С.БУНТМАН: Добрый день! С днём рождения Алексея Кузнецова!
А.КУЗНЕЦОВ: И Петра I. Добрый день.
С.БУНТМАН: Он постарше чуть-чуть.
А.КУЗНЕЦОВ: Он немного постарше, и потом, у него юбилей, а у меня ещё нет.
С.БУНТМАН: Ну, Пётр — где он? А вот Алексей Кузнецов прямо здесь. И мы — Алексей Кузнецов и Сергей Бунтман — начинаем сейчас разбирать дело о сухарях. А я не понимаю, как сухари могут быть вредными? Это что такое?
А.КУЗНЕЦОВ: Я предлагаю сейчас попросить Василия Александрова, нашего сегодняшнего звуко- и видеорежиссёра, дать первую картинку, и вы увидите — не очень хорошего качества фотография, но, к сожалению, я не нашёл лучше, но видно тем не менее, что человек на фотографии, не мне говорить, но хорошо упитан.
С.БУНТМАН: Ну да.
А.КУЗНЕЦОВ: Хотя казалось бы, сухари — диетическая пища, особенно ржаные сухари. А между тем в его упитанности сухари сыграли определённую роль, но нельзя сказать, что он сам их много ел. Я, по крайней мере, не думаю. Перед нами князь Дмитрий Дмитриевич Оболенский. Самый большой вклад в русскую жизнь которого, наверное, всё-таки заключается в том, что именно он считается наиболее очевидным, наиболее вероятным прототипом Стивы Облонского из «Анны Карениной». Практически нет сомнений в том, что Лев Николаевич, который относился к нему очень хорошо, вот он изобразил. Конечно, Стива далёк от идеала, но в нём много симпатичных человеческих черт, он человек добрый, лёгкий, хороший приятель, хлебосольный хозяин.
С.БУНТМАН: Ну да, есть привычки какие-то. Это от живости характера всё.
А.КУЗНЕЦОВ: Совершенно верно. Вот Дмитрий Дмитриевич, значит, был известный высококвалифицированный лошадник, и, собственно говоря, должность главная, которую он занимал, — управляющий царскими конюшнями. То есть человек, близкий к власти. А тут случилось вот что. В 1877 году, когда русская армия приняла активное участие в Русско-турецкой войне для помощи нашим, так сказать, балканским братьям по вере и славянству, выяснилось, что у русской армии много чего не хватает, я имею в виду в материальном плане. В том числе возник сухарный кризис. Почему нельзя было держать, так сказать, под ружьём потребное количество сухарей, продукта длительного хранения при надлежащих условия, мне сказать трудно. Но, как обычно, война — как снег в ноябре в Москве. Она случилась неожиданно.
Этих сухарей не хватало. Потому что, как выяснилось, к этому времени основным поставщиком, точнее, основным производителем армейского сухаря был обычный крестьянин, а у него скупали мелкие, так сказать, всякие гешефтмахеры, да? Тем более что, действительно, в западных районах в основном были еврейские мелкие торговцы. Они скупали, накапливали мало-мальски значительную партию и продавали её интендантству. А дальше просто иллюстрация к теории Адама Смита. Резко подскочил спрос, производитель крякнул, предложение засуетилось и выкатило, естественно, новые цены.
Известно, что во многих местах этой войны солдаты испытывали лишения: помимо, собственно, военных, ещё им не хватало всего необходимого. Русский солдат, как известно, привык к тому, что про него забывают в самые ответственные моменты. Как-то, что называется, из топора кашу сварили, перемоглись и даже выиграли войну. И интендантство в Петербурге решило в кои-то веки раз сделать выводы и дало указания местным интендантствам, то есть в округа военные, перейти на другого, качественно другого поставщика. Не дробите заказы, не дробите подряды, ищите поставщика, который мог бы поставлять по контрактам сразу большие промышленные партии.
Узнав про это от своих знакомых военных, князь Оболенский решил немножечко подзаработать, поскольку вёл он образ жизни настолько широкий, что даже, в общем, немалых семейных средств ему на это категорически не хватало. Он получил подряд по знакомству на поставку 100 тыс. пудов армейских сухарей. Я перевёл это в более нам понятные меры веса, и получилось 17,6 тыс. тонн.
А про объёмы — я очень хорошо себе представляю, потому что в моей жизни был эпизод плотного взаимодействия с большим количеством именно армейских сухарей. 14 декабря 1988 года мы с группой моих товарищей — студентов МГИМО сколотили отряд и благодаря самым разным знакомствам сели на военный борт, который с Жуковского летел в Армению в Спитак на спасательные работы. Мы сидели, прижатые грузом, вдоль стенок на лавочках, это ИЛ-76 был, а всё остальное пространство до потолка заполняли армейские сухари, которые, так сказать, тоже летели в помощь пострадавшей Армении. И вот весь объём ИЛа-76 — это 7 тонн армейских сухарей. А здесь 17,5 тыс. тонн. То есть нужно две с 2,5 тыс. ИЛ-76, чтоб перевезти то, что должен был изготовить Дмитрий Дмитриевич.
С.БУНТМАН: Спойлер — их тогда не было вообще.
А.КУЗНЕЦОВ: Конечно. Более того, ещё один спойлер: и у Оболенского их не было, и даже в принципе. Дело в том, что он получил, конечно, этот подряд в нарушение всех мыслимых и немыслимых правил. Потому что у него даже не потребовали представить обеспечение, то есть доказательства того, что он способен его выполнить. Нет, если бы он был знаменитый, скажем, хлебозаводчик, да, на это можно было бы… Мы знаем, что у него завод.
С.БУНТМАН: А вообще производство хлеба было…
А.КУЗНЕЦОВ: Не промышленным, конечно. Нет.
С.БУНТМАН: Только не промышленным.
А.КУЗНЕЦОВ: Нет. Промышленного не было, хлебокомбинатов не было. Что он сделал? У него не было даже капитала на это всё. И тогда он пошёл на аферу, которая заключалась примерно в следующем. Кронштадтский банк выдал ему — под ничто, под векселя, под долговые расписки — то, что сейчас называлось бы сберкнижками. То есть листы, показывающие, что у него в этом банке находятся значительные средства. Такие листы, как любые ценные бумаги, в то время имели самостоятельное хождение. Как векселя. Их можно было продать. И он пустился в путешествие, в основном…
С.БУНТМАН: То есть его капитал некий был поделён между листами, вот часть была, так?
А.КУЗНЕЦОВ: Но капитал этот мнимый. Он этот капитал представил в виде векселей. Когда Кронштадтский банк придут ревизовать, то при уставном капитале в полмиллиона в кассе найдётся 500 рублей. Вот живых денег — 500 рублей. И руководство банка сядет. А Дмитрий Дмитриевич выкрутится.
Что он делал дальше? Он с этими своими сберкнижками отправился в широкие, так сказать, дружелюбные южные регионы типа Воронежа, вот в те края. В Тамбов. И тамошним банкам начал за полцены продавать свои сберкнижки. Сберкнижка на предъявителя. Вот смотрите — сберкнижка у меня, на ней лежит, предположим, 500 рублей. А я за неё плачу 250, мне срочно нужны деньги. Как человек чести. Они покупали. В результате у него получился некий реальный живой капиталец. Естественно, он был значительно меньше, чем-то, что ему нужно. Какой он нашёл выход? Опять же, договорившись со своими знакомыми в военном интендантском ведомстве. Они вышли на следующую схему: военные интенданты на местах браковали примерно половину сухарей, которые им сдавали поставщики. Поставщики приходили в ужас, ещё и оттого, что у них на руках оказывались некондиционные якобы, а на самом деле вполне нормальные сухари. А тут появлялся наш герой и говорил: «Ой, слушайте, какие сухари милые! Ну, давайте я у вас их куплю. За недорого». То есть он, зная, у кого на руках избыточные сухари, отвергнутые интендантством, их покупал, и интендантство тут же у него их брало как нормальные. Ну, впрочем, они нормальные и были.
С.БУНТМАН: Ну, репутация. А почему отвергали?
А.КУЗНЕЦОВ: Потому что они были в схеме с ним. Они специально ему вот эти сухари, как говорится, подгоняли. То есть абсолютно жульническая схема.
С.БУНТМАН: Мой утлый ум не может этого заметить… Да.
А.КУЗНЕЦОВ: Я сам некоторое время, собственно, выстраивал в голове это всё. Это пролог к нашей сегодняшней передаче. То есть это показатель того, что на такой, казалось бы, скромной неброской вещи, как армейский сухарь, люди могут делать большие дела. Правда, они попались на этой схеме, попались через банк Кронштадтский, в котором ревизия обнаружила вот эту прискорбную ситуацию, и трое руководителей банка, а также князь Оболенский оказались на скамье подсудимых.
Но князя Оболенского отмазал, буквально отмазал один из лучших, величайших адвокатов России того времени Александр Иванович Урусов, который выставил дело так, что князь сам стал жертвой мошенников. Я не знаю, как это Александру Ивановичу удалось, но князь Оболенский в этой ситуации выглядел тоже простачком, и Толстой в своём дневнике так и запишет: его отпустили, потому что он был простодушен.
Хотя на самом деле вот кого меньше всего можно представить в этой схеме — это простодушного человека. Здесь на каждом этапе, если ты не полный идиот, ты должен понимать, что ты участвуешь в классической жульнической схеме. Это, что называется, преамбула. А теперь — амбула.
Тот же самый 1878 год. Во втором часу ночи с 20 на 21 декабря Киевский военно-окружной суд объявил резолюцию по делу о капитане Прокоповиче, штабс-капитане Саинове, подпоручике Бренчанинове, подпоручике Липинском и отставном капитане князе Урусове. Урусовы очень разветвлённый род. Так что он, конечно, родственник адвоката, но, видимо, очень дальний. Первые четверо обвинялись в составлении заведомо ложного заявления в газете с целью противодействия распоряжениям их начальства. То есть заговор офицеров, реализованный через статью в газете, с целью помешать начальству выполнять его предначертание. Князь Урусов обвинялся в подстрекательстве к указанному преступлению.
Что случилось? А случилось вот что. Дайте нам, Вася, пожалуйста, вторую и последнюю на сегодня картинку. Значит, перед вами генерал-майор Саранчев. Саранцев, Саранчев, Саранцов, три разных написания его, значит, фамилии я встретил.
Он с 1870 года, то есть уже восемь лет, выполняет обязанности сначала заместителя главного интенданта, а потом и главного интенданта огромного, очень важного, буквально набитого войсками под завязку Киевского военного округа. До 1878 года, пока ему не приказали иметь дело с крупными поставщиками, он имел дело с крестьянскими сухарями. То есть у него было несколько десятков, а может быть, и сотня вот этих вот средней руки поставщиков, в основном евреев, поскольку речь идёт о западных губерниях, которые скупали готовые сухари у крестьян и, конечно, с этими поставщиками генерал Саранцев привык делать всё что угодно. Он мог наорать, заставить три дня ждать в приёмной, пнуть сапогом, потребовать любых комиссионных — те только униженно кланялись, благодарили, ловили ручку. А что могут эти совершенно бесправные люди? Которые, кстати, конечно, тоже имели на этом свой маленький гешефт.
И тут получается, что ему надо от этой схемы как-то отказываться. Тем более что в Петербурге казначейство — не казначейство, а интендантство иногда находит поставщиков и в далёких районах страны и говорит: смотрите, вот он теперь будет поставлять вам сухари. И ничего не сделаешь, Петербург всё-таки. Такая сложилась ситуация, когда Саранчеву велено было иметь дело по сухарям с товариществом, которое составили два человека. А называлось товарищество «Князь Урусов, Перевощиков и Ко». Два главных партнёра — князь Урусов, отставной капитан, и отставной коллежский советник Перевощиков. Значит, они взяли подряд на 300 тыс. пудов сухарей. Это чуть больше четверти того, на что взял князь Оболенский в Петербурге. Надо сказать, что они под это дело вложились — у них был капитал. Они построили сухарный завод. Причём в одном месте я встретил в заметке описание, что он шикарный, то есть для такого заведения, видимо, он был хорошо, крепко построен.
Что собой представляет сухарный завод? Две основных стадии производства. Первая — изготовление хлеба.
С.БУНТМАН: То есть печётся хлеб, который уже потом пойдёт на сухари.
А.КУЗНЕЦОВ: Да. Печётся хлеб определённого стандарта. Поскольку это завод, тут очень важно, чтобы каждая буханка была примерно одного размера, примерно одного веса — не вручную же это резать потом на сухари. Значит, там какая-то резалка стоит. Значит, после тут же на этом же заводе свежеиспечённый хлеб нарезался на порционные сухари, и они отправлялись во второй цех, в сушилку. После чего проходила очередная выбраковка. А выбраковка происходит на всех этапах. Муку проверяем. Хорошая мука? Она идёт в тесто. Полученный хлеб проверяем. Какая-то буханка подгорела — откладываем. Какая-то буханка развалилась — откладываем. Режем. Какой-то кусок вышел не аляпистый — откладываем. Хорошие куски идут в сушилку. Что-то подгорело, что-то треснуло. Опять же, выбраковываем. Это всё, вся эта усушка-утруска и прочий брак, всё это, естественно, входит в расчёты, и любой предприниматель понимает, значит, какой у него примерно будет выход конечного продукта при таких, так сказать, заложенных ингредиентах.
С.БУНТМАН: Это здесь усушка-утруска, это…
А.КУЗНЕЦОВ: Да, конечно, но она в любом производстве. Любая хозяйка, которая жарит котлеты, прекрасно понимает, сколько у неё получится готовых котлет из какого количества, так сказать, исходных ингредиентов. Но естественно, есть всякие схемы, как технологию упростить или, наоборот, усложнить так, чтобы в карман легло побольше. Поэтому, естественно, интендантство должно контролировать не только качество конечного продукта, но иногда и процесс.
И вот здесь начинаются ходовые испытания этого завода. В июне 1878 года он запускается. Идут именно что испытания первые две недели. После чего наш доблестный генерал-интендант лично сам, ни через каких не подставных лиц, за его подписью документ, обращается к мировому судье города Киева по фамилии Дараган с заявлением о том, что фирма «Князь Урусов, Перевощиков и Ко», по его мнению, повинна в действиях, направленных на здоровье подданных его величества. Это сейчас был бы Кодекс об административных правонарушениях, раздел «Санитарные правила и требования». Проще говоря, генерал обвинил своих поставщиков в том, что они для производства сухарей используют грязную, антисанитарную воду. А следовательно, сухари не могут быть приняты армией.
На это — ему ещё даже никто возразить не успел, но прямо в заявлении он пишет, ну, он же понимает, что ему может сказать судья, человек гражданский, ему не подчиняющийся. Он прямо пишет — да, конечно, военная приёмка принимает только кондиционные сухари, поэтому как бы некоторые могут подумать, что ну и что, а вы их не принимайте. На вас ответственность. Раз вы их приняли — значит, вы их считаете нормальными. Но, пишет генерал, сухарей-то много! Мои офицеры-то не могут каждый попробовать, да? Поэтому часть вины, причём большая часть вины, лежит на производителях. Что такое мировой судья? Я напомню, что великая судебная реформа 1864 года создала для рассмотрения гражданских и уголовных дел два разных уровня судов, две юрисдикции. Есть мировые суды и есть суды коронные. У нас сейчас тоже есть мировые, районные, суды субъектов. Но у нас они сейчас выстроены…
С.БУНТМАН: Районные — это в рифму просто с коронными, да?
А.КУЗНЕЦОВ: Видимо, да. У нас сейчас это одна система. Мировой суд — первая инстанция, вторая инстанция — районный суд, да, если там дело мелкое. А тогда это две разные юрисдикции, они не пересекаются. Незначительные дела попадают по первой инстанции к мировому судье, апелляционная инстанция — съезд мировых судей этого округа. Он регулярно собирается, рассматривает апелляции, кассационная, последняя инстанция — Правительствующий Сенат. Для более значительных гражданских и уголовных дел — коронные суды, окружной суд — первая инстанция, судебная палата — апелляционная инстанция и тот же Сенат — кассационная. То есть в Сенате сходятся две этих не пересекающихся до этого юрисдикции.
Господин судья Дараган от всего, что в процессе он узнаёт, приходит в совершенное недоумение. Вообще, мировой судья не привык к каким-то громким, долгим, сложным, склочным делам. Мировые суды для того и были созданы, чтобы разгрузить профессиональные коронные суды от мелочевки, от рутины, которая не требует высокой юридической квалификации. Тут ему досталось дело мало того что непростое, но ещё и очень склочное. Процесс ещё не начался, а в газете «Киевлянин» появляется сначала одна статья, а за ней вдогонку другая.
Чтобы вы понимали уровень и тон статей, я вам кусочек из второй прочитаю. Первая статья была о том, какие плохие сухари, какие плохие люди Урусов и Перевощиков их делают и пытаются втюхать армии. Почувствовав, видимо, что первая получилась не очень убедительной, пишется вторая. «В дополнение к тому, что в «Киевлянине» сообщено в 80-м номере о сухарях товарищества «Князь Урусов, Перевощиков и Ко», один из членов-экспертов, — один из участников экспертной комиссии, — профессор Алексеев (профессор Киевского университета — прим.) прислал в редакцию следующие данные относительно качества сухарей». Вот уже заказной статьёй пахнет. Тем более «Киевлянин» — не та газета, которая стала бы печатать про какие-то производственные проблемы. «Киевлянин» — популярная газета. Явная заказуха.
«Уже наружный вид их, сильно кислый вкус, хрустенье на зубах, трудноразмокаемость и падение на дно в сосуде с водой». Я об этом не думал, но качественный сухарь должен плавать на поверхности. Если сухарь тонет, он некачественный. «Указывали на их недоброкачественность. Подробный же анализ их показал положительный вред и негодность их. Оказалось, что сухари товарищества содержат более 1,8 своего веса». Или более ⅛ своего веса. То есть они тяжелее, чем положено. «И около 13% ненормальных составных примесей, а именно большое количество клетчатки». То есть мякины, всяких стеблей, ерунды, кроме зерна, которая не должна попадать в хлеб, естественно. «И до 4,5% песку и глины. Ненормальное содержание клетчатки понятно, так как в сухарях товарищества, как приготовленных из непросеянной муки, находится масса отрубей, мякины овсяной, ячневой, просяной, кусочки соломы, даже целые колосья». И дальше в том же духе.
С.БУНТМАН: Да нет, ну что вы, острая статья, в интересах потребителя!
А.КУЗНЕЦОВ: Конечно.
С.БУНТМАН: Почему заказуха сразу?
А.КУЗНЕЦОВ: А дело в том, что на заводе с момента начала его работы работала комиссия военного ведомства, не в связи с, а именно потому что новый завод, новый поставщик, поэтому в плановом порядке с самого начала, прямо с момента испытаний, на заводе находилась комиссия из пяти офицеров интендантского ведомства во главе с целым подполковником. Его фамилия Куявский. И четыре члена комиссии, за исключением подполковника Куявского, сочли себя очень обиженными этой статьёй, потому что они-то подписали положительное заключение о сухарях. Сухари нормальные, производственный процесс нормальный, все требования соблюдаются.
И они написали большую статью, ответную, обстоятельную, опубликовали — в другой, естественно, газете. «В номере 85-м газеты «Киевлянин» напечатана статья под заглавием «К вопросу о сухарях», в которой профессор Алексеев как один из членов-экспертов, излагая данные относительно качества сухарей товарищества «Князь Урусов и Ко» говорит, что наружный вид сухарей, сильный кислый вкус, хрустенье на зубах, трудноразмокаемость и падение на дно указывали на их недоброкачественность. Подобный же анализ доказал положительный вред и негодность этих сухарей. Вследствие такого заявления профессора Алексеева мы, нижеподписавшиеся, члены воинской комиссии для наблюдения за изготовлением и для приёма сухарей, приготовляемых на заводе товарищества «Князь Урусов» в Киеве, сим долгом считаем в предупреждение всяких недоразумений и в ограждение чести комиссии засвидетельствовать, что первое — сухарный завод товарищества «Князь Урусов» открыл свои действия только с 10 на 11 июня сего года и начал употреблять при производстве хлеба для сухарей воду не из реки Лыбеди и луж и ям, — это содержалось у Алексеева в его обвинениях, — а из лежащих близ оного так называемых Софкинских прудов и других источников, из которых с давнего времени пользуются водою все местные жители. Второе — как только возбудилось сомнение в достоинстве означенной воды, то управление завода для устранения всяких нареканий уже с 15 на 16 июня стало употреблять исключительно днепровскую воду».
«Вся мука, из которой изготавливаются сухари на названном заводе, была тщательно осмотрена комиссией, оказалась самого отличного сорта. Всё количество принятых комиссией от означенного товарищества сухарей отличается полной доброкачественностью по виду, вкусу, питательности и так далее. Справедливости тем более для нас очевидно, что некоторые из нас в продолжение боевой своей жизни немало продовольствовались сухарями. А как невозможно, чтобы при большом производстве не выходили бы некоторые сухари подожжёнными, то, конечно, таковые были забракованы, хотя и составляли ничтожное количество». Вот у них обидка эта проскочила — впрочем, абсолютно законная. Среди нас есть боевые офицеры, которые эти сухари жрали.
С.БУНТМАН: Ты знаешь, вот здесь идёт большой разговор параллельно ещё у нас в чате, кто, с какими сухарями имел дело, как в армии, когда служили, там, как вот об стол разбивали там сухари. Ну, действительно, это же чудесная вещь, правильно приготовленный сухарь. И то, что, между прочим, его размокаемость и время размокаемости — критерий-то абсолютно верный. Он должен быстро размокать, и вот я вспомнил здесь ужасную совершенно вещь, которая произошла в начале Советско-финской войны. Вот в эти ужасные морозы 1939 — начала 1940 годов… зачем-то — я до сих пор не понимаю этого — зачем стали поставлять на фронт хлеб испечённый. Свежий ли, чёрствый ли — это неважно.
А.КУЗНЕЦОВ: Но в нём влаги много.
С.БУНТМАН: И он смерзается, и это ничем даже…
А.КУЗНЕЦОВ: Его невозможно отогреть у костра.
С.БУНТМАН: Я думаю, что даже танковой гусеницей он не стирался в съедобное что-то.
А.КУЗНЕЦОВ: Да.
С.БУНТМАН: Вот. Это было отмечено. Огромная совершенно была ошибка.
А.КУЗНЕЦОВ: Потом на апрельском совещании 1940 года, Хрулёв же тогда очень долго отплёвывался. И по хлебу в частности.
С.БУНТМАН: И вернулись к сухарям в полный разрез буханки.
А.КУЗНЕЦОВ: Вот, значит. Но дело в том, что не только извне процесс был склочный, но и в камере у судьи Дарагана эксперты были против экспертов, выяснялись потрясающие совершенно вещи. Что экспертная комиссия, которую прислало киевское интендантство, соответственно, генерал Саранчев, что они даже не удосужились выяснить, откуда действительно завод берёт воду, а набрали её в лужах и прудах. Так что ничего удивительного, что она была несоответствующая. Но им члены комиссии говорили — подождите, но завод не берёт отсюда воду. А мы вам не следователи, мы эксперты, наша задача — определить, насколько пригодна вода в районе завода. Завод находится в плохом месте с экологической точки зрения, вода вокруг него, значит, там, то, сё, пятое, десятое. А вот такого-то шёл дождь, а вода, которая поступает через открытую канаву самотёком, в ней было много примесей. Так позвольте, сказали офицеры — члены комиссии! Но мы знаем, что была остановлена работа завода в этот день, пока не осела вот эта самая взбаламученная дождевая вода.
С.БУНТМАН: Документы были у них на это? На остановку завода, на…
А.КУЗНЕЦОВ: Рапорты, документы, всё. И надо сказать, надо отдать должное мировому судье, он в это всё вгрызся. Я читал отчёт, который он представил. Дело в том, что мировые суды даже не обязаны были вести полный протокол заседания. У них упрощённое делопроизводство. Но явно совершенно, что Дараган с самого начала понял, что это дело будет очень непростым, и в результате есть почти стенографический отчёт. Все показания свидетелей, все заявления, все документы. Ну и его решение: «Ввиду изложенного, находя опровергнутыми показания свидетелей, что вода для печения хлеба на сухарном заводе употреблялась недоброкачественная, акты же экспертизы по несоблюдению формальности — не имеющим юридического значения в деле, я признаю обвинение недоказанным. И на основании таких-то статей устава уголовного судопроизводства и устава врачебного определил: коллежского советника Петра Перевощикова и капитана князя Дмитрия Урусова признать по суду оправданными и сухари, арестованные по распоряжению интендантства, возвратить им».
Дело в том, что судья столкнулся — он не мог об этом написать в решении, конечно, — но судья столкнулся с тем, что он несколько раз зафиксировал фактически подтасовку доказательств. Представьте сухари, говорит он обвиняющей стороне. А мы сухари отослали в Варшавский военный округ, сейчас мы их запросим обратно. Параллельно судья узнаёт, что в Варшавский округ из интендантства Киевского приходит указание: пришлите сухарей похуже. Не тех, что мы вам отправили, а пришлите, вот у вас есть там сухари плохие.
С.БУНТМАН: А! То есть возвратка должна быть… ну как же это они!
А.КУЗНЕЦОВ: То есть в общем-то судья Дараган столкнулся с тем, что генерал-интендант чётко совершенно, не брезгуя подтасовкой доказательств, давлением на тех же самых санитарных врачей, возможно, подмазыванием, возможно, знакомством с профессорами университета, фальсифицировал дело против своих поставщиков. Но. Судья отказал. Генерал обращается в следующую инстанцию с апелляцией, на съезд мировых судей. И съезд мировых судей принимает соломоново решение, он говорит: слушайте, а это вообще не в нашей юрисдикции. Это на усмотрение губернатора. Но первая инстанция дело рассмотрела, а единственная возможная для неё апелляционная инстанция говорит «это вообще вопрос не в нашей юрисдикции, это к губернатору». Губернатор, получив такой подарок от съезда мировых судей, чувствует, что он влезает во что-то нехорошее, начинает тянуть время. И, почувствовав, что с губернатором, видимо, дело не сладится, военные наносят удар обходным манёвром. Всё тот же наш бравый генерал-майор Саранчев, или Сара́нчев, трудно сказать, где ударение.
С.БУНТМАН: Или даже Саранцев.
А.КУЗНЕЦОВ: Или даже Саранцев. Инспирирует дело, которое подсудно военно-окружному суду. Вот то самое дело, с которого я начал. Четверо написавших статью, подписавших статью, обвиняются в том, что они по предварительному сговору группой лиц таким образом пытаются воспрепятствовать своему начальству…
С.БУНТМАН: Ну то, что они саботируют приказы начальства. Нарушают субординацию и идут в гражданское всей командой.
А.КУЗНЕЦОВ: Начальство. Да. А князь Урусов как бывший военный их к этому подстрекал. Поэтому он тоже на скамье подсудимых. Слухи ползут по Киеву, билеты достать невозможно, когда открыли двери судебного заседания, чуть давка не случилась, там чуть людей не помяли. Ну, в общем, кто сумел сесть… Вот как журналист описывает начало судебного процесса: «Настал наконец ожидаемый день 7 декабря. У подъезда военно-окружного суда с девяти часов утра уже толпилась публика в ожидании открытия дверей. Одни пришли сознательно, другие присоединились так себе и увеличили массу любопытствующих. Но у всех было убеждение, что будут судить князя Урусова за сухари. А об офицерах и не вспоминали, хотя их имена красовались первыми в рамочке с объявлениями, вывешенной у подъезда.
Наконец двери отворились, некоторые попали, кто силой, кто хитростью, кто просьбой, кто обманом. Многие не могли попасть. Внутри суда тоже царствовало какое-то необычайное, какое-то праздничное оживление и суета. Мундиры, эполеты, ордена попадались на каждом шагу. Часовых таскали с места на место для установления порядка. Писаря сновали по канцелярии без дела. Прибавьте к этому довольно значительный процент дам. И вы поймёте, какой необычный вид представляло это обыкновенно угрюмое учреждение — военно-окружной суд».
Вот как этот же журналист описывает подсудимых — кто, собственно, на скамье. «Капитан Прокопович, старый седой офицер лет за пятьдесят с очень выразительным и энергичным лицом, отвечает спокойно, твёрдо и уверенно. Виновным он себя не признал, но объяснил, что объявление им подписано и редактировано, потому что он считает, что статьей Алексеева задета честь его мундира, так как принятые им с комиссией сухари он считает хорошими. Подсудимый штабс-капитан Саинов, тип молчаливого инородца, смотрит угрюмо. Подпоручик Бренчанинов, молодое, открытое, весёлое лицо лихого офицера. Держится на суде смело. Подпоручик Липинский, безбородый юноша лет двадцати, немного конфузится и краснеет. Наконец, подстрекатель — подрядчик князь Урусов, мужчина с военной осанкой, лицо энергическое, держится смело и с достоинством».
А дальше начинается то, что поразило всех мало-мальски понимающих в юриспруденции присутствующих. Дело в том, что по сути, по существу дела суд должен был бы рассмотреть заговор господ офицеров с целью не исполнить распоряжение начальства. Но дело в том, что не было прямого распоряжения начальства не допускать сухари. Ну, не могло его быть, да? Оно, может, как-то подмигиванием и округлыми жестами рук и было передано, но в виде приказа, естественно, генерал-майор Саранчев не мог его отдать, да, потому что комиссия должна была к своим выводам прийти, независимым. А ежели нет, то тогда что они нарушили? В процессе возникшей газетной полемики действительно можно воспринять статью Алексеева как покушение на честь мундира. Тогда не такие вещи воспринимались. Известен случай, когда штатский случайно положил на погон офицеру, значит, в трактире руку, тот сказал «извольте убрать», а штатский начал шутить и был застрелен.
С.БУНТМАН: Ну да. Как Олеся Золотарёва пишет: «Задета честь моей пуговицы!».
А.КУЗНЕЦОВ: Офицеров приучали так воспринимать, а тут на самом деле поставлена под вопрос, по сути, честность, потому что во всём этом самом, во всей статье, естественно, сквозит намёк, что не просто так они закрывали глаза на все эти санитарные нарушения. А как же вы считаете! Но вместо этого выяснилось, что киевские обыватели-то были правы! Судить будут Урусова за сухари! И пошла опять бесконечная вереница свидетелей, возчики, которые возили муку, значит, крестьяне, которые, там, давали показания, что они видели, откуда брали воду, и так далее, и так далее. То есть суд занялся абсолютно не своим делом, он начал рассматривать уже закрытое сухарное дело, пересматривать его по существу.
Вот такой яркий пример: обвинение вызывает более сорока свидетелей и просит суд вызвать их повесткой. То есть в случае неявки по неуважительным причинам к ним могут быть применены какие-то кары. Защита — а у подсудимых есть адвокаты, возглавляет защиту довольно известный киевский адвокат Богданов. Он же защитник капитана Прокоповича. Защита ходатайствует о вызове своих свидетелей, ей половину списка свидетелей рубят. И защита тоже просит, чтоб их вызвали повесткой. Нет, говорит судья. Вы сами договаривайтесь с вашими свидетелями. Придут — придут, не придут — не придут. Их дело. Более того, когда один из высокопоставленных офицеров, полковник, если я не ошибаюсь, которого защита вызвала, а он сказал — я не приду, но потом пришёл и сел среди зрителей. Адвокат Богданов говорит: «Господин председательствующий, вот мы просили этого человека вызвать свидетелем, разрешите нам его допросить!» — «Нет! Он отказался быть вашим свидетелем — всё. Пусть сидит как зритель, это его право». То есть суд не скрывал, что он имеет явный совершенно обвинительный уклон. Что это было?
С.БУНТМАН: Вот у меня вопрос вообще. В чём тут соль-то, которой нет в сухарях?
А.КУЗНЕЦОВ: Можно не сомневаться, что Михаил Андреевич Саранчев или Саранчев таким образом мстит князю Урусову. А вот за что мстит — здесь мнения, как говорится, разделились. Одна группа мнений — что за упущенную выгоду. Что Саранчев имел со своих мелких поставщиков, как говорится, с кого рублишко, с кого зелёненькую, а с кого и красненькую. Ну и тем, как говорится, жил. А теперь, собственно говоря, с крупным подрядчиком договариваться зачастую трудно, поди найди другого крупного подрядчика. В этом смысле князь Урусов себя чувствует, экономически гораздо защищённее, чем несчастные евреи из черты оседлости.
Во-вторых, он князь Урусов. Ну и что, что он отставной капитан. В данном случае дело коммерческое, это не имеет значения. Но он князь Урусов. Поэтому он разговаривает с генералом как минимум как равный. И вот по одной версии, значит, дело в том, что теперь генерал, так сказать, рубликов и трёшечек недосчитается в больших количествах. А по другой, — дело не в этом, а именно вот в этой обиде. Как же так, я раньше всю эту шелупонь, всех этих исаков и прочих давидов, я их в бараний рог сгибал, да? А сейчас! Пришёл Урусов. Сел. Положил ногу на ногу. Явно ждёт, что ему кофе предложат. Ещё на какие-то мои, там, мягко выраженные командным тоном пожелания говорит: «Нет, ну это нет, а с чего, собственно, а почему мы должны?».
Адвокаты делали что могли. Многие свидетели, представленные обвинением, сработали фактически на защиту. Например, помимо двух учёных комиссий экспертов (одна — вот те университетские профессора, которые против сухарей, другие, которых нашли адвокаты, — которые за сухари) суд сформировал ещё одну экспертную комиссию, состоящую из нескольких кухарок и отставных армейских пекарей. То есть рядовых и унтер-офицеров. А что сказать, профессионалы. Да, они, может, читать не умеют. Но сухарь от сухаря они отличат в темноте. И, видимо, расчёт был на то, что эти простые люди при виде эполет и всего прочего испугаются и скажут то, что нужно. А в них взыграла профессиональная честь. Они сказали — нормальные сухари. Вот, смотрите. Вот, ломается с правильным, хорошим хрустом. Вот такой и должен быть у справного сухаря.
Несмотря на это, суд принимает, видимо, заранее заготовленное решение. Более чем суровое, если мы себе представим, что речь идёт не об неисполнении приказа в боевых условиях, из-за чего люди погибли. А из-за того, что в более чем сомнительных с юридической точки зрения обстоятельствах начальство, вишь ты, обиделось. «Князя Урусова подвергнуть денежному взысканию в размере 50 рублей», — это самое лёгкое, Урусов как подстрекатель и получил меньше всех. А подсудимые офицеры приговорены. Капитан Прокопович, вот тот пятидесятилетний седой ветеран. «По лишении некоторых особенно личных и по состоянию присвоенных прав и преимуществ, — то есть некоторые права дворянства и некоторые его ветеранские права, вытекающие из того, что у него ордена были и так далее, его лишили этих прав, — к исключению из службы с лишением чинов». «Штабс-капитан Саинов, подпоручик Бренчанинов и подпоручик Липинский к заключению в крепость. Первые два на два месяца и семь дней каждый, последний на два месяца. С ограничением некоторых прав и преимуществ по службе». То есть по чёрной меточке им в личное дело. Четыре офицера, из которых по меньшей мере два старших прошли войну, только что закончившуюся.
Чем дело закончилось, я не знаю. Я полдня сегодня искал. Точно известно, что все подсудимые, все пятеро подали кассационную жалобу в высший военный суд, это для системы военных судов высшая инстанция, и кроме того, была коллективная жалоба от неравнодушных жителей города Киева о том, что они стали свидетелями совершенно очевидно несправедливого процесса. Я думаю, я очень надеюсь, есть для этого все основания, что находящийся в Петербурге высший военный суд, совершенно свободный от любой зависимости от киевского интендантства, этих людей должен был оправдать.
С.БУНТМАН: Ну, будем надеяться. Здесь, я думаю, женщина не замешана, хотя бог его знает.
А.КУЗНЕЦОВ: Нигде не мелькает.
С.БУНТМАН: Ну это поразительно совершенно. Вот это типа как сейчас пишут в военном билете, Медоед нам говорит: «Склонен ко лжи и измене».
А.КУЗНЕЦОВ: Прямо в военном билете?
С.БУНТМАН: Да, штамп пишут, когда человек отказывается.
А.КУЗНЕЦОВ: На мой взгляд, является ещё одним подтверждением, что главным врагом, самым опасным противником российской армии является российская армия. Потому что вот эта ситуация, судя по всему, выглядит таким образом: прибыла комиссия. Подполковник — обратили внимание, да, что он председатель комиссии, но его нет среди обвиняемых? Да, он, конечно, был свидетелем, он давал показания. Но он явно тёртый калач интендантского ведомства, он с генералом спорить не будет. И генерал, конечно, с ним разговаривал, а не с этими подпоручиками, прости господи, желторотыми, да? Но дальше он столкнулся со своими офицерами в своей комиссии, которые сказали: «Господин подполковник, ну нормальные ж сухари-то».
В результате здесь речь, конечно, шла о чести мундира: если генерал такие вещи творит в своём киевском интендантстве, если он имеет возможность через знакомых или как-то ещё влиять на суд… А суд-то тоже окружной! Интендантство окружное и киевский окружной военный суд, значит, понятно, они все там, в общем, что называется, сослуживцы. Скорее всего, соседи по улице, да? Ну и вот такая очень некрасивая история, которую, собственно, я решил рассказать просто потому, чтобы мы понимали, что беды российской армии не вчера начались. Тем не менее, на мой взгляд, в этой истории есть некое светлое пятно — во все времена были офицеры, которые, несмотря на неприятности по службе, угрозы уголовного преследования и так далее, видимо, честно делали своё дело.
С.БУНТМАН: За всё это время, пока шла передача и шло изложение сути основного нашего дела, я со всё большей ностальгией вспоминал несчастного Оболенского. Простодушного жулика Оболенского, который подвёл Кронштадтский банк.
А.КУЗНЕЦОВ: Простодушный жулик Оболенский, в общем, солдат, скорее всего, не подвёл, потому что если бы его не схватили за руку, он бы вот этим своим способом потребное количество сухарей представил. Вот физически сухари. Другое дело, что военному ведомству эти сухари бы стоили, они бы оказались золотыми. Ну или по крайней мере серебряными. И конечно, этих денег не хватило бы на что-то другое. И дорогие сухари обернулись бы шинелями третьего срока службы, так сказать, и портянками пятого. И в конечном итоге всё равно солдаты оказались бы крайними. Они всегда оказываются.
С.БУНТМАН: Хотели, чтобы было быстрее, дешевле. Да, они бы зарабатывали, но это было бы дешевле, рациональнее, быстрее бы доходило.
А.КУЗНЕЦОВ: Вот почему ещё я так, в общем, верю, что именно Урусов и вот эти четыре члена комиссии, они на светлой стороне — не только потому что генерал-майор засуетился и начал фальсификацию доказательств, просто прислать плохих сухарей из Варшавы, явно совершенно давил на экспертов и так далее. Но ещё и потому, что, собственно, князь Урусов-то всем своим поведением показывает вещь, в которую я глубоко верю. Честно вести бизнес — выгодно. Если государство тебя не загоняет в нечестное ведение бизнеса и если ты нормальный человек, а не лишь бы хапнуть сегодня и смыться куда-нибудь в Ниццу, извините за рифму, то честно вести бизнес правильно.
С.БУНТМАН: Ну и в конце концов, скажем, что, судя по всему, князь Урусов сказал, наверное, что-то чрезвычайно неприятное вот этому самому генералу.
А.КУЗНЕЦОВ: На суде точно. Генерал на суде не присутствовал в зале, но в речи князя Урусова… я просто её читал.
С.БУНТМАН: Я думаю, что когда его попытались вызвать на ковёр, как несчастных беззащитных евреев, он, в общем-то, ему сказал, где его место. Намекнул, во всяком случае.
А.КУЗНЕЦОВ: И что самое обидное, лицом ещё прорепетовал, как говорят на флоте, да?
С.БУНТМАН: Друзья мои! Я вам должен сказать, что в следующий четверг — тарададам! — ждёт наконец-то сбыча мечт. Будет разбор убийства императрицы Елизаветы Баварской неким Лукени. На берегу Женевского озера. Заточкой.
Дорогие друзья, что вы сейчас услышите у нас. Так. «Особое мнение» на канале «Живой гвоздь», конечно, Сергей Медведев, историк, писатель, профессор Свободного университета, Василий Полонский будет вести. В 20:05. «Манитокс». «Ищу работу»: как изменился рынок труда, это Маша Майерс и, естественно, Евгений Коган, инвестиционный банкир, это bitkogan — это он. Пастуховские культовые четверги. Владимир Пастухов и Алексей Венедиктов (является иностранным агентом, по версии российских властей). И в 22:05 Дмитрий Быков, опять в двух частях, «Один» «Одином», а потом «Урок литературы» в 23 часа — Достоевский. «Записки из подполья». Друзья, спасибо вам, всего доброго. До свидания. Я с вами встречусь завтра в 17 часов, в программе «Слухай это».
А.КУЗНЕЦОВ: Ну, а я, если ничего не случится, то в «Параграфе 43» во вторник.
С.БУНТМАН: Совершенно верно. Всё, договорились. Всего доброго.