Задержавшись в Таганроге, вдовствующая императрица наконец выехала навстречу матери Александра I Марии Федоровне. Они должны были увидеться в Калуге. Однако Елизавета Алексеевна добралась лишь до Белева в Тульской губернии. В этом городе она и умерла 4 (16) мая 1826 года. Среди белевцев распространилась легенда: невестка собиралась поведать Марии Федоровне истинную причину смерти императора, но унесла эту тайну в могилу. Пересказ предания был опубликован в 1884 году в журнале «Русская старина».
Покойный граф Сергей Семенович Уваров в его очерке, напечатанном, в «Русской Старине» изд. 1884 г., январь, поставляет быструю и нисколько загадочную кончину государыни Елисаветы Алексеевны в психологическую связь с кончиною ея державнаго супруга—еще более загадочною—ни по чему нежданною и негаданною. «Эти две души сродныя, — по его уверению, — не могли быть разлучены надолго». Белевские обыватели также объясняли в свое время кончину этой императрицы в Белеве или около Белева непосредственною зависимостию от кончины ея супруга; но для этого не углублялись в таинственную область связи двух душ, а решили себе вопрос о поразительно-быстром последовании одной смерти за другою проще и облекли связь двух загадочных смертей в ряд фактов, из которых сложилось и долго передавалось (быть может и теперь передается), без особенно заметных вариантов, белевское сказание и—назад тому 50—45 лет — передавалось с полною верою в историческую истинность передаваемых фактов.
Белевское сказание гласило так:
Императрица Елисавета Алексеевна, в Таганроге, за несколько дней (а м. б. недель) до внезапной болезни императора Александра 1, поправилась, чувствовала себя сравнительно окрепшею и бодрою, ухаживала за больным без устали; с самой минуты его смерти до отправления тела покойнаго императора держала себя изумительно твердо и, собираясь из Таганрога в обратный путь и во время путешествия до Белева, ни чем не обнаружила перемены к худшему в состоянии своего здоровья.
На встречу императрице-супруге Александра I спешит вдовствующая императрица-мать; между ними условлена заранее встреча в Калуге.
Последнее обстоятельство отмечено и г. Уваровым, но без всякаго объяснения и мотивов этой условленной встречи и — по чьей инициативе она вызвана.
На последний вопрос белевцы отвечали вполне уверительно, что царица-мать поспешила на встречу невестке по ея настоятельной просьбе. К этому еще добавляли, что никто из сопровождавших Елисавету Алексеевну до приближения к Белеву не знал о предстоящей встрече двух вдовствующих императриц; только здесь от кого-то из белевских чинов, сновавших для углаживания дороги царскому поезду, спутники Елисаветы Алексеевны узнали, что императрица-мать прибыла в Калугу и там будет ждать свою невестку.
Отвечали белевцы — не гадательно и предположительно, а тоном уверенности — и на вопрос о целях свидания двух императриц подальше от столицы, хоть этот ответ, если он не был заготовлен, унесла с собою в безъответную могилу, не успев высказать даже на ухо царице-матери, Елисавета Алексеевна. Она-де вызвала на встречу себе царицу-мать, чтобы поведать ей тайну загадочной, чрезвычайно скоротечной болезни и негаданной смерти своего мужа после утренняго кофе или шоколату у какой-то высокосиятельной дамы в пригородной вилле или садовой беседке, а не после прогулки по вершинам гор таврийских.
Сказание белевское о кончине императрицы Елисаветы Алексеевны весьма резко расходится с показаниями французскаго панигирика-некролога, извитийствованнаго русским придворным сановником. Белевские современники события и отчасти свидетели-очевидцы или пересказчики говора из первых рук передавали его в таком виде:
— За неделю до вешняго Николы жители Белева оповещены властями, что царский поезд приближается. Народ все улицы запрудил; со всех сторон двигались гужом к дому на окраине города, назначенному под квартиру ожидаемой царице; густыя толпы выдвигались далеко за город по дороге на встречу царскому поезду. Ожидали прибытия еще далеко до заката солнечнаго. Но как раз к самому закату медленно двигавшийся поезд совсем остановился, версты четыре не доезжая до города, у подгороднаго села (кажется Мишино прозывается). Отделились-это наших двое или трое от поезда—капитан-исправник, городничий и еще кто; скачут по дороге, и строго так, но без окриков, народу командуют: «назад! по домам! никакой встречи не будет! по улицам чтобы не сновали; шуму—ни-ни! избави Бог! Государыню тревожить настрого заказано!» Так по всей дороге и по улице до царской квартиры все очистили от народа. А сами стали у подъезда на караул. Стемнело. Народ притих; но по домам не сиделось. Где поближе к царской квартире обыватели выползали потихоньку, чтобы своего начальства не растревожить, становились у своих калиток, кои поплотней к заборам уставились; многие хоть и с опаскою пробирались ближе к царской квартире; насупротив ея все заборы были вплотную народом подперты, а поверх (через заборы со дворов) головами унизаны.
Так близу полуночи, еще издалека—с самаго въезда в улицу, ведущую прямо к подъезду царской квартиры, послышался такой быстрый стук колес, как у почтарей-троечников. Во весь дух поезд пронесся и стал у подъезда! Из передней кареты кого-то высадили и на крыльцо под руки повели; вслед затем из той-же кареты бережно вытащили и двое понесли. Суета поднялась непостижимая! Какой-то из царской свиты кричит городничему или кому другому из наших: «Государыне дурно! Священника просит! Живо! Сию минуту! Христа ради скорей!» Только и видели и слышали на встрече царской среди ночи!
Привезли священника наскоро (называли его и по имени—один из учителей местнаго духовнаго училища). Он, — говорят, — напутствовал какую-то закутанную особу. А на разсвете весь город (всю ночь тихо волновавшийся) узнал, что государыня Богу душу отдала, и посланы с этою вестью гонцы в Калугу к царице-матери. Вот и состоялось свидание живой с мертвою не в Калуге, а в Белеве. Во всем и на все Божья воля. Но есть Божья воля, которую зовут Божьим попущением за грехи наши. И это дело сталось по Божьему попущению злым людям. Бог знает и разсудит на том свете,—случай или злой умысел не допустил двум императрицам поделиться секретом о загадочной смерти императора Александра I.
Таков сказ Белевский!
В первый раз привелось мне выслушать его во дворце (так назван дом, в котором приготовлен гроб императрицы Елисаветы Алексеевны; он стал притом для бездомных и обнищавших вдов из дворянских и священнических жен) от старушек дворцовых, с которыми близко познакомился я, ходя во время вне-классное для экстра-ординарных занятий классиками к моему незабвенному инспектору и наставнику П. И. Оболенскому, бывшему настоятелем домовой церкви в этом Белевском дворце. В пять лет (1834—1838 гг.) моей школьной жизни в Белеве приходилось слышать эту повесть от многих разнаго звания сказателей, которые не разногласили.
Протоиерей Григорий Покровский.
Астрахань