Миф: Сальери отравил Моцарта. Разрушает его Александр Марков, доктор филологических наук, профессор РГГУ.
Мнимое отравление Моцарта со стороны Сальери — одна из первых «газетных уток», связанных с жизнью искусства, и основанная на ряде слухов, направленно распространявшихся в самой музыкальной среде. Сальери был признанным мэтром, учителем Листа и Бетховена, организатором музыкальной жизни. Вместе с тем голоса против «итальянского засилья» слышались все чаще, и на Моцарта смотрели как на того, кто способен навсегда сломить господство итальянских норм.
В посленаполеоновской Европе национальный вопрос был особенно остр в области искусства: именно там романтический конфликт «вдохновения» и «нормы» накладывался на национальный конфликт «немецкого гения» и «итальянской администрации» — политическому господству Австрии на севере Италии отвечало господство итальянской музыкальной школы в австрийской столице, и, очевидно, было желание немецкого мира справиться с этим господством. Кроме того, масонские связи Моцарта способствовали тому, что его отношения с коллегами были окружены тайной.
Наравне с легендой о Сальери-отравителе была и другая легенда — о мести масонов Моцарту, который был для них слишком самостоятелен. Эту легенду поддержал Третий Рейх: в нацистской Германии выходили книги о том, как «национального» музыканта отравило «космополитическое масонство».
Многие факты, которые легли в основу слухов, были явно результатом неверного перевода или понимания слов. Например, слух о том, что Сальери «освистал» премьеру «Дон Жуана», явно строится на незнании жаргонного значения слова «свистеть»: распространять неодобрительные толки, распускать слухи. Сальери, придворный композитор, никогда бы не позволил себе не только свистеть на премьере, но и сплетничать; напротив, он ценил все достижения Моцарта. Тогда как Пушкин, боявшийся светской молвы, почувствовал это жаргонное значение слова и при этом сыграл на поле художественного вымысла: сделал Сальери свистуном (в своих записках) и завистником и отравителем (на сцене).
Молва о том, что Сальери на смертном одре признался в убийстве, говорит больше о механизмах работы тогдашних газет, чем даже о болезненном предсмертном состоянии мастера. Сальери, умиравшему тяжело, приходилось выступать с опровержениями, когда ему задавали вопрос о Моцарте. Но, разумеется, журналисты делали ударение на клеветническом обвинении, а не на опровержении, будто бы Сальери только это говорил или только об этом с ним говорили.
Сальери
Но важнее всего для нас понять, почему Пушкин поверил стороне обвинения? Прежде всего, Пушкину было важно утвердить саму позицию гения в культуре, показать, что уникальность, восторженность, успех еще не значит гениальность. Пушкин постоянно оспаривал те образы поэта, которые создавали Ломоносов, Державин, романтики — поэта, зависящего «от властей» или «от народа». Пушкинский образ поэта — это поэт, создающий образцы, поэт-провидец, поэт-царь, стоящий вровень с царями. Моцарт, с его независимостью, был для Пушкина образцом такого гения, которому Пушкин и приписал царственную щедрость (эпизод со слепым музыкантом) и дар пророчества и провидения (встреча с черным человеком). Разумеется, предшествующая традиция, как считал Пушкин, должна попытаться взять реванш.
Замечательно, что для Пушкина в эту традицию, берущую мстительный реванш, входят не только придворные классицисты, но и романтики — поэтому Сальери у Пушкина с его классицистской риторикой при этом ведет себя как мрачный романтик, следующий скорее моде, чем правилам.
Моцарт
Наконец, Пушкин исследовал такой порок, как зависть, с целью показать, что обывательское отношение к авторам как производителям продукции искусства («Что толку, если Моцарт будет жить…») грозит завистью, мстительностью и убийством этих авторов. Сальери для Пушкина, придворный композитор, встроенный в готовые институты производства искусства, и стал образом обывателя — что к историческому Сальери не имеет никакого отношения.