Жизнь Рихарда Зорге окружена множеством мифов. Документы суда, доступные сегодня исследователям, развенчивают некоторые из них. В эфире Сергей Бунтман и Алексей Кузнецов.
С. БУНТМАН: Добрый день! Добрый вечер даже, хотя вот так светло ещё за окном, и мы сегодня вот именно по поводу прошедшего третьего сентября и окончания Второй мировой войны уже на её тихоокеанском фронте, и сегодня процесс Зорге, я этому очень рад.
А. КУЗНЕЦОВ: Мы действительно не договаривались, добрый вечер, да, но дело в том, что вы знаете, ну понятно, что процесс Зорге — он у нас очень давно был в планах.
С. БУНТМАН: Да.
А. КУЗНЕЦОВ: Но вот, знаете, есть темы, которых — за которые боишься браться, и вот для меня одной из таких тем был процесс Зорге: не потому что нет материала — нет, материала выше крыши, сегодня проблема будет в этот, в отведённое время уложиться, что называется.
С. БУНТМАН: Да, я сразу порекомендую мою, свою любимую книгу.
А. КУЗНЕЦОВ: Давайте, давайте!
С. БУНТМАН: Про Зорге, которую я недавно в своё время купил в diletant. shop’е нашем — это книга «Безупречный шпион» Оуэна Мэтьюса — Оуэн за несколько лет, он добрый мой приятель, и я могу этим похвастаться, потому что он сделал блестящую, потрясающую работу, при всех этих мегатоннах книг, которые написаны о Зорге, он написал очень толковую, замечательную работу, и прекрасно написал её, и пользуясь, сопоставляя документы, потому что, как вам сегодня — я уже почти в суде! — как вам сегодня докажет Алексей Кузнецов, очень много было, фигурировало неверных данных, вот, сомнительных характеристик, которые присутствовали, так что, я думаю, если вы эту книжку найдёте — её уже нет в diletant. shop’е, но если вы её где-нибудь найдёте, её и прочитаете — получите огромное удовольствие, вот так. Вот.
А. КУЗНЕЦОВ: Ну, а я, собственно, и хотел сказать о том, что для меня — почему я так, в общем-то, боялся и боюсь приниматься за эту передачу, боюсь по-прежнему, хотя уже принялся, потому что, действительно, колоссальный объём информации, как бы ты ни рассказал, всё равно скажут — а вот этого нет, а вот этого нет, а вот этого нет, а вот этого нет, и сразу поэтому хочу предупредить: вот сегодня мы о суде над Зорге будем говорить, вот сегодня передача именно судебная.
С. БУНТМАН: Ну потому, дорогой Егор, что пальцем не пошевельнули, как говорится, Советы, чтобы его обменять — это почти невозможно было, в момент настоящих…
А. КУЗНЕЦОВ: Если будет время, скажу пару слов об этом, потому что мы, конечно…
С. БУНТМАН: Да. Не о личности — о личности мы будем говорить, это удивительная личность, но мы будем говорить о процессе, насколько я понял.
А. КУЗНЕЦОВ: Да, потому мы — мы будем исходить из двух вещей: ну, во-первых, из того, что уверен, что подавляющая часть нашей аудитории о Зорге что-то да слышала, читала, хотя бы, на худой конец, смотрели сериал с Домогаровым, да — сериал плохой, Домогаров хороший, так бывает, вот. Плохой в том смысле, что он очень далёк от реального Зорге, от реальных событий, там очень много работает именно на сериал, на увлекательность, на образ Домогарова-донжуана, классический образ на экране, да, и прочее, и прочее, и прочее.
Я в свою очередь, хочу назвать две книги, которые, собственно, основные мои источники при подготовке сегодняшней передачи: книга, написанная давно, книга человека, который был одним из связников Зорге от легальной советской резидентуры — печальный эпизод, скажем об этом — книга полковника Будкевича, вышедшая в конце шестидесятых годов, она называется «Дело Зорге. Следствие и судебный процесс», вот именно эта тема в ней освещена чрезвычайно подробно и, насколько я могу судить, квалифицированно.
А что касается Зорге вообще — сошлюсь на книгу, которая вышла несколько лет назад в издательстве «Молодая Гвардия», это серия «Жизнь замечательных людей», написал её человек, который очень много лет занимается историей спецслужб, который много лет занимается Зорге, ну, историей спецслужб — японским, собственно, направлением: это Александр Евгеньевич Куланов, современный российский востоковед, сотрудник Института востоковедения, и она называется — ну, ЖЗЛ, да? Называется «Зорге», конечно.
С. БУНТМАН: Да, я знаю эту книгу, да.
А. КУЗНЕЦОВ: Да. Александр Евгеньевич у нас бывал, бывал ещё на «Эхе», мы тогда в «Книжном казино» представляли его книгу, которую он написал в соавторстве с Анной Делоне, называется эта книга «Другой Зорге. История Исии Ханако», это книга, написанная на основе воспоминаний японской жены — так называемой японской жены, да, это обычно берётся в кавычках, они не состояли в браке — Рихарда Зорге, и, вот, соответственно, тогда у нас была этому посвящена встреча.
С. БУНТМАН: Одно замечание сразу — вот Ilya Itkin и Efim Rabinovich, просто не сговариваясь, говорят о фильме, по которому с ума сходили мои родители, и фильм «Кто вы, доктор Зорге?»
А. КУЗНЕЦОВ: «Кто вы, доктор Зорге?»
С. БУНТМАН: Он открыл нам Зорге. Он открыл нам, и в этом его основная заслуга, потому что как изложены в нём события — это давайте оставим просто на совести вымысла, многих вещей, которые были, там, сказаны, недосказаны, пересказаны, а вот то, что это было для нас — это французский фильм, и было, что это для нас было открытие, для соотечественников, наполовину соотечественников Зорге, вот об этом тоже ведь речь всегда идёт: кто он по происхождению своему и чей подданный, между прочим, вот, то это как открытие, это было очень серьёзно для нас, и это, слава Богу, побудило многих заниматься им. И второе — вы говорите, что кажется, что основная заслуга Зорге была не то, что он среди очень многих сообщал дату нападения Германии на Советский Союз, а то, что он доказательно выяснил, что Япония не собирается воевать с Советским Союзом.
А. КУЗНЕЦОВ: Ну что касается фильма «Кто вы, доктор Зорге?», то он не просто открыл отдельным людям, обычным.
С. БУНТМАН: Всем!
А. КУЗНЕЦОВ: Обычным людям фигуру, но дело в том, что существует чрезвычайно устойчивая история, не знаю, какова в ней степень легендарности: что, посмотрев этот фильм, Никита Сергеевич Хрущёв, совершенно поражённый, выяснивший, что это реальный человек, а не вымысел — вот Леониду Ильичу Брежневу так вроде бы не повезло, да, он был очень огорчён, узнав, что Штирлиц вымышленный персонаж, а вот Хрущёв узнал, что Зорге — это реальный человек, и он…
С. БУНТМАН: Похоже на то, потому что очень запутанная система и подчинения была, и секретности, так что вот.
А. КУЗНЕЦОВ: И вот он дал якобы указание максимально, как мы сегодня скажем, раскручивать эту фигуру.
С. БУНТМАН: Похоже, похоже на то!
А. КУЗНЕЦОВ: По-моему, он употребил термин «поднимать», надо поднимать этого человека — и вот тогда, собственно, команда вождя привела к тому, что ну не как горячие пирожки, не как из рога изобилия, но, тем не менее, начали появляться различные публикации в Советском Союзе, посвящённые Рихарду Зорге.
Что касается точной даты войны: вот давайте перед тем, как мы перейдём к следствию и судебному процессу, скажем пару слов о наиболее распространённых мифах, связанных с Зорге. Насчёт точной даты войны — это миф. Хотя не будем уж совсем придираться: Зорге передал в Москву более полудюжины сообщений, в которых дата, а самое главное — намерение Германии начать войну действительно подавались, в общем, что называется, близко к реальным событиям, да? Вот 22 июня он не передавал, ну вот давайте посмотрим: «Википедия», дай ей бог здоровья и долгой жизни, значит, автор статьи о Зорге — он прямо вот выложил такую, что называется, хронологию, такой таймлайн, смотрите, телеграммы Зорге. 10 марта сорок первого года, цитата: «Новый германский <военный атташе> считает, что по окончании теперешней войны должна начаться ожесточённая борьба Германии против Советского Союза» Теперешней войны — это войны с Англией, разумеется. Это март, 2 мая: «Я беседовал с германским послом Отт», — почему-то в расшифровках не склоняется фамилия Ойгена Отта.
С. БУНТМАН: Тогда не склонялось, тогда не склонялось в русском.
А. КУЗНЕЦОВ: Видимо да, тогдашние правила склонения.
С. БУНТМАН: Даже, даже я один из жертв этого.
А. КУЗНЕЦОВ: «Я беседовал с германским послом Оттом», — я уж буду говорить современно, — «и морским атташе о взаимоотношениях между Германией и СССР… Решение о начале войны против СССР будет принято только Гитлером либо уже в мае, либо после войны с Англией».
А. КУЗНЕЦОВ: Смотрите, появилось либо-либо, да? От категоричности первой телеграммы уходим. 19 мая. «Новые германские представители, прибывшие сюда из Берлина, заявляют, что война между Германией и СССР может начаться в конце мая, так как они получили приказ вернуться в Берлин к этому времени. Но они также заявили, что в этом году опасность может и миновать».
С. БУНТМАН: Угу.
А. КУЗНЕЦОВ: Опять раздвоение, но уже нет темы, что пока не закончится война с Великобританией, то не пойдёт. 30 мая. «Берлин информировал Отта, что немецкое выступление против СССР начнётся во второй половине июня. Отт на 95% уверен, что война начнётся». Вот, собственно, именно эта телеграмма — мы чуть позже её покажем, расшифровку её — она обычно и подаётся как вот Зорге назвал точную дату начала войны. 1 июня. «Ожидание начала германо-советской войны около 15 июня базируется исключительно на информации, которую подполковник Шолль, — это военный атташе, — привёз с собой из Берлина, откуда он выехал 6 мая в Бангкок. В Бангкоке он займёт пост военного атташе».
15 июня. «Германский курьер сказал военному атташе, что он убеждён, что война против СССР задерживается, вероятно, до конца июня. Военный атташе не знает, будет война или нет». 20 июня. «Германский посол в Токио Отт сказал мне, что война между Германией и СССР неизбежна». 21 июня. «Война задерживается до конца июня».
На самом деле, разоблачение этого мифа — в кавычках разоблачение, потому что ничего особенного тут мы тут не разоблачаем — заключается только именно в точной дате начала войны. Да, 22 июня не фигурирует. Но дело в том, что, ну на самом деле, это не так уж важно. То, что определён период — вторая половина июня, конец июня — это, в принципе, на мой взгляд, уже в высшей степени достаточная информация, а 22-го или 24-го — это уже, как говорится, детали, которые важны тем, кто на передовой, но не очень важны тем, кто в генеральном штабе.
С. БУНТМАН: Два тома документов 1941 года, всевозможные, многочисленные донесения. Но это отдельная история ещё, во что превратилась тогда советская разведка, с тем, что одного расстреляли, другого расстреляли, третьего расстреляли, четвёртый боится всего.
А. КУЗНЕЦОВ: А в случае с Зорге и его резидентурой — они в конце 1930-х годов были сочтены в Москве резидентурой неблагополучной, да, сомнительной, резидентурой, которая, возможно, либо имитирует деятельность вместо настоящей деятельности, либо находится под контролем, прямым или косвенным контролем противника. Соответственно, доверия к информации, которая поступает…
С. БУНТМАН: На самом деле противник находился под контролем. Но это…
А. КУЗНЕЦОВ: Кто ж знал-то!
С. БУНТМАН: Да, да.
А. КУЗНЕЦОВ: Кто ж знал-то. Ну, давайте всё-таки пару слов скажем о биографии. Покажите, Андрей, пожалуйста, первое фото. На нём слева Рихард Зорге, справа его товарищ. Вот они оба после ранения. Зорге получил очень тяжёлое ранение, всю жизнь у него были трудности с ходьбой, потому что частично он был ранен в ногу (в руку и в ногу), был после этого демобилизован, заканчивал своё образование среднее, затем получал высшее, защитил диссертацию, стал доктором права. Отсюда «Кто вы, доктор Зорге?», да.
С. БУНТМАН: Очень он всегда считал, что его надо называть только доктор, обращаясь.
А. КУЗНЕЦОВ: Серёж, я встречался с тем, что у немцев это чрезвычайно важно. Вот, так сказать, если человек, там, доктор химических наук — неважно, он уже давно в бизнесе, он уже химии никакой в руки не берёт, кроме бытовой, — но он всё равно будет доктор, там, я не знаю, Шварц.
С. БУНТМАН: Да. Не господин, а доктор.
А. КУЗНЕЦОВ: Доктор, да, совершенно верно. Хотя это соответствует скорее нашему кандидату наук, ну, так вот перекладывается.
С. БУНТМАН: Это неважно.
А. КУЗНЕЦОВ: Да, это очень почётная штука. Вот. И дело в том, что хотя в роду Зорге были люди с выдающимися левыми взглядами: его двоюродный дед был одним из близких сотрудников Карла Маркса, был секретарём Генерального совета Первого интернационала, то есть видным социалистом-марксистом, одним из основателей соцпартии США. Но сам Зорге о себе позже будет говорить, что его коммунистом сделала Первая мировая война. Он уходил на неё вполне германским патриотом, потому что да, он наполовину, этнически он наполовину немец, наполовину русский.
Да, он родился в Баку, на бакинских нефтяных промыслах работал его отец, но он уехал оттуда в возрасте трёх лет, он рос и воспитывался в Германии. Русский язык он знал неважно, насколько я понимаю, для него родным, безусловно, был язык немецкий. И вот именно Первая мировая, как очень многих молодых людей, да и не только молодых того времени, она развернула к левым идеям. Он стал активным сотрудником коммунистической партии Германии. Когда в начале 1920-х годов германская компартия была запрещена, он получил предложение переехать в Москву и работал в различных отделах Коминтерна. А в 1929 году получил предложение, от которого мог бы отказаться, наверное.
С. БУНТМАН: Не хотел!
А. КУЗНЕЦОВ: Ты знаешь, Серёж, он сам потом говорил, что он сам не хотел быть разведчиком.
С. БУНТМАН: Он всегда это повторял: я хочу быть кабинетным учёным, да-да-да.
А. КУЗНЕЦОВ: И что он мечтал, да, об академической карьере, но время, ему выпало такое время, что он счёл невозможным отказаться, да, бесчестным, непорядочным отказаться.
С. БУНТМАН: Скорее поза: он был страшный авантюрист, судя по всему.
А. КУЗНЕЦОВ: Не без этого, да, конечно. Он, безусловно, там, хотел, не хотел, — нам остаётся только верить или не верить ему на слово, — но он, конечно, был человеком, многие качества которого для разведки, что называется, подходили как нельзя лучше. Ну, а дальше его разведывательная биография связана в основном с тремя, как мы сейчас говорим, локациями. Очень короткая поездка в Лондон — не очень понятно, чем он там занимался, но, в общем, был некоторый эпизод, начиналось всё с Англии. Затем несколько лет он провёл в Китае, в восточном, на побережье, в Шанхае в основном он находился, он и его группа, под видом немецкого журналиста.
А в 1933 году уже известным германским журналистом, сотрудником целого ряда изданий, среди которых была Frankfurter Zeitung — одна из ведущих германских газет — вот он оказывается в Японии и дальше 8 лет, до своего ареста осенью 1941 года, он будет выступать в качестве журналиста. Журналиста, который добился колоссальных успехов в обзаведении кругом влиятельных знакомств, сначала с военным атташе. А потом этот человек, Ойген Отто, о котором уже шла речь, стал послом, и Зорге становится при нём сначала неофициальным советником, но при этом неофициальный-то неофициальный — у него была собственная комната в посольстве, где он мог работать, где он мог встречи проводить, и так далее.
Ну, а с началом Второй мировой войны Отт его уламывает — это Отту, наверное, казалось, что он его уламывал — стать по сути пресс-атташе германского посольства, хотя и без дипломатического ранга, что повлияло на возможность для японцев его арестовать. Покажите, Андрей, пожалуйста, нам вторую фотографию. Это фотография Зорге сравнительно незадолго, примерно за год до ареста, фотография 1940 года. Вот так он выглядел, фотография очень известная. Давайте сразу третью фотографию. Вот именно этот человек был, безусловно, главным источником Зорге, по меньшей мере во второй половине его пребывания в Японии.
Это тот самый Ойген Отт. Я не нашёл более качественной фотографии — человек, который считал Зорге другом, человек, который делился с ним информацией даже сверх того, чем нужно было бы делиться с корреспондентом влиятельных газет и твоим советником по прессе, и человек, для которого разоблачение Зорге стало, видимо, колоссальным личным ударом. Первое время — и об этом свидетельствуют телеграммы в Берлин — он считал, что это какая-то японская провокация, что японцы что-то, значит, мутят, что Зорге, что называется, подставили и что сейчас мы во всём разберёмся. Он даже навестил Зорге в тюрьме, передал ему, там, одеяло, то есть проявил какую-то трогательную заботу, и так далее, и так далее.
С. БУНТМАН: Да.
А. КУЗНЕЦОВ: Давайте посмотрим на четвертую фотографию, это пресс-карта, как мы сегодня бы сказали. Из которой следует, что Зорге является официальным лицом, аккредитованным журналистом, и это его главный документ, который заставлял японские власти, японскую полицию почтительно щёлкать каблуками. И хотя отношения между Японией и Германией не всегда были безоблачными — например, они сильно похолодели после подписания Германией Пакта о ненападении с Советским Союзом, а затем и Договора о дружбе и границах — но тем не менее всё-таки, конечно, Германия и Япония союзники, страны «оси», это понятно, и поэтому для влиятельного журналиста и друга, личного друга германского посла были открыты очень многие двери, развязывались или полуразвязывались многие языки, даже среди тех, которые привыкли вообще лишнего не болтать, но тут они считали, что вот они таким образом через вполне легальный канал доводят, там, свою точку зрения, свою какую-то аргументацию до уважаемого германского союзника.
Этим всем Зорге широко пользуется. Ещё один талант у него безусловно был. Когда начнут арестовывать его сеть, или, как на Западе это называют, «Zorge's circle» — «круг Зорге», то в результате арестуют больше тридцати человек, а на сегодняшний день многие исследователи полагают, что число людей, которых он так или иначе использовал как источники информации, превышает 100 человек. Он был невероятно контактен, он был обаятелен, он умел… он прекрасно понимал, как, с кем, на каком уровне, в какой манере надо разговаривать. По поводу того, что Зорге был неисправимый бабник — ну, собственно, сериал работает на эту идею. Он был, конечно, безусловно, ловеласом и, там, дамским угодником.
С. БУНТМАН: Был, был.
А. КУЗНЕЦОВ: Но, Серёж, мне кажется, не так много мы найдём примеров в истории разведки, когда человек в такой степени профессионально использовал это на, что называется, нужды дела.
С. БУНТМАН: Включая второе своё увлечение, алкоголем, которое привело его к обезображиванию в катастрофе на мотоцикле, и это он использовал.
А. КУЗНЕЦОВ: Но с мотоциклом — он ведь не собирался садиться пьяным за руль. Это не было такое вот лихачество человека, который, что называется, в русскую рулетку с судьбой играет. Появилась срочная информация, которую немедленно нужно было доставить радисту. Но он действительно, видимо, выпил, и, видимо, немало, и в результате произошла мотоциклетная катастрофа, но при этом пьяный-пьяный, но он сумел так всё сыграть и разыграть, что в результате примчавшемуся на место аварии радисту он сумел передать… Скинуть ему деньги, которые у него при нём были, внушительная сумма, иначе возникли бы у полиции вопросы. А самое главное — его предупредить, тот метнулся на его квартиру, подчистил там всё…
С. БУНТМАН: Вот я про это и говорю, что абсолютный уровень, чаще всего, за редчайшими исключениями, уровень контроля в любом состоянии.
А. КУЗНЕЦОВ: А то, что Зорге выпивал… Слушайте, я никоим образом не хочу пропагандировать пьянство, но поймите меня, пожалуйста, правильно, но способов расслабиться и сейчас-то немного, хотя медицина и фармация сильно ушли вперёд, а в те времена их было значительно меньше. А представьте себе, в каком колоссальном напряжении находился этот человек, который работал не просто в разведке, а работал, извините, в Азии.
С. БУНТМАН: Ну да, плюс ещё — это прекрасный способ разговорить кого-то.
А. КУЗНЕЦОВ: Безусловно, да.
С. БУНТМАН: И способность перепить какого-нибудь, этого самого, эсэсовца, присланного в город Токио проверять всех. Это было замечательно.
А. КУЗНЕЦОВ: Конечно. Кроме того, не будем забывать, что среди карьерных дипломатов, которые, строго говоря, разведчиками не являются, но тоже им нужно и информацию добывать, и знакомства завязывать, много людей просто в конечном итоге спились, потому что режим работы такой, что приходится неизбежно выпивать регулярно, иногда помногу
Андрей, дайте нам, пожалуйста, следующую фотографию. Это расшифровка той самой знаменитой телеграммы от конца мая, которая говорит о том, что война начнётся во второй половине июня. Первый абзац я уже зачитывал. Вот как обосновывает советский резидент эту датировку. «Косвенные доказательства, которые я вижу к этому в настоящее время, таковы: Технический департамент германских воздушных сил в моём городе получил указание вскоре возвратиться. Отт потребовал от военного атташе, чтобы он не посылал никаких важных сообщений через СССР. Транспорт каучука через СССР сокращён до минимума. Причины для германского выступления: существование мощной Красной Армии не даёт возможности Германии расширить войну в Африке, потому что Германия должна держать крупную армию в Восточной Европе. Для того, чтобы ликвидировать полностью всякую опасность со стороны СССР, Красная Армия должна быть отогнана возможно скорее. Так заявил Отт».
То есть видите, не только советская разведка не имела текста плана «Барбаросса», но и даже такие высокопоставленные информированные германские деятели, как Отт, не были в курсе сути плана, что речь идёт не о том, чтобы «отогнать» Красную Армию и развязать руки в Северной Африке, а о том, чтобы её разгромить в течение нескольких недель и выйти на линию Архангельск — Волга.
Вопрос о том, из-за чего провалилась группа Зорге, относится к числу остро дискуссионных. Дискуссия продолжается. Я насчитал не меньше полудюжины только основных версий.
С. БУНТМАН: Угу.
А. КУЗНЕЦОВ: Каждая из которых продолжает ветвиться и, так сказать, распадаться на всё более мелкие и мелкие ручейки. Три основные потока — это предательство. Под предательством не обязательно подразумевается, что человек сам пошёл в полицию и всё назвал. Человека слегка тронули, а он, так сказать, раскололся до хвоста и всё выдал. Такой вариант тоже рассматривается. В первую очередь именно такой.
Второй вариант — это работа японских полученных у немцев пеленгаторов. Вот вроде бы они засекли все передачи радиста Клаузена и в конечном итоге через радиопередатчик вышли. Это не так. Мы сегодня знаем, что никаких немецких пеленгаторов у японцев не было. Они действительно пеленговали передачи, но они не могли расколоть код, не могли точно определить место, откуда радист выходит в эфир. И в результате потом, когда уже группа Зорге будет арестована, когда найдутся шифровальные: и текст, и коды, и Клаузен начнёт давать показания, вот тогда это пойдёт, что называется, в дело. Но для ареста группы Зорге этого было, видимо, недостаточно.
С. БУНТМАН: Это потом, ясно, что вся история с радио при всём, я бы сказал, безобразном поведении Клаузена. Вот да… Всё равно это только вот эти два и два с введением…
А. КУЗНЕЦОВ: Это начнёт работать потом, совершенно верно. Это очень много даст японцам, спорить не буду, но это начнёт работать потом. Ну и третья группа, о которой ветераны разведки до сих пор говорят не слишком откровенно, поскольку это не только их организацию, но и их самих многих не красит. Советская разведка невероятно небрежно работала с группой Зорге. Вот когда читаешь эти подробности — отсылаю вас опять же к книге Куланова, например, к книге Куланова — волосы встают дыбом.
Ну, железное правило, что нелегальная резидентура не должна работать с легальной. Вообще разведчики, по возможности, не должны быть между собой знакомы. Как тех же советских разведчиков во время Великой Отечественной войны с отдельными заданиями, отправляемых в тыл, инструктировали: не связывайтесь с подпольем, не связывайтесь с подпольным райкомом, не лезьте к партизанам без крайней необходимости, там почти наверняка просочились… они наверняка под наблюдением и так далее. Слушайте, в 1939 году нелегальную резидентуру передают под контроль легальной, и до ареста Зорге он по одной версии 10, по другой 14, вынужден был встречаться с легальными советскими представителями, военными атташе.
С. БУНТМАН: Он, немецкий журналист.
А. КУЗНЕЦОВ: А ребята, в связи с теми событиями, на которые ты намекнул, состоянием советской разведки после чудовищного погрома, учинённого, так сказать, гениальным стратегом и тактиком товарищем Сталиным, ну, точнее, с его благословения — в советской разведке ребята были совершенно не подготовлены, на машине с дипномерами могли на встречу приехать. Катастрофа была.
С. БУНТМАН: Да. Если вы потом подробно прочитаете ещё, какой бардак был между разведками в том же Шанхае, где до этого работал Зорге, то вы получите много отрицательного удовольствия, скажем так.
А. КУЗНЕЦОВ: Значит, кто были наиболее важные люди, которые были схвачены вместе с Зорге? Покажите, пожалуйста, Андрей, нам следующую фотографию. Среди тех, кто сотрудничал с Зорге, были японцы, были и иностранцы, находившиеся в Японии. Вот это наиболее ценный японский агент Хоцуми Одзаки. Я хочу сказать, что дальневосточное правило произнесения имени и фамилии — сначала произносится фамилия, потом имя. «Командующий японской эскадрой в Цусимском сражении, японским флотом, Того Хэйхатиро». Но нам так непривычно. Я в этой передаче произношу японские имена так, как привычно нам.
С. БУНТМАН: Имя, потом фамилия.
А. КУЗНЕЦОВ: Имя — Хоцуми, потом фамилия — Одзаки. Хоцуми Одзаки входил в близкое окружение, в такой интеллектуальный центр главы японского правительства тогдашнего, князя Фумимаро Коноэ. И использовался как аналитик. Человек он был невероятно информированный, при этом придерживался коммунистических и одновременно националистических убеждений. Он считал, что, работая на советскую разведку, он приближает те времена, когда Япония действительно сможет встать с колен и будет великой, не в империалистическом смысле, а в нормальном человеческом. По-настоящему великой Японии. великой Японией, так сказать, здорового человека. Следующую фотографию, Андрей, покажите нам, пожалуйста. Это Бранко Вукелич, югославский коммунист, хорват, если я не ошибаюсь.
С. БУНТМАН: Хорват, хорват.
А. КУЗНЕЦОВ: Который работал в качестве журналиста французского агентства «Гавас». И, соответственно, тоже был дублёром Зорге по этой линии сплетен, кусочков информации, а иногда и целых кусков информации, которые бродят в журналистской среде. У нас уже следующее фото. Давайте посмотрим. Вот это радист.
С. БУНТМАН: Клаузен.
А. КУЗНЕЦОВ: Клаузен, да. Сергей Александрович абсолютно прав. К нему действительно очень много претензий, то, что у него (кстати, у Зорге тоже) при обыске нашли много чего лишнего. Серёж, давай вспомним, что, когда, например, брали Рудольфа Абеля знаменитого, тоже у него нашли то, чего, по идее, не должны были найти. Это в фильмах советский разведчик успевает всё, что нужно, съесть и иногда даже переварить.
С. БУНТМАН: Да.
А. КУЗНЕЦОВ: А в жизни иногда, причём по непонятным причинам — у Зорге вроде бы было время всё это уничтожить, несколько дней, но то ли он не верил в провал, то ли был недостаточно информирован о масштабах этого провала, то ли ещё какие-то соображения у него, безусловно, были, что он не специально оставил у себя компрометирующие себя вещи. Это несомненно так. Ну и, наконец, вот, собственно говоря, последнее фото. Дальше у нас пойдут уже пейзажи. Это вот принц Коноэ, тот самый человек, отставка которого практически совпадёт с началом ареста группы Зорге. Она не связана напрямую, но потом Коноэ будут поминать, и до сих пор поминают исследователи, что в его окружении было множество шпионов.
С. БУНТМАН: Шпионов, но, с другой стороны, это была очень интересная группа размышлений. Группа размышлений такая, вокруг трона и вокруг правительства. Очень разумные, очень разумные люди были.
А. КУЗНЕЦОВ: Кстати говоря, среди них было немало людей, которые отговаривали высшие круги от начала войны с Соединенными Штатами.
С. БУНТМАН: Совершенно верно, да.
А. КУЗНЕЦОВ: Вот. Значит, надо сказать, что, да, Зорге арестован. К нему, видимо… ну, по крайней мере, нет прямых указаний — к нему пытки в прямом смысле слова, да, возможно, не применялись. К его товарищам применялись. И как бы в японских протоколах ни пытались те, кто их составлял — они довольно много места уделяли: нет, нет, вот, нет, исключительно добровольно — но то и дело встречаются выражения, такие, очень обтекаемые, можно сказать, даже цветистые, но «усиленный допрос», «форсированный допрос». Ну и, собственно говоря, некоторые люди, которые после войны уже смогли поделиться своими воспоминаниями, кто имел возможность видеть этих людей после ареста, утверждают, что никаких сомнений в том, что на них оказывалось сильнейшее давление, нет. И то, что многие начали рано или поздно давать показания. Один человек, пытаясь покончить жизнь самоубийством, откусил себе язык. Сам, представьте себе это, да. Но не дали ему умереть. Другой из окна выбросился, но упал на дерево и поэтому не погиб, и всё прочее. Они пытались, но, что называется, им не повезло.
И вот теперь, когда информации у японского следствия, у полиции политической, было уже немало, и нужно было им её связать, так сказать, воедино и разложить по полочкам, для Зорге была главная задача всё максимально возможно запутать. А почему? Программа-минимум на первом этапе. Дело в том, что первоначальные обвинения были предъявлены в нарушении Закона об обеспечении государственной обороны. И если бы это обвинение осталось — это военный трибунал и его следственный аппарат, кэмпэйтай по-японски, а это ещё более изощрённые пытки и это гарантированная смертная казнь после ускоренной судебной процедуры. Значит, для Зорге было чрезвычайно важно добиться, чтобы дело рассматривалось гражданским судом, и он смог этого добиться, путая своих следователей: то ли он агент Коминтерна, то ли он агент отдельно советской компартии, то ли он агент вообще не пойми чего…
С. БУНТМАН: …Германии, двойной агент.
А. КУЗНЕЦОВ: То ли он двойной агент, как потом Шелленберг будет вспоминать — да и на немцев тоже немножечко шьёт. Одним словом, удалось добиться того, причём никакие адвокаты… на этом этапе даже близко их не было, это его заслуга. Дело осталось в гражданской юрисдикции. А дальше какие есть опции? Опций не очень много, потому что судебная система Японии, в общем, напоминала европейскую, американскую. Существовала многоуровневая, многоступенчатая гражданская юрисдикция (гражданская я имею в виду — не военная, да): местный суд, над ним окружной суд, над ним апелляционный суд и верховный суд. В местном суде все дела разбираются одним судьёй и без участия присяжных, в окружном — коллегия судей из трёх человек и могут быть присяжные, ну, а в верховном суде, соответственно, кассационные инстанции из пяти человек.
Но дело в том, что политические дела в Японии, как правило, пускали по особой процедуре. Естественно, с окружного суда всё начиналось, понятно, что районный суд, участковый суд не занимается таким, он занимается мелочёвкой всякой. Но вот для политических дел была предусмотрена особая процедура, из двух этапов, которая исключала участие присяжных. Первый этап процедуры назывался процедура «ёсин»: назначается следственный судья из числа судей окружного суда, и он, вроде как для того, чтобы не допустить облыжного обвинения — он ведёт судебное следствие. У нас как? У нас, в нашем суде: судебное следствие, затем судебные прения и выносятся, так сказать, решения. Если есть присяжные — сначала вердикт, потом суд, если нет присяжных, то сразу суд. А тут два разных этапа, два разных судьи. И вот этот вот судья, он как бы проверяет выводы предварительного следствия. Но при этом адвокат не допускается, свидетели допрашиваются не в присутствии обвиняемого — то есть он возразить ничего не может, очные ставки не проводятся, экспертизы не назначаются. Судья допрашивает, допрашивает, допрашивает, допрашивает, допрашивает (Зорге сорок с лишним допросов вот этого следственного судьи выдержал), а дальше этот судья, если он приходит к выводу о невиновности — он волен освободить, а если он приходит к выводу о виновности, он пишет то, что мы бы назвали обвинительным заключением, и передаёт это на вторую стадию. Вот у Александра Куланова эта вторая стадия названа второй инстанцией.
С. БУНТМАН: Ну… не совсем.
А. КУЗНЕЦОВ: Мне думается, это неправильный перевод с точки зрения наших судебных реалий. Я понимаю, какие сложности в переводе того, что не совпадает, да, но всё-таки суд второй инстанции — это апелляционная инстанция, а это всё две части суда первой инстанции. Но проблема в том, что на второй стадии то, что утвердил своей подписью следственный судья, уже больше не обсуждается. Это воспринимается как доказанный факт. По сути он, вот этот вот один судья — он выступает как присяжные. Он сказал: виновен, а дальше уже коллегия из трёх судей — да, там будет прокурор, адвокат… Но не будем забывать, что в Японии адвокат несравненно больше скован всякими ограничениями, чем европейский или тем более американский коллега. Японский адвокат — он скорее секундант на дуэли, он следит за тем, чтобы всё было правильно, законно.
С. БУНТМАН: По-правильному, да.
А. КУЗНЕЦОВ: А вот активно защищать своего подзащитного у него мало достаточно возможностей, тем более что подзащитный достался строптивый, что называется. Вот пример. Значит, когда адвокат Сумитсугу Асанума, назначенный судом, начал говорить, что — уважаемый суд, мой подзащитный иностранец, значит, сведения, которые он собирал, они в основном касались Германии. То есть это не наше, не японское дело, не надо его строго судить за это и всё прочее. Зорге тут же сделал заявление: «То, что только что сказал мой адвокат, ошибочно, и я не могу с ним согласиться. Ответственным за создание этой организации и за её деятельность являюсь только я один. Другие участники были всего лишь моими помощниками. Так, например, Одзаки был лишь моим советником и собеседником по политическим проблемам. Если моя организация и её деятельность являлись нарушением закона, то вину следует возложить только на меня одного. Было бы крайне ошибочным возлагать вину на Одзаки, снимая её с меня».
Вот это — не легенда, это подтверждается всем на сегодняшний момент: Зорге максимально много делал для того, чтобы обелить, а там, где невозможно, смягчить степени участия, вину — да они ничего не понимали, да я использовал их втёмную, да они просто советы мне давали, да ничего секретного. Дело в том, что Зорге, видимо, поначалу оптимистично смотрел на перспективы. Ему было известно, что в новейшей истории Японии, начиная с эпохи Мейдзи, ни разу ещё иностранец не приговаривался японским судом к смертной казни. И то, что попало в гражданский суд, он, видимо, рассматривал как очень хорошее предзнаменование и рассчитывал на то, что ему удастся выхлопотать пожизненное, ну, а дальше он, как оптимист, он рассчитывал на то, что Япония проиграет войну и всё это будет закончено.
Но вторая стадия судебных заседаний, это называется… процедура «кохан»: председательствовал судья Тадаси Такада, члены — Масару Хигути и Фумигэн Митида. Вот. В результате этой процедуры «кохан» за несколько дней, что называется, управились. Зорге, по сути, взял дело собственной защиты в свои руки. Ну, вот то, о чём я говорил, вот прямая цитата из него. «Я добывал информацию в германском посольстве, но я ещё раз хочу подчеркнуть, что вряд ли её можно отнести к разряду «государственных секретов». Её давали мне добровольно. Для её получения я не прибегал ни к какой стратегии, за которую меня следовало бы наказать. Я никогда не применял силу или обман. Посол Отт и полковник Шолль просили меня помочь им в написании отчётов, особенно Шолль, который мне очень доверял и просил меня прочитывать его собственные отчёты, прежде чем отсылать их в Германию. Что до меня, я очень доверял этой информации, поскольку её составляли и оценивали компетентные люди — военный и военно-морской атташе — для использования в германском генеральном штабе. И я уверен, что японское правительство, сообщая какую-либо информацию германскому посольству, предполагало возможность её утечки».
Но суд, мотивируя это тем, что Зорге был доказанным агентом Коминтерна… Вот интересно: сначала Зорге, действительно, на первой стадии суда и на предварительном следствии — да, вот он с Коминтерном своей связи не отрицал. Потом он начал от них уходить, но судья, проводивший первую процедуру, сказал: «Вы коммунист?» «Да, я коммунист», — Зорге не счёл возможным отказаться от своих убеждений. Ну раз коммунист, значит, агент Коминтерна, что тут, какие тут могут быть разговоры — всё просто как глоток саке. Вот. Зорге и его товарищи были осуждены как агенты Коминтерна, следовательно, агенты организации, которая ставит своей целью упразднение ныне существующего в Японии строя, так сказать, там, государственный переворот и прочее, прочее, прочее. Судебные заседания шли по отдельности, их всех судили по отдельности, они не сидели на одной скамье подсудимых. То есть процесс вроде как один, а…
С. БУНТМАН: Ну дело одно, а…
А. КУЗНЕЦОВ: Дело одно, а вот фигуранты — каждого судят по отдельности. 29 сентября 1943 года Зорге и Одзаки впервые после ареста увиделись, потому что на оглашении приговора их свели вместе. Их приговорили к смертной казни. Вукелича и Клаузена приговорили к пожизненному заключению. Ещё один из главных обвиняемых — Мияги, художник, очень популярный среди военных, поэтому имевший доступ тоже ко всякой там болтовне и всё прочее: он, именно он выпрыгнул из окна, пытаясь покончить с собой. Он скончался, у него был застарелый туберкулёз, скончался ещё на стадии следствия.
С. БУНТМАН: Да.
А. КУЗНЕЦОВ: Вот. И после этого потянулось неограниченное время — в Японии не торопились с казнью преступников, неизвестно, сколько им предстоит… Да, была апелляция. По совершенно непонятной причине подача апелляции Зорге опоздала на один день. Адвокат уже после войны обвинит в этом Зорге, как будто это Зорге должен был сроки высчитывать, как будто это не работа адвоката. Но на этом формальном основании суд сказал: а нет, всё, сроки прошли и… Но интересно, что Одзаки подал апелляцию вовремя, а её всё равно завернули.
С. БУНТМАН: А её всё равно завернули, да? Угу.
А. КУЗНЕЦОВ: Да, так что это понятно, что это, так сказать, не более чем такая эта самая… Покажите нам, Андрей, пожалуйста, фотографию, сверху сделанную. Это тюрьма Сугамо — первая в Японии тюрьма, построенная по европейским стандартам, да, в эпоху Мейдзи, когда стало модно следовать, так сказать, передовым западным технологиям. Потом в ней будут находиться во время Токийского процесса главные японские военные преступники, и так далее.
Вот описание, в каких, собственно, условиях находились люди: один из, ну, второстепенных, скажем так, обвиняемых агентов Зорге, доктор Ясуда Токутаро оставил такие воспоминания. «В шесть часов утра подъём. Через час — проверка. Трое тюремщиков спрашивают: жив? Заключённый должен встретить их, распластавшись в поклоне на полу. Далее — завтрак: горсточка риса или ячменя, чашка супа. Обед и ужин — из прогнивших продуктов. Если родственники заключённого были бедны, он не получал ничего». Это вообще распространённая в Азии процедура, я такое слышал и про Таиланд, и про, значит, Вьетнам времён французской ещё, колониального этого самого — на родственников почти официально возлагается обязанность кормить находящихся в тюрьме их родных, а если нет, то там либо вообще ничего не дают, либо дают minimum minimorum.
Продолжаю цитату: «Политические узники умирали от дистрофии. Днём прогулка, двор разделён на восемь секторов. Дни тянулись мучительно долго, камера — узкий бетонный пенал: пять шагов в длину, три — в ширину. Наверху крохотное оконце с решёткой, деревянный столб, поднимешь доску — он превращается в умывальник. Под стулом — параша. Уйма блох».
Ещё один миф — ну, то есть мы не можем железно сказать, что миф, но похоже, что он — связан с тем, что Зорге перед казнью крикнул «Да здравствует Советский Союз! Да здравствует Красная Армия! Да здравствует Коминтерн!» Ну, мы не можем стопроцентно утверждать — нет, этого не было, тем более что человек, который переводил Зорге на протяжении всех стадий судебного процесса и потом, при общении с японскими властями, человек, который, кстати говоря, очень много старался сделать для того, чтобы облегчить Зорге положение: в тюремной библиотеке книг, которые советский разведчик мог бы читать на европейских языках, было очень немного — так этот его переводчик и адвокат, они там ездили, покупали ему книжки.
С. БУНТМАН: Ну да. Ну и много написали об этом, он написал много.
А. КУЗНЕЦОВ: Да! Так вот переводчик написал: «До самой своей смерти он оставался преданным своим принципам и своим убеждениям как коммунист. Мне доподлинно известно, что, уже будучи приговорённым к смерти, он писал в своих записках — я умру как верный солдат Красной Армии». Записки эти до нас не дошли, судя по всему, они либо были изъяты и уничтожены, либо сгорели во время последних уже, так сказать…
С. БУНТМАН: Ну в сорок пятом году, да.
А. КУЗНЕЦОВ: Да, в сорок пятом году.
С. БУНТМАН: Мог сказать, мог! Это… Такой человек мог сказать!
А. КУЗНЕЦОВ: Мог сказать, но есть… Но почему я говорю, что это, скорее всего, миф — потому что на сегодняшний день рассекречено и стало, так сказать, пошло в оборот много документов, в том числе и отчёт, официальный отчёт, он не публиковался, конечно, никогда, о казни, вот так он звучит: «Начальник тюрьмы Итидзима проверил имя и возраст осуждённого, сообщил ему, что, согласно приказу министерства юстиции, приговор будет исполнен в этот день и от него ожидают, что он спокойно встретит смерть.
Начальник тюрьмы спросил, не желает ли осуждённый что-нибудь добавить к своему завещанию, составленному ранее относительно своего тела и личных вещей. Зорге ответил: «Моё завещание останется таким, каким я его написал». Начальник спросил: «Хотите ли вы ещё что-то сказать?» Зорге ответил: «Нет, больше ничего». После этого разговора Зорге повернулся к присутствующим тюремным служащим и повторил: «я благодарю вас за вашу доброту»», минасама госинсэцу аригато.
Дайте, пожалуйста, Андрей, нам последнюю фотографию — после некоторых перипетий японская «вдова» (опять же говорю, мы вынуждены это слово писать, как и произносить, в кавычках) Ханако Исия, женщина, которая не знала, что он разведчик, она считала, что он — ну, журналист вот, ну да уж.
С. БУНТМАН: Да это вообще очень, это мучительная история.
А. КУЗНЕЦОВ: А читайте книжку, читайте книжку Куланова и Делоне.
С. БУНТМАН: Да.
А. КУЗНЕЦОВ: Там необычайно всё это интересно рассказано. Вот. Добилась перезахоронения его останков, и вот сейчас нам на кладбище есть могила, на которой написано по-русски «Герой Советского Союза Рихард Зорге», написано по-немецки, написано, написано по-японски…
С. БУНТМАН: Она ведь позже была сделана? Да. Была позже сделана, русская, вот советская вот плита, уже была сделана, когда пошёл вверх, подняли Зорге когда. Можно я одну секунду?..
А. КУЗНЕЦОВ: Когда подняли, тогда и дали сначала героя Советского Союза, а потом уже, потом уже дописали.
С. БУНТМАН: Да-да-да-да-да, и потом поставили вот этот памятник. Можно я отвечу на один вопрос?
А. КУЗНЕЦОВ: Конечно!
С. БУНТМАН: Да, здесь, когда, а в чём там было-то, ну и что, Япония не дёргалась, и вообще, там, воевала в другом месте, и в сорок пятом году только помогли добить, Макс пишет вот, Советский Союз причём.
А. КУЗНЕЦОВ: Серёж, но ты же уже в самом начале ответил на этот вопрос, я поэтому и не дёргаюсь уже вот.
С. БУНТМАН: А вот я сейчас! А я сейчас скажу одну вещь, я скажу одну вещь: когда Оуэн писал книжку, одним из моментов побудительных была история, которая, так как его все здешние родственники его жены — никологорцы, и была такая история, Наталья Алексеевна Кравченко, в ноябре сорок первого года, когда уже был здесь и госпиталь, и уже непонятно было, что делать, и очень малая была защита, она ночью услышала дикий рокот, ровный рокот услышала. И вот тут вот она вышла, надела валенки и увидела…
А. КУЗНЕЦОВ: Шли сибирские дивизии?
С. БУНТМАН: Не шли. Увидела ночью, что они здесь кто как — спят солдаты по всем обочинам того, что теперь называется проспект Шмидта, и она спросила — а что же они тут прямо на земле? Сибиряки, ответил командир, который дежурил. Это действительно — из-за того, что была полная уверенность уже, в том числе и благодаря Зорге, может быть, даже в первую очередь, можно…
А. КУЗНЕЦОВ: Думаю, что в первую очередь, хотя, конечно, не только.
С. БУНТМАН: Можно было отвести, и это прошло это, донесение это прошло, и оно было как раз отмечено как важное на верхах, и вот тогда можно было перебросить войска под Москву, как это было вот здесь вот. Вот. Да.
А. КУЗНЕЦОВ: Да, в успехе Московской битвы, несомненно, большая заслуга Рихарда Зорге, и это главное его, безусловно, достижение как разведчика, если говорить о последствиях.
С. БУНТМАН: А вот на это вот стоило вот — и положить жизнь, и вот такое вот пережить, пережить вещь. Это того стоило. Так что спасибо, вовремя вспомнили о Рихарде Зорге, вот. Все книги, которые перечислил Алексей Кузнецов, плюс очень хорошую книгу «Безупречный шпион» Оуэна Мэтьюса я вам рекомендую. Не пожалеете, что разберётесь в этой истории. Всё, спасибо большое, всего всем доброго.
А. КУЗНЕЦОВ: Всего всем самого доброго.