Интерьерам Театрального музея имени А. А. Бахрушина вернут исторический облик к его 125-летию. Об истории дома, создании музея и его основателе рассказывает Ирина Смирнова, заместитель генерального директора музея Бахрушина, архитектор-реставратор I-й категории, эксперт в области проведения экспертно-культурной экспертизы.
До прихода на работу в музей его судьба представлялась мне очень благополучной. Здание изначально проектировалось так, чтобы в его цокольной части был расположен музей. Он чуть младше дома. Особняку — около 140, а музею осенью 2019 года исполнится 125 лет. Музей всегда работал, и мне казалось, что ему сильно повезло. Но оказалось, что судьба и дома, и музея не однажды оказывались под угрозой уничтожения.
Начиналось все более чем благополучно. Потомственный московский купец и начинающий коллекционер Алексей Бахрушин собирался сочетаться браком с Верой Носовой, дочерью крупного мануфактурного предпринимателя. К их свадьбе он получил от своего отца, Бахрушина-старшего в подарок семейный участок. Он находился на углу Лужнецкой улицы (сегодня она называется улица Бахрушина) и Зацепского вала в Замоскворечье, районе купеческих особняков. Это было очень удобное место, потому что совсем рядом за площадью Саратовского, а ныне Павелецкого вокзала начинались промышленные угодья, где располагались семейные предприятия.
Александр Александрович и Вера Васильевна, ставшая Бахрушиной, поселились рядом с подаренной землей в соседнем с подаренным участком здании. Проектирование дома-музея поручили знакомому архитектору Карлу Гиппиусу. Карл Карлович тоже не был чужд театра и в этот момент занимался надзором за возведением здания Павелецкого вокзала. Все тоже было очень близко. В активе архитектора к этому времени уже был дом Перлова на Мясницкой, знаменитый Чайный магазин, который ему поручили доработать и сделать его невероятно китайским. А у Алексея Александровича к этому времени была уже коллекция китайских предметов, с которой он начинал, и он тоже увлекался Китаем. А у Сергея Васильевича Перлова проходили различные домашние спектакли. Тогда это было принято и в купеческой среде. И в них участвовали Карл Карлович и Алексей Александрович. Они вдвоем стали проектировать одноэтажный на цокольном этаже дом поначалу в китайском стиле.
До этого подобных прецедентов, когда жилое здание сразу планировалось для музея, не было. Сохранилась масса почеркушек на различных отчетных и расходных бумажных бланках мануфактуры отца Бахрушина и сыновьями, где они придумывали плафоны потолков, планировку, характер интерьеров, зонировали здание функционально. Из них видно, как потихонечку они уходили от Китайского стиля и переходили к Викторианской готике.
Как это могло произойти? Бахрушины — выходцы из Зарайска и Александр Алексеевич часто посещал этот город в бывшей Рязанской губернии, потому что его семья активно занималась там благотворительностью. Они построили там гимназию и больницу, а в Зарайском кремле — Собор усекновения главы Иоанна Предтечи. Благотворителем был и барон Келлер, покровительствующий зданию бывшей приходской школы. Скорее всего во время приездов в Зарайск Бахрушин останавливался у Фёдора Келлера в его имении Сенницы на реке Осётр. Сегодня там почти ничего не осталось, но есть исторические фотографии, доказывающие, что Сенницы были выстроены в Викторианском стиле, на которых виден прообраз того, к чему привели совместные усилия Гиппиуса и Бахрушина.
Весьма вероятно, что останавливаясь у Келлеров-Шаховских, Бахрушин решил и у себя повторить такие открытые лестницы и эту кирпичную раскладку, псевдо-готические элементы и витражи, но это надо было как-то почувствовать, пожить среди этого, и это должно было понравиться. Есть еще один исторический факт, подтверждающий эту версию. В доме на Лужнецкой мебель первого парадного этажа в библиотеке Александра Александровича была выполнена по рисункам знаменитого архитектора и художника Николая Султанова, который как раз занимался оформлением интерьеров в Сенницах. Здесь безусловно определенная связь была.
Цокольный этаж сразу проектировался как музей. Верхний этаж — парадная анфилада комнат и жилые помещения. Строительство началось в 1893 году, а в 1896-м семья переехала в уже построенный дом, который сразу стал выделяться среди всех особняков Замоскворечья, и несмотря на то, что он был построен в Викторианском стиле, быстро получил в народе название «Версаль на Зацепе», потому что он выделялся среди череды классических ампирных особняков в серо-голубых тонах — яркий, с невероятными трубами и витражами, он был главным акцентом площади Павелецкого вокзала. Даже сейчас, когда она выросла и стала огромной, дом своей затейливостью не теряется среди громадных зданий.
Усадьба Бахрушиных распространялась до Татарской улицы. Ее планировка была типичной для этого купеческого района: главный дом, фасадом выходил на Лужнецкую улицу, за ним — флигели (в нашем случае — каретный сарай), а дальше — знаменитые сады Замоскворечья с крыжовником, яблонями, флоксами и пальмами, которые выносились на лето.
Парадная анфилада была выстроена в эклектичном стиле. Псевдо-готический парадный вестибюль освещался интереснейшими фонарями. Здесь впервые в Замоскворечье появилось электричество, первая электрическая лампочка зажглась здесь, потому что Бахрушин был не чужд всему новому. Дом блистал удивительными осветительными приборами, и в рабочих кабинетах, и в анфиладе парадных комнат все это было вмонтировано в лепнину, а в граненой столовой все эти уникальные фонари были без повторов. Я за всю свою 40-летнюю деятельность не встречала аналогов. Все по индивидуальным заказам и рисункам.
На снимках Карла Фишера, фотографа Императорских академических театров, зафиксировано как менялись интерьеры дома. На первых видно, что туда только въехали люди, потом — как меняются стены, как помещение наполняется аксессуарами, мебелью, картинами. Мы видим парадный вестибюль и трансформации, которые с ним происходят. Мы видим парадную граненую столовую, как там сначала появился стол и пара буфетов, а потом появились совершенно невероятные фонари в виде огромных висящих домиков с горящими окнами, также выполненными из витражного стекла.
Двери дома были открыты для посетителей, которых приводили друзья и знакомые коллекционера. Экспонаты показывал сам хозяин или Вера Васильевна, которая стала первым главным хранителем музея. Естественно, здесь бывали все, кто причастен к миру театра и многие великие и известные люди. Чтобы заполучить для своей коллекции новый экспонат, Алексей Александрович мог и лукавить. Для этого он зазывал к себе очень многих актеров и актрис того времен, и иногда, для того, чтобы сбить цену, он хитрил, говорил, что, вот та, уже отдала часть своих вещей, свои мемуары, хотелось бы, чтобы и вы передали! И таким образом пополнял коллекцию.
Чтобы показать посетителям музей, хозяевам надо было провести их через парадную анфиладу и жилую часть, потом спускались по служебной лестнице в цокольный этаж, и только тогда непосредственно переходили к знакомству с коллекцией. Это было неудобно всем. Однажды у них был в гостях был итальянский трагик Томмазо Сальвини. Вера Васильевна повела его привычной дорогой через все покои и анфилады, и когда он спустился в нижний кабинет Алексея Александровича, то актер сказал, что было бы гораздо удобнее соединить его с верхним парадным кабинетом внутренней лестницей. В друзьях у Бахрушина и его семьи был модный архитектор Федор Шехтель. Он попросил своего ученика Илью Бондаренко спроектировать такую лестницу, и тот блестяще справился с задачей.
В декоре всех интерьеров дома есть изображения чертополоха. Александр Александрович хотел получить дворянство для своей семьи, и возможно именно его хотел видеть на своем гербе. На портале западного фасада над парадным входом — целый букет из чертополоха. Шотландскими цветами были украшены и парадный вестибюль, и граненая столовая, и гостиная и фриз. Но дворянство он получить не успел, остался купцом, хотя был гласным городской думы и почетным московским гражданином. Он присутствовал на коронации Николая II, у него были личные встречи с императором. Бахрушин часто приезжал в Санкт-Петербург, решая дела передачи музея государству, потому что Москва, кстати говоря, не очень хотела брать его коллекцию, понимая, что театр — история сложная, синтетическая.
Из китайской коллекция стала литературно-театральный. Алексей Александрович собирал все, что относилось к миру театра и литературы: и эскизы костюмов и декораций, и личные вещи артистов и музыкантов, и автографы, и рукописи, увлекался и Гоголем, и Грибоедовым, и Пушкиным. С каждым годом экспонатов становилось все больше и больше и коллекция стала вытеснять из дома его жителей.
В 1913 году Бахрушин передал музей государству. Он стал общедоступным и получил название «Литературно-театральный музей Императорской Академии наук». На торжественном собрании в честь его передачи государству присутствовал весь цвет российского общества того времени. Есть огромная фотография, зафиксировавшая это событие.
Дальнейшая судьба была немилостива к этому дому. После революции Бахрушины никуда не эмигрировали. Они помогали очень многим коллекционерам, принимая на сохранение их собрания. Алексей Александрович дружил с Анатолием Луначарским. Нарком просвещения давал музею различные охранные грамоты, которые спасли его от разграбления. Музей был не на очень хорошем счету у новой власти — музей театра, да еще театра дореволюционного — это для них была очень сомнительная история. Да еще на книге отзывов — двуглавый орёл!
Есть документальные свидетельства о праздновании тридцатилетия музея в 24-м году. Радостное событие, яркий свет, нарядные гости. Вдруг в дом кто-то начинает с грохотом ломиться. Это с проверкой пришли местные замоскворецкие общественники. Возмущению комиссаров с наганами не было предела: «Что тут творится? Буржуазные элементы празднуют здесь какой-то бал! Безобразие полное!» Начинают всех описывать-переписывать и первое, что они увидели — та самая книга отзывов с двуглавым орлом на обложке. «Все ясно! Недобитые буржуи!»
Музей стали уплотнять. Отняли соседние здания, которые тоже принадлежали Бахрушиным. А потом вообще захотели переместить и сам музей. Алексей Александрович писал грозные письма о том, что он категорически возражает, что даже готов в этом случае лишить музей своего имени. Опять помог Луначарский и музей остался в своих стенах. В 29-м году Бахрушин умео. Осталась Вера Васильевна и прежние сотрудники.
Но музей ждала новая напасть — первый генплан развития Москвы, по которому малоэтажные особняки должен был сменить сталинский Ампир. Садовое кольцо расширялось и место дома и каретного сарая должно было занять огромное здание. Одним из немногих, кто выступил против сноса дома, был великий инженер Владимир Шухов. Были найдены чертежи, где все тот же ученик Шехтеля Бондаренко выполнил эскиз нового здания, пытаясь сохранить хотя бы его часть. Снос дома был назначен на конец июня 1941 года. А 22 июня началась война. И этот план не был реализован.
Хотя дом и уцелел, война нанесла ему ущерб. Бомбили, естественно не музей, а Павелецкий вокзал, стратегический объект. К началу войны часть усадьбы успели отрезать, и построить рядом здание школы в стиле Конструктивизма, куда попала немецкая бомба. От взрывной волны вылетели витражи граненой столовой и все окна восточного дворового фасада. Часть музейной коллекции была эвакуирована, а часть была спущена в цокольный этаж, который был засыпан и превратился в бомбоубежище. Наверху разместились сначала НКВД, потом часть противовоздушной обороны. Здание не топилось, интерьеры продолжали нещадно уничтожаться. До нашего времени в первозданном виде, с утратами осветительных приборов, сохранились только парадный вход, и более ничего.
В 60-е годы снова сгустились тучи. Решался вопрос о том, что дом надо отдать под посольство одной из прибалтийских республик. В дневниках главного хранителя музея того времени сохранилось подробное описание того, в каком состоянии было здание: были разломаны все кафельные печи и знаменитые камины, тоже украшенные чертополохом. Это все бесследно пропало и практически не восстановимо.
Запас прочности у исторического особняка, рожденного в период рубежа XIX-го и ХХ-го веков — очень хороший. Но все равно, время от времени что-то лопается, что-то рвется, да и еще при жизни Алексея Бахрушина поднимался вопрос о расширении музея. У хозяина дома, всегда были планы по строительству специализированного нового здания. Им не суждено было сбыться. Если исторически посмотреть, все эти запросы — 29-й год, затем 40-й год и настоящее время, наши какие-то мысли, записанные на бумагу — оказывается потребности остались приблизительно те же. Коллекция возросла неимоверно. Музей имеет четвертую музейную коллекцию по количеству музейных предметов по стране.
В 2000-е годы московской мастерской под руководством Ольги Чужиковой был создан проект реставрации, который требовал своей доработки и согласования. Мы начали читать исторические записки и изучать материалы. Так получилось, что именно историей здания никто не занимался, хотя в фондах, в архивно-рукописном и декорационном, хранятся подлинные чертежи Карла Гиппиуса. В ведомственном архиве был найден план, который был связан с делом об уничтожении музея. Ориентировочно — 39−40й год. Перед тем, как уничтожить музей — все зафиксировали. И там видно, что стоят все камины, что есть зимний сад, где какой плафон, что где находилось и где какая экспозиция. До войны все сохранялось. Все уничтожилось в послевоенное время к 60-м годам, то есть не так давно. Это единственный план, с той планировкой, которая была при жизни Бахрушина.
На протяжение всего периода реставрации обычная музейная деятельность не прекращалась: организовывались выставки, работали постоянные экспозиции, фонды и читальный зал. Поэтому реставрация могла быть только постепенной, поэтапной.
Сначала были отреставрированы участки исторических оград по улице Бахрушина и по Зацепскому валу и наши готические знаменитые ворота. В будущем планируется сделать со стороны каретного сарая пристройку, устроить там кафе, приличный магазин и большое выставочное пространство для того, чтобы гостям и посетителям нашего музея было удобнее.
Мы обнаружили очень интересный документ — фотографию Веры Васильевны, где видно, что около каретного сарая располагался фонтан. По проекту реставрации Евгении Чужиковой у северного фасада была открытая лестница в духе итальянского палаццо. В свое время тот же Шехтель сказал, что здесь и так тесно, а у нас тут не Италия, а Москва, снег выпал-растаял, заморозило-отморозило, и вот она уже вся ветхая. Пусть Бондаренко здесь что-нибудь сделает. А Алексей Александрович был заядлым курильщиком, и Вера Васильевна тоже любила покурить, и они на этом месте устроили зимний сад с небольшой курилкой. И на этой фотографии видно, что не было здесь никакой лестницы, и мы решили, что и нам лестница не нужна, и после воссоздания этого зимнего сада музей приобретает неплохие пространства.
К сожалению по ряду причин невозможно восстановить утраченные фонари. Их даже повесить невозможно, потому что эти фонари огромного размера (1,5 метра на метр) с цветными стеклами были выполнены из латуни. Сегодня наши перекрытия их не выдержат. Дом потерял свою историческую планировку, были выломаны капитальные стены. Но в предмет охраны, который музей подписал в свое время, вошли метростроевские люстры, которые наверное были подарены во время какой-то экскурсии музею. Они уже вжились в наш интерьер и воспринимаются не как сталинский ампир, а как что-то достаточно органичное. А раз они вошли в предмет охраны — мы имеем некоторую экономию денег, и эта экономия позволила связать объем зимнего сада и парадного вестибюля через граненую гостиную.
Мы делаем частичную реставрацию. Создается потолочный плафон, причем как у Алексея Александровича. Он был купцом, эта жилка у него была! Он ничего на жалел для своей коллекции, но никогда не упускал возможности сэкономить. Вместо деревянных панелей в доме расписывались штукатурные альфрейной живописью под дерево. Вот такие потолки и у нас. Это не фресковая роспись, она наклеена холст. Здесь росписи Сергея Ягужинского. Это экономно, эффектно и опять-таки чуть-чуть театрально — декорации! Сейчас хорошие московские художники эту альфрейную живопись везде поправили, потому что в парадном вестибюле это было нещадно разрушено.
Докомпонованы утраченные элементы витражных стрельчатых окон, возвращается наклеенный фриз с чертополохами, который будет опоясывать граненую гостиную. В нее вернутся буфеты, которые ранее были изгнаны в парадный вестибюль. Они были спроектированы специально для граненой столовой, они находились и делались ровно под эти грани. Есть документальные фотографии, все это обосновано и давно описано. Один буфет отреставрировали в мастерских Грабаря, другим занимался наш музейный реставратор Алексей Голиков.
В процессе реставрации было сделано много замечательных находок. Так под многочисленными штукатурками нашли роскошный настенный дверной звонок немецкой работы с кнопочкой, которая действует. Там латунные накладки, латунные гвозди как шишки, очень тонкой работы — живехонькие! Все великие, кто посещал наш музей, каждый его касался, включая великого князя.
В культурном слое соседнего дома № 29 купца Королёва нашли плиту розового гранита, на которой стояли все, включая хозяев и всех, кто входил в дом. И тем самым наши двери приобрели свои первоначальные пропорции.
В этом году тоже не обошлось без находки. Когда мы нашли подлинный план 1939−1940 годов, то вдруг увидели на нем такое маленькое помещение с дверью. А сейчас — это стена. Когда мы делали там гардероб, то не знали об этом. Мы не может предъявлять проектировщикам претензии, потому что в здании, где везде люди и где живут экспонаты, нельзя все простучать. Но если нужную ниточку потянуть — все тайное станет, явным и все возвратится на круги своя, пусть не в прежнем виде, а репликами, но это — живая память, а без прошлого невозможно спроектировать будущее.
В этом помещении оказывается размещался вневедомственный пункт охраны и все было опутано паутиной проводов. Когда это все демонтировали нас там ждала закрытая на замочек дверь. Живая. Подлинная дверь с ручкой, которую касался Александр Александрович. Она была забита и заштукатурена казалось на веки вечные. Ее пришлось филигранно открывать. Мы не нанесли никакого увечья памятнику. Дверь переехала в фонды, а проем мы открыли. Сейчас там касса и небольшой магазин для книжной продукции, которую мы выпускаем.
После реставрации откроется объем зимнего сада, парадный вестибюль, и самое главное — граненая гостиная, которой мы вернем свою функцию презентационную. Там появится стол, за ним можно будет располагаться гостям, и мы сможем презентовать наши проекты и книги. У нас нет такого помещения, и оно функционально. Мы возвращаем ему историческую функцию и это очень отрадно.
К 1-му апреля предполагается снять леса.
Фотографии для публикации предоставлены Государственным театральным музеем имени А. А. Бахрушина.