«Панихиды по убиенной царской семье, почившим вождям белого движения и по всем вообще жертвам большевистского террора стали привлекать в церкви огромные толпы народа. Казалось, что эти панихиды остались для беженцев их единственной формой массового протеста против большевистских изуверств», — вспоминал о харбинских беглецах из России бывший министр Уфимской Директории Иван Серебренников. Этот маньчжурский город после Гражданской войны стал самым крупным центром русской эмиграции.
Центр КВЖД
Харбин появился на свет благодаря масштабному проекту Российской империи — строительству Китайско-Восточной железной дороги. Идею провести магистраль по территории Маньчжурии для экономического закрепления этого района за Санкт-Петербургом отстаивал лично Сергей Витте. В 1896 году Санкт-Петербург и Пекин подписали соглашение, по которому китайское правительство согласилось предоставить России территории для прокладки магистрали.
Постройка железной дороги обеспечивалась как государственным, так и частным капиталом. Для финансирования этого мероприятия уже в конце 1895 года был основан Русско-Китайский банк, большая часть средств для функционирования которого предоставлялась французскими инвесторами. После геодезических разведок в 1897 году Россия приступила к постройке магистрали. Однако существовала одна проблема: в Маньчжурии на линии железной дороги не существовало крупных городов, которые могли бы выполнять роль хабов и административных центров.
Именно эту проблему и решило появление на карте Харбина. Весной 1898 года на берега реки Сунгари прибыл инженер Адам Шидловский с небольшим отрядом. Выбрав место для постройки города, он выкупил территорию у местных властей и приступил к возведению бараков для рабочих. Дата закладки первого здания, 16 мая 1898 года, считается днём рождения Харбина. Название города современные лингвисты связывают с русской переделкой маньчжурского слова «харба», что в переводе означает «переправа». К этому корню был добавлен суффикс «ин» — часть слова, отвечающая за принадлежность. Этот синкретизм в названии будет существовать на протяжении многих лет и в жизни города.
Интернациональный город
Город рос стремительно: администрация железной дороги выкупила землю общей площадью в 6200 га, на которой стали появляться первые районы. Строительство сопровождалось сложностями из-за довольно тяжёлых условий. Писатель Николай Байков вспоминал: «Сплошное топкое болото, заросшее осокой и камышом, где водилось много уток, куликов, бекасов, на которых охотились весной и осенью местные охотники». Несмотря на это, за несколько лет на берегу Сунгари выросло несколько новых районов, в которых проживали как строители железной дороги из России, так и китайцы, которых нанимали предприниматели.
К началу 20-го века главные районы были постепенно оформлены. В Харбине появились здания как коммерческого, так торгового и просветительского характера. Строители железной дороги, в частности, князь Михаил Иванович Хилков, придавали большое значение архитектурному облику города, стремясь выдерживать фасады домов в едином стиле. Так, центр китайского квартала, Китайская улица, изначально представлявшая из себя типичную восточную застройку, был перестроен. Очевидец вспоминал, что улица была подобием «нашего Кузнецкого моста в Москве и даже петербургского Невского в уменьшенном варианте — кирпичная вычурность фасадов с куполами завершения … с «маркизами» полотняными — над стеклом витрин <…> и, конечно, кругло цокающая булыжная мостовая, что помнится многим».
15 мая 1903 года в городе провели первую перепись населения. Общее число жителей составило почти 45 тыс. человек, из которых около 15 тыс. оказались русскими, 28 тыс. — китайцами, а остальные представляли другие этносы. Благодаря более мягкой, чем в остальной России политике администрации по отношению к национальным меньшинствам, в Харбине проживало довольно большое количество евреев, занимавшихся коммерцией. В 1909 году на собственные средства община, составлявшая к тому времени несколько тысяч человек, открыла синагогу.
Китайское население, не занятое на дорожных работах, выполняло функции прислуги в домах богатых русских или числилось в сфере обслуживания. «Все эти Чжаны, Суны и Ли подавали нам чай в наших по-европейски отделанных и обставленных конторах, всегда успевали вовремя поднести зажжённую спичку к сигарете, небрежно вынутой из дорогого портсигара выхоленной рукой хозяина; <…> за гроши приносили на плечиках идеально выутюженные и накрахмаленные летние платья и костюмы… Они были лучшей на свете прислугой». Однако взаимопроникновения культур не случилось: и русские, и китайцы жили достаточно закрытой друг от друга жизнью. Лишь немногие приезжие пытались открыть для себя загадочную восточную страну. Один из маньчжурских литераторов описал свой разговор с русскими жителями Харбина: «Они рассказывали мне о русской культуре, и я спросил их, что они думают о китайской культуре, живя в Китае много лет. Они говорят: Мы не побывали в Китае. Вы думаете, что Харбин — это Китай? Русские эмигранты здесь живут совсем по-русски. У нас очень немногие знакомы с китайской культурой. Мы только немного учились китайской истории в коммерческом училище». Несмотря на такую закрытость, русские жители Харбина стали одними из первопроходцев изучения Китая в России. В 1909 году в городе появилось Общество русских ориенталистов, члены которого публиковали исторические и этнографические исследования, посвящённые не только Маньчжурии, но и всему Китаю в целом.
Китайско-Восточная железная дорога была закончена к 1903 году, и Харбин стал неофициальной столицей русской Маньчжурии. На этот статус не повлияло ни поражение России в Русско-японской войне, ни революция 1917 года, ни Гражданская война.
Центр эмиграции
Перед началом Первой мировой войны в Харбине проживали около 60 тыс. человек, спустя 10 лет это число значительно увеличилось: только русскоязычных в городе оказалось около 200 тысяч. Помимо обслуживающего железную дорогу персонала в Маньчжурии оказались бывшие белогвардейцы, проигравшие борьбу с большевиками. Однако китайские власти, быстро в условиях развала Российской империи установившие контроль над КВЖД, поставили эмигрантов в тяжёлое положение: русским были не рады. В относительной безопасности были специалисты, без чьей работы поддержка магистрали в рабочем состоянии была невозможной. Военные чины спасались тем, что поступали на службу к местным варлордам — опыт, приобретённый на фронтах Первой мировой и Гражданской войн, оказался весьма полезным на фоне междоусобной борьбы в Китае.
Остальные встали перед выбором: оставаться в Харбине и пытаться выжить, эмигрировать в другие китайские города (одним из таких вариантов стал Шанхай, где большую роль во внутренней жизни города играли иностранные концессии), или же возвращаться в СССР в надежде на амнистию. Современник тех событий вспоминал: «Впервые до сознания китайского народа дошло, что «белые люди», которых он до этого знал как могущественных, богатых, утопающих в роскоши и неге в полудворцах и виллах Шанхая, Тяньзиня, Циндао, могут оказаться такими, как и русские беженцы».
Ситуация усугубилась в 1924 году в связи с подписанием советско-китайского договора, в котором определялся новый статус КВЖД. Согласно документу, на магистрали могли работать только китайские и советские подданные, из-за этого многим эмигрантам пришлось получать паспорта СССР, дабы сохранить свои рабочие места. Однако, несмотря на это, в Харбине продолжало оставаться большое количество эмигрантов, выкупавших земельные участки и строившие на них дома. Благодаря им город значительно расширился, а население возросло до полумиллиона человек.
Сильное советское влияние в Харбине раскололо эмигрантов. Часть из них с течением времени стала благосклонно относиться к большевикам, которые позволили в обмен на получение гражданства оставаться на территории другой страны и работать на железной дороге и в других сферах. Иные же продолжали борьбу против коммунистов, зачастую беря на вооружение весьма радикальные идеи. Так, в 1931 году именно в Харбине появилась на свет Всероссийская фашистская партия Константина Родзаевского, в которой состояли тысячи эмигрантов не только в Маньчжурии, но и в других странах и континентах.
Конец русского города
В 1932 году в Маньчжурию пришли японские войска, образовавшие в этой провинции марионеточное государство. Статус Харбина и КВЖД вновь оказался неопределённым, а эмигранты опять оказались в затруднительном положении. Наиболее радикальные из них благожелательно относились к японцам, рассчитывая, что с их помощью они смогут взять реванш за поражение в Гражданской войне. В 1935 году СССР продал свою долю в КВЖД властям Маньчжоу-Го, после чего советские служащие подверглись сокращениям. Москва предлагала им переехать на родину: квалифицированные специалисты могли пригодиться на стройках масштабной индустриализации. Однако многие из них оказались в лагерях в годы Большого террора.
При новых властях жизнь в Харбине ухудшилась: расцвела преступность, часто случались антисемитские погромы. Реформа системы образования стала причиной исчезновения русских школ и высших учебных заведений. Притеснениям подверглись и православные священнослужители. Всё это стало причиной массового оттока русскоязычного населения из города. Люди уезжали в Шанхай, Пекин и Циндао, откуда двигались дальше — чаще всего в США.
В 1945 году оставшиеся в Харбине русские столкнулись с новыми трудностями. Вступление СССР в войну с Японией и вхождение в город частей Красной армии дало начало новым преследованиям эмигрантов: НКВД подозревало их в подрывной деятельности, обвиняло в преступлениях времён Гражданской войны. Многие попали в лагеря. Несмотря на это, небольшое число русскоязычных жителей, уже потомки белоэмигрантов, продолжали жить в Харбине. К ним после войны добавились специалисты из СССР, помогавших китайским товарищам поднимать экономику страны.
Харбин вошёл в состав КНР как один из наиболее развитых в экономическом отношении, и Пекин всеми силами старался избавиться от любых напоминаний о том, что город строился русскими и был «локомотивом» русской колонизации Маньчжурии. Это касалось как архитектуры, так и русскоязычного населения. Особенно сильно это проявилось в годы «культурной революции». Одна из жительниц города Мария Миронова вспоминала: «Я сама уже лет тридцать не говорила по-русски. И немудрено: раньше за сказанное на улице русское слово хунвэйбины могли забить человека насмерть».
Близость к границе не позволила Харбину полностью лишиться «русскости». В городе до сих пор проживают несколько тысяч русских, здесь можно встретить рекламу и информационные табло на русском языке. А золотые купола оставшихся православных храмов напоминают туристам и жителям о том, как начиналась история Харбина.