Василий Шульгин был едва ли не самый непримиримый враг большевиков. Поездка в Россию в 1925—1926 гг. планировалась прежде всего как операция по спасению и вывозу в эмиграцию тяжело больного сына. Но как политик Шульгин страстно желал увидеть, что стало с Родиной спустя несколько лет после катастрофы Гражданской войны, как живёт русский народ под игом ненавистного большевизма. В конце 1925 г., накануне Рождества, Шульгин тайно перешёл польско-советскую границу.
[Сборник: Гражданская война в России ]
До революции монархист Шульгин был одним из самых ярких политиков Государственной думы. В 1917 г. он хотел спасти монархию: пусть она будет конституционной, но будет. Но сам Николай II должен был уйти. Вместе с Александром Гучковым Шульгин принял его отречение от престола 2 марта 1917 г. А на следующий день отрёкся и брат императора Михаил. Монархии пришёл конец.
Затем Шульгин поддерживал Временное правительство, а когда оно пало, присоединился к белому движению. Война, отступление и, наконец, эмиграция, жизнь и попытки продолжать борьбу с большевиками уже в Европе.
В России Шульгин оставил двоих из троих своих сыновей. Старший, Василий, погиб в 1918 г., защищая Киев от петлюровцев, второй — Вениамин — в одном из боёв с будённовцами в Крыму был изрублен шашкой и пропал. Шульгин пытался найти его. В 1921 г. вместе с ещё 10 авантюристами он нелегально приплыл на шхуне в Крым. Из экспедиции этой обратно смогли вернуться только семеро. Никаких следов сына Шульгин не нашёл. Позже удалось узнать, что он в Виннице в доме для душевнобольных.
В начале 1920-х из России ещё нередко приезжали в Европу советские люди, и некоторые из них входили в контакт с эмиграцией. Один из таких людей, А. Якушев, встретился с Шульгиным и предложил ему устроить поездку в СССР. Якушев был членом антибольшевистской подпольной организации «Трест». Шульгин долго сомневался (как оказалось позже, не зря — «Трест» был раскрыт), но в конце концов согласился. Риск был велик.
В ходе путешествия Эдуарда Эмильевича Шмитта (так звался теперь Шульгин) ему помогали Якушев и собственные знакомые. В Винницу его не пустили. Если бы сын узнал его при встрече, личность Шульгина была бы раскрыта (а он скрывал её, как мог, даже специально отрастил большую бороду). Так что туда послали знакомых. Выяснилось, что сын умер незадолго до того. Главной цели рискованного путешествия Шульгин не достиг.
Теперь ему только оставалось закончить знакомство с советской действительностью. За полтора месяца он посетил «три столицы» бывшей империи: Москву и столь знакомые ему Киев и Ленинград. В эмиграции СССР представляли таким, каким запомнили по временам Гражданской войны — нищим, голодным, полным забитых оборванцев на улицах. Шульгин ожидал увидеть это. У первого встречного мужика спросил: «А что, мужики, довольны советской властью?». И получил ответ: «Какой чёрт, довольны! Кто теперь доволен?». Но потихоньку жизнь в нэповской России шла на лад.
[Сборник: НЭП]
Позже Шульгин написал об этом путешествии книгу под названием «Три столицы». Оценивая увиденное, он часто резюмировал: «Всё было, как раньше, но похуже». Люди победнее и погрубее, военные без погон, коммерческие предприятия без былого блеска. Даже трёхрублевки были зелёные, как и прежде, но «меньше форматом и плохо сделанные». И всё несколько дороже. «Социализм удорожает жизнь… Естественно, ведь это «рай». Разве в раю может быть дешево?» — писал Шульгин.
Негодовал Шульгин и по поводу литературной бедности СССР: «Чего совсем нет в этих ярких освещённых витринах — это беллетристики. Да откуда она возьмётся? Старую отвергли, а новой нет. […] Нападали на русскую цензуру, на «николаевскую» в особенности. А вот «николаевщина» дала нам Пушкина и всё, что идёт за этим именем. Что-то даст нам ленинизм? Демьяна Бедного? Так ведь от него даже Есенина стошнило».
Отмечал Шульгин и ставшие повседневностью очереди (даже за товаром, который прежде и брать никто не хотел), затихшую несколько торговлю. Люди же, по его мнению, почти не изменились, отношения между ними остались те же. Место старой аристократии занимает постепенно новая — партийцы. НЭП (новую экономическую политику Ленина, позволившую людям снова производить и торговать), по мнению Шульгина, следовало бы называть «старой экономической политикой»: «Итак, новая политика состояла в том, чтобы научиться торговать… по-старому. Есть ли предел человеческой глупости? […] Нэп,
Шульгин сделал вывод, что коммунисты не могут и не смогут дать народу обещанный «рай», разочарование народа будет подтачивать режим изнутри и, в конце концов, разрушит его. На исполнение этих пророческих мыслей уйдут десятилетия.
Вскоре Шульгин тем же путем вернулся в Европу. Как потом оказалось, чекисты уже всё знали о «тайном» путешествии Шульгина. Почему его не задержали и дали вернуться? Этим вопросом он задавался и сам. Видимо, Дзержинского устраивало, что Шульгин увидит важнейшие и наиболее благополучные города СССР и расскажет потом в эмиграции о том, что НЭП сильно оживил ситуацию. «Всё, как было, но похуже» — эта оценка была уже ударом по эмигрантской идеологии, согласно которой былое ушло безвозвратно, а «совдепия» — просто большая тюрьма. В 1920-е гг. информационная война с эмиграцией стояла на повестке дня, для разложения её идеологии и был использован Шульгин.
Когда Шульгин узнал, что его провели, он решил, что уже не годен для политики. Но какое-то время по инерции продолжал ею заниматься. Спустя несколько лет он с женой поселился в Югославии и вёл там жизнь абсолютно не публичного человека. В 1944 г., когда приближались советские войска, он решил не уезжать. Однажды утром он вышел с бидоном за молоком, а по пути его задержал боец и попросил пройти ненадолго в комендатуру. Но «ненадолго» не получилось. Шульгина арестовали и доставили на Лубянку. За антисоветскую деятельность в 1947 г. он (кстати, не советский гражданин, так как нового паспорта он не получал) был приговорён к высшей мере — 25 годам тюрьмы. Если бы тогда на пару лет не отменили смертную казнь, его бы расстреляли.
В 1956 г. по амнистии Шульгина выпустили из тюрьмы во Владимире. Ему дали квартиру в обычном советском доме, советскую пенсию, позволили приехать к нему жене. Во Владимире он прожил до своей смерти в 1976 г. В потеплевшее хрущёвское время Шульгина использовали для пропаганды, ему позволяли писать, возили по СССР и показывали всё лучшее.
До конца жизни он так и остался гражданином Российской империи. Но признал, что свергать советскую власть и бороться с ней не надо: советский эксперимент зашёл уже так далеко, что должен быть доведён до конца. В этом случае неизбежны фундаментальные перемены в жизни России и её восстановление.