Если вы родились между началом 1950-х и началом 1980-х, вас не миновал в школе учебник истории Средних веков Агибаловой и Донского. Помните? 6-й класс, вам 12, и вас очень смешит фраза «вассал моего вассала не мой вассал». А ещё там было страшное: «овцы съели людей»…
Реальность и «Утопия»
«Ваши овцы, обычно такие кроткие, довольные очень немногим, теперь стали такими прожорливыми и неукротимыми, что поедают даже людей. Именно во всех частях королевства, где добывается более тонкая шерсть, знатные люди не довольствуются теми доходами, которые обычно нарастали от имений у их предков. В своих имениях они не оставляют ничего для пашни, отводят всё под пастбища, сносят дома, разрушают города. Эти милые люди обращают в пустыню все поселения и каждую пядь возделанной земли». Эти слова Томаса Мора приводились в конце параграфа, посвящённого огораживаниям в Англии.
О знаменитой «Утопии» (полное название «Золотая книжечка, столь же полезная, сколь и забавная, о наилучшем устройстве государства и о новом острове Утопия») школьникам подробно не рассказывали, упоминали вскользь: дескать, описывалось в ней общество, сильно напоминавшее коммунистическое, — равенство, народовластие, всеобщий труд. Иной учитель литературы ссылался на неё, когда добирались в предпоследнем классе до Чернышевского и снов Веры Павловны. Судьба автора — опять же только в учительском рассказе, если останется время после описания конфликта производительных сил с производственными отношениями. Да и то сказать: авторы умудрились, излагая историю Англии 16-го века, ни разу даже не назвать Генриха VIII…
Обаятельный юрист
А зря: Томас Мор и человек прелюбопытный, и судьба его — поучительная. Сын преуспевающего юриста, он изучал право в Оксфорде, слушая лекции блестящих законоведов. При этом он так и не стал типичным английским крючкотвором в парике, судьёй или адвокатом, сухим и надменным. Человек эпохи Возрождения, Мор говорил и писал на латыни не хуже, чем по-английски, прекрасно знал древнегреческий, играл на флейте и виоле, сочинял стихи, был обаятельным собеседником и верным другом. Его многолетний товарищ Эразм Роттердамский, мало о ком отзывавшийся без сарказма, писал: «Мор рождён и создан для дружбы, и трудно найти человека, чьё сердце было бы распахнуто шире для дружеского общения».
И политическая карьера его развивалась по восходящей: парламентарий в двадцать шесть, заместитель шерифа Лондонского сити в тридцать два, судья и член королевского Тайного совета в тридцать шесть. После выполнения ответственного дипломатического поручения на континенте в возрасте сорока двух лет был посвящён в рыцари и стал сэром Томасом Мором. Генрих VIII выделял его и доверял настолько, что сделал своим секретарём, личным советником и посредником между собой и лорд-канцлером, фактическим главой правительства (формально эта должность появится много позже).
В 1529 году лорд-канцлер Уолси, не сумевший «продавить» согласие римского папы Климента VII на развод короля с первой женой, лишился своего поста, и его место занял Томас Мор. Трудно сказать, чем руководствовался король, рассчитывая на то, что ревностный католик и добросовестный юрист Мор будет действовать успешнее, чем ловкий интриган и карьерист Уолси. В любом случае его расчёты не оправдались.
Развод — дело государственное
Нельзя не признать, что дело о разводе (оно же «Великое дело короля» — The King’s Great Matter) само по себе было крайне трудным. Генрих VIII в своё время женился на испанской принцессе Екатерине Арагонской, вдове его безвременно скончавшегося старшего брата Артура. На пути к алтарю пришлось преодолеть множество юридических и канонических (Генрих и Екатерина считались близкими родственниками) препон, но согласие папы Юлия II всё-таки было получено, что и решило дело. Теперь же, четверть века спустя, король ссылался на фразу из Ветхого Завета: «Если кто возьмёт жену брата своего: это гнусно; он открыл наготу брата своего, бездетны будут они». Совсем уж бездетным брак Генриха и Екатерины назвать было нельзя: после нескольких неудачных попыток (выкидыши, мертворождённые младенцы, смерть полуторамесячного сына) родилась девочка, которой впоследствии суждено было стать королевой Марией I, печально знаменитой Кровавой Мэри. Дополнительным осложнением в плане бракоразводных перспектив было то, что папа римский Климент VII фактически был пленником императора Священной Римской империи Карла V Габсбурга, приходившегося Екатерине племянником.
К моменту, когда Мор стал лорд-канцлером, Генрих уже потерял надежду получить папское согласие и начал «изыскивать внутренние резервы». Два Томаса — Кранмер и Кромвель — помогли оформить разрыв с Римом. Сначала английским епископам было предъявлено обвинение по «спящему» (то есть давно не использовавшемуся) закону 1392 года, который запрещал подданным английского монарха прибегать к суду иноземных властителей, в том числе и папы римского. Затем парламент принял новый закон, который запретил обращаться к папе и по церковным делам. Кранмер, спешно назначенный архиепископом Кентерберийскими ставший тем самым высшим иерархом на территории Англии, одобрил развод. Генрих женился на своей возлюбленной Анне Болейн, а в 1534 году парламент принял Закон о верховенстве (Act of Supremacy), провозгласивший короля светским главой английской церкви. «Реформация сверху» свершилась.
Третий Томас — Томас Мор — категорически отказался участвовать в делах двух других Томасов. В 1532-м он подал в отставку, а в начале 1533-го довольно демонстративно не присутствовал на коронации Анны Болейн. Вероятно, он рассчитывал, что почтенный возраст, заслуги и былая благосклонность короля дадут ему возможность тихо доживать свой век частным лицом, занимаясь философией, историей и переводами. Не тут-то было.
Преступная нелояльность
Упрямый и мнительный, Генрих велел привести к присяге всех английских аристократов. Они должны были торжественно обещать не признавать иных владык, кроме Тюдоров, и считать потомство от второго брака короля единственным законным. Мор попытался отделаться компромиссом: он готов был согласиться, что у парламента есть право провозгласить Анну Болейн королевой, однако отказаться признавать власть над собой папы не желал. Похожую позицию занял один из епископов, Джон Фишер. Так возникло Обвинение.
Мора и Фишера отправили в Тауэр по обвинению в государственной измене. Кромвель несколько раз навещал их, уговаривая их присягнуть, но упрямцы предпочли спасение души спасению тела. Не поддался Мор и на уговоры жены — первые шесть месяцев заключения её допускали к нему в надежде, что её слёзы смягчат его сердце. Строптивец отшучивался. Оставалось оформить очевидное.
Тут очень кстати подоспел парламентский Закон о государственной измене. Обвиняемые отказывались признать титул короля как светского главы церкви. Специальными парламентскими актами это и было поставлено им в вину.
Суд скорый и неправый
1 июля 1535 года Мор и Фишер предстали перед судом. Обвинительный акт против первого опирался на следующие «эпизоды»: «злонамеренное молчание» Мора на допросе 7 мая в ответ на вопрос о признании им короля главой церкви; отправка им письма Фишеру с одобрением его позиции (сговор!); беседа с неким сэром Ричардом Ричем, в которой Мор логически обосновывал, почему король не может стоять во главе церкви. Последнее, по-видимому, должно было показать, что Мор не только сам упорствует в своих заблуждениях, но и совращает ими других.
Сэр Рич, один из королевских юристов, посетил Мора в камере якобы для того, чтобы по приказу Тайного совета изъять у него книги, записи и письменные принадлежности. На самом деле ему было поручено при свидетелях спровоцировать узника на компрометирующие высказывания. Понимал ли это сам Мор? Несомненно. И тем не менее, согласно отчёту Рича, он вежливо и твёрдо заявил, что парламент не вправе сделать короля главой церкви. Похоже, Рич просто фальсифицировал его слова, о чём Мор заявит во время процесса.
По-видимому, Генрих всё же не желал его смерти — даже на суде Мору давалось официальное обещание королевского прощения в обмен на отказ от своих убеждений. Вместо покаяния обвиняемый защищался. Он ссылался на Великую хартию вольностей и современное английское право, взывал к здравому смыслу судей — разве мог он, прекрасно знавший цену Ричу, начать с ним столь опасно откровенничать? Впрочем, ему было явлено со всей очевидностью, что исход процесса предрешён: приговор начали зачитывать, даже не дав подсудимому произнести последнее слово.
Мучительную казнь Генрих всё-таки заменил «простым» обезглавливанием. Верный себе, у эшафота Томас Мор, мудрец, философ и остряк, обратился к палачу: «Помогите мне подняться наверх, а уж спущусь я как-нибудь и сам». Последними же его словами были: «Погоди немного, дай мне убрать бороду, ведь она никогда не совершала никакой измены». Вероятно, королевские юристы могли бы поспорить и с этим, но команды не было.