С. БУНТМАН: Добрый день, мы начинаем наше очередное судебное заседание. На сегодня у нас… ну вот можно ли говорить до заседания, что отвратительный человек?
А. КУЗНЕЦОВ: Не хотелось бы, особенно исходя из того, что — я не подумал про это, конечно, в прошлый раз, потом, когда я понял, что мы натворили, у меня волосы зашевелились, думаю: ну что ж мы такое, в день рождения Сергея Александровича-то, ничего лучше не подобрали?
С. БУНТМАН: Ну так это не тоже есть повод, правда?
А. КУЗНЕЦОВ: Вообще если б не оправдали…
С. БУНТМАН: Нет, то это было бы нехорошо… Кстати, большое спасибо всем, кто продолжает меня поздравлять.
А. КУЗНЕЦОВ: Я задумался на самом деле, и мне в голову пришли две мысли. Во-первых, я подумал: вот для меня было загадкой, когда наша передача в новых условиях переехала с воскресенья на четверг, я всё думал: почему четверг? А потом я понял, что Алексей Алексеевич, который, как мы прекрасно знаем…
С. БУНТМАН: Да. В глубинах своей мудрости…
А. КУЗНЕЦОВ: Да, вот под напускной строгостью и даже суровостью временами прячет трепетное ранимое сердце — он, видимо, заранее посмотрел, что у нас у обоих в этом году день рождения приходится на четверги. И чтобы большее число людей могло нас поздравить, он вот и поставил передачу на четверг. А во-вторых, значит, вот по поводу Квислинга… я хочу начать… действительно, ну, тема малоприятная, и человек совсем неприятный, но вот я хочу начать с такой лирической немножко ноты. Сейчас нам Саша покажет первую картинку. В пяти минутах очень неторопливого шага от места, где я живу, в одном из арбатских переулков, в Большом Лёвшинском, в таком полудворике совершенно крошечном, перед зданием миссии Красного Креста стоит памятник. На мой взгляд, это один из лучших московских памятников. Ну таких, келейных и кулуарных. Человек, в котором абсолютно ничего не выдаёт выдающегося полярного исследователя. Такой типичный интеллигент в шляпе, узкоплечий.
С. БУНТМАН: Учитель или врач.
А. КУЗНЕЦОВ:
Учитель, врач, да, совершенно верно. Видно, что немолодой, видно, что усталый. И он левой рукой — на фронтальном снимке это не видно — он поддерживает маленькую исхудалую девочку, которая прижимает ручонками к груди краюху хлеба. Это один из двух самых знаменитых норвежских политиков 20-го века, один из самых светлых политиков 20-го века вообще, не только норвежских. Фритьоф Нансен, который был не только выдающимся исследователем, но и действительно человеком с очень бурным общественным темпераментом. И в норвежской, и в европейской политике, особенно в европейской политике он сделал очень много доброго. Вспомним, естественно, в первую очередь нансеновские паспорта, но не будем забывать, тем более что перед нами был Максим Курников, и он говорил о своём проекте, вот, об их проекте с Александром Архангельским: книга о голоде начала 1920-х годов.
Именно Нансен был одним из тех людей, которые больше всего сделали для того, чтоб хоть как-то облегчить положение голодающих. И вот почему я эту картинку приготовил. Дело в том, что одним из ближайших сотрудников Нансена и в этой миссии в Поволжье, и в последующей, ещё одной миссии Нансена, которая у нас в России известна гораздо меньше, но зато её великолепно знают в Армении, и по моим сведениям, Фритьоф Нансен — один из иностранных национальных героев Армении, потому что ещё один гуманитарный проект этого человека заключался в возвращении в республику Армения людей, пострадавших от турецкого геноцида, и он очень…
С. БУНТМАН: Там скорее не возвращение, потому что они были на другой части, это турецкой.
А. КУЗНЕЦОВ: Но дело в том, что, насколько я знаю, он вёл переговоры с советским правительством и одновременно с различными структурами Лиги Наций о выделении специальной кредитной линии для орошения каких-то непригодных для земледелия территорий в Армении, чтобы там можно было расселить этих людей. Потому что по его подсчётам это должно было на долгие годы дать работу тысячам людей. Из этого проекта, к сожалению, ничего не получилось и в силу, так сказать, нежелания советской власти, и в силу европейской бюрократии и всего прочего. Но, как говорил герой известного фильма «Пролетая над гнездом кукушки», «я хотя бы попытался».
Квислинг тоже был одной из его, так сказать, рук. То есть до поры до времени в жизни этого человека — я уже теперь перехожу на Виткунда Квислинга — не было не только ничего недостойного, но даже наоборот, было много достойного. В одном из моих любимых рассказов о Шерлоке Холмсе, в «Пустом доме», рассуждая о полковнике Моране, Холмс говорит такую фразу: «Знаете, Ватсон, есть такие деревья, которые до поры до времени растут прямо». А потом вот начинаются всякие.
С. БУНТМАН: Как говорит мой коллега и соведущий Айдар Ахмадиев, когда мы говорим о каких-нибудь тиранах — что же с ним случилось?
А. КУЗНЕЦОВ: Саш, дайте, пожалуйста, вторую картинку нам. Вот такое классическое семейное фото. Семья, уже немолодые родители, трое взрослых сыновей. Квислинг на этой фотографии крайний слева, он так, несколько в отдалении сидит, он старший из братьев.
В семье была ещё дочь, но по каким-то причинам — возможно, она в это время училась где-то в другом месте — её на этой фотографии нет. Он родился во вполне респектабельной семье, его отец был лютеранским пастором, в это время и, кстати, до совсем недавнего времени в Норвегии была государственная лютеранская церковь, норвежская церковь. Вот её пастором, соответственно, и был отец Видкуна Квислинга. Но почему-то никакого богословского, так сказать, будущего родители не предполагали за ним, хотя очень часто не только в России, но и в других европейских странах в семьях священников старший сын, предполагается, должен продолжить линию отца. В России, собственно, приходы до революции фактически наследовались. Это нигде не было записано в правилах, но на практике соблюдалось, в общем, с небольшим количеством исключений.
Видкун Квислинг пошёл по военной линии, причём обнаруживал совершенно блестящие академические результаты, и, например, когда он заканчивал военное училище, он его закончил с рекордной суммой баллов за всё время существования училища — а училище, там, с 1817 года, по-моему, существовало. То есть он вообще за всю его историю набрал максимум из того, что было возможно, и был даже, как совершенно уникальный курсант, представлен — лично представлен — Саш, дайте, пожалуйста, следующую картинку нам — только что, можно сказать, свежеиспечённому, потому что речь идёт о 1906 или 1907 годе, королю Норвегии Хокону VII.
В 1905 году Норвегия получила полную независимость, потому что до этого времени находилась в унии со Швецией и собственного монарха у Норвегии не было. Эта уния была расторгнута, и у Норвегии появился король. И эта фотография нам нужна не только для того, чтобы показать красивого мужчину в военной форме, но дело в том, что Хокон VII в дальнейшем нам сегодня ещё понадобится.
Вот их первое свидание, личное свидание с Квислингом, произошло при таких обстоятельствах. Тот — выпускник академии, представленный молодому королю в связи с его выдающимися заслугами. И, собственно, дальнейшая его карьера будет развиваться на военно-дипломатическом поприще, потому что он будет выполнять поручения одновременно по линии военного ведомства, дипломатического, разумеется, это всё подразумевает какую-то разведывательную деятельность.
В период Первой мировой войны определяется его своеобразная специализация, о которой я, честно говоря, до того, как начал готовиться к этой передаче, не имел ни малейшего представления. Оказывается, Видкун Квислинг специализировался на российском, на русском направлении. Он несколько лет учил язык. Он в конечном итоге свободно говорил по-русски. И даже, помимо того что он несколько лет провёл в России на активной дипломатической службе, о чём я сейчас скажу, он был дважды женат в своей жизни, и обе его жены были русскими. Ну, или скажем аккуратнее — российскими подданными.
В нашем сегодняшнем понимании русские — это этническая принадлежность, да? Значит, когда он работал в составе миссии Нансена в Поволжье, в голодном 1922−1923 гг., он познакомился там с молодой женщиной, Александрой Ворониной, на которой женился. Это очень странная история, и больше всего похоже, хотя об этом нет никаких неоспоримых документальных подтверждений, что брак был фиктивным.
А вот дальше очень интересная история. Через год при живой, и не просто живой, а присутствующей там же Ворониной, при повторной командировке в Поволжье он женится на Марии Пасечниковой. Саш, дайте нам, пожалуйста, следующую картинку. Вот вы видите Квислинга, молодую женщину. Она пройдёт с ним дальше рука об руку всю его жизнь, сильно его переживёт — у них большая разница в возрасте… Когда я оговорился насчёт русской, я имел в виду именно её, потому что в отношении неё не очень понятно — она то ли украинка, то ли русская. В любом случае всю свою короткую ещё на тот момент жизнь — он женился на ней на следующий день, как ей исполнилось 17 лет, по-моему, — она прожила в Харькове. Впоследствии Воронина будет некоторое время путешествовать вместе с ними и будет подаваться всем, в том числе и властям, уже не как первая жена — потому что вообще неизвестно, разводился с ней официально Квислинг, женился он официально на Пасечниковой — вот в отношении неё никаких документов нету. Хотя впоследствии у норвежского правительства не возникнет никаких сомнений в том, что она его жена. Там будут всякие юридические закавыки после его смерти, с наследством, со всем прочим, но никогда не поднимался вопрос о том, что их браку нет подтверждения.
Настолько для всех было очевидно, что всё это, так сказать, фрау Квислинг, да? Вот, значит, это… похоже, ещё одно косвенное … Потому что ситуация такого модного в начале 20-го века ménage à trois — это не Квислинг точно. Он человек вполне суровой лютеранской этики в вопросах семьи и брака, поэтому, скорее всего, действительно его первый брак был фиктивным, предпринятым для того, чтобы Александру Воронину спасти от голодной смерти. А с Марией Пасечниковой да, действительно, любовь и всё прочее, и жизнь, впоследствии прожитая совместно.
Он вернётся в Россию ещё раз, уже во второй половине 1920-х, и вот там его, значит, соратником, наставником, потому что он старше, — и не только потому, что он формально старше, но, видимо, и воля более сильная (Саш, дайте, пожалуйста, следующую картинку) становится Антон Фредрик Приц. Вот он перед нами.
Они оба работают в дипломатическом представительстве Норвегии, более того, в это время диппредставительству Норвегии — собственно, как там оказался наш, скажем так, герой — потребовались дополнительные сотрудники в связи с тем, что Норвегия взяла на себя представительство интересов ещё одной страны, которая как раз в это время разорвала отношения с советской Россией. Это Великобритания. Знаменитый кризис второй половины 1920-х годов, когда слишком активная поддержка Коминтерном забастовочного движения, компартии, других левых сил Великобритании, знаменитый налёт на посольство, все эти деньги, обнаруженные там прямо в пачках наличными, инструкции, прочие документы, которые — совершенно, конечно, немыслимая для карьерных дипломатов вещь, — хранились в посольстве практически в открытом доступе, были обнаружены и опубликованы. Всё это привело к скандалу, по сути СССР и Великобритания стояли на грани войны. И вот тогда именно норвежские дипломаты представляли британские интересы тоже.
Эта парочка поработала в Москве ещё пару лет, и возникло дело — то ли инспирированное ГПУ, то ли действительно, потому что Приц был явно совершенно очень ушлым и дошлым человеком, — о контрабанде совзнаков на территорию, то есть то ли фальшивых, то ли не очень… Я так, в общем, в деталях этого дела не разобрался. Одним словом, их обвинили в том, что они занимаются всякого рода финансовыми махинациями. То ли как представители государства, но я не очень понимаю, зачем бы в Норвегии в это время устраивать какой-то там подкоп под советский рубль. Я думаю, что просто-напросто они играли на чёрном рынке, тем более что такое 1927−1929 годы, как раз когда они в командировке? Это постепенное сворачивание НЭПа, и оба на этом очень здорово зарабатывали. Люди реализовывали ценности такие, которые невозможно было ни при каких условиях сохранить и вывезти, надеясь обратить их в деньги, деньги — в золото, драгоценности, что-то такое гораздо более мелкое. И они очень дёшево скупали антикварную мебель, картины… В результате из советской России Квислинг — это был последний его туда визит — вернулся с вагоном барахла, которое он на протяжении всех 1930-х будет распродавать. Правда выяснилось, что многие картины, которые ему продали как подлинники, оказались копиями европейских мастеров, и он получил гораздо меньшие деньги, но тем не менее парочку Хальсов подлинных он продал, какие-то там наброски Рембрандта, ещё что-то… То есть там, среди вот этого всего, были вполне себе дорогостоящие вещи.
Его, которого до этого вроде не интересовала политика, под влиянием Прица она начинает интересовать. Как это бывает с неофитами, начинает интересовать сразу страстно. Он в неё бросается. А Норвегия в это время, насколько я понимаю, представляет собой очень поляризованное общество. Ну, не одна Норвегия, прямо скажем, да? Посмотрим на Германию этого времени, на Польшу, на Францию, на Испанию, — в Европе трудно найти страну, которая не… Ну, Швейцария, может быть. А во всём остальном мире, в общем, очень сильная поляризация к крайностям — либо левые, либо правые. Причём и левые, и правые довольно крайние.
Норвегия не исключение. В 1931 году её, как и остальные европейские капиталистические страны, догоняет Великая депрессия. И к этому времени Квислинг уже участвует вместе с Прицем, под его руководством, в создании всяких правых организаций. Дело в том, что у него открылось — как-то очень быстро, буквально за пару лет, — то, что потом станет его политической программой, хотя до этого вроде особенно не проявлялось. Во-первых, совершенно доходящий до каких-то невероятных пределов норвежский национализм. Надо сказать, что его бывший патрон Нансен тоже, в общем, в своё время много печаловался о Норвегии во время унии. Его беспокоила судьба Норвегии как суверенного государства. Чего Нансен себе никогда не позволял — это пещерной ксенофобии. Так сказать, никакой там «Норвегии для норвежцев» и так далее. Зато этого было в избытке у Квислинга. Во-вторых, в нём прорезался — трудно сказать, может, и раньше был, но я нигде не встречал об этом упоминаний — совершенно пещерный антисемитизм. В этом вопросе он, пожалуй, не уступал Гитлеру, разве что не призывал к таким крайностям. Строго говоря, Квислинг никогда не призывал к уничтожению евреев, но призывал — до последних буквально, так сказать, недель своего существования на свободе — к депортации, к запрету въезда в Норвегию и проч.
В-третьих, ну, он всё-таки военный человек, хотя он уже ушёл к этому времени в отставку в чине майора норвежской армии, он всё время грезил о том, что Норвегия должна расширять своё военное могущество, добиваться от парламента больших ассигнований на вооружённые силы, а раз парламент не даёт, то нужно создавать какие-то квазивооружённые силы, типа того же Шюцкора или ополчения по прусскому образцу — то, чем ещё Шарнхорст с Гнейзенау в 19-м веке занимались. При этом он всё время смотрел на Германию и на Италию. То есть назвать его подражателем было бы неправильно — то, что делали Муссолини и Гитлер, он пропустил через себя, через «чистого норвежского патриота». Кстати, например, к вопросу о разногласиях с Гитлером — и он будет даже вежливо спорить с фюрером в более позднее время — он, например, не считал, что высшей является именно германская раса: он корректно поправлял «северо-скандинавская». То есть часть немцев может быть отнесена (те, кто живут по побережью Балтики), а вот всякая там Бавария — ну посмотрите вы на них, да? Ну что это? Разве это серьёзно?
С. БУНТМАН: Но и ни Австрия тоже?
А. КУЗНЕЦОВ: Я не знаю, звучало ли это слово, так сказать, с фюрером это было очень двусмысленно. Известно, что он, так сказать, с одной стороны, конечно, Австрию не считал образцом немецкого духа и о себе говорил как о немце, но всё-таки родину не сотрёшь пальцем. Не знаю, звучала ли Австрия, но получается, что, естественно, Австрию к северо-скандинавским странам отнести невозможно. То есть его идея заключалась в том, что высшая раса — это потомки викингов, такая своеобразная норманская теория 2.0. Но идея высшей расы у него тоже, безусловно, существовала, то есть он — такой «гитлер-лайт»: теоретическая база очень похожа, а вот в части практических рекомендаций… Ну, то есть он говорит о том, что норвежцы — представители высшей расы, но о том, что норвежцы должны поработить полмира и эти полмира должны стать норвежскими рабами, — этого у него нет.
С. БУНТМАН: Хотя мог бы, кстати, попсиховать и рассказать про Сицилию, например.
А. КУЗНЕЦОВ: Да, закусить мухомором, покусать собственный щит.
С. БУНТМАН: Да, Сицилия — это исконно норвежская земля…
А. КУЗНЕЦОВ: Ну, подревнее, чем некоторые думают о других землях. Гвискаров из истории-то не выкинешь, конечно, никуда. Были, были норманны на Сицилии. Ну, а уж что касается Северной Франции, и этого недоразумения, называемого Британскими островами — тут уж и юноше понятно, что называется. Значит, ещё до того, как партия Квислинга более-менее сформировалась, ему было сделано предложение очередным премьер-министром Норвегии — войти в состав норвежского правительства. И он в 1931 году получает портфель министра обороны, который во многих европейских странах, конечно, был бы одним из ключевых, но не в Норвегии начала 1930-х. Норвегия начала 1930-х очень рассчитывает по примеру соседней Швеции, что она в конфликтах будущего останется нейтральной. В Норвегии очень серьёзные социальные проблемы, поэтому тратить большие деньги на армию Норвегия категорически отказывается, и министр обороны — это политик, в общем, второго ряда. А Квислинг очень рвётся в первый, поэтому когда представляется первая возможность поиграть мускулами, Квислинг тут же радостно в эту возможность бросается.
В 1931 году в Менстаде происходит крупное рабочее выступление, связанное, казалось бы, с ерундовым поводом. Рабочим отменили (вообще промышленным рабочим Норвегии) финансировавшуюся государством небольшую льготу: раньше всем рабочим на промышленных предприятиях давали молочный паёк. Вредное производство, не вредное — в то время не вредного не было, да? Всем давали молоко. А теперь забрали. И как часто бывает, соломинка словамлм спину верблюду — рабочее недовольство, Великая депрессия, сокращения, увольнения, локауты — рабочие вспыхнули.
С. БУНТМАН: И это начало 1930-х годов, причём очень хорошие отношения у Советского Союза с Норвегией, которые всё улучшаются.
А. КУЗНЕЦОВ: А чего им быть плохими? Никаких противоречий нет — в Норвегии, что следует хотя бы из того же конфликта в Менстаде, о котором я сейчас продолжу, — довольно сильное левое движение. Причём оно неплохо организовано, потому что норвежское правительство, оно никаких серьёзных палок в колёса ни профсоюзному движению, ни цивилизованным левым партиям не ставит. Компартия Норвегии вполне легальна, да, выходят газеты, собираются всякие митинги. Собственно, конфликт в Менстаде до поры до времени развивался по сценарию, пусть крайнему, но в рамках законности, когда профсоюзы пытались договориться о различного рода компромиссных вариантах. Ну например, как там одной из реальных причин (не каплей молока вот этой вот, а из реальных причин), которая за всеми этими забастовками существовала, было то, что, значит, объединение владельцев предприятий, которое находилось в переговорах с конфедерацией профсоюзов Норвегии, сказало: «Вот смотрите, Великая депрессия, мы будем снижать зарплаты». На что конфедерация говорит: «Мы вас понимаем, но и вы нас тоже поймите — людям есть что-то надо, поэтому, давайте пойдём по другому пути — вы сократите рабочее время, но пропорционально, так сказать, зарплате». Потому что хотя бы у людей, если вы снизите зарплаты, чтобы у них хоть какое-то время освободилось, чтобы они какие-то подработки могли найти, и так далее, и так далее. А то оставить то же самое рабочее время, но сократить зарплату — это совсем…
В этой нерешённой ситуации — конфликт, который по счастливой случайности не закончился большим кровопролитием. Потому что именно министр обороны Квислинг, радостно курлыкая, со словами «смотрите, что у нас есть, у нас есть войска», ворвался в эту ситуацию, хотя там полиция уже была, и, в общем, буквально вот счастливая случайность, что там не прозвучали серьёзные выстрелы и не пролилась большая кровь. Но интересно, что, несмотря на его министерский пост, партия его, которая официально, окончательно оформилась в мае 1933 года, — это важно. Гитлер уже пришёл к власти, и в том, что эта партия смогла окончательно оформиться и организоваться, там сразу были немецкие денежки в том числе — не только, но в том числе. То есть на этого «партнёра», скажем так, Гитлер смотрел сразу достаточно пристально как на перспективную фигуру. Партия эта называлась Народное единение, и вот она с треском провалилась на выборах. А по конституции Норвегии — ну естественно, Норвегия — конституционная монархия в 20-м веке, и по конституции нет прямой зависимости от того, как парламентские выборы закончились. То есть правительство необязательно состоит из партий парламентского большинства, тем более при норвежской партийной системе — там партий много было. Поэтому там вероятность однопартийного большинства в парламенте была ничтожной. Но в целом расклад в парламенте был чрезвычайно важен, потому что правительство, которое не имело бы хоть какой-то поддержки парламента, было просто обречено. Квислинговцы провалили эти выборы, они только в половине избирательных округов выставили своих кандидатов, и в этих округах в общей сложности набрали 3,5%. Ни в одном округе не смогли провести своего человека в парламент. В этой ситуации, конечно, министр, представляющий партию, которая ни одного депутата в парламенте не имела…
С. БУНТМАН: Да ещё такой министр, да.
А. КУЗНЕЦОВ: Дальше всё потихонечку-полегонечку катилось к 1939 году. Квислинг выступал на митингах, занимался партийной деятельностью, очень внимательно смотрел на Германию. А в Германии по поводу Норвегии зрели определённые планы, и, собственно, главный вопрос, который ставил Гитлер перед своими советниками — когда дело дойдёт до Норвегии, Дании… Швецию решено было не трогать, Швеция держит дружественный нейтралитет, поэтому и так всё хорошо. А вот Норвегия, Дания. Как будем поступать? Поставим марионеток или своих, а они, так сказать, пусть там используют в качестве некой вспомогательной администрации местные кадры?
С момента, когда начнётся нацистское вторжение в Данию и Норвегию: это один и тот же день в начале апреля 1940 года, но Дания будет захвачена за один день, а с Норвегией получится облом — с Норвегией будут ковыряться до конца мая, причём будут серьёзные боевые действия и на море, где британский флот будет, так сказать, противодействовать германскому, и на суше, где и части норвежской армии будут сражаться, и успеет высадиться британско-французско-польский ограниченный контингент, который будет сражаться, но самое обидное — это как поведёт себя норвежская власть. Король — хотя ему предлагали вполне цивилизованные условия — плюнул в сторону предлагавших, и когда стало понятно, что немецкие войска угрожают захватить его в плен, вместе с министрами удалился на север, причём там был эпизод, когда они неделю шли пешком по весеннему снегу, чуть ли не прижимая к груди чемоданчики с парой белья и нехитрыми пожитками, пробирались в район Фридрихсхафена, Нарвика и всего прочего. И в результате, когда стало понятно, что оборонять территорию Норвегии больше невозможно, просто переправились на территорию Англии, да? И стали одним из первых внятных, отчётливых правительств в изгнании, которые заявили, что мы сражаемся, да? Нас захватили. Никакого там референдума о признании нас союзником.
Иными словами, у Гитлера была большая надежда на то, что с Данией и Норвегией пройдёт словацкий сценарий: Чехию присоединили как протекторат Богемии и Моравии, а в Словакии возникло марионеточное правительство Тисо. Квислинг тоже очень посматривал на словацкий вариант: «Я, я, я — норвежский Тисо, возьмите меня, пожалуйста!». Но у него к этому времени уже была репутация человека, который не прямо сразу говорит «Jawohl», а начинает говорить: «А вот как же так? А вот народ Норвегии же косо посмотрит». В общем, тюфяк какой-то. Поэтому сначала, как только вторглись, Гитлер его обласкал и вроде как объявил, что господин Квислинг теперь премьер-министр (Квислингу это потом очень отольётся на суде, потому что это будет воспринято юристами как соучастие в государственном перевороте). И Квислингу будет очень трудно крыть, потому что он на самом деле объявил, что теперь он премьер-министр Норвегии, Гитлер сказал: «Да-да, мы согласны, вот он теперь — премьер-министр Норвегии». Но когда немцы увязли в Норвегии и было не очень понятно, как эта спецоперация будет дальше развиваться, было сочтено, что лучше иметь что-нибудь попроще и понадёжнее.
Йозеф Тербовен — он стопроцентный немец, предыдущая его должность — гауляйтер одной из областей Западной Германии. Он был назначен рейхскомиссаром в Норвегии, что означает, что эта территория воспринимается как оккупированная. Он — глава оккупационной администрации, но точно так же, как предпринимались, правда, более вялые попытки в Польше, Белоруссии и Украине, создаётся некая местная администрация — все вот эти бургомистры, все эти уполномоченные, вплоть до вспомогательной полиции. И на протяжении более чем года, то есть, второй половины 1940 года и всего 1941 года, порядка полутора лет, конструкция будет именно такая: есть рейхскомиссар, а при нём некое местное самоуправление, в котором Квислинг играет…
С. БУНТМАН: То есть, даже это не вишистская Франция…
А. КУЗНЕЦОВ: Нет, это не вишистская Франция, формально это… И Квислинг всё время… Он неоднократно за это время встречался с Гитлером лично, и он всё время поднимал вопрос о том, что «смотрите, будет гораздо более эффективным сотрудничество, мы можем поговорить о том, что мы сформируем воинские формирования, значит, и отправим их, вот как Франко это сделал, отправим их на Восточный фронт, или куда там ещё скажете, но, пожалуйста, всё это возможно только после того, как вы признаете независимость Норвегии». ОК, чёрт с вами, давайте попробуем. И в январе 1942 года было объявлено, что германская администрация свою деятельность прекращает, что с 30 января (не знаю, случайное ли это совпадение, но 30 января для Гитлера, конечно, особенная дата — в 1933 году в этот день ему были вручены канцлерские полномочия), что с 30 января 1942 года Гитлер одобрил передачу власти норвежскому правительству. Но при этом рейхскомиссариат остался, то есть формально они вроде как поменялись местами: рейхскомиссариат теперь — что-то вроде такого посольства Германии на территории Норвегии, но, естественно, по-прежнему пытается рулить всем, до чего дотянется. В конечном итоге 1 февраля 1942 года Квислинг стал министром-президентом, то есть главой национального правительства, его наставник Притц получил одну из ключевых должностей — министра финансов — в этом правительстве.
Что творилось в Норвегии при квислинговском режиме? Вот если начать подробно описывать, почти у любого советского, скажем так, человека возникнет такое «ну-у-у».
С. БУНТМАН: Ну что это по сравнению с тем, что… Да.
А. КУЗНЕЦОВ: Я помню, в каком бешенстве мама вернулась из какой-то очередной командировки во Францию, дело было где-то в начале 1980-х. Прям прикуривать можно было. Что случилось? А она уже в аэропорту, уже на обратной дороге разговорилась с какой-то пожилой француженкой, почему-то у них зашёл разговор о войне, и мама что-то ей рассказывала-рассказывала, а та глубокомысленно ещё так сочувственно кивала. А потом сказала: «Да, знаете, у нас тоже чёрт знает что творилось, сыру приличного достать было нельзя». В те годы.
Но надо понимать, что для Норвегии… Люди же сравнивают не вообще, свою беду они сравнивают не с холокостом, да, в мировом масштабе, не с всемирным голодом, не с эпидемией «испанки», не ещё с чем-нибудь. Люди сравнивают с тем, как они жили до, и как они живут теперь, да? Норвегия не привыкла к тому, что устраиваются полицейские облавы, что организуются принудительные работы, что люди, которые проявляют свою достаточно скромную позицию, тут же подвергаются репрессиям.
Норвежцы нельзя сказать, чтобы были большими филосемитами, и в Норвегии, собственно, евреев-то было немного. Вот, в ходе всяких, так сказать, «операций по окончательному решению» еврейского вопроса на территории Норвегии в общей сложности пострадали около 750 человек — они были схвачены, частично отправлены в лагеря на территории Польши и там, вероятно, большинство этих людей погибло. Кому-то удалось какими-то окольными тропами перебраться в Швецию, благо граница огромной протяжённости, а в Швеции, в общем, какой-никакой, но нейтралитет соблюдался, хотя немецкие спецслужбы там себя достаточно вольготно чувствовали, но они всё-таки занимались более серьёзными, как им казалось, делами, чем погоня за отдельно взятыми евреями. Поэтому те события, которые потрясли Норвегию, которые потом на процессе будут Квислингу поставлены в вину, ещё раз говорю, нам они могут показаться… Ну вот, например: в 1941 году… Слушайте, я периодически путаю, вот, в 1941 году произошла молочная забастовка, а та забастовка, о которой я говорил, в Менстаде — там было дело связано именно с недоговорённостью из-за рабочего времени и сокращения оплаты.
В 1941 году отменили вот этот небольшой молочный паёк, это вызвало рабочее волнение, и вот здесь и немецкая полиция, немецкие спецслужбы, и норвежская полиция действовали очень жёстко, похватали много народу. Двоих рабочих лидеров, очень популярных — Вигго Ханстеена и Рольфа Викстрёма — казнили, сейчас им памятники стоят в Осло — ещё несколько человек приговорили к смертной казни, но потом отменили, заменили тюрьмой, там, кого-то просто бросили в тюрьму. Вот многие норвежцы потом говорили, что они это восприняли как некий барьер: всё, с этого момента над Норвегией окончательно сгустился нацистский мрак. Ну и ещё одно дело, которое будет прямо отдельным пунктом обвинения предъявлено Квислингу, потому что его подпись стоит под этим решением: в августе 1943 года один полицейский, его звали Гуннар Эйлифсен — кадровый, долго служивший в полиции, не мальчишка — отказался выполнить приказ. А приказ заключался в том, что ему было поручено арестовать, препроводить в тюрьму пятерых девушек-норвежек, вина которых заключалась в том, что они отказались явиться на обязательную трудовую повинность. Ему велено было их арестовать, он отказался — его взяли и расстреляли. И задним числом приняли закон, который так и назовут потом Lex Eilifsen (закон Эйлифсена), о том, что полицейский, не выполнивший любое распоряжение начальства, может быть приговорён к высшей мере.
А. КУЗНЕЦОВ: Квислинг и Гитлер раз 6 или 7 в жизни встречались, вот они, так сказать, беседуют вполне дружески. Квислинг не попытался никуда бежать, может, у него не было возможности, может, он не хотел — не знаю. Его арестовали 9 мая 1945 года. Норвегию же достаточно поздно освобождали, в последние недели войны. Надо сказать, что Норвегия — одна из тех стран, где была проведена одна из самых бескомпромиссных и последовательных кампаний по денацификации. Была создана специальная комиссия во главе с очень известным юристом и деятелем норвежского сопротивления, а в Норвегии было очень мощное движение сопротивления. Оно не настолько известно своей массовостью, потому что по сравнению с польским, или югославским, или французским, ну, условия полярной во многом Норвегии — там партизанскими отрядами особенно не подействуешь. Но именно подполье, очень тесно связанное с Лондоном и выполняющее многочисленные его задания — все эти рыбаки, которые собирали разведывательные сведения, которые переправляли агентов, или всё прочее — Норвегия действительно может гордиться собой в годы Второй мировой войны — и вот так же решительно и жёстко они проводили послевоенную кампанию по денацификации.
С. БУНТМАН: Причём у них она была, прости пожалуйста, у них она была — это не «чистка» французская, а это была чёткая денацификация.
А. КУЗНЕЦОВ: В английских источниках они используют термин «чистка» всё равно.
Квислингу предъявили обвинение сначала так: его обвинили в организации государственного переворота — это обвинение так и будет основным на протяжении всего, а потом потихонечку добавили ещё несколько обвинений. Значит, отдельным пунктом — обвинение в неправомерной казни полицейского Эйлифсена, затем добавили ещё несколько подобного рода инцидентов, когда люди были казнены или убиты, но по приказу. Случаи, когда по приказу Квислинга происходила конфискация имущества в пользу государства, как неправомерное обогащение. И в конечном итоге ему предъявили обвинение, которое больше всего его беспокоило, что он изначально, задолго до немецкого вторжения, вместе с Гитлером договорился об этом сценарии. То есть не просто, так сказать, он плыл по волнам событий, а он эти события в какой-то степени формировал.
20 августа 1945 года, то есть достаточно быстро, начался суд. Прокурор с трудно произносимой, хотя и короткой фамилией Аннеус Скьёдт — известный юрист, деятель сопротивления, — был назначен представителем государства на этом процессе. Всё было соблюдено, Квислинг заранее получил адвоката, Генрика Берга. Адвокат был назначен, и не очень был рад, прямо скажем, этому назначению, но постепенно, что называется, втянулся, и, видимо, поверил в то, что Квислинг сам убеждён в том, что он действовал для блага Норвегии. Да, как юрист он понимал, что объективно, так сказать, это можно и нужно оценивать по-другому, но по крайней мере он убедился в том, что его подзащитный — не жулик, а человек, который в этом видит свою миссию.
Ничего не получилось, несмотря на то, что и Квислинг писал десятки страниц объяснений и опровержений, что Генрик Берг очень старался. Но и суд был, конечно, настроен соответствующим образом. 21 день продолжался судебный процесс. Несколько второстепенных обвинений отпало, но основные были подтверждены. Квислинг получил смертный приговор. Имел возможность его обжаловать, обжаловал его в Верховном суде, получил отказ, и в октябре 1945 года был расстрелян.
С. БУНТМАН: Здесь важная вещь есть. Мы, когда думаем о зверствах, о жестоком режиме, о пронацистском режиме, об оккупационных, мы меряем своими, у нас очень задёрнута планка. Во-первых, у нас до этого был не менее жёсткий — и после этого — не менее жёсткий режим, свой. Затем оккупация, а потом кошмар полный совершенно. Но мы… Ты правильно говоришь, что здесь сравнение с тем, как жили, и попрание ещё свободы. И свободы, и покушение на жизнь — другая цена человека, даже одного, нескольких, там, десятка людей. Вот это банальность, но это всё-таки надо соизмерять, что это тоже преступление.
А. КУЗНЕЦОВ: Больше всего меня интересовало вот что: почему именно имя Квислинга, не самого кровавого, не самого мрачного, стало нарицательным. И вот что обнаружилось. Обнаружилось, что, как обычно, за всем стоят англичане. Дело в том, что, когда всё это произошло, лондонская «Таймс» в одной их своих статей, которая называлась «Quislings everywhere» — «Везде Квислинги» — написала следующее: «Майор Квислинг добавил новое слово в английский язык — на слух это что-то одновременно скользкое и извилистое. Визуально оно ценно тем, что начинается с «Q», которая, за одним августейшим исключением (Queen), долгое время казалась британскому сознанию кривой, неопределённой и слегка сомнительной буквой, напоминающей о сомнительных, ворчливых, дрожащих трясинах и зыбучих песках, о придирках и ссорах, о тошноте, шарлатанстве, угрызениях совести и болтовне». Ничего не понятно, если не понимать, что все эти слова начинаются с «Q»: «Questionable, quivering of quaking quagmires and quivering quicksends, of quibbles and quarrels, of queasiness, quackery, qualms and quod».
С. БУНТМАН: Да, все заимствования из романских языков, кстати говоря.
А. КУЗНЕЦОВ: А дальше они говорят, что Квислинги — коллаборационисты и так далее. И поэтому таким вот образом бог пометил шельму.
С. БУНТМАН: Ну да. Как у нас не самый страшный, там, провокатор, да ещё неизвестно кто, как Гапон тот же самый… Гапоновщина.
А. КУЗНЕЦОВ:
Да вообще не провокатор. Вот Азеф — это понятно почему. А Гапон, Гапон тоже можно понять почему. Хотя отец Георгий явно совершенно далеко не так виноват, как… Но настолько вот утвердилось это, да? Поп Гапон — поп Гапон стал нарицательным. А вообще правда, очень часто именами нарицательными становятся те, кто при честном отборе, по спортивному принципу, в первую десятку бы не вошёл.
С. БУНТМАН: Да, конечно, 20-й век нам очень задёрнул планку зверств.
А. КУЗНЕЦОВ: И нам её ещё опускать и опускать. Хотя мы, кажется, как-то не так это делаем.
С. БУНТМАН: Друзья мои, что у нас будет сейчас? Будет «Особое мнение» с Сергеем Смирновым и Александром Плющевым. В 20 часов «Манитокс». Столько загадок нам курсы валют и прочие интересности задают… Я уж не говорю о чудесной новой купюре в 100 рублей. Маша Майерс, Евгений Коган, как всегда. И «Пастуховские четверги» — Алексей Венедиктов (является иностранным агентом, по версии российских властей — прим. ред.) и Владимир Пастухов. Не забудьте, что в 22 часа двухчастный Дмитрий Быков. «Один» как «Один» — разговор с вами и «Уроки литературы»: принципы драматургии Чехова. Спасибо большое, всего всем доброго.
А. КУЗНЕЦОВ: Всего доброго.
С. БУНТМАН: До завтра я с вами прощаюсь. В 17 часов у меня «Слухай Эхо» будет.