А. КУЗНЕЦОВ: Сегодня мы запоздало — так сказать, неделю вот пропустили — отмечаем замечательную совершенно дату, без всякой иронии говорю: 160-летия со дня провозглашения в Российской империи судебной реформы, одной из величайших реформ в истории Российского государства по степени её успешности и влияния на общество, 2 декабря по новому стилю, или 20 ноября по старому стилю, 1864 года Александр II подписал судебные уставы, и вот с этого началась вот эта реформа, о которой мы не устаём рассказывать, и ещё в конце прошлой передачи мы предупредили наших зрителей, что дело будет обязательно посвящено вот тому пореформенному суду, и я выбрал дело, которое мы когда-то предлагали во времена голосований, про которое Анатолий Фёдорович Кони в своё время так сказал — он будет иметь к нему двойное отношение, о чём речь впереди: «Одно из самых обширных из разбиравшихся когда-либо в российских судах дел». Ну, с процессом 193, с делом о пропаганде в Российской империи, конечно, не сравнится, но, согласитесь, в общем достаточно впечатляющая картина: 38 обвиняемых, 97 пунктов обвинения, когда присяжные получат листы с вопросами, они только зачитывать эти листы с вопросами будут день, потому что вопросов было тысяча триста с лишним.
С. БУНТМАН: О господи ты боже мой.
А. КУЗНЕЦОВ: То есть по каждому из обвиняемых там порядка — по многим же эпизодам! Значит, по каждому из обвиняемых, по каждому вменяемому этому человеку эпизоду вопрос — виновен, невиновен, виновен, но заслуживает снисхождения, да, вот… А в чём, собственно, дело? Вот когда я начал к этой передаче готовиться, мне захотелось съездить в город Таганрог. Дайте нам, Андрей, пожалуйста (Андрей Меликов наш сегодняшний режиссёр, как обычно) дайте нам, пожалуйста, первую картинку, и вы видите — несколько приукрашенный, это открытка, сразу говорю — вид на Таганрогский порт. Вот если читать таганрогские воспоминания о своём детстве и отрочестве Антона Павловича Чехова, самого великого из уроженцев Таганрога, то ну картинка не самая такая, да? Пыльный, грязноватый, небольшой городишко, типичный южный, да? Какие-то там телеги, арбы, смешанное население, вавилонское столпотворение в смысле разных языков — такая мини-Одесса, но до, так сказать, периода своего расцвета, да, Одесса строящаяся. Ну, я думаю, что, во-первых, это отчасти связано с тем, что у Антона Павловича было очень несчастливое детство, о чём он прямо говорил в более поздние сроки — у меня не было детства, и это правда, судя по тому, что я о нём знаю, во-вторых — действительно, Чеховы уедут из Таганрога ещё до того как произойдёт его, скажем так, окончательный расцвет, и действительно, наверно… Ну и плюс — ну, город степной, конечно пыльно, портовый город, конечно грязновато, не бывает чистых портовых городов: чистеньких, аккуратненьких, с мылом помытых, да?
Но в целом это город очень бурно развивающийся, и в этом смысле это действительно такая Одесса в миниатюре по многим показателям, а особенно бурно уже после отъезда Чеховых — это, это развитие пойдёт, когда в семьдесят восьмом — семьдесят девятом году в город с двух концов, сначала с одного, через Харьков, потом с другого, боюсь сейчас соврать через что, подойдёт железная дорога. И вот тут в полной мере таганрогская торговля, которая и до этого, в общем, была достаточно значительной, начнёт процветать. Ну вот смотрите: в 1880 году — это вот как раз уже две ветки железнодорожные подтянули — в город за год прибыло 743 заграничных и 1650 российских кораблей. То есть — прошу прощения — в город заходило в среднем по году, да, семь-восемь кораблей в порт заходило в сутки. Дайте, пожалуйста, Андрей, вторую картинку, мы увидим не такую парадную, но ещё одну — это, собственно, фотография, да, панорама таганрогского порта, он достаточно обширный, это небольшой его фрагмент, то, что мы видим, и через этот порт идёт торговля большая не только по, вот, количеству приходящих кораблей — приходят со всего Средиземноморья: приходят греческие, итальянские приходят, из Египта приходят, вообще под непонятными флагами — торговля флагом уже началась в эти времена, поэтому…
С. БУНТМАН: Да!
А. КУЗНЕЦОВ: Каких только флагов Таганрог не видел!
С. БУНТМАН: Ну, Панама в первую очередь! Серьёзно, да!
А. КУЗНЕЦОВ: Да, конечно. Я хочу, кстати говоря…
С. БУНТМАН: Панамский флаг — это да.
А. КУЗНЕЦОВ: Напомнить нашим слушателям, что Таганрогу мы обязаны не только великим русским писателем, не только уж — если об этом зашла речь — не только великой советской актрисой: в Таганроге родилась Фаина Георгиевна Раневская, вот, но Таганрогу по гроб жизни обязана Италия! Я хочу сказать, что эти вот итальянцы должны Таганрог кормить, одевать и обувать, мне кажется, до скончания века, потому что именно в Таганроге на скользкий путь служения risorgimento вступил никому ещё не известный молодой моряк по фамилии Гарибальди. Именно в Таганроге происходит — вот, посмотрите его биографию, у него эпохальная встреча, его туда занесло, так сказать, профессиональным ветром, вот, с которого начинается его обращение в пламенного объединителя Италии, поклонника Мадзини и прочая, и прочая, и прочая, так что… видели бы они сейчас этот сапог.
С. БУНТМАН: Но я тебе всё-таки — путешествие в Таганрог очень как-то всё-таки, у нас мрачную тень несёт. Другой Павлович, Александр, и не Чехов, а Романов, вообще-то туда съездил и как-то не вернулся оттуда.
А. КУЗНЕЦОВ: Но дело в том, что это было его второе путешествие в Таганрог.
С. БУНТМАН: А.
А. КУЗНЕЦОВ: А первое прошло нормально.
С. БУНТМАН: А!
А. КУЗНЕЦОВ: Первый раз он выкрутился — мне бы хоть одним глазком взглянуть на Таганрог!
С. БУНТМАН: Ну хорошо, да, тем более вот…
А. КУЗНЕЦОВ: Ну, второй раз не поеду.
С. БУНТМАН: Галина пишет — улица Гарибальди есть.
А. КУЗНЕЦОВ: Ну наверняка! Конечно, я не сомневаюсь, что город гордится тем, что он имел отношение к биографии такого человека, как Гарибальди, это… Я тоже сегодня красную рубашку надел, можно сказать, по этому практически поводу. Вот, так вот, значит, в этот самый вот в восьмидесятый год… что я хотел? А!
С. БУНТМАН: Да.
А. КУЗНЕЦОВ: Да. Что, что везут?
С. БУНТМАН: Да, вот это интересно.
А. КУЗНЕЦОВ: От нас — от нас вывозят в основном пшеницу, кое-какой лес вывозят: понятно, что этот лес привозят издалека, но вот железная дорога даёт такую возможность, и в том числе через Таганрог тоже начинается торговля лесом, значит, причём не только вот такой обычный строевой лес, значит, из губерний средней полосы, но и, например, с Кавказа — через Таганрог же довольно удобно, кавказские порты пока ещё не очень, прямо скажем, развились в смысле международной торговли, всякие там Батумы, да — идут ценные породы дерева всякие, очень неплохо Европой покупаемые. Идёт скобяной товар, металлический всякий. А вот в Россию — нас-то гораздо больше для этого дела интересует Россия, у нас же контрабанда, да, — контрабанда в первую очередь к нам, а не от нас, разумеется. Идёт основной средиземноморский товар — оливковое масло, разумеется; идёт чай, и с чаем как раз будет связано очень много всего.
С. БУНТМАН: А чай — это как?
А. КУЗНЕЦОВ: В смысле — откуда?
С. БУНТМАН: Да.
А. КУЗНЕЦОВ: М-м-м… Ой, я, честно говоря, даже не знаю.
С. БУНТМАН: У нас своя чайная торговля была с Китаем всегда.
А. КУЗНЕЦОВ: Совершенно верно.
С. БУНТМАН: Да.
А. КУЗНЕЦОВ: И вот как раз своим чаем будут подменять импортный в контрабандных целях.
С. БУНТМАН: А, вот оно.
А. КУЗНЕЦОВ: И то же самое будет происходить с турецким табаком. Турецкий-турецкий — бэмс, а он при осмотре оказывается кавказским. А где турецкий? А турецкий контрабандой по документам кавказского уже, как родившийся здесь, где-нибудь там по всяким табачным лавочкам Петербурга и Москвы разошёлся. Но это я уже начинаю секреты махинаций приоткрывать.
С. БУНТМАН: Да-да-да.
А. КУЗНЕЦОВ: Открыл для себя новое слово — точнее, не слово, а значение слова: я обнаружил, что третий по объёму товар из ввозимых через Таганрогский порт, причём ввозимых in bulk, то есть россыпью, навалом, да, без упаковки, — это рожки. Человек, угнетённый советским пищевым детством, я немедленно представил себе кучу вот этих кривоватых макарон на, значит, на палубе какого-нибудь итальянского судна…
С. БУНТМАН: Ну да, да.
А. КУЗНЕЦОВ: Да. Испытал священный трепет и решил: дай-ка я проверю, может, это всё-таки не эти рожки. Ну конечно, оказалось, что это не эти рожки. Оказывается, по-научному это называется цератония стручковая, или рожковое дерево, которое обильно растёт по всему Средиземноморью, в том числе и в одичавших формах, и плоды которого — бобы — используются в самых разнообразных кормовых и кулинарных целях, в том числе в качестве фуража, например. Фураж очень ценный, потому что они содержат какое-то огромное количество сахара — сахаров, да? А кроме этого, они используются как дешёвый заменитель какао-бобов при определённой обработке. Они просто детьми используются как лакомство — дети их как конфеты, значит, рассасывали: об этом я встретил упоминание у Корнея Ивановича Чуковского, который, вспоминая своё южное детство, вот эти самые рожки в том числе тоже вспоминал как такое вот лакомство. И вот эти рожки завозились в огромных объёмах — товар дешёвый, но при больших объёмах тоже это, так сказать, основание для всяких контрабандных дел. И вот, соответственно, налюбовавшись на виды таганрогского порта, мы теперь посмотрим на учреждение, которое в этом порту было самым главным средоточием зла и порока — это таганрогская таможня.
Надо сказать, что государство российское к своей таможне относилось достаточно бережно, чиновники таможенного ведомства зарабатывали получше, чем чиновники большинства других ведомств. Но соблазны были настолько велики и, кроме того, разница в жаловании между мелким чиновником, чиновником средним и крупным была настолько разительной, что, несмотря на такое отеческое отношение, всё равно вот те самые зло и порок процветали. В таганрогской таможне, как, впрочем, я уверен, во всех других таможнях, — ну, за исключением той, которой заведовал таможенник Верещагин в «Белом солнце пустыни», — сложился союз двух грешных категорий граждан: чиновников таможенного ведомства и купцов, заинтересованных в миновании их грузами этой самой таможни. Вот, собственно, из этого и выросло дело таганрогской таможни, которое в 1885 году будет рассматривать Харьковская окружная палата с присяжными заседателями — не такое распространённое, не такая распространённая комбинация. Значит, почему Харьковская палата? Почему не Таганрогский окружной суд, который в Таганроге был? Дело в том, что значительная часть обвинений — это обвинения в злоупотреблении служебными полномочиями, в преступлениях по должности. А преступления по должности чиновников от восьмого до пятого класса Табели о рангах включительно рассматривали не окружные суды, а судебные палаты. А преступления по должности таких лиц четвёртого — первого класса вообще рассматривало Особое присутствие Сената, да? Государство своих чиновником в этом смысле очень выделяло.
Поэтому, собственно, Харьковская окружная палата и будет по первой инстанции это дело рассматривать. Тридцать восемь — примерно пополам: восемнадцать чиновников, двадцать купцов. А из купцов номером первым — как говорят уголовные, паровозом, — шёл наш сегодняшний главный герой: по пачпорту Марк Афанасьевич Вальяно. Андрей, предъявите, пожалуйста, героя его народу. Ну, точнее, не совсем его народу. Вообще, он и по этнической принадлежности, и по рождению — он грек. Родился он на острове Кефалиния и в своё новое отечество — он будет русским подданным, — в своё новое отечество он попал уже, ну, достаточно взрослым человеком. Была бедная достаточно семья, их там было несколько братьев (кстати, все они очень разбогатеют, очень): они держались друг друга, они образовывали всё время семейные всякие предприятия и, видимо, все они от рождения были, ну, скажем так, сильно выше среднего одарены тем, что Адам Смит называл предпринимательскими способностями. Так вот, средний из братьев, Маринос Валианос при рождении, — вот он, поступив матросом на греческое торговое судно, через некоторое время решил обосноваться в Таганроге, увидев в этом городе большую перспективу. Дайте пожалуйста, Андрей, следующую нам картинку. Мы увидим скромный дом Валиано — вроде ничего особенного, да: полтора этажа, никаких там этих самых. Но обратите внимание, что дом на фотографию целиком не влез. Он невысокий, но очень…
С. БУНТМАН: Он туда продолжается, да?
А. КУЗНЕЦОВ: Сильно продолжается, да. Я видел фотографию просто несколько меньшего ракурса. Там в «Википедии» сказано…
С. БУНТМАН: Такой, в перспективе уже, да?
А. КУЗНЕЦОВ: В «Википедии» показано: современное то ли техникум, то ли училище расположено, и показано здание, современная фотография, — но это не тот дом. Дело в том, что после того, как с Вальяно случились вот эти все неприятности, о которых сегодня идёт речь, значит, дом был довольно сильно перестроен, а потом во время войны разрушен и после войны восстановлен. То есть то, что сегодня на месте, — это совсем не копия, вот, того дома. А вот эта фотография того дома, в котором, собственно говоря, он и проживал. Что они делали? Они, вступив в сговор с таможенными чиновниками, всячески через границу, минуя либо полностью, либо частично минуя оплату всяких государственных налогов, тарифов и пошлин, они провозили вот эти самые товары самыми разнообразными путями. Подменяли импортный товар отечественным — предъявляли отечественный, а по документам, так сказать, фактически он был импортным. Пересортица. Например, такой был трюк: значит, некий предприниматель-купец фрахтовал груз, затем груз прибывал в порт, а он от него в порту отказывался — говорит: ой, что вы, я и не знал, что такая высокая пошлина была, да это ж мне разориться, если я сейчас заплачу, — отказываюсь от груза. Груз по акту уничтожали, — потому что таможня составляла, что он не подлежит реализации как, там, так сказать, негодный, несвежий, неинтересный на рынке и так далее. Его якобы затапливали в присутствии уполномоченных лиц, а потом он сам собой всплывал где-нибудь в железнодорожных вагонах, двигающихся в совершенно разных направлениях.
С. БУНТМАН: Классика, это классика.
А. КУЗНЕЦОВ: Так они… На самом деле я не знаю, изобрели ли они хоть один велосипед, но зато всем, что было изобретено до них, они, по-моему, воспользовались. Конечно, были поддельные коносаменты и другие сопроводительные документы. Конечно, в таможне стояли весы особо тонкой настройки — такой, что, так сказать, показывали не то время, которое есть, а то, которое нужно, да? Точнее, вес, конечно, а не время. Одним словом, итогами всей этой душеспасительной деятельности, как посчитало обвинение, было то, что в период всего за 3 года… Взяли вот этот вот отрезок, хотя понятно, что жульничества начались раньше и, видимо, продолжались ещё какое-то время позже, судя по всему. Сейчас скажу почему. Но в период с 1879 по 1881 год, вот то, что им инкриминировалось, имело место 97 случаев контрабанды, 97 эпизодов им предъявили. Мимо государственной казны проехало 245 тысяч пудов разного рода товаров. Ну переведём быстренько в тонны, получим 4 тысячи тонн. Несколько железнодорожных составов проехало. Причем сильно несколько. На общую сумму вот это всё 1 миллион 342 тысячи рублей.
Это вот стоимость как бы товара, а плюс ещё утаенных налогов насчитали 325 тысяч рублей золотом. Ну, то есть это десятки, если не сотни миллионов нынешних американских зелёных рублей. Почему я говорю, что, видимо, жульничества продолжались и позже. Семья Чеховых, многие её представители, были людьми удачливыми во всех отношениях. Когда Антон Палыч Чехов рекомендовал своего старшего брата Александра Палыча известному журналисту и издателю Лейкину, он ему писал: «Слушай, юморист он хороший, ну, а иначе чем можно объяснить, что он поступил на таганрогскую таможню уже после того, как её всю разворовали?» Действительно, в восемьдесят втором году, когда суда ещё не было, а дело уже завели, в таганрогской таможне поувольняли очень многих. Освободилось много достаточно мест. И Александр Палыч нашёл себе место бухгалтера. Ну он всё-таки был выпусником математического факультета Университета. Нашёл себе место бухгалтера, но действительно всё уже было разворовано, везде ходили жандармы и полицейские. Поэтому он был честным бухгалтером. Но кто-то продолжал тырить. И почувствовав в себе журналистскую жилку, Александр Палыч начал об этом писать в газеты. За что его в восемьдесят четвёртом году взяли и уволили.
С. БУНТМАН: Хм.
А. КУЗНЕЦОВ: Вот. Такая связь, да, такая связь.
С. БУНТМАН: Слушай, а кто над таможней стоял, скажи, пожалуйста?
А. КУЗНЕЦОВ: Над таможней министерство финансов.
С. БУНТМАН: Министерство финансов.
А. КУЗНЕЦОВ: Министерство финансов, конечно.
С. БУНТМАН: А бывали какие-нибудь ревизии? Там, какие-нибудь важные вещи?
А. КУЗНЕЦОВ: Да. Да. Да. Бывали как обычно, бывали плановые ревизии, ревизии внеплановые. Вот эту вот замечательную компанию — ну конечно к плановым ревизиям она была прекрасно готова — а вот эту замечательную компанию погубила внеплановая ревизия, которую навлекли конкуренты. А конкуренты это — я же не случайно сегодня несколько раз упомянул Одессу. Одесские предприниматели пожаловались куда следует. Они говорят: ну настолько откровенно в Таганроге занимаются контрабандой, что никто не хочет через нас, честных людей, продавать оливковое масло. Оно через нас получается значительно дороже. — Да-а-а? — сказали в Петербурге. — Как интересно. И в Таганрог отправилась специально обученная бригада. Причём интересно, что специалистов подключили не из ведомства министерства финансов, видимо, не очень им доверяя, а из жандармского ведомства.
С. БУНТМАН: Ну оно для того в принципе и создано было.
А. КУЗНЕЦОВ: Совершенно верно. Но мало того, что оно изначально когда-то создавалось в том числе для борьбы со злоупотреблениями по линии властей, но плюс ещё — представляешь, какие здесь заграничные связи? Ведь практически все. И поэтому, разумеется, я уверен, что господа жандармские следователи помимо расследования всяких случаев таких чисто уголовных, должны были принюхаться, нет ли здесь какой-нибудь той самой политики. Тем более, что я же не случайно упомянул объединение Италии. Оно совсем недавно произошло. У нас суд в восемьдесят пятом году.
С. БУНТМАН: Ну, в общем, да.
А. КУЗНЕЦОВ: А Папская область присоединяется в семидесятом. И поэтому вполне возможно, что в инструкциях жандармы имели в том числе указания посмотреть, а всё ли здесь благополучно по части всякого там карбонарства и прочих нехороших вещей. И надо сказать, довольно долго дознание работало. Потому что, конечно, ничего они в документах сначала не нашли, в документах всё было в ажуре. Но они применили кое-какие очень интересные методики подсчёта, о которых после перерыва.
Реклама
А. КУЗНЕЦОВ: Самый главный способ, которым удалось более или менее общую сумму вот эту вот самую вывести, ту самую которую, которая будет звучать в обвинительном акте, знаешь, как нашли? Очень остроумно. Помнишь «Записки следователя» Шейнина? Там есть один рассказ, относящийся ко временам позднего НЭПа, как ловили одного нэпмана по словесному портрету. В этом рассказе, кстати, очень неплохо описано, как работает словесный портрет по методу Бертильона-Рейса. И когда его наконец поймали, при помощи этого самого словесного портрета, он со вздохом на допросе уже говорит: ну да, ещё отец мне говорил — ты не уважаешь науки. Так вот, эти ребята не учли, что железная дорога — это с одной стороны великое благо, конечно, а с другой стороны…
С. БУНТМАН: Да.
А. КУЗНЕЦОВ: …это то самое узкое бутылочное горло, которое можно посчитать. Прикинули сколько по документам порта, ну таможни, сколько по документам таможни товара ввезено и сколько потом железной дорогой импортного товара по документам же отправлено. И выяснилось, что по железной дороге отправлено в разы больше, чем было ввезено. И вот эту разницу, естественно, засчитали за контрабанду. Ну, потому что, так сказать, предыдущий случай падения с неба был зафиксирован заметно южнее и заметно раньше. Это я про манну небесную, кто не узнал.
С. БУНТМАН: Про манну небесную. Кстати говоря, в Писаниях и в притче о блудном сыне о рожках говорится. Те самые, да-да-да.
А. КУЗНЕЦОВ: Про рожки говорится, те самые, спасибо за напоминание. Притча о блудном сыне.
С. БУНТМАН: Да.
А. КУЗНЕЦОВ: Ну, я — когда я увидел слово «рожки», я вспомнил эту серую клейкую массу, после отваривания, разумеется.
С. БУНТМАН: Да, это прекрасно, да.
А. КУЗНЕЦОВ: Которой нас кормили различные военные…
С. БУНТМАН: РОжки, рОжки да ножки, — приговаривала мама, размешивая это.
А. КУЗНЕЦОВ: Да-да-да-да-да-да-да. Вот, у меня как-то они больше ассоциируются с картошкой, — нас на картошке кормили вот этими самыми рожками. И минтаем — такая травма детская. В результате дело — дело гигантское, очень привлекательное для адвокатов. Потому что — представляешь себе: двадцать купцов, причём не последних таких на скамье подсудимых, любимый тип клиентуры адвокатской в плане заработка. Первый случай, когда Анатолий Фёдорович Кони к этому делу, значит, мог иметь некоторое прикосновение. У него как раз был период таких серьёзных достаточно трений, после дела Веры Засулич, с государством, и его начали обхаживать различные змеи-искусители из адвокатуры. Из хороших, естественно, побуждений — на самом деле они себе конкурента создавали, и конкурента очевидного, очень мощного, если бы это всё случилось. Ну, поскольку у Кони были хорошие товарищи в этой корпорации, они говорили: Анатолий Фёдорович, ну давайте к нам, ну что — и заработки хорошие, и начальства над вами нет, и вообще.
И вот один из таких змеев, одна из таких змей приобрела, значит, форму Александра Яковлевича Пассовера — одного из самых интересных и самых загадочных присяжных поверенных первой волны. Загадочных, потому что абсолютно блестящий адвокат, великолепный судебный оратор, он был удивительно закрытым человеком. Никого в свою жизнь не пускал, не имел друзей таких вот в общепринятом смысле слова. Принимал у себя строго с одиннадцати до 14:00. В 14:05 всё — у него была специально обученная служанка-чухонка, которая по-русски знала два слова (он с ней общался сам по-немецки): нэт дома, — говорила она начиная с 14:01. Страстный коллекционер книг: когда он умер, то его дочери — он завещал, чтобы его библиотека была передана Академии наук, — его дочери передали Академии наук его петербургскую библиотеку — тридцать тысяч томов, причём в основном это были очень редкие дорогие издания. Но оказывается, она у него была не единственной: по его поручению специальный антиквар, им уполномоченный, создавал для него альтернативную библиотеку в Берлине. Но так получилось, что в Берлин он за всю свою жизнь ни разу не съездил, то есть у него была там библиотека, которую он не видел, но которую он бережно подбирал и по поводу которой есть обширная переписка. Вот такой вот человек.
Он пришёл к Кони, говорит: Анатолий Фёдорович, ну вот давайте к нам в адвокатуру, значит. И Кони начал чего-то: ну вот, да я же, клиентуры нет, — говорит. — А я вам прямо сейчас конкретно сделаю предложение, причём такое, после которого вам вообще никакая клиентура уже никогда не понадобится. Вот сейчас как раз в Таганроге дельце, возьмите на себя защиту некоего Вальяно. Кони нашёл хорошую форму и говорит: вы что, хотите, чтобы потом этот человек мог говорить, что бывший председатель Петербургского окружного суда его защищал и это свидетельство его могущества? Нет уж, — сказал Кони, который для себя уже по другим совершенно причинам принял решение, что в адвокатуру он никогда не пойдёт. Но они всё-таки с этим делом встретятся, история — штука очень ироничная. Покажите нам, Андрей, пожалуйста, сначала двух, значит, товарищей. Перед нами пошли люди, которые будут судить в этом самом деле. Слева у нас обвинитель — Игнатий Платонович Закревский. Известный дворянский род, один из очень известных московских градоначальников к нему принадлежал. Но этот Закревский — юрист, сенатор впоследствии, — он знаешь чем больше всего знаменит? Он знаменит больше всего своей дочерью, потому дочь его — это знаменитая Мура Закревская-Бенкендорф-Будберг.
С. БУНТМАН: М-да-да.
А. КУЗНЕЦОВ: Любовница Горького, любовница Герберта Уэллса, агент ОГПУ…
С. БУНТМАН: Тебе передачи хватит? Передачи хватит?
А. КУЗНЕЦОВ: …ещё двух иностранных разведок одновременно. Уникальная женщина абсолютно, почитайте о ней. А папа — нормальный, скромный юрист, обвинитель. Ну, собственно, не очень скромный, он был старшим прокурором Харьковской судебной палаты, то есть он юрист высокого ранга и полёта. Ну, а справа — председательствующий в этом процессе Владислав Ромулович Завадский. А вот следующая из пяти фотографий — составленный коллаж, — вот здесь практически всё знакомые всё лица. Дело в том, что адвокаты, которые слетелись на это дело, как мухи вот на эти самые рожки, — те самые, которые цератония стручковая, — они вынуждены были поделиться на два лагеря. Потому что с одной стороны, по отношению к обвинению, они, конечно, одна команда, но дальше они распадались на две команды: на команду тех, кто защищал чиновников, и на команду тех, кто защищал купцов. И тут их интересы разные, потому что одни доказывают, что чиновники — люди честные, но слабые, — просто завязли в той удушливой, гнилой, липкой атмосфере стяжательства, которую создали купцы, А вторая — вы удивитесь, — доказывала, что купцы — люди мечтательные, идеалистически настроенные, просто были поставлены в условия этими отвратительными государственными служащими, забывшими о долге, присяге и так далее ради спасения своего…
С. БУНТМАН: Ну конечно, не подмажешь — никакое дело не пойдёт, да конечно.
А. КУЗНЕЦОВ: Я приведу вам примеры того, как они это делали. Итак, в левом, точнее в верхнем ряду — представители группы, защищавшей чиновников: два первых красавца российской адвокатуры, Николай Платонович Карабчевский и Сергей Аркадьевич Андреевский — оба знаменитые адвокаты. А в нижнем ряду — ничуть не менее, даже, я бы сказал, гораздо более знаменитые в каком-то смысле защитники купцов: слева направо Пассовер, Плевако и Пётр Акимович Александров — тот самый, который защищал Веру Засулич. Представляете, какая команда мечты собралась в Таганроге. Каково было бедным присяжным! Присяжные, кстати, сначала жутко скучали, потому что первые дни процесса были невыносимы: согласно накладной какой-то, свидетель, вы признаёте, а свидетель, а как вы объясните… Бухгалтерская сплошная вот эта вот: накладная номер такая-то, коносамент номер такой-то, сопроводительная… Присяжные начали настолько откровенно уже лицом биться, засыпая, о поручни отведённой им скамьи, что председатель суда Завадский, человек сострадательный, сначала велел принести им свежих газет. Значит, Александров тут же заявил протест от имени защиты: вы что, значит, какие свежие газеты, в газетах же пишут про процесс, а присяжные по закону должны иметь как можно меньше информации.
Ладно, сказал Завадский, задумался и через день велел раздать им шахматы. Ну, защита опять это опротестовала, потому что — ну, слушайте, ну вообще, да, конечно, понятно, трудная работа у присяжных в этом деле, но они должны внимательно слушать, а не обдумывать, там, ответ на Е2-Е4, да, как… Е7-Е5 или конь С6 отвечать. Вот. Но зато потом, когда дело дошло до прений — о-о-ох какие тут забили фонтаны. Приведу два примера. Как мы оправдываем жуликов, значит, общественными условиями — вот Пассовер: «Когда мы сами изменимся, изменятся эти условия общественной и служебной деятельности, тогда и хищениям, подобным настоящему, будет положен конец. Никто не отрицает, что в таганрогской таможне — как и в других таможнях, — существовали и, возможно, существуют злоупотребления. Но не казнью чиновников и купцов, посаженных на скамью подсудимых, мы их истребим. Нет, настоящий процесс должен иметь действительно хороший результат, только не там, где его ищут. Процесс этот должен указать, что таможня у нас оперирует ненормально, что таможенный устав открывает путь к широким злоупотреблениям, что правительственные учреждения перестают быть приютом власти, а становятся притоном своеволия». Практически революционная речь, да?
С. БУНТМАН: Да, как-то лихо вообще-то выступает.
А. КУЗНЕЦОВ: А вот Фёдор Никифорович Плевако, который, кстати говоря — газеты потом будут за его работу в этом процессе очень сильно критиковать и говорить: ну где, разве это московский златоуст, мы совершенно другого ожидали. Как-то вот адвокат Плевако, по-моему, и готов не очень, и красноречием своим не так чтобы, значит, блеснул. Я не согласен, что Плевако не блеснул красноречием, вот смотрите. «Где зубы», — я напоминаю, он защищает купцов, да, то есть его задача — очернить чиновников.
С. БУНТМАН: Чиновников.
А. КУЗНЕЦОВ: «Где зубы старой крысы проели дыру, где путём прежде бывших соглашений добились, чтобы была открыта потайная дверь, там позднее, не сговариваясь, не столкнувшись, проползают мыши, проходят и все, кому хочется тайком пробраться в заповедное место». Чиновники — крысы, купцы — мыши. Плевако как бы предвидел это знаменитое решение у Мейерхольда — помнишь, когда чиновники в «Ревизоре», они, как такие крысиные тени, увеличиваясь в размере, поднимаются по лестнице. Жуткий «Щелкунчик». Ай… Так вот, Плевако, значит, он защищал двух — в том числе, каждый из адвокатов защищал по несколько подсудимых, — в том числе у Плевако были такие братья Муссури. Плевако, видимо, сразу понял, что старшего совсем отмазать не получится, можно только постараться скостить ему наказание. Но он поставил перед собой задачу, — и выполнил её, кстати говоря, — отмазать младшего полностью. Младший был просто оправдан по суду.
Так вот что он пишет, что он сказал в своей речи: «Защитнику Муссури нет необходимости опровергать шаг за шагом обвинителя. Многое для него безразлично, многое он готов признать. Особенность дела Муссури та, что оправдание его начинается там, где обвинение предполагает свой базис. И, прежде всего, защита не может не согласиться, что в Таганроге было далеко не чисто. Казнокрадство, видимо, свило себе гнездо, представители власти видели в своих местах, в своём деле прибыток, а в законе — сеть, по их произволу захватывающую или освобождающую вольную птицу от обязанностей перед общественной казной за условленную подачку. Вот в такой тяжёлой атмосфере жили и действовали люди, сегодня вами судимые». Почему я выбрал такое странное, я бы даже сказал — такое наглое с точки зрения защитительной дело для того, чтобы прославить 160-летие судебных уставов? Потому что вот эта вот работа очень талантливых, очень красноречивых адвокатов, грамотных юристов — она не сработала. Суд присяжных по основным фигурантам… А, видимо, действительно кое-кого лишнего отправили на скамью подсудимых, действительно в отношении некоторых обвиняемых не доказаны были обвинения — это же тоже хорошая работа: освободить из-под стражи того, в отношении кого обвинение не смогло доказать свою позицию. Ничуть не хуже, даже ещё лучше.
Так вот, все основные фигуранты сели, так сказать, были приговорены к различным достаточно тяжёлым наказаниям — тяжёлым в первую очередь финансово. Гигантские совершенно были наложены штрафы, в сотни тысяч рублей. Государство старалось по возможности вернуть себе свои потери. В одном современном интернет… на одном портале я встретил какую-то апокрифическую, совершенно не имеющую отношения к реальности историю о том, что Пассовер произнёс некую речь — эта речь приводится, — и на основании этой речи, значит, Вальяно оправдали. Ничего похожего в реальности не было. Вот какой приговор был по этому поводу постановлен… Сейчас, одну секундочку. Сейчас, ну я не буду, немножко я потерялся в своих бумажках, прошу прощения. Но сразу скажу, что этот приговор был обжалован, естественно — такие адвокаты не могли отказать себе в удовольствии написать кассационную жалобу. И вот кассационная жалоба, попадая в уголовный кассационный департамент Сената, попадает в руки его обер-прокурора, а им к этому времени является Анатолий Фёдорович Кони.
С. БУНТМАН: Хм! Да.
А. КУЗНЕЦОВ: Вот они встретились. Кони произнёс на заседании Сената по этому делу очень подробную речь — она опубликована, без труда можете её найти в Интернете и с ней ознакомиться. И Кони предложил в конце, действительно поскольку кассационные поводы имели место некоторые, он предложил следующую схему, и Сенат её принял: мы отправляем дело на новое рассмотрение, но не с начала, а с момента вынесения вердикта присяжных. То есть…
С. БУНТМАН: Это как?
А. КУЗНЕЦОВ: …первую стадию мы не оспариваем. Первая стадия процесса — присяжные должны постановить вердикт, вот они постановили: этот виновен по этому, этому и этому пункту, а этот виновен по этому и этому пункту. А этот виновен по этому, но заслуживает снисхождения, а этот невиновен по всем предъявленным обвинениям. Вот этот вердикт мы не оспариваем, но новый состав суда, с учётом тех замечаний, которые сделал Сенат, должен пересмотреть приговор. То есть конкретные меры наказаний тем подсудимым, в отношении которых присяжные постановили — виновен.
С. БУНТМАН: Понятно.
А. КУЗНЕЦОВ: То есть никто от наказания не ушёл, но в отношении некоторых людей — в том числе в отношении Вальяно, — наказание было смягчено. Ему по первому суду присудили колоссальный штраф и Сибирь. Вот, второй пересуд Сибирь изъял, и Вальяно отделался очень крупным штрафом — около 400 тысяч рублей он должен был внести в казну. В Сибирь поехали в основном чиновники. Вот смысл пересмотра приговора заключался в том, что спрос всё-таки разный. Купцы нанесли государству преимущественно материальный ущерб — они за этот материальный ущерб должны, так сказать, ответить материально же, они должны его максимально по возможности восстановить.
С. БУНТМАН: Ну да.
А. КУЗНЕЦОВ: А чиновники, помимо прочего, помимо того, что они содействовали нанесению материального ущерба, ещё бросили тень на государственный порядок, да? Они как представители государства, как люди, приносившие присягу, — они виновны в том, что они забыли, так сказать, правила своей службы. Вот поэтому чиновники — те, кто были признаны виновными, — поедут в Сибирь. Чехов, который следил за этой историей, потому что, естественно, для него фамилия Вальяно была… и, собственно, я думаю, что фамилии всех фигурантов были ему хорошо известны.
С. БУНТМАН: Ну да.
А. КУЗНЕЦОВ: И вот едет он на остров Сахалин и в своих путевых заметках меланхолически отмечает: вот я приехал в Иркутск, а вот мне сказали, что умер такой-то — инспектор, значит, таможни, вот, да, которого я знал по Таганрогу, умер в совершенной бедности. Вот такие вот, значит, заметки он оставлял. Но вообще, надо сказать, что это дело чрезвычайно долго будет волновать город Таганрог. Как я прочитал сегодня утром, готовясь к передаче, в Таганроге до сих пор именем Вальяно любят называть всякие — ну, не официальные объекты, там, не улицы, не площади, не скверы, но вот какий-то там салон «Вальяно», кафе «Вальяно». Красиво, да?
С. БУНТМАН: Красиво, да.
А. КУЗНЕЦОВ: Почти так же красиво, как «Бристоль» — номер один, так сказать, в нашей провинциальной жизни названьице-то, да? И не только же провинциальной — и в Москву уже проникли бристоли. Вот, а тут и к Таганрогу имеет самое непосредственное отношение. Сейчас есть такой, несколько местно-патриотический, я бы сказал, уклон — вот, дескать, Вальяно, ну да, конечно, он жуликоват был, но что вы хотите — коммерсант и так далее. Но вот он, значит, на город много тратил — не так много тратил на город. В отличие от других купцов, вполне вероятно, не таких жуликов, как он, — мы-то знаем примеры благотворительности гигантских масштабов, когда люди целиком, там, от фундамента до крыши больницы отстраивали, да, когда десятки стипендий учреждали, там, и всё прочее. Нет, он давал какие-то суммы — ну, как положено: там, все дают, и он. То на женскую гимназию что-то давал, то ещё на какие-то благотворительные… Но так сказать, чтобы он был известен как человек, щедротами которого пол-Таганрога кормилось — не скажешь.
Интересно, что вот не знаю — то ли тоже апокриф, тоже выдумка, то ли нет, но встретил я упоминание о том, что земной путь он свой окончил (а окончил он его в девяносто шестом году, то есть через одиннадцать лет после процесса там же, в Таганроге), что якобы окончил он свой земной путь объевшись осетрины, которая оказалась второй свежести. Я забыл упомянуть в самом начале, говоря о товарах, которые вывозили из Таганрогского порта — очень большое количество рыбы, и в первую очередь чёрной икры. Потому что в то время в Азовском море таки водились осетры. Не знаю, как сейчас, сейчас у нас с чёрной икрой вообще режим такой, очень жёсткий, что правильно, видимо, вот. Но Азовское море вообще трагедия, конечно, потому что и в судьбе Таганрога тоже: потому что ещё до революции, в начале 20-го века, когда началось резкое обмеление Азовского моря, там что-то за десять лет настолько понизился уровень воды, что обороты таганрогского порта упали в два раза, именно потому что всё меньше и меньше кораблей.
С. БУНТМАН: Ну конечно!
А. КУЗНЕЦОВ: Их, их осадка позволяла туда проходить, а естественно, что углубление акватории порта требовало колоссальных затрат — эта…
С. БУНТМАН: Это гигантские средства! Гигантские.
А. КУЗНЕЦОВ: Конечно. А дальше грянула такая — дальше таки грянула такая революция, что стало, стало не до акватории порта, кстати про таки. Таганрог в девяносто седьмом году, когда перепись населения проводилась — совсем не маленький город, пятьдесят один, пятьдесят одна тысяча человек, то есть он в первую полусотню входит российских городов, и, кстати говоря, за тридцать лет, вот эти самые чеховские тридцать лет, это население увеличилось втрое, восемнадцать было в год окончания Крымской войны в пятьдесят шестом году, а девяносто седьмом, через сорок лет — почти в три раза больше. Так вот, в Таганроге в восьмидесятом году числилось, ещё раз говорю, населения где-то — в восьмидесятом году где-то сорок с чем-то тысяч человек, на сорок с чем-то тысяч — тысяча восемьдесят семь купцов. Я думаю, что такой концентрации купцов — ну, может, опять же в той же Одессе. Двести… 334 русских, 242 еврея, 481 грек, и всего тридцать немцев.
То есть это по сути своеобразная торговая миссия Греческого королевства на тот момент ещё в Российской империи, да? Наверно, самый греческий город России в это время — это Таганрог, по крайней мере по доле греков среди населения. Вот такая вот история во славу судебных уставов — ещё раз говорю, что во славу именно потому, что это суд, который, как мне кажется, сделал всё правильно: наказал однозначно виновных, причём подумал, уточнил наказание, а в отношении тех, чья виновность была не доказана или в отношении тех, чья невиновность стала очевидна, он никакого наказания не применил. И всё было сделано сравнительно быстро, то есть вот он, быстрый, честный, справедливый суд — тот самый, который и призывал создать государь император.
С. БУНТМАН: А всё-таки самая прочная была из реформ, да?
А. КУЗНЕЦОВ: Думаю — да! Я глубоко убежден в этом.
С. БУНТМАН: Самая какая-то, самая укорененная и, в общем-то, продержавшаяся…
А. КУЗНЕЦОВ: А про…
С. БУНТМАН: В нормальном виде аж до самой той катастрофы, о которой вы изволили рассказывать.
А. КУЗНЕЦОВ: А про Пассовера ещё одна, буквально одной строчкой — когда провалилось так называемое дело покушения — второго первого марта, и Александр Ульянов оказался перед, значит, перспективой судебного процесса, то именно Пассовера Марии Александровне Ульяновой рекомендовали в качестве его защитника, с ним были начаты переговоры, но Александр Ильич отказался от защитника, сказал, что он будет защищать себя сам, и поэтому — вот этот, эта речь не состоялась, эта защита не состоялась.
С. БУНТМАН: Ну да. Ну что ж, хорошо, грандиозное, конечно, дело, хотя всё такое вот, всё такое классическое, знаешь: классическое это жульничество, а то, что чиновники на купцов и купцы на чиновников — это мы знаем ещё по «Ревизору», да, ну, какие эти просто…
А. КУЗНЕЦОВ: Они созданы друг, друг для друга, конечно.
С. БУНТМАН: Они вот как дети, да — всё несут и несут.
А. КУЗНЕЦОВ: Как дети!
С. БУНТМАН: Да-да, как дети, ей-богу, вот. Ну что ж, хорошо, до следующей нашей встречи в следующий четверг.