вопрос, куда он собрался в столь поздний час, проводник ответил, что тот (Войче) едет за шаманом, который должен был посетить его заболевшую старшую жену. Войче уехал и вернулся вечером следующего дня с двумя незнакомыми мужчинами, которые ехали в других санях. Олени были распряжены из саней, и Войче, громко разговаривая с чужаками, уселся с ними в снег. Спустя некоторое время они вошли в чум. Один из незнакомцев был одет в меховые одежды, схожие с нашими, а другой, собственно шаман, был в мехах, на которых висели лоскутки ткани и меха. На нем также была длинная красная рубаха, увешанная самым невероятным способом латунными кольцами. Шамана посадили на почетное место в чуме (верхнее место справа от входа) и постелили ему на сиденье свежевыдубленную кожу, которую до этого еще не использовали. Рядом с шаманом сел другой незнакомец, его помощник.
Молодая жена Войче вышла из чума и направилась к стоявшим перед ним саням, где хранились различные запасы, вытащила оттуда сырую голову оленя, занесла в чум и поставила на низкий стол высотой в четыре дюйма перед сидящими на корточках гостями. Оленью голову съели с превеликим аппетитом. Когда с нее сдирали кожу, были также вынесены оленьи языки. Сытный ужин наконец закончился, после чего началось камлание. Для этого занятия у колдуна был бубен, представлявший собой широкую деревянную планку, согнутую в круг и обтянутую с одной стороны очищенной от волос оленьей шкурой. Когда нужно использовать бубен, его проносят над огнем, в результате чего шкура становится сухой и натянутой. К другой стороне бубна прикреплены на двух коротких ремешках миниатюрные изображения гагар и оленей из латуни или железа. Эти фигурки изображают, как дух шамана в сложных случаях отправляется в высшие сферы, чтобы встретить духов воздуха.
Шаман берет бубен в руку и протягивает его к очагу, в то время как домочадцы с благоговением садятся вокруг него, после чего начинается сама церемония. Шаман запевает, а остальные подтягивают: «Хей! хей! хей! Хой! хой! хой! Хей! хей! хей! Хой!»
Задачей помощника является повторение всего, что говорит колдун. Камлание длится, как правило, всю ночь напролет. Обращения к духам в конечном счете переходят в вой и рев, что наряду с мощным завыванием бурана слышится на большом расстоянии безмолвной и ясной ночью. Присутствовать при такой колдовской церемонии — занятие не из приятных. Постоянно меняющееся выражение на лукавом лице колдуна, которое, впрочем, большую часть обряда было спрятано за бубном, создавало не самое лучшее впечатление о нем. Колдун, претендующий на роль священника, в реальности является плутом, который прилагает все усилия, чтобы одурачить своих суеверных собратьев. Во время камлания все его жилы были напряжены, пот лил по лицу. Иногда он вставал на ноги, помощник следовал его примеру, так что они оба прыгали в воздух, топали и скакали на месте, завывая, делая гримасы и жестикулируя — в такт со все убыстряющимися ударами в бубен. Шаман поднимал и опускал бубен, ударяя по нему изо всех сил. Можно было подумать, что два человека внезапно полностью лишились рассудка: они бросались лицом вниз на землю, снова вставали и выли во всю глотку. Ближе к утру колдун уже валился с ног — настолько он был измотан этим безумным спектаклем, который нередко завершается конвульсиями и пеной из носа и рта.
Малоприятная бессонная ночь наконец-то закончилась. Утром, когда шаман вышел из бессознательного состояния, в которое он впал на рассвете, он рассказал, какие ответы на его вопросы дали духи и что еще они поведали. Аборигены верили всему, что говорил шаман, и вручали ему дорогие подарки, чаще всего — меха. О больной женщине, которая лежала завернутая в меха на лежанке слева от входа, шаман говорил, что она придет в себя через короткое время. Если предсказание шамана не сбывалось, а аборигены начинали жаловаться, шаман всегда находил объяснение — он оправдывался тем, что духи посчитали нужным изменить свое решение после того, как находившийся на излечении абориген не соблюдал предписания шамана, необходимые для исполнения предсказания. А властная речь шамана для аборигена — истина в последней инстанции. К шаману обращаются для предсказания смерти людей и оленей, удачи в рыбалке и охоте
Многие из аборигенных сибирских родов верят в жизнь после смерти, тогда как другие считают, что со смертью все заканчивается. Главная характерная черта в вере северосибирских аборигенов, по-видимому, заключается в том, что умершие ходят по земле и, как невидимые тени, снова переживают свою прежнюю земную жизнь. Широко распространено мнение, что мертвым нужны инструменты и оружие, которыми они владели при жизни, — поэтому их часто помещают наоборот, то есть в перевернутом положении, рядом с надгробьями, поставленными над мертвецами, которых кладут на снег или землю. Тени умерших обладают силой, при помощи которой они могут делать остающимся в живых зло или добро.