До революции
Николай Рузский происходил из дворян Калужской губернии и, до поры до времени, делал типичную карьеру российского военного. Его биография до начала Первой мировой устрашающе похожа на биографии еще пары десятков других генералов. Войны, ранения, награды, повышения в порядке очереди. И на высшие командные должности он начал заступать, будучи уже человеком в возрасте, — Рузскому перевалило за 50. До этого все шло гладко и в меру героично.
Рузский участвовал во всех крупных кампаниях конца XIX-го — начала ХХ-го века. Получил первую боевую награду за участие в Русско-турецкой войне 1877−1878 и там же получил первое ранение. Аналогично было и с Русско-японской. Героизм и смекалка, проявленные в кризисной ситуации, обернулись ранением и наградой. О Рузском высоко отзывались командиры и подчиненные, благодаря чему он быстро заслужил репутацию «умного офицера». Именно поэтому позже его регулярно привлекали к составлению всевозможных руководство, уложений и пособий.
Действительно, он обладал многими качествами, которые отличают хорошего военачальника. Личная храбрость, ум, организаторский талант, отличное знание стратегии. Рузский мог командовать наступлением со знаменем в руках, а мог составлять план долгого отступления. Мог заниматься формированием армии, а мог вести эту армию на верную смерть. Мог командовать фронтом, а мог тихо сидеть в штабе. Другое дело, что с годами к Рузскому пришел здоровый прагматизм, и он стал чаще проявлять осторожность.
Его звездным часом стала Первая мировая. Рузский отличился при взятии Львова, а также в Галицкой операции. Его подвиги и решимость широко освещались в прессе и ставились всем в пример. Словом, генерал заслужил славу героя войны и целый ворох высоких наград. Вот только здесь же проявилась и далеко не лучшая его черта. Рузский слишком часто обвинял в своих неудачах подчиненных, которые, якобы, неверно исполняли его распоряжения. Да и здоровье давало о себе знать. Генерал дважды сдавал командование по болезни, причем в последний раз он, таким образом, сдал командование Северным фронтом. К слову, на этот пост его назначил лично Николай II, что немаловажно.
Во время революции
Ставка командующего Северным фронтом находилась в Пскове. Рузский этого города почти не покидал, да и вообще от решительных действий воздерживался. Его войска больше отступали и маневрировали, чем сражались. Генерал, очевидно, полагал, что прямое противостояние с германскими войсками может обернуться разгромом, а потому берег силы.
Ключевое событие его жизни произошло 1-го марта 1917-го года. В этот день в Псков прибыл заплутавший (безо всяких шуток) царский поезд. Николай II, видимо, не вполне понимавший, что происходит в стране, пытался прорваться к семье в Царское Село. С этой целью он еще в ночь на 28-е февраля покинул ставку в Могилеве, чтобы добраться до Александры Федоровны и детей по железной дороге. Решение было губительным. Во-первых, пока поезд шел от Могилева к Петрограду, власть в столице окончательно перешла в руки восставших. Во-вторых, Император на сорок часов оставил себя без связи со ставкой, причем сделал это в тот момент, когда кризис достиг своего апогея.
За то время, что поезд блуждал по железным дорогам вокруг Петрограда, то покидая Бологое, то возвращаясь в него, в стране произошли решительные перемены. Столицу контролировал то ли Петросовет, то ли Временный комитет Государственной Думы. Но чем, безо всяких вопросов, распоряжался именно Комитет, так это железнодорожным узлом. И депутат Думы Бубликов, исполнявший обязанности министра путей сообщения, прилагал колоссальные усилия к тому, чтобы царский поезд ни под каким видом не проехал в столицу. Бубликов в этом преуспел, а за то время, что с поездом не было связи, по всей вероятности, успел сложиться заговор среди военных. Это, правда, вопрос дискуссионный. Многие историки полагают, что заговор возник стихийно, уже по ходу событий. Так или иначе, Николай вынужден был отправиться в Псков, поскольку рассчитывал на помощь генерала Рузского, который кое-чем был Императору обязан.
Любопытно, что за Рузским закрепилась слава генерала-либерала. Он, вроде как, говорил, что в ХХ-м веке самодержавие себя изжило и ратовал за переход к Конституционной монархии еще в те времена, когда это не было модно. Так как российский либерал везде ищет единомышленников, то и этого высказывания, которое не факт, что имело место, было довольно для того, чтобы записать Рузского в либералы. Но Рузский являлся в первую очередь прагматиком. И как прагматик он отлично понимал, что из сложившейся ситуации без уступок не выйти. А потому он горячо поддерживал идею ответственного правительства, то есть кабинета министров, который подчинялся бы Думе, а не Императору.
Рузский пригласил Родзянко приехать в Псков на переговоры с Николаем, но Родзянко, почему-то, отказался. Возможно испугался ехать, возможно, не захотел бросать Петроград, возможно, просто понимал, что его влияние на ситуацию мизерно. Занятно, что примерно в то же время, когда Родзянко отказывался ехать в Псков, в Могилеве начальник штаба Михаил Алексеев составлял проект царского манифеста о введении ответственного министерства, причем ключевой фигурой в этом проекте был как раз Родзянко. Именно ему предполагалось поручить формирование нового правительства.
Так или иначе, а Рузский, понимая, что Родзянко не приедет, решил вести переговоры самостоятельно. За несколько часов ему удалось сделать то, чего Дума и окружение Императора не могли добиться годами. Про ночной разговор двух Николаев написано немало статей и даже монографий. Рузский убеждал Императора уступить Думе, ради спасения отечества. Николай упорствовал и говорил, что идея Конституционной монархии ему непонятна, ибо при ней Император управляет, но не царствует. В какой-то момент Рузский перешел к прямому психологическому давлению. Он то ли был груб, то ли повысил голос, то ли и вовсе наорал на Императора. И именно этим добился согласия. Николай поддался давлению и впал в апатию.
Уходя спать с «тяжелым сердцем», император еще не знал, что он был не последним собеседником Рузского. Чуть позже генерал связался с Родзянко. Председатель Временного комитета Госдумы клятвенно уверял Рузского, что контролирует Петроград, хотя в тот момент он не контролировал даже возглавляемый им комитет. При этом Родзянко убеждал Рузского, что ответственного министерства уже недостаточно, а необходимо отречение. Видимо, именно в этом разговоре впервые прозвучало это слово. Но назавтра генерал Алексеев из Могилева уже телеграфировал командующим всех фронтов, спрашивая их мнения об отречении. А Рузский, получив всеобщее согласие, явился к Николаю и снова добился своего. На этот раз безо всякого давления.
Император, видимо, уже был совершенно сломлен. Он спросил мнения Рузского и его офицеров, после чего подписал отречение в пользу сына при регентстве Великого князя Михаила Александровича. Свидетели этой сцены говорили, что при подписании Рузский держал Николая за руку и шептал ему на ухо угрозы. «Подпишите, подпишите же немедленно. Разве Вы не видите, что Вам ничего другого не остается. Если Вы не подпишите — я не отвечаю за Вашу жизнь».
После революции
Самое любопытное, что Рузский, сыгравший ключевую роль в событиях 17-го года, стал жертвой обеих революций. Позднее временное правительство раздаст кучу наград участникам февральских событий. Тимофей Кирпичников, застреливший своего командира и поднявший солдатский бунт в столице, получит Георгиевский крест четвертой степени, а вот Рузскому не достанется ничего.
В марте его снимут с поста командующего фронтом по ходатайству того самого генерала Алексеева. Генерал, фактически уволенный из армии, но без приказа, уедет в Кисловодск, дабы поправить здоровье. Именно тут он встретит октябрь 1917-го, а затем и 1918-й. Осенью его арестуют и предложат возглавить части Красной Армии. Рузский откажется, после чего будет взят в заложники. В ноябре он будет убит Георгием Атарбековым, который, таким образом, проводил акцию устрашения.
Николай II, которого Рузский ненадолго переживет, так и не простил генерала. «Господь дает мне силы всех моих врагов и мучителей, но я не могу победить себя в одном: генерала Рузского я простить не могу», — именно таков был последний отзыв императора о генерале, который заставил его отречься от престола.